На этот раз она превзошла самое себя. Ее способность притягивать к себе всевозможные криминальные события на этот раз просто зашкалила. Раньше эти пресловутые криминальные события происходили с родственниками Надежды и ее многочисленными знакомыми. И она не могла оставить в беде хороших людей, а следовательно, рвалась распутать очередную криминальную загадку, даже если разгадка была сопряжена с риском для ее, Надеждиной, жизни.
Нынче же, в общем-то, не было никакой загадки, все было просто и ясно до безобразия. Безобразие заключалось в том, что Надежда Николаевна Лебедева собиралась нарушить закон. Долг законопослушного гражданина требовал, чтобы она, выслушав невероятную Ленину историю, немедленно сдала девчонку в милицию. Но Надежда никак не могла этого сделать, ей жалко было Лену. Девочка пострадала по собственной глупости – связалась с подонком. Нельзя за это наказывать так сурово, но в милиции ведь разбираться не станут. Мать у Лены неплохая женщина, только немножко зануда. Денег на взятки у нее нет, так что она молча, не жалуясь, будет нести свой крест и ждать дочку из тюрьмы.
Надежда поежилась. Нет, она не может такого допустить. Черт с ним, с законом, совесть замучает до конца жизни! Представив себе, что сказал бы, узнав про такое, ее муж Сан Саныч, Надежда приуныла. Он и так вечно недоволен, что она постоянно ввязывается в криминальные истории. Причем упорно утверждает, что это она сама суется, куда ее не просят. Другому человеку, мол, и в голову не придет искать в событиях, происходящих с ним, странные совпадения, а у его жены Надежды голова работает только в одном направлении. Справедливости ради следует отметить, что так резко муж разговаривал с Надеждой крайне редко, только когда сердился. А сердился он оттого, что очень беспокоился за жену, у него были на это причины.
Но Надежда Николаевна не могла отказать себе в удовольствии распутать очередное криминальное событие, случившееся с ее знакомыми. Чтобы не волновать мужа, Надежда просто перестала ему рассказывать о своих делах, оправдываясь в душе тем, что никакого преступления она сама не совершала, что совесть ее чиста, а насчет риска для ее жизни муж сильно преувеличивает. Но теперь у него будет полное право упрекать жену в неповиновении властям и нарушении закона. Разумеется, если он узнает о ее действиях.
Надежда подумала еще немного и решила не расстраиваться раньше времени, а лучше сосредоточиться на деталях. Каким образом вытащить картину из стены, она примерно представляла, а вот с Эрмитажем пока было неясно. Она проворочалась всю ночь, то вставала с дивана, чтобы пошире открыть форточку, то, замерзнув, совсем ее закрывала, так что муж сонно ворчал на нее, а кот вообще ушел спать на кресло, потому что уважающему себя коту в таких условиях спать невозможно.
Лена же в эту ночь спала крепко и без сновидений, утром не пошла в школу, спустилась пешком на пятый этаж и позвонила в квартиру к Надежде Николаевне Лебедевой, муж который, как всегда, отбыл с утра пораньше на работу, таким образом, никто не мог помешать их приготовлениям.
– Я тут подумала, – начала Надежда, – и хочу предложить тебе вот такой план. Допустим, вытащили мы картину из подвала. Дальше нужно сделать все очень быстро, чтобы она в руках у нас оставалась как можно меньше времени – береженого Бог бережет. Насчет Эрмитажа ты, пожалуй, права – сейчас туда соваться не следует. Там милиция такой шухер навела – мышь не проскочит. Просто так картину оставить на подоконнике нельзя – заметят, да и пройти с ней внутрь страшно. Если попросим передать сверток в отдел французской живописи, то не примут – они боятся взрывчатки, попросят развернуть, предъявить… Это не годится.
– А что же делать? – огорчилась Лена.
– А вот что, – невозмутимо отвечала Надежда, – ночью меня осенило. Картину эту подсунем мы в Академию художеств. Причем не просто так, а какому-нибудь видному профессору. Надо сделать так, чтобы он нашел ее в присутствии большого количества людей.
– Как это?
Вот, подают ему студенты работы. И вдруг среди них – холст Клода Жибера "Бассейн в гареме"! Начинается всеобщая паника, потому что если не сам профессор, то кто-нибудь из студентов обязательно картину узнает. Незамеченной она не сможет остаться, и спереть никто не сопрет, потому что свидетелей много.
– А дальше?
– А дальше они вызывают милицию и сдают картину. Те начинают расспрашивать, откуда картина могла появиться, никто, естественно, не признается. Таким образом картина рано или поздно попадает обратно в Эрмитаж.
– А если подумают на честных людей, на студентов, например?
– Да у них там проходной двор, а студенты всегда отопрутся.
– Вы считаете, что я должна это сделать? – упавшим голосом спросила Лена.
