Вскоре призвали его в армию. Уже в военкомате попросился в Чечню. Чувствовал Снегирев, что там от него толк будет, там настоящий враг, а здесь что… мелюзга одна. По телевизору показывали горящие "бэтээры" и обугленные трупы, на родину отправлялись гробы, солдатские матери и выскочки чинуши составляли петиции против войны. Он боялся замирения, не зная, что будет делать, вернувшись домой. Настоящее было здесь, и оно ему нравилось. Вполне законно "колбасить" зверей и получать благодарности от командования.
Письма писать он не любил, давал о себе знать раз в месяц от силы. Потом вовсе замолчал.
Снегиреву вызвали в военкомат, сообщив, что ее сын пропал без вести. Мать ездила в Чечню искать его, видела рефрижераторы, под завязку набитые изуродованными трупами. Уже смирившись с его гибелью, боялась лишь одного: не дай бог попал он в плен к этим нехристям. СМИ смачно распространялись про отрезанные головы и яйца русских солдат. Дни без солнца и ночи слез и отчаяния. Мысли о самоубийстве. Уже написана предсмертная записка, снята люстра. В древнем сундуке - моток прочной бельевой веревки. Откинута крышка, шарит рукой, натыкается на почерневшую от времени дощечку. Грустные проницательные глаза православного святого. И они преследуют ее, и тонкий укол в сердце точно озарение свыше. Ты не должна умирать, это слишком просто. Принять страдание и боль до конца, вобрать в себя их, замаливать свои грехи и грехи сына.
Мать долго крестилась, беззвучно шевеля бескровными губами.
- Когда я смогу забрать тело Андреюшки, чтобы похоронить его по-христиански? - спросила Снегирева.
Ответом ей было тяжелое молчание.
Когда она наконец ушла, поддерживаемая под локоток участливым прокурором, стали рассасываться и остальные. Лишь два заклятых друга - Евгений Галкин и Константин Ремизов - продолжали сидеть друг против друга в опустевшем кабинете.
- Отметим нашу победу, - предложил Костя.
- Воздержусь, - отказался я.
- А я, пожалуй, лупану граммов несколько, - показал голливудские зубы помощник прокурора.
Вновь образовалась симпотная секретутка с подносом, на котором красовались бутылка виски "БлэкДжек", бутылочка содовой и аккуратно порезанный, присыпанный сахарком лимончик. Поставила все на стол, в качестве благодарности получила шлепок по заднице, многообещающе улыбнулась и скрылась в своем предбаннике.
- Снегирев действительно попал в плен, - сказал Ремизов, махнув маленькую рюмочку и надкусив кружок лимона. - Вот только ни башку, ни гениталии ему не отрезали. Его освободили спустя три месяца в результате спецоперации. Для восстановления подорванного здоровья был направлен в госпиталь, откуда благополучно свинтил. Он понимал, что делает. Чуть позже ФСБ добыли материалы, из которых стало ясно, каким образом рядовой Андрей Снегирев сохранил себе жизнь. Расстреливал своих же товарищей. К тому времени ему уже без разницы было, кого гасить. Его, конечно, искали как военного преступника, но никому и в голову не могло прийти, что он и Клоун - одно и то же лицо.
- Но похоронят его как героя войны, - пробормотал я, поднимаясь.
- C’est la vie, - с французским прононсом согласился Костя. - Такова жизнь.
Улыбчивый, с блестящими глазками, он проводил меня до выхода.
- Да, совсем забыл, - заметил как бы между прочим. - Тут мне один следачок плакался, будто ты его выспрашивал про убийство манекенщицы. Что это тебе в голову взбрело? Там же все чисто. Или нет?
- Там все полный ажур, - успокаиваю его я. - М. Федорчук - прекрасный профессионал. А как у нас с Ланенским?
- Дело уже закрыто. Самоубийство.
Виктор Евгеньевич покончил с собой, предварительно заперев дверь снаружи.
