***
Лена потащилась в школу с больной головой и на голодный желудок, потому что не могла заставить себя ничего съесть, а от запаха кофе у нее случился приступ тошноты. Хорошо, что мама уходила раньше, а то не миновать бы новых упреков. В коридоре она взглянула на себя в зеркало и ужаснулась: чужое незнакомое лицо, беспокойно бегающие больные глаза… Следует немедленно успокоиться, а не то каждый встречный милиционер сразу же заподозрит в ней преступницу.
В школе Лена совершенно не слушала преподавателей и отпросилась с последнего урока, соврав, что у нее очень болит голова. Учитывая ее внешний вид, классная руководительница без колебаний отпустила Лену домой.
Однако идти в пустой дом было невыносимо. Сидеть там, вздрагивать от каждого телефонного звонка и думать о картине – это было выше Лениных сил. Она сказала Денису, что выбросила картину, но на самом деле это было не так. Она просто спрятала ее в первое попавшееся место – там, в подвале под баром. И если сегодня или завтра кто-то случайно найдет картину, а возможно, это будут представители милиции, то сразу же начнут подозревать Дениса, а с ним попадет в виноватые и она, Лена.
"Проклятую картину нужно достать из подвала и сжечь! – внезапно со злобой подумала Лена. – И наплевать, что это национальное достояние и произведение искусства. Я не собираюсь садиться в тюрьму из-за какого-то Клода Жибера! Моя вина только в том, что согласилась пойти в Эрмитаж с этим подонком Денисом. За это не наказывают годами тюрьмы!"
Ноги сами понесли ее к тому бару, где они были вчера вечером с Денисом. Надвинув на глаза капюшон куртки, Лена проскочила мимо входа, надеясь, что по дневному времени в баре пусто и ее никто не заметит. Осторожно обойдя дом, она оказалась в узком переулке, где вчера стояла машина бандитов. Вот и дверь служебного входа в кафе. Там тоже никого не было.
Борясь с сильнейшим желанием оглянуться по сторонам, Лена вошла в подъезд. Дверь в подвал, как и вчера вечером, была приоткрыта. С замиранием сердца Лена стала спускаться по осклизлым ступенькам. Снова пахнуло сыростью и еще чем-то очень неприятным. Лена завернула за угол и остановилась пораженная. В свете тусклой подвальной лампочки, горевшей где-то под потолком, она увидела, что та дыра в стене, куда вчера вечером она сунула свернутую картину, теперь была аккуратно заштукатурена. Раствор был совсем свежим, потому что не успел высохнуть. Рядом стояло корытце, в каких рабочие разводят цемент, и валялись мастерок и лопата.
Лена окаменела, глядя на заделанную дыру невидящими глазами. И тут раздались шаги, веселый матерок, и в подвал вошли двое разбитных мужичков в заляпанной рабочей одежде.
– Ты чего тут делаешь, девонька? – изумленно воскликнул один.
– Я… – Лена проглотила комок в горле и заговорила хрипло. – Я… котеночка тут не видали? Серенький такой, с белыми лапками… Потерялся…
Ну, девочка, простись со своим котенком! – весело заговорил работяга помладше. – Тут три дня назад знаешь, как кипяток хлестал из трубы? Всех котов и крыс сварило к чертовой матери! Тут крысы были – размером с кошку, так что либо они твоего котеночка съели, либо суп из него получился.
Лена почувствовала, что сейчас упадет от отвращения. Что она делает в этом жутком подвале рядом с ухмыляющимися гнусными рожами?
Очевидно, старший из рабочих заметил, что с ней творится, и одернул своего напарника.
– Не болтай ерунды, видишь, девчонка боится! Не слушай его, девочка! – обратился он к Лене. – Не было тут твоего котенка. И воды горячей всего по колено было, так что все крысы убежать успели, одну только мы нашли. Так что иди, только не ходила бы ты по подвалам-то одна, все же не дело это… – Он осуждающе покачал головой, но Лена этого уже не видела, она неслась наверх, перескакивая через ступеньки и опомнилась только когда вдохнула полной грудью свежий весенний воздух.
