- А, вы, наверное, к этому, новому, хозяину в гости? - блеснул тот смышленостью. - Крутая тачка! А вам какой дом нужен? Зеленая - она немаленькая.
- Семнадцатый.
- Значит, угадал: вы все-таки к столичному приехали! - Мальчишка светился от гордости за собственную смекалку. - Тут уже недалеко, - начал объяснять он. - Доедете до первого переулка и повернете по нему вниз, к речке. Следующая улица и есть Зеленая. Вам нужно будет свернуть налево. - Он изобразил рукой направление поворота. - Третий от края дом - ваш, семнадцатый.
Турецкий дослушал подробное объяснение, думая, что, родись пацан на восемьдесят лет раньше, непременно стал бы тимуровцем. Итак, дом Егорова занимает новый хозяин, и он из Москвы. Оч-чень интересно… Турецкий достал из бардачка "сникерс" и протянул через открытое окно:
- Держи, заработал.
Турецкий точно следовал инструкциям и старался не наехать на расхаживавших по краю дороги кур.
Семнадцатый дом стоял в сотне метров от речки, просматривавшейся сквозь густо заросшие травой деревья сада, и выглядел обычным деревенским домом, похожим на сотни других: срубленный из дерева, в один этаж, с выцветшей от дождя и времени шиферной крышей, со ставнями на окнах. Дверь дома была приоткрыта, рядом с ней на невысоком крыльце стояло ведро. Турецкий, осмотревшись и не обнаружив в поле зрения хозяина, потрогал калитку. Она оказалась запертой. Правда, примитивным способом - на щеколду. Турецкий открыл ее и двинулся по выложенной камнем дорожке к крыльцу.
Это хоть и был далеко не особняк обеспеченного москвича, но во всем вокруг чувствовалась заботливая рука хозяина - от свежевыкрашенного заборчика до аккуратно подстриженной вокруг дома травы и вымощенной плиткой дорожки. Висевший у двери китайский колокольчик заставил сдержанно улыбнуться. И тут же появилось чувство, что он в одном шаге от цели.
Он позвонил в колокольчик и, не дождавшись ответа, сделал этот шаг.
Из дома выскочила рыжая, как огонь, кошка и прошмыгнула у него под ногами. От неожиданности Турецкий отступил назад и в сторону - и сбил ведро. Оно с грохотом полетело вниз по ступеням.
- Кто там?! - донесся из-за дома, со стороны сада, сильный мужской голос.
А в следующее мгновение показался и его обладатель - высокий плотный мужчина в камуфляжных штанах и куртке, с детским пластмассовым ведерком в одной руке и маленькой лопаткой в другой. Он приближался шагами уверенного в себе человека, и чем ближе подходил, тем быстрее таяла вспыхнувшая было у Турецкого надежда на успех. Мужчина был старше Мелешко - ему было явно за пятьдесят. И совершенно иной наружности: густая шевелюра блестела от обильной седины, на носу неуклюже сидели старомодные очки в роговой оправе, мощный подбородок венчала шкиперская бородка. И на его армейского друга не тянул. Армейский друг должен быть ровесником.
Человек приблизился вплотную, изучающе-придирчиво посмотрел на гостя.
- Чем могу служить? - Голос его не изменил интонаций.
- Я, похоже, ошибся адресом, - с разочарованием, которое и не нужно было изображать, сказал Турецкий. - Вы здесь живете?
- Это мой дом. А вы кто такой? - Дружелюбия в нем не было ни грамма.
Делать было нечего, и Турецкий протянул хозяину свое удостоверение.
Тот, прочитав, не удержался, присвистнул.
- Что же, если не секрет, привело в наши края столичного Шерлока Холмса? - Голос смягчился, приобрел добродушные нотки. - А я уж подумал, кто-то из местной пьяни в дом забрался. Они это практикуют, когда трубы горят. Да… Федор Афанасьевич Мостовский. - Он протянул свою огромную пятерню.
- Да какой уж теперь секрет. - Турецкий ответил на пожатие и, хотя сам не жаловался на крепость рук, оценил силу мужчины. - Ищу одного человека, а его давний армейский друг жил в этом доме.