- И вообще, Галкин, добрый совет: выброси из головы всю эту возню вокруг "Миллениума", - напутствует меня помощник прокурора. - Все хорошо, что хорошо кончается. Ты честно выполнил работу и по полному праву можешь получить у Друзиной кругленькую сумму. Как собираешься потратить?
- Закажу эксклюзивный гроб, - отвечаю я. - Для настоящего убийцы.
Внезапно взмокшей спиной чувствую его заиндевевший ненавидящий взгляд.
Кульминационный этап расследования
Действо пятнадцатое. Галкин беде внимает и…
Добравшись до своего офиса, я тяжело повалился на раскладушку, ничего не замечая вокруг: ни расстрелянной стены, ни крови, которая обильно полила пол, а подсохнув, превратилась в коричневую корку. Гильзы собрали, приложив к делу как вещественное доказательство, от некогда живых людей остались лишь схематичные меловые силуэты. Я почувствовал, как кто-то мягко и дружелюбно плюхнулся мне на грудь. Тимошечка. Я совсем забыл о его существовании. Где находился этот черно-белый увалень, пока люди, захлебнувшись от ненависти, уничтожали друг друга? Я так и не успел найти ответа на этот вопрос. Стены мгновенно сдвинулись, потолок вплющился в пол, размазав меня в черной беспросветной бездне.
Но не тут-то было. Какой-то предмет пролетел у меня над головой, ударился о стену, с треском лопнул, захлестнув комнату фейерверком огненных брызг. И все, что находилось на пути этой раскаленной лавины, уже полыхало и корчилось в объятиях беспощадных оранжевых языков. Я вынырнул из кошмарного сна, но еще долго продолжал лежать на неудобной раскладушке, разбитый, находящийся в плену недавнего прошлого.
Прошлое так и осталось прошлым, в настоящее всего спустя час после моей отключки меня вверг настойчиво дребезжащий звонок. Придя, я предусмотрительно отключил телефон, получается, звонят мне в дверь. Хотя в ней и имелся глазок, я решил не вставать и не подходить, чтобы скрипом раскладушки и шагами не выдать своего присутствия на рабочем месте. Мало кто знает, что офис и родной дом для меня стали неотделимы, и частные ищейки тоже имеют право на отдых, пусть даже это и не записано в трудовом кодексе.
Звонить прекратили, неведомый посетитель удалялся по коридору, до меня доносилось сбивчивое постукивание каблуков. Конечно, не легкая поступь какой-нибудь прекрасной залетной дивы, но и не грохочущий топот людей при исполнении. Любопытство возобладало. Я поднялся, отогнул занавеску и выглянул на улицу. Эту женщину я никак не ожидал увидеть здесь, хотя после всего произошедшего и забыл, что значит удивляться.
- Наталья Семеновна, подождите меня! - выкрикнул я в форточку.
Через минуту я уже стоял перед бухгалтером "Миллениума". На ней был дорогой кожаный плащ, но даже в нем женщина выглядела невзрачной серой мышью. Жидкие волосы были туго стянуты в пучок, незапоминающееся лицо со стертыми чертами, кажется никогда не знавшее косметики, прорезали страдальческие морщины, близко посаженные и глубоко утопленные глаза, увеличенные совиными очками, переполняла какая-то глубинная душевная боль.
- Извините, что не могу пригласить вас к себе, - говорил я. - Там не убрано, в смысле там находиться просто нельзя. Этой ночью…
- Я все знаю, - пришла мне на выручку Наталья Семеновна. - Этой ночью обезвредили налетчиков, и вы едва сами остались живы.
- Откуда вам это известно?
- От сестры. Она вам тоже очень сильно признательна и при первой же встрече… - Фирсова замялась, не находя правильных слов, чтобы тактично перевести простую человеческую благодарность на сухой язык товарно-денежных отношений. - Найдет возможность соблюсти все условия заключенного с вами контракта.
- А как об этом так быстро узнала Алевтина Семеновна? - поинтересовался я, хотя ответ лежал на поверхности.
- У Али есть знакомые в милиции, которые…
- Например, Ремизов.
- Я не вникаю в эти дела, - сухо ответила супруга начальника службы безопасности.