– Именно ты, и я объясню почему, – твердо ответила Надежда. – Там молодых девиц среди студентов навалом, а вот такой тетей, как я, кто-то может заинтересоваться. Начнут спрашивать: "А вы, дама, куда, да к кому, да что вам здесь нужно?" В общем, я могу вызвать нездоровый интерес. А вот в подвал, где ты картину оставила, я одна пойду, только место покажи.
– Страшно, – поежилась Лена, но под строгим взглядом соседки постаралась взять себя в руки.
– Некогда бояться, нужно дело делать! – приказала Надежда.
Лена взглянула на соседку повнимательнее и увидела, что тетя Надя сегодня оживлена и глаза ее блестят, как у молодой. Впрочем, что это она, тетя Надя никогда не казалась ей старой, хоть и была старше ее матери лет на восемь.
Значит, так! – командовала Надежда. – Прежде всего нужно тщательно продумать свой внешний вид.
Она выскочила в прихожую и вскоре вернулась в комнату с ворохом одежды.
– Вот в этой куртке я езжу на дачу. Она немного поношенная, но чистая и не рваная.
Надежда надела длинную стеганную куртку серо-зеленого цвета и поглядела в зеркало.
– Зачем вам этот маскарад? – полюбопытствовала Лена.
В такой курточке я смогу сойти за какое-нибудь мелкое местное начальство – техник из ЖЭКа или мастер участка. Как еще они там называются, не знаю. Знаешь, приходят такие тетки на работу в приличных пальто, а потом переодеваются в старое, чтобы по подвалам хорошую одежду не трепать.
Надежда вдруг сорвалась с места, полезла в ящик письменного стола и через некоторое время отыскала там тюбик старой ярко-красной помады.
Знаю, что не идет мне, – усмехнулась она, заметив в зеркале Ленин критический взгляд, – но так больше на техника из жилконторы похоже. Сюда бы еще вязаную шапочку серо-буро-малинового цвета, – мечтательно добавила она, – или берет мохеровый… У меня, знаешь, с детства отвращение к вязаным шапочкам, а береты просто ненавижу. Кажется, если берет такой надену, сразу старухой стану. Так что дома ничего такого не держу.
Постойте-ка! – Лена сорвалась с места и выбежала из квартиры.
Она вернулась минут через пять, и в руках у нее был пресловутый мохеровый берет темно-розового цвета.
– Кто там в малиновом берете вошел в подземный переход? – веселилась Надежда и вдруг осеклась: – Извини, я не хотела насчет старости, это ведь твоей мамы берет…
– Да ладно вам, тетя Надя, – Лена махнула рукой, – сейчас не об этом нужно думать.
– Замок там есть на двери подвала?
– Раньше не было, сейчас я уж и не знаю…
– Нужно надеяться на лучшее, – сказала Надежда и стерла ярко-красную помаду. – Берем с собой куртку и берет, выходим по одному, чтобы соседи ничего не заметили.
Надежда с Леной медленно шли по переулку, в который выходила дверь нужного подъезда.
– Вон там, видите? – шептала Лена. – Входите, направо будет дверь подвала, а прямо – черный ход кафе. Сейчас он, наверное, закрыт – слишком рано. Рискнем?
– Рискнем, – согласилась Надежда.
В подъезде было сумрачно и тихо. Пахло помойкой, а из кафе несло почему-то подгоревшей гречневой кашей.
– Каша-то тут при чем? – шепотом удивилась Надежда.
Лена потянула ее за рукав и остановилась: на двери висел большой амбарный замок.
– Ай, как плохо! Как же теперь?
– Спокойно! – Надежда подергала замок, и – о чудо! – оказалось, что замок висит просто так и закрыть его давно уже нельзя.
На всякий случай Надежда вообще вытащила замок и положила его в уголке под ступеньку.
– Так и думала, что замок бутафорский, – ликовала Надежда, – небось ключ давно потеряли, потому и не закрывают. Теперь уходим отсюда быстро!
Во дворе она внезапно остановилась и уставилась на странную машину, стоящую в дальнем углу.
– Определенно нам сегодня везет! Ты знаешь, что это такое? Компрессор, от него работает отбойный молоток… Думала, придется искать мужиков с кувалдой, а так даже лучше, дешевле обойдется. Видно, стенку ломали, чтобы трубу починить, так он с тех пор и стоит.
Они прошли чуть дальше, где стояли две шеренги аккуратных ларьков, а в конце, за ларьками, стыдливо притулился платный туалет. Там в кабинке Надежда живо переоделась в дачную куртку и берет, не забыла накрасить губы жуткой помадой. В ларьке они купили две бутылки дешевой "Столичной" тихвинского завода.
