- Я ничего не беру на себя, - независимо ответила она. - Первым пошел на сближение Владимир Михайлович, и я ответила ему взаимностью, потому что очень сильно уважала его и была благодарна. Потом возникла любовь, и никто не смеет осуждать нас. Но его методично обрабатывали дома, этой корыстной Наталье очень хотелось видеть в муже тряпку и бесплатное приложение. Но он не был тряпкой, иначе бы я никогда не полюбила его. Сейчас он отсутствует. Но и когда он появится, ответ будет тот же. Володя теперь только мой. Так и передайте его жене.
- Откуда ж ты взялась, такая быстрая? - ухмыльнулся я.
- А действительно, - мгновенно среагировала девушка. - Кто я такая? Не красавица, ростом и формами на модель никак не тяну. Для Натальи я грязная шлюха и охотница за богатством. Разлучница и совратительница. Да разве я подпустила бы Володю к себе, если бы не видела, как он несчастен. Прежде всего в личной… интимной жизни. Если бы она давала ему хоть чуточку тепла и ласки… Да что сейчас! Нормального секса у Володи не было и раньше. Наталья либо фригидна от природы, либо презирает всех мужчин без исключения за их мужскую сущность, на ее языке - кобелизм. Володя рассказывал, что это у нее с детства, вроде бы отец по бабам бегал, и в Наталье это отложилось. Заходите, - внезапно пригласила она. - А то соседи уши греют. Я вам расскажу немного о себе, передадите потом Наталье, пусть знает, к кому от нее муж сбежал.
В прихожей было не развернуться. Обои старые, выцветшие и подпорченные, голая тусклая лампочка свисала с залитого верхними соседями потолка.
- Если она вам сказала, что он мне квартиру купил, то это ложь, - прокомментировала Вероника. - Помог лишь с обменом, чтобы я поближе к нему перебралась. А как уйдет от жены, сюда же поселится. В однокомнатную. И никаких хором нам не надо. Быть вместе - этого достаточно.
Комната действительно оказалась всего одна, заставленная старой мебелью, и тоже с незапамятных времен не знавшая ремонта. Новенькой оказалась лишь детская кроватка, в которой мирно посапывал малыш.
- Наш сын, - шепнула девушка, и остренькое личико ее вдруг смягчилось, тоже стало детским, трогательным и беззащитным.
Вероника предложила мне сесть в продавленное кресло и тут же протянула наклеенный на картонку небольшой снимок. На нем были запечатлены трое: двое мужчин и женщина, все в военной форме. Они улыбались в объектив, но улыбки были сдержанными и напряженными, недавние испытания читались в морщинках мужчин, в плотно сжатых губах женщины.
- Мама, папа, а это… - Девушка погладила землистое широкоскулое лицо человека, которого я знал как отставного полковника ВДВ, начальника службы безопасности "Миллениума", а она как своего любовника и отца своего ребенка. - Они все вместе воевали в Афганистане, мама была военным хирургом. А еще их связывала дружба, настоящая, с незапамятных пор. Сначала погиб папа. Его БМД подорвался на фугасе, весь экипаж сгорел заживо. Потом не стало мамы. Снаряд попал в палатку полевого госпиталя, одна огромная воронка и… вроде бы это называется фрагменты тел. Их обоих привезли хоронить в цинковых гробах. А что в них было на самом деле, никто и не знал. Я в то время жила у бабушки, папиной мамы. Она и раньше часто болела, а последнее известие… Выкарабкалась с того света лишь потому, что надо было поставить на ноги меня. Конечно, одна бы она не справилась. И тут появился папин сослуживец Владимир Михайлович. Он часто навещал нас, помогал материально. Я росла, видела, что он настоящий мужчина, мечтала о таком же в будущем. Потом… В наших отношениях с Владимиром Михайловичем возникла какая-то неловкость. Я уже не была ребенком, которого он брал на руки, водил кататься на карусели. Я стала девушкой. И он не знал, как относиться ко мне теперь, стал сторониться, всячески избегать. Я видела, что нравлюсь ему как женщина, а он нравился мне как мужчина. Когда между нами это случилось в первый раз… - Вероника вдруг напряглась, забрала у меня фотографию. - Вам и его жене знать это совершенно не обязательно.
