- Я дал слово, что с нашей стороны не будет больше проводиться никакого расследования по делу Гольдберга, - сказал он, понизив голос. - И рассчитываю на то, что вы примете это во внимание.
- Разумеется, - ответил Боденштайн.
Ему было все равно, кому дал слово директор уголовной полиции, но не требовалось быть ясновидящим, чтобы понимать, что это означает. Убийство Гольдберга будет замято по распоряжению вышестоящих инстанций.
Понедельник, 30 апреля 2007 года
- Я танцевала сегодня ночью, всю ночь сегодня, всю ночь! Ах, если бы это никогда не кончалось! Я хочу еще, даже если это грех!
Было начало восьмого, когда Боденштайн в изумлении остановился в дверях переговорной комнаты, увидев свою коллегу, которая весело напевала себе под нос и кружилась с воображаемым партнером по комнате между столом и флипчартом. Он покашлял.
- Видимо, ваш директор зоопарка был очень любезен с вами. Кажется, у вас все замечательно.
- У меня все великолепно! - Пия Кирххоф сделала последний пируэт, опустила руки и с улыбкой сделала едва заметный поклон. - И он всегда любезен со мной. Принести вам кофе, шеф?
- Что-нибудь случилось? - Боденштайн поднял брови. - Вы хотите подать заявление на отпуск?
- Бог мой, как вы недоверчивы! Нет, у меня просто хорошее настроение, - возразила Пия. - В субботу вечером я встретила старую подругу, которая лично знала Гольдберга, и…
- Гольдберг более не предмет обсуждения, - прервал ее Оливер. - Позже я объясню вам, почему. Будьте добры, попросите, пожалуйста, всех собраться.
Чуть позже вся команда отдела К-2 Хофхайма сидела за полом переговорной комнаты и с удивлением слушала лаконичное сообщение Боденштайна о том, что дело Гольдберга для них завершено. Комиссар уголовной полиции Андреас Хассе, который сегодня вместо одного из своих традиционных коричневых костюмов надел желточно-желтую рубашку, узорчатый жилет и вельветовые брюки, воспринял эту новость без явного душевного волнения. У него не было ни малейшего воодушевления, и хотя ему было только за пятьдесят, он уже несколько лет считал дни до выхода на пенсию. Бенке тоже равнодушно продолжал жевать свою жевательную резинку, мыслями пребывая где-то совсем в ином месте. Так как не ожидалось ничего срочного, Боденштайн согласился с тем, чтобы его сотрудники помогли своим коллегам из отдела К-10 в расследовании по делу восточно-европейской банды автоугонщиков, которая уже несколько месяцев орудовала в Рейн-Майнской области. Остерманн и Пия Кирххоф должны были заниматься проработкой нераскрытого разбойного нападения. Боденштайн подождал, пока Кай останется с ними наедине, и подробно рассказал о том, что ему известно о прошлом Гольдберга и о странных событиях, произошедших воскресным утром, которые привели к тому, что отдел К-2 больше не занимался делом Гольдберга.
- Это означает, что мы действительно отстранены? - спросил Остерманн скептически.
- Официально - да, - кивнул Боденштайн. - Ни американцы, ни ФУУП не заинтересованы ни в одном из видов расследования, и Нирхоф с облегчением сбросил дело со своих плеч.
- А что с лабораторным анализом следов? - поинтересовалась Пия.
- Я не удивлюсь, если о них забыли, - ответил Боденштайн. - Остерманн, свяжитесь прямо сейчас с криминальной лабораторией и осторожно узнайте, как обстоят дела. Если результаты уже есть, заберите их лично в Висбадене.
Остерманн кивнул.
- Домработница рассказала мне, что в четверг, во второй половине дня, у Гольдберга были гости - лысый мужчина и темноволосая женщина, - сказала Пия. - Во вторник, ранним вечером, приходил мужчина, которого домработница встретила, когда как раз хотела уходить. Он припарковал свой автомобиль прямо перед дверью. Это была спортивная машина с франкфуртскими номерами.
- Да, это уже кое-что. Что-нибудь еще?
- Да, - Пия посмотрела свои записи. - Гольдберг дважды в неделю получал свежие цветы. В среду их принес не посыльный цветочного магазина, как это было всегда, а довольно неухоженный мужчина старше сорока лет. Домработница впустила его в дом, мужчина прошел прямо к Гольдбергу и обратился к нему на "ты". Разговор она не слышала, так как мужчина закрыл дверь в гостиную, но этот визит довольно сильно взволновал старого господина. Он приказал домработнице в дальнейшем принимать цветы у входной двери и никого больше не впускать в дом.
- Хорошо, - Боденштайн кивнул. - Я все еще задаюсь вопросом, что означает это число на зеркале.