– Погуляй тут, возле ларьков, – велела Надежда, – в ту сторону ни ногой, да смотри сумку крепче держи, чтобы не сперли, а то пальто у меня хорошее, жалко…
***
Двое работяг толклись возле допотопного ржавого компрессора и лениво препирались с лысым прорабом: в кожаной короткой курточке и с незажженной сигаретой, намертво впечатанной в угол рта:
– Петрович, дак ты сам-то глянь, тут работы до вечера! Ты ж сам-то погляди, шпиндель же у ей не фу рычит!
Прораб с тоской переводил взгляд с небритых и опухших по утреннему времени физиономий своих орлов на таинственный шпиндель, не фу-рычащий в недрах компрессора. Наконец он взглянул на часы, охнул, махнул рукой и сказал:
– Ну, Тудыев, под твою ответственность! Чтоб к обеду починили! Я на четвертую побежал, там аврал – бетономешалка встала!
С этими словами он исчез, подняв пыльный смерч. Тудыев, толстый одутловатый мужик лет пятидесяти, на правах старшего вытащил из кармана десятку и протянул ее своему маленькому кривоногому напарнику:
– Ну, Павлуша, одна нога здесь, другая в стекляшке. Возьмешь там нашу любимую.
– Закуси не надо? – на всякий случай осведомился Павлуша.
– Мы что с тобой – жрать пришли? – назидательно пробасил Тудыев. – Мы, Павлуша, на работе!
Павлуша изготовился было к бегу на среднюю дистанцию, как вдруг из соседней подворотни послышался негромкий, но отчетливый окрик:
=– Дяденьки! Выпить хотите?
Кривоногий Павлуша споткнулся, а Тудыев крякнул от такого бессмысленного вопроса:
– Как же не хотеть, девонька? А че те надо-то?
Надежда, а это была именно она, выглянула из подворотни и помахала поллитровкой. Павлуша двинулся к ней как загипнотизированный. Более медлительный и задумчивый Тудыев не тронулся с места, но глядел на поллитровку с закономерным оживлением.
– Дяденьки, мне бы дырку в стене пробить… так ведь у вас машина не фурычит?
– Да ты не боись, девонька, – Тудыев тоже двинулся к манящей цели, – это она для начальства не фурычит, а для хорошего дела мы ее живенько заведем… У ней же только шпиндель хряснуть по загогулине, и враз зафурычит!
Павлуша тянул уже руку за бутылкой, но Надежда, женщина сообразительная и дальновидная, убрала бутылку за спину и сказала:
– Не, дяденьки, вы сперва дырку пробейте, а потом уж я вам бутылку… А то еще обманете.
– Не, девонька, ты не боись, мы завсегда делаем, коли обещали, – пробубнил Тудыев, огорчившийся тому, какими расчетливыми и меркантильными стали женщины.
Надежда твердо стояла на своем, и повела работяг показывать фронт работ. Увидев стенку, которую нужно продолбить, Павлуша расхохотался:
– Ох, Михалыч, – ткнул он в бок Тудыева, – это ведь Махмуд из РСУ вчерась заделывал! Вот он удивится-то, когда увидит, что тута опять дырка!
Тудыев тоже развеселился, и предполагаемая работа приобрела в глазах исполнителей дополнительную привлекательность.
Неожиданно Павлушу одолела жадность, и он, зыркнув на Надежду, потыкал пальцем в стенку, покачал головой, поцокал языком и, повернувшись к Тудыеву, сказал:
– Глянь-ка, Михалыч, тут никак бетон не простой, а закаленный.
Тудыев, мгновенно уловив тонкую мысль своего приятеля, тоже ткнул в стенку толстым волосатым пальцем с обломанным ногтем, помрачнел и буркнул:
– Точно, закаленный бетон. Прям почти что твой огнеупор.
Надежда перевела взгляд с одного работяги на другого и сказала:
Так что, дяденьки, не справитесь? Не по зубам вам такой бетон? Машина ваша слабовата? Так я пойду других поищу!
– Нет, нет, что ты, девонька! – огорчился Тудыев. – Зачем других? Не надо других, мы все сделаем в лучшем виде. Только когда бетон закаленный, положено по таксе, чтобы две бутылки.
– Ой, до чего же вы хитрые! – развеселилась Надежда. – Уже и таксу придумали! Ладно, давайте, вы, главное, аккуратно дырку пробейте, чтобы внутри ничего не повредить, а я вам дам вторую бутылку.
– А что там внутри-то? – заинтересовался Тудыев. – Чего тебе там нужно-то?
Ожидавшая и боявшаяся этого вопроса Надежда выдала домашнюю заготовку:
– Там, дяденьки, провод проходит в мою квартиру. Провод оборвали, я хотела его починить, а дырку-то и заделали. Вы стенку проломаете, я провод соединю – и будет все в порядке.
Тудыев с сомнением выслушал малоубедительную Надеждину историю, и она слегка занервничала, опасаясь, как бы не вернулся прораб и не выразил удивления по поводу ее появления на его участке.