Замкнувшись в себе, девушка подошла к детской кроватке, склонилась над сыном.
- Мне надо кормить Ванечку, - сказала она. - А вам следует уйти.
Я поднялся.
- Последний вопрос, - сказал я. - Когда вы в последний раз видели Владимира Михайловича? Его жена очень волнуется.
Вероника вскинула голову, тряхнула тяжелой густой челкой. Ее приглушенный голос завибрировал, приятная хрипотца обернулась слезным клекотом.
- А я не волнуюсь? Он позвонил еще вчера, сказал, что предупредил Наталью и перебирается ко мне с вещами. Но так и не появился. Я подумала, что у них опять случился скандал, - жена часто шантажировала его своим больным сердцем, может, произошел приступ, и он не решился оставить ее в таком состоянии. Но сегодня позвонила она сама, обзывала меня всякими грязными словами, требовала позвать Володю к телефону, говорила, что знает, что он у меня. Чуть позже появились вы. Теперь я и сама не знаю, что думать.
- Он вам никогда не рассказывал о том, что произошло с его дочерью? - Я ступил на скользкую колею, как слепец, двигался наугад, в неизведанном направлении. - Как Кристина относилась к вашему роману?
- Ей было абсолютно наплевать и на мать, и на отца, и на все, что они делали, - зло отозвалась Вероника. - Я ее никогда не видела, но, судя по рассказам Володи, это была бездушная, бесчеловечная эгоистка и дрянь. Я и сама поразилась его словам: неужели можно отзываться так о собственной дочери, какой бы она ни была? А он вдруг встал передо мной на колени и попросил родить ему ребенка, ему очень хотелось ощутить себя отцом. Надеюсь, вы понимаете, что я хотела сказать?
Постепенно складывающаяся мозаика рассыпалась на сотни кричаще-пестрых обломков. В очередной раз скрипнула дверца шкафа, из черной глубины накренился, лязгнул гнилой челюстью новый скелет.
- Кристина была его приемной дочерью? - озвучил я свою догадку.
- Он никогда не говорил мне этого прямо, - прижимая просыпающегося сына к груди, сказала Вероника. - Я его никогда не спрашивала и ни с кем не стала обсуждать бы это, если бы не какое-то дурное предчувствие. Когда погибла Кристина, Володя стал пить. Просто глушил себя водкой, терял чувство реальности, невозможно было понять, говорит он правду или бредит. Однажды в таком состоянии он находился у меня. Лежал на диване с остановившимся взглядом, сжимал кулаки, скрипел зубами. И бормотал что-то бессвязное. Я и повторить-то сейчас не смогу. Но тогда я поняла, что Кристина… Она вовсе не его… не его дочь.
Что ж, остается взглянуть правде в глаза. Человек, о котором шла речь, не потерпит суда над собой, огласки, позора для своей новой семьи. Он просто не дастся живым, в этом и причина его исчезновения. Неприязненное отношение той, которая не была ему дочерью, вызревало, копилось в его душе, покуда… Что стало последней каплей? Он умел убивать расчетливо и хладнокровно, но здесь действовал явно в состоянии аффекта. Ланенский - тоже его рук дело? Скорее всего. Их вражда ни для кого не была секретом. И все же чью дочь он воспитывал, от кого родила Наталья Семеновна, эта явная мужененавистница?
Стоп! Липкий пот заливал мне глаза, логическая цепочка умозаключений дробилась, в ушах звучали обрывки некогда услышанных признаний.