- Из местных был, что ли, этот армейский дружок? - уточнил новый владелец дома.
- Из местных. Я так понял, вы поселились здесь после его смерти?
Федор Афанасьевич пожал плечами:
- Я этой истории не знаю, да, честно признаться, и не интересовался. Мне понравилось место. Тут, знаете ли, превосходная рыбалка. А воздух! Узнал у местных властей, можно ли пробрести здесь недорогой домик, и мне указали на этот. Вот, собственно, и вся моя скромная история.
Турецкий взглянул на ведерко и лопату в его руках.
- На рыбалку собрались?
- Угадали. Ходил червей копать. - Федор Афанасьевич поднял ведерко, демонстрируя чернозем и копошившихся в нем красных дождевиков. - А вы любитель?
- Можно и так сказать.
- Так составьте компанию. Мне, старику, веселее будет.
- Ну это вы преувеличиваете, Федор Афанасьевич. До старика вам еще о-го-го.
- Все равно оставайтесь, - продолжал настаивать Мостовский. - Расскажете за ужином истории из своей детективной жизни. А я вас такой наливочкой угощу!
- Я бы с удовольствием, - честно признался Турецкий, - но работа… - Он развел руками.
- Понимаю. Государственный человек, забот полон рот.
Турецкому последнее замечание не понравилось, но он сдержался.
- Последний вопрос: за то время, как вы здесь живете, кто-нибудь наведывался или, быть может, интересовался чем - скажем, прежним хозяином дома или его друзьями?
- Да нет вроде бы. - Федор Афанасьевич, соображая, пожевал губами, отчего его шкиперская борода пришла в движение. - Не припомню такого.
- Тогда - удачной рыбалки.
И Турецкий пошел к калитке. Закрывая ее, обернулся. Седовласый великан стоял на том же месте, провожая его внимательным взглядом. Заметив, что гость обернулся, он кивнул и пошел в дом.
Вспомнив наконец о просьбе Дениса хоть как-то поберечь машину, Турецкий выключил кондиционер и опустил стекла. На большой скорости было ветрено, но все-таки жарко. Он скинул пиджак на соседнее сиденье. Бензин между тем был на исходе, хватило бы еще километров на двадцать, не больше.
Турецкий проехал заправку, очередь на которой напоминала советские времена, - посмотрел на то, как медленно там шел процесс, и притормаживать не стал. Вскоре показалась другая с невнятно нарисованным логотипом торгующей фирмы - какими-то завитушечками - и совершенно без очереди. Турецкий подивился гримасам рынка - цена топлива была не сильно-то и больше - и стал заправляться.
На голове у заправщика была кожаная бейсболка, из-под которой торчали каштановые кучеряшки до плеч, как у поп-исполнителей восьмидесятых годов. Да и двигался он в каких-то танцевальных ритмах - не ходил, а приплясывал.
- Клевая тачка, - сказал кучерявый заправщик. - "Форд-маверик", да? Бродяга! Вещь! Масло не нужно долить?
Турецкий покачал головой.
- У вас сигареты тут есть? - спросил Александр Борисович.
- Там на стенде, - кивнул заправщик, приплясывая. - Возьмите сами, ладно? Я еще не закончил, вам же полный бак, ага?
Турецкий сходил за сигаретами, взял пару пачек "Мальборо", вернулся, расплатился за все сразу. Заправщик как раз закончил заправлять машину, с завистью заглядывал в салон.
- Нулевую брали? - спросил он о машине.
- Э-ээ, не совсем в общем-то, - промычал Турецкий, отруливая от заправки. В самом деле, что разглагольствовать о чужой машине?
В Москву он вернулся уже после обеда.
Вхолостую сгонял, говорил Турецкий себе, въезжая на Кольцевую и нервно сжимая руль. Уже раскатал губу, что нашел сгинувшего Мелешко, а вышел пшик…
Его подрезал белый "опель", и Турецкий, разозлившись и на него, и на себя, и на несложившийся день, прибавил газу. "Форд" благодарно проурчал и в два счета оставил наглеца далеко позади.