Испытывая неловкость, смущение и даже стыд, она отвела взгляд. Я не торопил ее, терпеливо ждал, когда женщина решится на какое-то важное признание, иначе зачем бы она пришла ко мне?
- Я не хотела обращаться к вам, - наконец произнесла Наталья Семеновна. - Но в милицию с таким не пойдешь, и мне ничего другого не оставалось. Частный детектив… Сейчас много про них пишут, снимают кино. Якобы они берегут чужие тайны и не предают их огласке. А вы как раз один из таких. И все же я сомневаюсь, можно ли доверять вам настолько личное.
- Вас не устраивает моя компетентность?
- Я ничего не знаю о вас, - проговорила она. - С первой же встречи вы мне стали неприятны, потому что достигаете своих целей обманом. Зато для других вы прежде всего толковый профессионал. И я пересилила себя. Взяла у Али ваши координаты и позвонила. Никто не ответил. Оставалось ждать. Но я уже не могла найти себе места. Поймала такси и приехала.
Мы медленно и бесцельно брели куда-то вперед. Иногда каблуки женщины проваливались в рыхлый тающий снег. Я поддерживал Наталью Семеновну под локоток, и она не отдергивала его, не бросала на меня возмущенные взгляды, осуждая за подобные вольности. Со стороны смотрелись мы трогательно - любящий внимательный сын и его хворая престарелая мать.
- Все дело в том, что пропал Володя, - собравшись с духом, выложила Фирсова.
- В каком смысле "пропал"? - механически спросил я.
- Ушел из дома и не вернулся. Я всю ночь не могла сомкнуть глаз.
- И как давно это произошло? - Я припоминал, что вчера виделся с Владимиром Михайловичем, и на этой встрече он действительно говорил, что намерен покинуть жену.
- Сутки назад. Но раньше он так никогда не поступал. Он всегда ночевал дома.
- Это еще не повод для паники. Ваш муж не трехлетний ребенок. В конце концов, он мог просто запить. Вы боитесь, что с ним произошел несчастный случай?
Наталья Семеновна шмыгнула носом, затеребила в нервических пальцах скомканный носовой платок. Особой белизной и свежестью он не отличался.
- Я уже обзвонила все больницы и морги, - призналась она. - И ничего. Но разве я могу успокоиться? Володя забрал машину из гаража, а потом я обнаружила, что он взял еще и деньги. Очень приличную сумму. Разве вы не знаете, как сейчас неспокойно, сколько вокруг всяких бандитов? И все же я не хочу думать о самом страшном. Все может оказаться проще и куда гаже.
- То есть?
- Прежде всего я должна вам кое-что объяснить, - после небольшой паузы заговорила женщина. - Странно, что приходится исповедоваться перед совершенно незнакомым человеком. Моя мать всегда говорила мне, чтобы я выходила замуж за военного, дескать, они надежнее. Оказалось, наоборот. Я полжизни каталась с Володей по гарнизонам, потом ждала его здесь, когда из Афганистана приходили цинковые гробы. И за все мои мучения, за всю мою преданность, за всю мою заботу о нем он отплатил тем, что завел… любовницу. А вчера сказал, что намерен изменить жизнь в корне, что больше не может жить так, как живет. Чего ему не хватало? Деньги у нас есть. Могли даже купить квартиру в центре, в элитном доме. Володя наотрез отказался, ему омерзителен весь этот бомонд, хотя чего плохого в том, если человек обеспечен? Мы достаточно хлебнули нужды и лишений, неужели не заслужили лучшей доли? Однако когда появились средства, мы крепко встали на ноги, приобрели положение в обществе, наши отношения вконец испортились. Последние несколько лет жили буквально на грани развода. Потом погибла дочь. Некоторых горе сближает. Казалось, мы должны были нуждаться друг в друге еще сильнее. Нет же! Какая жестокая судьба! Именно в этот момент он надумал окончательно уйти к этой молодой шлюхе!
- У них большая разница в возрасте?