- Номер телефона, - предположил Остерманн. - Или номер абонементного сейфа, пароль, номер счета в швейцарском банке или членский номер…
- Членский номер! - прервала Пия своего коллегу. - Если мотив убийства действительно связан с прошлым Гольдберга, то число 16145 могло бы быть номером его членства в СС.
- Гольдбергу было девяносто два года, - размышлял Остерманн. - Тот, кто знает его членский номер, должен быть примерно в таком же возрасте.
- Необязательно, - ответил задумчиво Боденштайн. - Достаточно, если он просто знал о прошлом Гольдберга.
Он вспомнил о делах убийц, которые на месте преступления или на своих жертвах оставляли совершенно очевидные послания, как зловещие фирменные знаки. Преступники, которые играют с полицией в игры, и этим хотят доказать свой интеллект и утонченность. Был ли это один из таких случаев? Было ли число на зеркале в холле Гольдберга каким-то знаком? Если да, то что оно означало? Было ли это какое-то указание или же намеренное введение в заблуждение? Боденштайн, как и его коллеги, не знал, что и думать об этом, и опасался, что убийство Давида Йосуа Гольдберга действительно останется нераскрытым.
Маркус Новак сидел за письменным столом своего маленького офиса и тщательно сортировал документы, которые ему понадобятся для переговоров послезавтра. Кажется, наконец-то проект, на который он потратил столько времени, сдвинулся с места. Недавно Франкфурт выкупил Техническую Ратушу, которая в процессе масштабного оздоровления старого города должна быть снесена. Еще летом 2005 года в городском парламенте Франкфурта шли бурные дебаты о том, здания какого архитектурного стиля должны быть возведены на месте отвратительного бетонного блока. Было запланировано восстановление фрагментов бывшего старого города между собором и площадью Рёмерберг; семь разрушенных во время войны зданий фахверковой конструкции, имевших историческое значение, должны были быть реконструированы максимально близко к оригиналу. Для такого талантливого, но недостаточно известного реставратора, каким являлся Маркус Новак, такое задание означало больше, чем просто невероятный профессиональный вызов и обеспечение работой его фирмы в течение нескольких лет. Ему предоставлялся исключительный шанс сделать свое имя известным на весь регион, так как амбициозный проект, несомненно, привлечет к себе большое внимание.
Звонок на мобильник вырвал Маркуса Новака из потока его мыслей. Он стал искать аппарат под горами планов, чертежей, таблиц и фотографий, и сердце его забилось сильнее, когда он увидел номер на поцарапанном дисплее. Он ждал этого звонка! Со страстным желанием и в то же время с угрызениями совести. Маркус помедлил какое-то время. Собственно, он твердо обещал Тине позже пойти на спортивное поле, где спортивное общество "Фишбах", как и каждый год, разбило шатер и организовало большой праздник встречи мая. Новак смотрел на телефон и задумчиво кусал нижнюю губу, но искушение было слишком сильным. "Проклятье", - тихо пробормотал он и включил кнопку ответа.
За весь день Роберт Ватковяк не выпил ни капли алкоголя… ну, почти ни капли. Час назад он смешал две капсулы "Прозака" с глотком водки. Она не пахнет. Роберт обещал Курти ничего не пить и сейчас чувствовал себя вполне прилично - голова его была совершенно ясной и руки не дрожали. Ватковяк ухмыльнулся своему отображению в зеркале. Что все же делает аккуратная стрижка и приличные шмотки! Дорогой дядя Герман был настоящий немецкий чиновник-филистер и придавал большое значение безупречной и опрятной внешности. Так что лучше было явиться к нему надлежащим образом одетым и гладко выбритым, без "шлейфа" от шнапса и красных глаз. Правда, до денег дело все равно бы дошло, но ему казалось, что свое желание лучше выразить в вежливой форме.
Только благодаря чистой случайности пару лет назад он наткнулся на темную тайну старика, которую тот искусно скрывал от всего мира, и с тех пор они были лучшими друзьями. Что бы сказали на это дядя Йосси и мачеха, если бы узнали, чем занимался дорогой дядя Герман в своем подвале? Ватковяк прыснул со смеху и отвернулся от зеркала. Он не был так глуп, чтобы им об этом рассказывать, так как тогда навсегда иссяк бы этот источник доходов. Одна надежда на то, что старый тюфяк еще поживет! Роберт провел тряпкой по черным лаковым туфлям, которые специально купил вместе с серым костюмом, рубашкой и галстуком. На это он потратил почти половину денег, которые ему дал дядя Йосси, но эти инвестиции имели смысл. В хорошем настроении около восьми Ватковяк вышел из дома. Курти должен был встретить его на вокзале ровно в восемь.