Из дома он позвонил Ольге Мелешко на работу - сообщить, как и обещал, о результатах своей поездки в Красную Пахру. Он сам не знал, что им руководило: чувство ответственности, привычка держать слово или просто симпатия к этой женщине. Ведь рассказать о своем провале можно было и позже. Но Турецкий позвонил сразу, не успев даже бросить что-нибудь в опустевший желудок.
В ателье ответили, что Ольга Филипповна уехала отдохнуть к себе на дачу, в Конаково.
Про Конаково Турецкий услышал впервые. Он некоторое время держал в руке пипикающую трубку. Дочь вышла из своей комнаты и увидела эту картину:
- Пап, ты чего?
- Что? Ничего, все в порядке. Как дела в "Макдоналдсе"?
- Стоит пока…
Наскоро перекусив, он вылетел из квартиры. А спустя минуту уже поворачивал ключ зажигания. Не успевший соскучиться по новому хозяину автомобиль удивленно заурчал, но послушно завелся и плавно тронулся с места.
Турецкий твердо решил не откладывать на завтра то, что можно было хотя бы попытаться сделать сегодня. Что заставило Ольгу срочно покинуть столицу и уехать на дачу? Она говорила, что будет в Москве. В свете последних событий такое поведение вызывало некоторые подозрения. Уж не вела ли она двойную игру, водя за нос и спецслужбы, и его?
Ладно, лучше сосредоточиться на Конакове…
Турецкий невольно улыбнулся: он несколько раз бывал в Конакове с обоими Грязновыми - дядей и племянником. Приезжали с палатками на пару-тройку дней, покупаться, позагорать, половить рыбки, которая водилась тут в изобилии. Так что воспоминания были самые лучшие.
То, что дорога неблизкая, не пугало, даже наоборот, подстегивало охотничий азарт. Турецкий неплохо знал Конаково, это местечко в Тверской области, где главной достопримечательностью было огромное водохранилище с несколькими островками, с курсирующими по нему в летний сезон теплоходиками, яхтами, моторными лодками. Место для отдыха или рыбалки было просто идеальным.
Грязновы были упорные лещатники, и они располагались обычно на наиболее глубоком участке озера. Правда, бывало, лещ попадался и при ловле плотвы на глубине около трех метров. А Турецкий больше любил ловить хищную рыбу - судака, щуку, окуня - они лучше шли на "кружки".
Приезжали и зимой - с началом ледостава на озере начиналась зимняя рыбалка. Правда, она тут была не всегда удачна, особенно в январе - феврале, в период так называемого глухозимья. В это время бывали абсолютно бесклевные дни. Но в благоприятные погожие деньки, когда дул легкий южный или юго-западный ветерок, можно было рассчитывать на солидные уловы плотвы, подлещика. С весенним таянием льда, в конце марта - начале апреля, клев вновь оживляется. Э-эх…
На Денисовом "форде" Турецкий домчался до Конакова за два с половиной часа - и как раз успел к концу рабочего дня. Пришлось обхаживать пожилую ворчливую даму в отделе учета частного сектора на предмет выявления владельца по фамилии Мелешко или Самойлова (фамилия Ольги по бывшему мужу). После получасовых поисков, сопровождавшихся недовольным бормотанием и обычным сетованием на жизнь, дама в очках продиктовала адрес: Грэсовский проезд, дом десять.
Турецкий отогнал автомобиль на платную стоянку и прошелся пешком.
Дом под номером десять стоял недалеко от воды. Спуска к реке видно не было - дом его загораживал. В том, что таковой существовал, Турецкий не сомневался и в душе позавидовал хозяйке. Хорошее место отхватила. Восходы и закаты на Волге встречает, дышит речным воздухом, получает массу положительных эмоций. Махнуть бы вот так в тихий уголок, подальше от жулья, и наслаждаться прелестями безмятежной жизни… Вот только надолго ли его хватит?
Деревянный забор, как и дом, был выкрашен в коричнево-белые тона. Огород отсутствовал. Видимо, не питала Ольга Мелешко особой тяги к земле или ей просто некогда было ею заниматься - та ведь заботу и уход любит. Зато на лужайке и у дома произрастала незнакомая Турецкому фауна. Вот эту особенность он причислил к хобби хозяйки и ничего удивительного в том не усмотрел: женщины - они везде женщины, цветы любят и в Москве, и в Конакове, и в Багдаде.