- Еще бы. Эта девка годится ему в дочери. Будто неясно, чего ей надо. Выскочить за Володю замуж и прибрать к рукам все наше имущество. Она не успокоилась на том, что Володя купил ей квартиру. Она насытится, лишь полностью выжав его. И тогда он приползет ко мне. Но у меня тоже есть гордость. И я не прощу ему такой низости и предательства.
Отвергнутая, втоптанная в грязь, супруга отставного полковника упивалась скорой неизбежной местью. Но я не верил в непреклонность женщины. Она примет мужа, как бы низко он ни пал, и будет находиться рядом с ним, демонстрируя трогательную заботу, своим присутствием и поведением напоминая, упрекая, уничижая… Либо я просто плохо думаю о Наталье Семеновне, и она найдет в себе силы забыть обиды, по-человечески простить?
- Их связь длится уже давно? - спросил я.
- Достаточно, чтобы о ней узнала я. Уже несколько лет. Конечно, первым делом я позвонила этой Веронике. Прошла через такое чудовищное унижение. Разумеется, она ответила, что Володи у нее нет. Но я сердцем чувствую, что он там. Понимаю, что сейчас вернуть его не удастся, всему свое время. И все же мне необходимо поговорить с ним. Нельзя так враз перечеркнуть все, что было. Мы прожили вместе больше тридцати лет. У меня тоже есть какие-то чувства. Теперь вы меня понимаете?
- Понимаю и по-человечески сочувствую. Но даже частные сыщики не в силах вернуть утраченную любовь.
- От вас ничего подобного и не требуется, - заскрипела Фирсова. Ревность застилала ей глаза, ненависть к молодой и привлекательной сопернице душила ее, женщина презирала себя и с трудом сдерживала злобу, чтобы не потопить в ней меня, потому что я, совершенно посторонний человек, тоже стал свидетелем ее позора. - Все, чего я хочу, - это чтобы вы съездили к Веронике и передали Володе, что мне необходимо с ним встретиться на нейтральной территории. Обещаю, что ни в коем случае не буду давить на него. Сколько вам заплатить за это поручение? - И она заглянула в кошелек, перебирая купюры.
Я задержал взгляд на некрасивом одутловатом лице. Больная пожилая женщина, в чем-то эгоистичная, меркантильная, скуповатая и несчастная… Тут же представил гладкое, круглое русское лицо Алевтины Семеновны, копну пшеничных волос, приятную открытую улыбку. Одна в прошлом красавица, ныне успешная бизнес-леди, своей простотой, добротой и щедростью облагодетельствовавшая всех и вся. Другая - вечная дурнушка, и нет ли здесь места для соперничества и черной зависти? Как же они не похожи!
- Вы с Алей не родные сестры? - вдруг спросил я.
- А разве… - Наталья Семеновна щелкнула кошельком, так и не достав деньги. - Хотя после всего того, что я вам рассказала, глупо что-то утаивать. Да и какая здесь тайна? У нас общий отец, но Аля его совсем не помнит. Я вначале проговорилась, что мать хотела видеть моим мужем военного. Это вывод на основании ее печального опыта. Отец был снабженцем, часто ездил в командировки. Во всех городах у него были женщины, он даже не пытался скрывать этого. Мама страдала, я отца ненавидела. Однажды он уехал в очередную поездку и не вернулся. Прислал короткую телеграмму: "Не ждите. У меня новая семья". Адрес где-то в Саратовской области. Он не попросил прощения, не вспомнил обо мне. Мне исполнилось уже восемнадцать лет, когда нам сообщили, что он разбился на машине вместе со своей молодой женой. Той было немногим больше двадцати.
Отца привезли хоронить сюда. И тут я узнала, что у отца осталась годовалая дочь, моя сводная сестра Аля. Родители его молодой жены отказались брать на воспитание девочку, они были изначально против брака дочери. А моя мама все еще любила отца и удочерила Алю. Я тоже привязалась к ней, хотя характерами мы были совершенно разные: я - более замкнутая, Аля - веселая, открытая. Но мы друг друга всегда уравновешивали. Я унаследовала внешность матери, Аля - отца. Он был чистокровный русак, голубоглазый блондин. Нашей Кристине тоже передалась внешность деда.