Августа Новак любила сумерки. Она сидела на деревянной скамье позади своего маленького домика и наслаждалась вечерним покоем и пряным ароматом близлежащего леса. Хотя прогноз погоды обещал явное похолодание с дождем, воздух был мягким, и на безоблачном вечернем небе засияли первые звезды. В рододендроне перекликались два черных дрозда, на крыше ворковал голубь. Было уже четверть одиннадцатого, и вся семья развлекалась на "Танцуй в май" на спортивном поле. Кроме Маркуса, ее внука, который все еще сидел за своим письменным столом. Они этого не видели, эти завистники, которые оклеветали мальчика, когда он со своей фирмой добился успехов. Никто из них не был способен работать по шестнадцать часов в день без выходных и отпуска!
Августа сложила руки в замок и скрестила лодыжки. Если ей не изменяла память, то она никогда раньше не чувствовала себя так комфортно в своей долгой, полной труда и забот жизни. Гельмут, ее травмированный войной, душевно больной муж, который не мог удержаться ни на одной работе больше четырех недель, а последние двадцать лет своей жизни был не в состоянии хотя бы на шаг отойти от входной двери, умер два года тому назад. Августа уступила настоятельной просьбе своего сына и переехала в небольшой дом на территории фирмы в Фишбахе. В деревне в Зауэрланде после смерти Гельмута ее больше ничего не удерживало. Наконец она обрела покой, и ей не надо было больше терпеть звуки постоянно включенного телевизора и немощь мужчины, к которому она даже в лучшие моменты их совместной жизни, пожалуй, испытывала равнодушие.
Августа услышала лязг садовой калитки, повернула голову и радостно улыбнулась, увидев внука.
- Привет, бабушка, - сказал Маркус. - Не помешаю?
- Ты мне никогда не мешаешь, - ответила Августа. - Не хочешь что-нибудь съесть? В холодильнике есть гуляш и лапша.
- Нет. Спасибо.
Он выглядел плохо, был напряжен и казался на несколько лет старше своих тридцати четырех. Уже несколько недель, казалось, его что-то гнетет.
- Посиди со мной, - Августа указала на место рядом с собой, но Маркус продолжал стоять. Она наблюдала за его мимикой. Она все еще могла что-то прочитать в его лице, как в книге.
- Все "встречают май", - сказала Августа. - Почему бы тебе тоже не пойти туда?
- Хорошо. Я сейчас поеду на спортивное поле. Я хотел только…
Маркус оборвал фразу, мгновение подумал и молча опустил глаза.
- Что случилось? - спросила Августа. - Это связано с фирмой? У тебя проблемы с деньгами?
Он покачал головой, а когда наконец поднял взгляд, у нее защемило в груди. Выражение муки и отчаяния в его темных глазах поразило ее в самое сердце. Маркус помедлил какое-то время, затем сел рядом с ней на скамью и глубоко вздохнул.
Августа любила молодого человека, как будто он был ее собственным ребенком. Возможно, потому, что у его родителей, занятых своей фирмой и работой, никогда не было времени на своего младшего сына, и поэтому большую часть своего детства он провел у нее. Но, может быть, еще и потому, что Маркус был очень похож на ее старшего брата Ульриха. Ульрих был невероятно способным в области изготовления различных поделок. Настоящая творческая личность. Он бы многого добился, если бы война не перечеркнула все его планы и не разрушила его мечты. В июне 1944 года он погиб во Франции за три дня до своего двадцать третьего дня рождения. И внешне Маркус очень напоминал ей ее любимого брата. У него были те же тонкие выразительные черты лица, прямые темно-русые волосы, которые падали ему на темные глаза, и красивый рот с полными губами. Хотя ему было только тридцать четыре, его лицо прорезали глубокие морщины, и он часто казался Августе мальчиком, который слишком рано стал взрослым.
Внезапно Маркус положил голову ей на колени, как он всегда делал, будучи маленьким, когда искал утешения. Августа погладила его по голове и стала тихо напевать себе под нос.
- Я сделал нечто действительно ужасное, бабушка, - сказал он сдавленным голосом. - За это я попаду в преисподнюю.
Августа почувствовала, что он дрожит. Солнце скрылось за вершинами Таунуса, стало прохладно. Прошло некоторое время, и он заговорил, сначала запинаясь, потом все более торопливо, очевидно радуясь тому, что наконец-то может с кем-то поделиться темной тайной, которая бременем лежала на его душе.
После того как ушел ее внук, Августа Новак еще какое-то время продолжала сидеть в темноте. Его признание потрясло ее, хотя с точки зрения морали - в меньшей степени. Маркус в этой семье посредственностей был не на своем месте, как зимородок среди ворон. Потом он женился на женщине, которая не проявляла ни малейшего понимания в отношении такой творческой личности, какой является Маркус. С некоторых пор Августа подозревала, что с браком ее внука не все обстоит благополучно, но она никогда его об этом не спрашивала.