Непререкаемым авторитетом для нее стала тетка…
Своих детей она не имеет, вот и решила реализовывать свои материнские инстинкты через племянницу…
Некоторые даже думали, что они и есть мать и дочь, настолько были похожи…
Отставной полковник ВДВ, кажется, сознательно подводил меня к этому шокирующему выводу. А еще скорый взлет Виктора Евгеньевича Ланенского, приятеля студенческих лет. Интимная связь, которая, несомненно, была между Алей и Виктором, оборвалась двадцать с лишним лет назад, и воспоминания о былых чувствах вряд ли существенно отразились бы на дне сегодняшнем. Так крепко связать этих людей могло только одно.
Ванечка огласил комнату громким плачем. По лицу Вероники текли слезы.
- Обязательно позвоните мне, как только Владимир Михайлович объявится, - сказал я, оставляя на столе свою визитную карточку. - Это очень, очень важно.
Действо семнадцатое. Галкин прошлое разгребает и…
Я полностью отдавал себе отчет, что очень скоро на моем расследовании будет поставлен неумолимый черный крест. Никому из фигурантов семейной драмы, как бы лояльно ко мне они ни относились, не захочется неизбежного скандала. Но меня будто вела одержимость. Я приехал в центр и стоял перед фасадом дома, который в местных каталогах значится не иначе какэлитное жилье. Свет из широких окон выплескивался на фигурную брусчатку. Именно этот дом и одно из таких окон я уже видел на фотографии в бульварной газетенке "Криминальное чтиво". Окно на снимке было жирно обведено, а пояснение внизу гласило: "Здесь она встретила смерть". Но сейчас тут продолжалась жизнь, человек, запутавшийся во лжи и ошибках, старался похоронить воспоминания обо всем случившемся, вытравлял их из памяти, тщетно искал успокоения. Я не стремился найти место, где была зверски убита манекенщица, сюда я прибыл, сверившись с адресом, который мне дала Алевтина Семеновна Друзина. На всякий случай, если не застану ее на рабочем месте. Она жила в этом доме.
Мне пришлось прибегнуть к внутренней связи. Хозяйка "Миллениума" не держала меня под бетонным козырьком с расспросами. Едва я представился, как в двери что-то пискнуло, щелкнуло, и путь был свободен. Просторный холл с дорогим напольным покрытием, кожаным диваном и фикусом в кадке. Четыре этажа и на каждом всего по две квартиры. Наверх я поднимался на лифте, боковые стенки которого выложены мореным дубом, задняя - сплошь зеркальная. Вот и нужная площадка: несколько бра с приглушенным зеленоватым светом, мохнатый палас. Хозяйка уже встречала меня на пороге квартиры.
Впервые я увидел бизнесвумен в приватной обстановке, в розовом домашнем наряде, с головой, замотанной махровым полотенцем. Светские условности и следование нормам этикета ей были чужды.
- Я принимала ванну, - объяснила она. - И никого уже не ждала.
Она была босиком, узкие розовые ступни оставляли на начищенном до блеска паркете влажные следы.
- Проходите, - пригласила Алевтина Семеновна.
Арка, сводчатый потолок, напольные китайские вазы, в которых, источая тонкий сладкий аромат, потираются друг о друга бархатистыми бутонами бордовые розы. Двустворчатые двери, все закрытые. Господи, сколько же комнат, как здесь жить одной после всего, что произошло!
- В моем кабинете нам будет удобнее…
Но мы не дошли до кабинета. За моей спиной вдруг распахнулись сразу обе дверные створки, и кто-то тяжело шагнул в прихожую, икнул, врезался в стену. Я обернулся.
На свет божий вывалился Владислав Ланенский в черном мятом смокинге и белой рубашке, расстегнутой у ворота. Приспущенный галстук перекрутился, но молодой человек не придавал этому никакого значения. Он был до остекленения пьян и не думал на этом останавливаться, держа в руке почти полную бутылку виски.
- Владик… - в сердцах произнесла Алевтина Семеновна и тут же смущенно, торопливо обратилась ко мне: - Сегодня похоронили Виктора Евгеньевича. Были поминки, потом мы приехали сюда, Владиславу просто необходима моральная поддержка. Он ведь остался совсем один.