– Тебе плата обещана? – Она потрясла сумкой, где звякнули две бутылки водки. – Так и выполняй, что заказано.
Тудыев не очень удовлетворился таким объяснением, но при мысли о двух бутылках решил сильно не задумываться.
Павлуша уже копошился в утробе компрессора.
– Михалыч, подай ключ на восьмерку! – крикнул он, не вылезая из механизма и высунув наружу только измазанную машинным маслом лапу.
Михалыч протянул напарнику ключ и посоветовал:
– Ты, Павлуша, звездани шпиндель по загогулине, враз заведется!
Неизвестно, послушался ли Павлуша совета старшего товарища или пошел другим путем, но вскоре компрессор нервно хрюкнул и наконец затарахтел, изредка чихая, как простуженный сенбернар.
– Ну вот, девонька, – повернулся к Надежде довольный Тудыев, – вот оно и зафурычило. Щас мы враз твою стеночку оприходуем.
Из окна второго этажа высунулась недовольная старушечья физиономия и раздался крик:
– Опять, идолы, свою машину завели! Ни днем, ни ночью покоя нет! Всю ночь собака лаяла, только я на рассвете прикорнула – эти гады тарахтят! Жаловаться буду на вас в муниципальное собрание!
– Вот ведь какие бабки образованные пошли! – уважительно произнес Тудыев, повернувшись к Надежде. – Какие слова заковыристые знает! И ведь не поперхнется. Рабочему человеку чтобы такое выговорить, надо сперва граммов триста принять, а она натощак может…
Тут же он повернулся к бабке и заорал хорошо поставленным басом:
– Жалуйся, бабка, жалуйся, может, нам машину новую дадут, бесшумную, говорят, есть такие! А к собакам твоим мы вовсе непричастные! А что сейчас машина тарахтит, так на то рабочее время, имеем право, выполняем прох… профвилактические работы.
Закончив свое короткое, но энергичное, выступление, Тудыев покосился на Надежду – мол, слыхала, мы тоже не лаптем щи хлебаем, знаем ученые слова.
Окно на втором этаже захлопнулось, посрамленная старуха ретировалась. На Надежду она не обратила ни малейшего внимания, и та порадовалась, что правильно все рассчитала. Тудыев поднял пудовый отбойный молоток и спустился в подвал к обреченной стенке. Первая оглушительная очередь пришлась немного в сторону от намеченной цели, посыпались осколки кирпича, запахло известкой и почему-то паленой шерстью.
– Не туда, дяденька, вот здесь, левее, – корректировала огонь Надежда.
– Не дрейфь, девонька, с первого раза всегда мимо получается, особливо когда утром. Второй раз попаду куда надо.
Однако второй раз он тоже промахнулся. Стена постепенно приобретала такой вид, что на нее хотелось повесить мемориальную доску с надписью – опасно при артобстреле. Надежда отошла, от греха подальше, опасаясь, как бы не обвалился весь дом и не погребло их под развалинами.
Из задней двери бара выглянул невыспавшийся бармен с плохо запудренным синяком под глазом и возмущенно осведомился:
– Мужики, вы что тут с ума посходили? Утро же! – С этими словами он прикоснулся двумя наманикюренными пальцами к виску и страдальчески поморщился. Видимо, для него утренние часы тоже тесно увязывались с головной болью.
"Принесла его нелегкая, – неприязненно подумала Надежда, – ночует он тут, что ли? Верно Лена говорила – отвратный тип!"
– Ты, паря, занимаешься свои делом – и занимайся, – бросил Тудыев через плечо, – у тебя утро, а у нас наряд.
С этими словами он снова бросился на штурм неприступной стенки, и на этот раз более успешно – молоток попал в нужное место, брызнули осколки бетона и открылась черная дыра.
– Совсем люди с ума посходили, – пробубнил бармен, ни к кому не обращаясь, – только вчера заделывали эту стенку, а сегодня уже опять ломают.
Излив в этих словах накопившееся недовольство, он вернулся на рабочее место.
Тудыев гордо повернулся к заказчице и указал рукой на дело своих рук, точнее, своего отбойного молотка:
– Ну, хозяюшка, принимай, что обещали, в аккурат все сделали!
Надежда поблагодарила его и отдала обещанные две бутылки. Тудыев радостно потопал к напарнику. Оглядевшись и убедившись, что ее никто не видит, Надежда по самое плечо засунула руку в пролом, пошарила там и наконец нащупала полиэтиленовый пакет. Торопливо спрятав его за пазуху, она как можно скорее покинула место действия, которое ей почему-то хотелось про себя назвать местом преступления. Действительно, спрятанная за пазуху картина жгла ее, как раскаленное железо, и Надежда Николаевна впервые в жизни чувствовала себя преступницей.