Он каждый день приходил к ней и рассказывал о своих больших и маленьких заботах, о новых заказах, об успехах и неудачах - короче говоря, обо всем, что его волновало и что, собственно говоря, мужчина должен обсуждать со своей женой. Сама она тоже не была в восторге от семьи, с которой, правда, жила под одной крышей, но не в силу какого-то расположения или уважения, а исключительно из-за удобства. Для Августы они остались чужими людьми, которые говорили о сущих пустяках и упорно стремились к тому, чтобы создавать видимость гармоничной семейной жизни.
Когда Маркус через полчаса поехал на спортивное поле, Августа пошла в дом, обвязала голову платком, достала темную ветровку, настольную лампу и взяла с полки ключ от кабинета Маркуса. Хотя он всегда говорил ей, чтобы она этого не делала, она регулярно производила уборку в его кабинете. Праздность была не для нее, а работа помогала держать себя в тонусе. Ее взгляд упал на зеркало рядом с входной дверью. Августа знала, что годы сделали с ее лицом и, тем не менее, всякий раз удивлялась, когда видела морщины, западающий из-за отсутствия некоторых зубов рот и тяжелые мешки над глазами. "Почти восемьдесят пять", - думала она. Невероятно, что она так быстро состарилась! Если говорить честно, Августа ни одного дня не чувствовала себя старше пятидесяти лет. Она была закаленной и крепкой и все еще более ловкой, чем многие тридцатилетние. В шестьдесят лет сдала экзамен на права, а в семьдесят получила свой первый отпуск. Она радовалась мелочам, не роптала на свою судьбу. Кроме того, она должна была еще кое-что сделать. Нечто очень важное. Смерть, которой она еще шестьдесят лет тому назад впервые посмотрела в лицо, должна еще подождать, пока она все уладит. Августа подмигнула своему отражению в зеркале и вышла из дома. Пересекла двор, открыла дверь в офисное здание и вошла в кабинет Маркуса в пристройке рядом с цехом, который он построил пару лет назад на лугу, ниже домика Августы. Часы над письменным столом показывали половину двенадцатого. Она должна была торопиться, чтобы никто не узнал о ее маленьком путешествии.
Он слышал доносившиеся глухие низкие звуки музыки, когда шел по забитой автомобилями парковочной площадке. Диджей вовсю проигрывал сборник хитов "Баллерманн хитс", и люди были пьяны в еще большей степени, чем Маркус Новак считал возможным для этого времени. На газоне несколько детей, в том числе и его собственные, играли в футбол; под большим шатром, разбитом для проведения праздника, толпились человек триста. Студенты старших курсов, за исключением нескольких человек, уединились у стойки общежития для спортсменов. Маркусу стало противно, когда он увидел, как два члена правления, будучи явно навеселе, похотливо глазели на молоденьких девушек.
- Эй, Новак! - Чья-то рука хлопнула его по плечу, и кто-то дыхнул ему в лицо перегаром от выпитого шнапса.
- Привет, Штефан, - ответил Маркус. - Ты не видел Тину?
- Нет, извини. Пошли к нам. Выпей с нами, старина.
Новак почувствовал, как его схватили за руку и, вопреки своему желанию, последовал через вспотевшую необузданную толпу в дальнюю часть шатра.
- Эй, народ! - прорычал Штефан. - Смотрите, кого я нам привел!
Все повернулись к ним, стали орать и подтрунивать. Маркус смотрел в хорошо знакомые лица со стеклянными глазами, которые свидетельствовали о том, что алкоголь здесь уже долгое время лился рекой. Раньше он был одним из них, они были приятелями по школе или спорту, вместе пели в хоре, вместе играли в футбол в юношеской и первой команде, вместе проходили службу в добровольной пожарной дружине и вместе веселились на таких праздниках, как этот. Маркус знал всех их с детства, но внезапно они сразу стали ему чужими. Парни сдвинулись, и он уселся рядом с ними с ухмылкой на лице, скрывая под ней досаду. Кто-то передал ему бокал "майбоуля", они чокнулись, и он выпил. Когда это все началось? Когда он понял, что ему это больше не нужно? Почему эти простые удовольствия не радовали его больше так, как его прежних приятелей? В то время как другие опустошили свои бокалы за пять минут, Маркус продолжал крепко держать в руке свой "майский пунш". Вдруг он почувствовал вибрацию своего мобильника в кармане брюк. Новак достал аппарат из джинсов, и его сердце сделало скачок, когда он увидел, от кого пришло СМС-сообщение. Когда он прочитал его, кровь ударила ему в лицо.
- Слушай, Маркус, я хочу дать тебе совет на правах близкого друга, - неразборчиво промямлил ему в ухо Крис Витхёльтер, один из тренеров юниоров, с которым он раньше играл в одной команде. - Хайко сильно зарится на Тину. Тебе надо за этим понаблюдать.