В глубине двора к забору лепился небольшой сарайчик. Все остальное скрывалось от глаз деревянным строением, в котором, если судить по свету в окнах, и находилась Ольга Филипповна, а возможно, и ее пропавший брат.
Турецкий решил дождаться сумерек и пошел в другой конец улицы. Вышел на дорогу, пересек мост - в этом месте Волга была не такой широкой, но сразу от него уходила далеко разбегающимися друг от друга берегами…
Уже совершенно стемнело, когда он пробрался во двор, освещенный лишь лунным светом. Лампочка над входной дверью не горела. Турецкий двигался по дорожке, стараясь не обнаружить своего вторжения раньше времени.
До крыльца оставалось не больше шести метров, когда он заметил тень, отделившуюся от стены дома - с задней стороны крыльца. Турецкий выхватил пистолет в ту минуту, когда в застывшем воздухе раздался легкий, едва уловимый хлопок. Глушитель, мелькнуло в голове, а тело уже совершало прыжок в сторону, кувырок через голову и опять прыжок. Прокатившись по траве и клумбе, Турецкий очутился в двух метрах от сарайчика. Он прыгнул еще раз - под его спасительную защиту.
Еще один хлопок! От деревянной стены отлетела щепка и оцарапала щеку.
Турецкий рухнул в траву прямо у стены, широко разбросал руки, но правую, с пистолетом, спрятал в клумбе.
Тень, помедлив, стала приближаться. Теперь в свете луны выступил четкий силуэт, который в опущенной руке сжимал пистолет с неестественно длинным стволом.
Зря ты так небрежно, друг, сказал про себя Турецкий, чуть отрывая от земли правую кисть и нажимая на спусковой крючок. Его выстрел прозвучал, как раскат грома. Тип с пистолетом охнул и стал оседать у крыльца. Турецкий, воспользовавшись благоприятным моментом, вскочил и спрятался за сарай. Он был уверен, что в доме еще кто-то остался, и приготовился к встрече.
Вначале был слышен лишь стрекот сверчков, которые в тишине снова осмелели. Но ждать пришлось недолго. Дверь едва уловимо скрипнула, и на ступеньках послышались крадущиеся шаги.
Турецкий выглянул из-за угла, уверенный, что в тени сарая его рекогносцировка останется незамеченной. Огромный детина припал к стене, потом все так же осторожно стал продвигаться вперед. Турецкий присел на одно колено и, пошарив по земле рукой, нащупал небольшое поленце. Он бросил его прямо на плитки дорожки и, когда детина резко развернулся на стук, тем самым открыв себя, выстрелил, держа пистолет в двух руках.
Парень взвыл, согнулся пополам, но, несмотря на пулю, довольно проворно сиганул в сторону напарника, ноги которого торчали из-за крыльца.
Турецкий перешел к наступательной тактике. Он вернулся к ближней стене и, шаг за шагом, добрался к крыльцу. На ум вдруг пришли слова Стасова: презрение к смерти - лучший жест из всех жестов, когда-либо придуманных людьми. И действительно, чувствовал себя Турецкий превосходно. Слишком много последнее время было досужих разговоров и слишком мало действия.
Когда он в прыжке перекатился на другую сторону крыльца, за ним никого уже не было. А внизу, с реки, послышался шум удаляющегося мотора.
Ну и ну, вот это скорость…
Все это выглядело очень странно: словно он только что сражался с призраками. Турецкий был почти уверен, что в одного-то он точно попал. Второго, возможно, просто слегка задел, но первого наверняка свалил. Впрочем, тот мог оказаться в бронежилете…
Турецкий не стал больше раздумывать над всеми этими странностями. Он быстро вошел в дом и обнаружил на кухне Ольгу Мелешко. Она сидела, вытянувшись в струну, ее руки были скручены скотчем позади спинки стула, глаза выпучены от ужаса, лицо побелело.
- Это вы… - только и смогла она выговорить непослушным языком.