Она летела домой, не разбирая дороги, потому что перед глазами стояла жуткая картина: в подвале из трубы хлещет горячая вода, и крысы, те, что не успели убежать, с визгом тонут в ней и всплывают, уже дохлые, кверху распаренным красным брюхом.
Чувствуя, что сейчас упадет, Лена остановилась и огляделась. До ее дома было совсем недалеко, она пошла медленнее, дыша полной грудью. Сердце кололо, и в ушах стоял звон. Никогда раньше она не чувствовала себя так плохо.
С трудом доковыляв до парадной, она взялась за ручку двери и, заметив женскую фигуру у лифта, решилась подойти. Если бы там стоял мужчина, пришлось бы тащиться пешком на шестой этаж – садиться в лифт с незнакомыми мужчинами ни одна нормальная девушка не станет. Сегодня идти пешком не было сил, и Лена вошла в лифт.
– Вам какой! – не оборачиваясь, спросила она.
Да ты что, Лена, меня, не узнаешь? удивилась соседка. – Мне на пятый…
– Ох! – очнулась Лена. – Здравствуйте, тетя Надя.
– Здравствуй, здравствуй! – соседка с пятого этажа окинула Лену пристальным взглядом. – Ты хорошо себя чувствуешь? Что-то бледненькая, ничего не болит?
Да все в порядке, – выдавила из себя Лена, но тут лифт резко тронулся, к горлу ее подступила тошнота, лампочка, и без того светящая вполнакала, заволоклась дымкой, и Лена тихо сползла на грязный пол кабины.
Очнулась ода оттого, что кто-то легонько похлопывал ее по щекам.
"Где я? – в панике подумала Лена. – Что со мной произошло?"
– Вот, так-то лучше, – приговаривал над ней знакомый голос, – открывай глаза, не притворяйся.
Лена открыла глаза и увидела соседку с пятого этажа Надежду Николаевну. Она огляделась и узнала комнату: очевидно, тетя Надя привела ее к себе, вернее, не привела, а притащила, учитывая Ленино состояние.
– Что со мной было? – выговорила Лена непослушными губами.
– Обморок, – спокойно ответила тетя Надя, обычный обморок.. Это бывает у женщин… в некоторых случаях.
Как ни была Лена расстроена, она почувствовала в ее словах некоторую подоплеку и расстроилась: на что это соседка намекает? Не хватало еще, чтобы по дому пошли сплетни. Хотя тетя Надя никогда особенно не сплетничала, за что мать ее уважала, они даже общались.
– Я, наверное, переутомилась… – запинаясь, заговорила Лена, – да еще с утра ничего не ела…
– Угу, а еще весенний авитаминоз и юношеская вегето-сосудистая дистония, – в тон ей продолжила тетя Надя. – Девочка, да я ведь ни о чем не спрашиваю, это твое дело. Только если у тебя проблемы, то обязательно расскажи матери. Нельзя такое одной переживать.
Представив, как мама будет реагировать на ее проблемы, Лена совсем сникла.
– Дала бы я тебе коньячку для поддержания сил, да уж и не знаю, можно ли… – с сомнением в голосе тянула Надежда.
Да бросьте вы, теть Надя, – вскрикнула Лена, – совершенно у меня не то, что вы думаете! У меня неприятности, это верно, огромные неприятности, но одно я точно знаю, что не беременна!
– Ты уверена? – повеселела тетя Надя. – Конечно, в твоем возрасте… но некоторые девицы прямо в школе рожают…
– Я не из таких, – вздохнула Лена.
– Ну и слава Богу! – расцвела тетя Надя. – Прямо гора с плеч! Тогда идем на кухню.
Она налила Лене микроскопическую рюмочку коньяку, а потом положила на тарелку всякой еды, которую спешно достала из холодильника, – кусок горбуши собственного засола, ветчину, сыр, две котлеты…
При виде еды у Лены проснулся зверский аппетит, о тошноте она и не вспоминала.
– Вот так, – радовалась тетя Надя, намазывая маслом для Лены солидный кусок булки, – сытная еда и спиртное хоть и вредны, но снимают стресс, ишь как ты порозовела. Теперь и все твои неприятности выеденного яйца не стоят.