- А характер?
- Вы намекаете на распущенность? Да как вам не стыдно! - взвилась Наталья Семеновна. - Она была очень разборчива. И насколько я знаю, у нее не было связей с мужчинами. Она ставила перед собой другие цели. Ее любили и уважали абсолютно все. И она отвечала тем же. Кристина - прекрасная дочь, не смейте очернять ее память!
Накануне Фирсов говорил мне совершенно противоположное. Кто-то из них мне лгал, или у каждого был свой взгляд на внутрисемейные отношения, своя правда. Мне предстояло отыскать истину.
Действо шестнадцатое. Галкин скелеты извлекает и…
Поручение было мерзким: выступить посредником между брошенной женой и загулявшим мужем, и я бы ни за что не согласился выполнять его, если бы какое-то шестое чувство не подсказывало мне, что все здесь не так-то просто. Из шкафа Фирсовых вывалился первый скелет, и мне казалось, что это только начало.
В отличие от Ланенского-старшего, который подыскал для своей красотки жилье новое и престижное, Владимир Михайлович оказался гораздо скромнее: многоэтажка все в том же рабочем районе, всего в двух остановках от дома, где он жил вместе с супругой. "Должно быть, чтобы не тратить лишнего времени на дорогу и, скоренько обделав свои похотливые делишки, поспевать домой к ужину", - мысленно съязвил я. Подъезд был точной копией фирсовского подъезда: темноватый, слегка замызганный; сознательная молодежь боролась здесь со СПИДом с помощью презервативов и одноразовых шприцов, кои в изобилии оставляла на месте спаривания и торчания. Вот и нужная квартира. Железная дверь, на нее уж не поскупились, да и как иначе, раз живешь по соседству с любителями вот таких рисковых развлечений. Похоже, Вероника, с которой мне еще только предстояло познакомиться, еще не обладала аппетитами Инги, но тоже строила планы относительно безбедной красивой жизни.
Я позвонил в дверь и встал под глазок, очень сомневаясь, что мой силуэт будет различим в темноте. Такого я никак не ожидал. Дверь, сопровождаемая взволнованным: "Володя, где ж ты был, она уже несколько раз звонила сюда", распахнулась почти настежь, и в проеме возникла напряженная, тоненькая как струнка невысокая девушка в велосипедках и длинной навыпуск спортивной майке. У нее была фигура подростка, стрижка под мальчика, резковатые черты лица и большие темно-серые глаза с пронзительными зрачками, прямой сверлящий взгляд которых не знал притворства и фальши. На коварную соблазнительницу Вероника никак не тянула.
- Кто вы такой? - Девушка отступила назад, но в ее хрипловатом и по-своему красивом голосе испуга не ощущалось.
- Мне нужен Владимир Михайлович, - уклонился от ответа я.
- Мне он тоже нужен, - быстро проговорила девушка. - Откуда у вас этот адрес?
- Мне его дал он.
- Не врите. Он никому не мог его дать. Разве что своей жене, чтоб особо не волновалась. Вас послала она?
С опозданием я показал девушке свои документы.
- С Фирсовым нас связывала работа, - ответил я.
- И что вы хотите от Владимира Михайловича теперь? В "Миллениуме" он больше не работает. Мы начинаем новую жизнь.
- Так сразу? Он еще не разобрался со старой.
- Я так и думала. - Серые глаза прищурились, схоронившись в густых пушистых ресницах. - Старая карга принялась бить в набат, чтобы разжечь костер затухающих чувств? Вот только чувств-то никаких нет. И вряд ли когда были. В самое ближайшее время он подаст на развод. Оставит все ей, чтобы не зачахла от жадности. Нам от всего этого семейства ничего не надо, пусть не думают, что все на свете можно купить.
- Не много ли вы на себя берете, Вероника? - Мне нравились напор и прямолинейность девушки, но немного охладить ее пыл не мешало.