- Вам ничего не сделали? - спросил Турецкий.
- Не-е-ет, - протянула она. - Не-не успели… - И заплакала.
Ему пришлось долго приводить ее в чувство, чтобы получить хоть какие-то вразумительные ответы. Ольга всхлипывала, закрывала лицо руками, слезы текли по все еще бледным щекам. Вода не помогала. Наконец, Турецкий обнаружил в буфете какую-то наливку. Полноценная рюмка, кажется, привела ее в некоторое равновесие, и Ольга смогла говорить.
- Кто это был? - спросила она, морща от выпитого маленький носик.
Турецкий хмыкнул:
- Я надеялся узнать это у вас. Но если вы скажете, что они хотели, могу ответить с некоторой долей вероятности.
- Они хотели знать, где Саша!
- А где он?
- Но я же не знаю! - Ольга опять округлила глаза, ее ответ выглядел относительно правдоподобно. - Честное слово, не знаю! Разве вы мне не верите?!
- Тогда объясните мне, за каким лешим вы сломя голову удрали сюда из Москвы?
- Я испугалась!
- Чего?
- Мне сказали, чтобы я бежала из Москвы…
- Кто сказал?
- Не знаю. - Она снова готова была расплакаться.
- Оля, успокойтесь, пожалуйста, - сбавил обороты Турецкий. - Все уже кончилось, понимаете? Кроме меня, здесь никого нет. Никто вам не сделает ничего плохого… А теперь объясните внятно, что произошло.
- Мне позвонили и сказали, чтобы я уехала из Москвы, если хочу остаться целой. Чтобы отсиделась в каком-нибудь тихом месте, где меня никто не знает.
- Голос не узнали?
Она покачала головой.
- Хриплый, мужской. Нагловатый.
- Хриплый и наглый? Ясно… Они не знали, где у вас дача, и хотели отследить. Я и сам подумал, что ваш брат скрывается в этом милом гнездышке. Что уж говорить о тех головорезах…
- А кто они?
- Скорее всего, как раз те, кому Александр Филиппович крепко нужен.
Ольга подавила очередной всхлип, проговорила с усилием:
- У меня просто кругом шла голова от всех этих допросов и расспросов. Я была на пределе, понимаете? А тут еще этот звонок. Вот у меня нервы и не выдержали.
- Какой звонок? Еще один звонок?
- Да нет, этот же самый - чтобы я не валяла дурака и не болтала о брате.
- Поэтому вы отправили меня по ложному следу - в эту Пахру?
- У него правда был там когда-то армейский друг. - Она отвела глаза.
- Думаю, теперь вас не потревожат подобными звонками. Но… вы в самом деле не знаете, где брат?
- Честное слово!
- Ладно.
- Александр Борисович… я могу теперь… вернуться в Москву?
- В любом случае вам там будет намного безопаснее, чем тут. - Турецкий ободряюще улыбнулся и спросил: - Вы позволите осмотреть дом?
- Смотрите, конечно. Дом как дом…
Теперь она стала ко всему происходящему вокруг совершенно равнодушна. Турецкий прошел в гостиную, довольно просторную комнату с камином и набором старенькой мягкой мебели. Одну из стен полностью занимали уставленные книгами полки. Ничего интересного. Он прошел в смежную комнату. Эта была ' поменьше. Большая двуспальная кровать. Платяной шкаф. Тумбочка с зеркалом стояла в углу у окна. Турецкий оценил по достоинству: уютное гнездышко, да и для обычного отдыха - вполне подходяще.
Он вернулся в гостиную и занялся осмотром библиотеки. На одной из верхних полок внимание его привлек покрытый пылью фотоальбом, из тех, что выпускали лет двадцать - тридцать назад. Он раскрыл его.
Оля и Саша Мелешко, совсем еще дети, он в шор-тиках и белой рубашечке, а она в платьице в горошек и с большими бантами в косичках, стояли под яблоней взявшись за руки и счастливо улыбались. Дальше шли фотографии разных времен, с родителями и другими многочисленными родственниками: бабушками, дедушками, тетями и дядями. Их у Мелешко, по всей видимости, было предостаточно.