– Нет, – Лена отложила вилку, – сами собой они не пройдут. Ой, тетя Надя, вам не представить, что со мной случилось!
– Подожди-ка, я тебе чая крепкого налью, тоже полезно.
Надежда налила две чашки горячего душистого чая, придвинула Лене тарелку с двумя сухими пирожными. Лена откусила сразу половину своего и запила чаем. Надежда же разрезала свое пирожное пополам, потом подумала немного и с сожалением разрезала одну половинку еще на две части. Отщипнув микроскопический кусочек, она приготовилась слушать.
"Будь что будет! – думала . Цена. – Я больше не могу держать это в себе…"
И она рассказала внимательно слушающей соседке все, что случилось с ней три дня назад, вернее, еще раньше, когда она на дискотеке познакомилась с Денисом.
Надежда слушала, машинально прихлебывая остывший чай. Лена рассказывала совершенно невероятную историю. Девчонка фантазирует! Хотя… Надежда знает эту девочку с детства. Она живет в этом доме уже без малого двадцать лет, и с Лениными родителями познакомилась еще до рождения их дочери. Нельзя сказать, что они близко знакомы, но все же двадцать лет встречаться по утрам на трамвайной остановке, а вечерами – у кабины лифта, что-нибудь да значит. К тому же рядом с Надеждой, через стенку кухни, живет соседка Мария Петровна, которая всегда знает все обо всех жильцах не только их парадной, но и всего дома. И даже почти всего двора, потому что у Марии Петровны собачка – скотч-терьер Тяпка, всеобщий любимец. А с собачкой, как известно, нужно много гулять. У соседки характер общительный, у собачки тоже. Плюс – острая наблюдательность и умение свои наблюдения анализировать. Надо отдать должное Марии Петровне – она никогда не говорит о людях плохо. И даже если и рассказывает Надежде о каких-нибудь неблаговидных поступках соседей, то никак не выражает своего к этому отношения. Но между делом сообщает немало фактов. Надежда всегда слушает болтовню соседки вполуха, но кое-что в памяти откладывается. Так и сейчас, она прикинула в уме, что знает о верхних соседях?
Была обычная семья, в меру дружная, в меру обеспеченная. Никогда не слышали соседи из их квартиры скандалов. Года четыре назад Ленины родители развелись. Отец переехал, а Лена с матерью остались в этой квартире. И тоже все было тихо-мирно, никаких ссор и раздела имущества. Ленина мать если и имела подруг, то не в доме, с соседками не делилась своими женскими проблемами. Девочка у нее росла серьезная, хорошо училась, готовилась к поступлению к университет. Надежда вспомнила: в прошлом году Лена потеряла ключи от квартиры, а мать ее куда-то уезжала на два дня, и Лена жила у Марии Петровны – не бросать же девчонку на улице. Вот тогда они с Надеждой и познакомились поближе, поболтали вечерком. Надежде девочка понравилась серьезностью и рассудительностью. И хотя видно было уже сейчас, что девочка хорошенькая, а вырастет при надлежащем уходе из нее просто красавица, зоркие глаза Марии Петровны не могли заметить ничего предосудительного – бывали у нее друзья, мальчики, конечно, заходили, но все было прилично, никаких гулянок и топтаний в подъезде.
Но все же, неужели так легко украсть картину из Эрмитажа? Да запросто, ответила Надежда самой себе. Там, как и везде у нас, бесхозяйственность и безответственность, все делается по инерции. Вот и дождались, что уперли картину среди бела дня. И кто? Никакие не преступники-рецидивисты, не мафия, а дети. Вернее, один наглый и шустрый несовершеннолетний мерзавец.
Лена описывала уже, как Денис стал совершенно невменяем, когда услышал по телевизору, что картина, которую они, то есть он украл, стоит миллион долларов.
– Вранье! – перебила Надежда. – У меня знакомый есть, он в Академии художеств раньше преподавал, так он говорит, что красная цена той картине – тысяч пятьдесят, долларов, конечно.
– А зачем же они про миллион врали? – ахнула Лена.
– Кто их знает, – Надежда пожала плечами, – милиция разве в искусстве разбирается? Кто-то ляпнул, они и повторили. А может, еще какие-нибудь у них были причины… Только пятьдесят тысяч долларов для твоего Дениса тоже огромные деньги, так что он все равно бы завелся и глупостей наделал.