- У меня есть… вы… - Красавчик прыснул идиотским смешком, запрокинул горлышко, булькнул содержимым красивой бутылки. - А еще сыщик, который найдет всех убийц. Не так ли? Я хочу знать, о чем вы собрались шептаться.
- Тебе лучше лечь спать. Мы тебе все расскажем завтра, - попыталась унять его хозяйка "Миллениума".
Владислав тряхнул иссиня-черными кудрями, зло взглянул на Друзину.
- Не делай…те из меня идиота. Я не пьян. Это координация. Мозги варят отлично. И вообще нам пора объясниться… вот с ним.
Шатаясь, он направился ко мне, поудобнее перехватив фирменную емкость за горлышко. Алевтина Семеновна наблюдала за ним ни жива ни мертва. Я приготовился действовать: никаких лишних движений, один короткий удар, минимум физических повреждений, зато глубокий нокаут. Как раз до утра.
Шаг, второй, третий… Сейчас он, покачнувшись, взмахнет бутылкой, расплескивая ценный, дарующий забвение продукт, и нарвется на апперкот, направленный точно в раздвоенный ямочкой подбородок.
Но невидимый режиссер вдруг изменил свой замысел. Владислав почти трезво потупил взгляд, протянул виски мне, сказал, тщательно проговаривая слова:
- Выпейте. Помяните отца. Его мало кто любил. И все-таки…
Я прижал горлышко к губам, сделав вид, что пью.
- Спасибо. - Простые человеческие слова давались ему нелегко. - Не держите зла. Подозревать меня было ваше право. Сейчас все разъяснилось. Все, кроме одного. Я не убивал его. И отец не кончал жизнь самоубийством. Найдите того, кто сделал это. Теперь я ваш клиент.
Ланенский-младший запустил руку в карман и продемонстрировал шуршащий бумажный ком, в котором преобладала нежная манящая зелень.
- Здесь задаток. Я не знаю, сколько. Штука будет. И еще подсказка. Этот непросыхающий полковник ненавидел отца. Ему убить - раз плюнуть. В Афганистане научился резать глотки… и больше ничего. Они замяли дело, чтобы отмазать родственничка. Так ведь, Алевтина? - Последнее было произнесено зловещим шепотом.
Разлитая в его взгляде глубокая синева уже закипала, бурлила чернотой. Деньги упали на пол. Владислав выхватил у меня бутылку, жадно, захлебываясь, опорожнил ее наполовину, забрызгав рубашку темными каплями, и скрылся в одной из комнат, с грохотом захлопнув за собой дверь.
Как сомнамбула, проплыла Алевтина Семеновна в свой кабинет. Она прятала от меня глаза, пройдя за стол, рассыпала канцелярские скрепки, принялась перегибать их одну за другой, швыряя блестящие проволочки на пол.
- Вы должны извинить Владислава, - глухо проронила она. - Он выпил лишнего и не отдавал себе отчета в том, что говорил. Ему столько пришлось перенести за последние дни!
- Вы очень добры к нему. Это из-за отца? Вы любили Виктора Евгеньевича?
- Да. Но было это очень давно. Мы вместе учились и строили планы о совместном будущем. Были романтиками, мечтателями и идеалистами. Кто знает, как сложилась бы жизнь, если бы мы не расстались. Я очень виновата перед Виктором. Жила я в то время очень скромно, если не сказать бедно. Наталья уже была замужем, но тоже не могла похвалиться достатком. Это очень нелегкий труд - быть женой военного. Моя… мама желала, чтобы хотя бы я пожила по-человечески. Ее слово всегда было для меня законом. И когда мой нынешний муж, у которого я работала тогда секретаршей, стал оказывать мне знаки внимания, дарить цветы, приглашать в рестораны, я приняла его ухаживания. Он был старше меня вдвое, работал на руководящей должности в обкоме партии. Он был очень знатным женихом по сравнению с Виктором, которому ничего подобного и не снилось. Я поступила подло, лишь бы не расстраивать… маму. Я всегда называла ее только так. Она меня растила, заботилась обо мне как о родной.