– Да, начал трепаться как полный идиот, переговоры, видите ли, вел о продаже картины. Удивляюсь, как ему поверили те бандиты, впрочем, они такие же дураки, как он, – вздохнула Лена.
Она подробно рассказала о том, как в квартире Дениса побывала милиция.
– А они-то откуда узнали? – Надежда даже всплеснула руками, отчего рыжий кот Бейсик, удобно устроившийся у нее на коленях, очнулся от сладкой дремы и с негодованием спрыгнул с колен хозяйки.
– Вот и я все думала, откуда милиция узнала, – заговорила Лена, – а потом сообразила, что это бармен им сообщил. Он… как это, осведомитель. Вот подслушал, как те бандиты у Дениса про картину спрашивали, и сообразил, чем дело пахнет. Он еще раньше за нами следил и все косился, прислушивался… отвратный тип!
– Невероятно! – Надежда Николаевна одним махом отправила в рот следующую четвертинку пирожного. – Рассказывай, рассказывай дальше! Только ничего не пропускай.
И Лена долго пересказывала ей, как она общалась с представителями милиции.
– Ну, девочка, ты просто гений! – восхитилась Надежда. – Так ловко сумела с ними справиться. А что, действительно нельзя допрашивать несовершеннолетних после одиннадцати часов?
– Понятия не имею, – Лена пожала плечами, – но раз они поверили, значит, правда. А вы, Надежда Николаевна, мне верите? Верите, что я ничего не придумываю?
Надежда в задумчивости уставилась на оставшуюся половину пирожного, потом решительно встала, налила себе еще чая, быстро съела пирожное и отставила чашку.
– Верю! – твердо ответила она. – Во-первых, придумать такое невозможно, а ты всегда была девочкой серьезной, во-вторых, я вчера вечером видела, как тебя подвезли на милицейской машине. И, кстати, очень этому удивилась. А теперь не удивляюсь. Но все же… больно гладко получается. Денис ловко эту картину украл, ты ловко спрятала ее в подвале. Хорошо бы на нее посмотреть… хотя если я возьму ее в руки, то немедленно стану соучастником кражи. Но… велик соблазн, а человек слаб. – Она весело рассмеялась. – Да и не место картине в гнилом подвале.
– Да вы же главного не знаете! – Лена вскочила с места, в свою очередь согнав с колен устроившегося поспать кота Бейсика, чем вызвала бурю недовольства – хозяйке Бейсик прощал такое недостойное поведение, а посторонним людям прощать не собирался. Негодующе фыркнув, кот удалился в комнату плавным шагом, держа строго вертикально пушистый рыжий хвост.
– Что еще произошло? – встревожилась Надежда.
– Сегодня я пошла в тот подвал, и, представляете, они заделали ту дырку! То есть раньше они стенку сломали, чтобы до трубы добраться, а теперь снова заштукатурили! И картина осталась там!
– Ты уверена, что ее никто не видел?
Уверена, ее из-за трубы не достать так просто, если не знаешь, не заметишь.
– Замуровали, значит, – резюмировала Надежда Николаевна. – Тебя там кто-нибудь видел?
– Да видели работяги, я им наврала, что котенка ищу, – отмахнулась Лена. – Они стали издеваться, страсти разные рассказывать, я от этого и в обморок упала.
– Слишком много на тебя в последнее время свалилось, – согласилась Надежда, – вот нервы и не выдержали. А вообще-то ты зря туда ходила, бармен этот мог тебя заприметить.
– Зато теперь вопрос решился сам собой! Как говорится: нет картины – нет проблемы.
– Да… – задумчиво пробормотала Надежда, глядя на пустую тарелочку от пирожных. – Вот в этом, девочка, ты глубоко ошибаешься. Лежит она, эта картина, замурованная в стену, и, как говорили в старинных романах, ждет своего часа. Лет эдак через пять, а учитывая аварийное состояние нашей канализационной системы, и гораздо раньше, труба снова может прохудиться на том же месте. И картину найдут, если она не сгниет, конечно.
– Не сгниет, – мрачно проговорила Лена, – она в полиэтиленовом пакете.
И как только ее найдут, карусель вполне может завертеться снова – милиция начнет искать виноватых. Но вообще-то, если здраво рассуждать, то тебе нужно бояться не этого. Если даже картину найдут какие-нибудь работяги, то могут просто не обратить внимания, кинут куда-нибудь, во всяком случае, в милицию сообщать не будут. Это сейчас каждый ребенок знает, какую из Эрмитажа украли картину и что на ней изображено. А скоро все про это забудут – мало, что ли, других новостей! Вон, говорят, квартплату скоро опять повысят.
– А чего же мне тогда бояться?
Не чего, а кого, – Надежда наставительно подняла палец, – а бояться тебе надо твоего знакомого молодого человека Дениса, вернее, не его самого, а его длинного языка. И еще его скверного характера. Вот придут к нему домой обманутые бандиты, изобьют посильнее прежнего и проболтается он им о тебе и о картине. Или милиционеры допросят Дениса с пристрастием. Тебя с ним не будет, он и расколется. Все расскажет, как было. А уж с его слов и тебя, не дай Бог, прихватят. И как почувствуют они там в милиции, что дело их правое, так за тебя возьмутся, что хочешь не хочешь, а признаешься, что была с Денисом. Вот и все, можно дело передавать в суд.
– Что вы меня пугаете? – вскричала Лена. – Только я успокоилась…
– Что успокоилась – хорошо, но на достигнутом успокаиваться нельзя, – выдала Надежда Николаевна не очень осмысленную фразу.
От выпитого коньяка и от сытной еды Лена пришла в благодушное настроение, а уж когда она решилась снять с души такой груз, то ей совсем полегчало. И вот теперь соседка развеяла ее иллюзии.
– Что же делать? – спросила Лена упавшим голосом.
– А вот я тебе скажу, – спокойно ответила Надежда, – картину нужно вернуть в Эрмитаж.
– Как – вернуть?!!
– Так и вернуть. Не связываться ни с какой милицией, а просто подбросить. Этим мы сразу убьем двух зайцев: народное достояние возвратится, так сказать, по месту жительства, и у милиции пропадет стимул. Сначала украли, потом подбросили – и дело в шляпе! Конечно, интересно, для какого беса, как говорила моя бабушка, все это было сделано, но из интереса никакая милиция работать не станет. У них забот по горло, они это дело по факту кражи быстренько закроют, и Дениса твоего никто слушать не станет. Разве что бандиты при встрече еще раз морду набьют, так поделом ему!
– Насчет Дениса полностью с вами согласна! – обрадовалась Лена. – Только, во-первых, как теперь картину из стены выцарапать, а во-вторых, как ее в Эрмитаж подбросить. Вы меня простите, Надежда Николаевна, но я в Эрмитаж больше ни ногой. Я как только к двери подойду, так сразу по лицу охрана все поймет. И арестуют меня прямо на месте. И потом… вы говорите "мы". Значит, вы мне поможете?
– Гм… – замялась Надежда на долю секунды.
– Вы простите, что я на вас все это вывалила, – заторопилась Лена, – но как-то не к кому было обратиться.
– Я понимаю, – Надежда погладила Лену по руке, – ты и так хорошо держалась все это время. И не беспокойся, я тебе как-нибудь помогу, сделаю все, что в моих силах. Во всяком случае, ты можешь быть уверена, что никто от меня ничего не узнает.
Лена промолчала, опустив голову.
– Да, – задумчиво продолжала Надежда, – тут проблем много. Но мы вот что сделаем: ты иди сейчас домой, отдохни, выспись как следует, а я тут помозгую. Ни с кем в разговоры не вступай, Денису не звони.
– Еще чего! – фыркнула Лена.
– А завтра начнем претворять наш план в жизнь. Тянуть с этим делом никак нельзя – как бы Денис не разболтался. Вот угораздило тебя связаться! – в сердцах добавила Надежда.
Лена только покаянно вздохнула.
Оставшись одна, Надежда Николаевна Лебедева задумалась, однако не о том, как претворить план в жизнь, а о моральных аспектах этого дела.