- А когда наступила расплата?
- Это неправильное слово. Никто не принуждал меня поступать так, как я поступаю. Встреча с Виктором, знакомство с его сыном… Да, я обеспечила их хорошей работой и сделала бы еще многое, ведь этого требовала моя совесть. С того самого дня, как я отказала Виктору и стала женой чиновника Друзина, она не успокаивалась. И вряд ли уже когда я смогу ощутить себя прежней. Сейчас мне трудно поверить, что было время, и я могла любить, самозабвенно, без оглядки назад. Надеюсь, эти разговоры останутся только между нами.
- Ваш муж знает, что у вас была дочь? - безжалостно выстрелил я.
Услышанное не оглушило ее, не повергло в шок, за которым следующая реакция - возмущение, яростное отрицание, безудержный гнев. Она будто ожидала чего-то подобного и заранее готовила себя к этому. И все же не смогла отнестись к моим словам абсолютно спокойно. Вся такая розовая, домашняя и уютная, налитая женскими и материнскими соками, Алевтина Семеновна вдруг стала сдуваться, растекаться передо мной, ухоженная кожа на ее мягком лице и полной шее приобрела сероватый безжизненный оттенок, стала обвисать дряблыми, старческими складочками. Она стянула махровый тюрбан с головы, тряхнула тяжелыми, потемневшими от влаги волосами, обреченно обратилась ко мне:
- Откуда вам стало известно про Кристину? Наташа не могла…
- Не могла.
- Получается, Владимир Михайлович…
Мне ничего не оставалось, как сослаться на него. Выдавать Веронику с ее туманными догадками мне не хотелось.
- Я так и думала, - произнесла Алевтина Семеновна. - В последнее время Владимир Михайлович много пил и вел себя неадекватно. Никто не мог предположить, что такой сильный человек так быстро сломается.
- Он устал жить в постоянной лжи, - подобрал подходящее оправдание я.
- А я и не осуждаю его. Рано или поздно все должно было открыться. Если бы Кристина не погибла, она бы обязательно узнала правду о своем рождении. Я сама готова была рассказать ей все. Кристина уже давно догадывалась, что Наташа и Володя… Дело даже не в отсутствии внешнего сходства, хотя это первое, что бросается в глаза. Они были абсолютно разными по темпераменту, восприятию жизни. Между ними не было духовной близости, и с каждым прожитым годом они отдалялись друг от друга, пока не стали абсолютно чужими. Целеустремленность Кристины, ее честолюбие, эти качества, такие востребованные сейчас, она унаследовала от отца.
- Виктора Евгеньевича?
Женщина лишь молча кивнула:
- Когда я ушла от него, он даже не знал, что я беременна. Иначе бы ни за что не отпустил, не позволил, чтобы его ребенка воспитывал кто-то другой.
Благородный, нежный, любящий, несправедливо покинутый юноша спустя годы превратился в самовлюбленного, эгоистичного до мозга костей, преуспевающего бизнесмена с замашками вздорного барина. Слишком разительное, а оттого и сомнительное превращение, которому я не мог найти объяснений. Неспешное течение времени и жизненные перипетии в большей или меньшей степени отражаются на человеке, однако характер, впрыснутый с семенем отца, впитываемый с молоком матери, как правило, не меняется, рожденный трусом по прошествии лет научится объяснять свое слабодушие осторожностью, порывистость и безрассудство другого в критической ситуации обернутся смелостью и отвагой. С самого начала у меня сложилось о Ланенском определенное мнение, и ничто не могло поколебать моей уверенности. Вот только куда девалась моя беспристрастность, это основное качество сыщика?
- Вы скрыли рождение Кристины от своего мужа? - Я вернулся к тому, с чего и начал.