– А имею в виду, сэр, я вот что. Когда я спустился от мисс Элеоноры и сказал мистеру Роббинсу, как он назвался в тот раз, что хозяйка нездорова и не сможет его принять (так она велела мне сказать, сэр), мистер Роббинс, вместо того чтобы кивнуть и уйти, как джентльмен, прошел в приемную и уселся там. Не знаю, может быть, ему стало плохо, он очень бледный был – во всяком случае, он попросил принести воды. Не имея причин для подозрения, я отправился в кухню, оставив его там, в приемной, одного, но, не успев дойти, услышал, как хлопнула входная дверь. "Что это?" – спросила Молли, которая помогала мне, сэр. "Не знаю, – говорю. – Разве что этот джентльмен устал ждать и ушел". – "Если он ушел, так и вода не понадобится", – сказала тогда Молли. Поэтому я поставил кувшин на место и пошел обратно наверх. Так и есть, он ушел – вернее, так я тогда подумал. Но кто знает, сэр, он мог прятаться в той комнате или в гостиной, где в тот вечер темно было, пока я запирал окна и двери.
Я был так потрясен, что ничего не ответил на это.
– Видите ли, сэр, я не о каждом человеке, который приходит к молодым леди, стану такое рассказывать, но мы-то все знаем, что кто-то, побывавший в тот вечер в доме, убил хозяина, и раз это была не Ханна…
– Вы говорите, мисс Элеонора отказалась принять его, – прервал я Томаса, надеясь, что этот простой вопрос даст мне новые подробности его разговора с Элеонорой.
– Да, сэр. Первый раз посмотрев на карточку, она как будто засомневалась, но потом вдруг вспыхнула и велела передать ему то, что я уже сказал. Да я бы и не вспомнил об этом, если бы сегодня вечером он снова не заявился в дом, да еще и под новым именем. Я не хочу думать о нем плохо, но Молли заставила меня поговорить с вами, сэр, и облегчить душу… Это все, сэр.
Придя в тот вечер домой, я внес в записную книжку новый список подозрительных обстоятельств, но на этот раз они были под букой "К", а не "Э".
Глава 19
В моем кабинете
То ли подмогой был, то ли помехой .
Уильям Вордсворт. Майкл. Пастушеская поэма
На следующий день с расшатанными нервами и истощенным разумом я вошел в свой кабинет и был встречен сообщением:
– Там джентльмен, сэр, в вашей личной комнате… Уже давно дожидается, очень нетерпеливый.
Чувствуя усталость и не имея желания проводить консультации с клиентами – как старыми, так и новыми, – я неохотно направился в свою комнату и, отворив дверь, увидел… мистера Клеверинга.
Слишком ошеломленный, чтобы говорить, я молча кивнул, после чего он с достоинством истинного джентльмена подошел ко мне и протянул карточку, на которой я увидел написанное красивым, размашистым почерком его полное имя: "Генри Ричи Клеверинг". Представившись таким образом, он извинился за столь бесцеремонное вторжение, добавив, что его оправдывает только то, что он недавно в городе, а его дело не терпит отлагательств. Он не раз слышал лестные отзывы обо мне как об адвокате и джентльмене, поэтому решил поговорить со мной от имени своего друга, который, к сожалению, попал в такое положение, что ему приходится обращаться к адвокату за советом о деле, которое носит характер не только необычный, но и довольно унизительный для него, что объясняется его незнанием американских законов и юридической подоплеки фактов.
Таким образом приковав к себе мое внимание и разбудив любопытство, он спросил, позволю ли я рассказать его историю. Оправившись в определенной степени от изумления и подавив в себе сильнейшее отвращение, граничащее с паническим страхом перед этим человеком, я обозначил согласие, после чего он достал из кармана записную книжку, из которой прочитал примерно следующее:
– Путешествующий по этой стране джентльмен на модном водном курорте знакомится с юной американкой. В сердце его вспыхивает горячая любовь, и через несколько дней он принимает решение жениться на ней. Зная, что занимает хорошее положение в обществе, богат и намерения его благородны, он делает предложение, и предложение принимается. Однако в семье его избранницы рождается решительное несогласие с подобным браком, и он вынужден скрывать свои чувства, хотя помолвка остается в силе. Пока это неопределенное положение сохраняется, он получает уведомление из Англии, требующее его немедленного возвращения, и встревоженный предстоящей длительной разлукой с предметом страсти, он пишет леди письмо, в котором описывает обстоятельства и предлагает тайный брак. Та соглашается, но с двумя условиями. Первое: он должен покинуть ее сразу после окончания свадебной церемонии; второе: он не должен объявлять во всеуслышание о браке с нею. Это не совсем совпадало с его желаниями, но в ту решающую минуту для него было приемлемо все, что может помочь заполучить ее. Он с готовностью соглашается на предложенный план. Встретившись с леди примерно в двадцати милях от курорта, на котором она остановилась, он предстает с нею перед священником-методистом, и проводится церемония бракосочетания. Присутствуют два свидетеля, нанятый человек от священника, и подруга, прибывшая с невестой; однако разрешения на брак не получено, а невесте еще не исполнился двадцать один год. Был ли этот брак законным? Если леди, добровольно вышедшая замуж за моего друга в тот день, решит заявить, что не является его законной супругой, сможет ли он удержать ее в союзе, заключенном столь неформально? Короче говоря, мистер Рэймонд, является мой друг законным мужем этой девицы или нет?
Слушая этот рассказ, я заметил, что мною постепенно овладевают чувства, противоположные тем, с которыми я встретил рассказчика какую-то минуту назад. Я до того заинтересовался делом его "друга", что напрочь позабыл все, что до сих пор видел или слышал о Генри Клеверинге, а узнав, что церемония проходила в штате Нью-Йорк, я ответил ему, насколько помню, следующее:
– В этом штате, согласно американским законам, брак считается гражданским контрактом, заключение которого не требует разрешения, священника, церемонии или сертификата… В некоторых случаях можно даже обойтись без свидетелей. Раньше женой обзаводились таким же способом, как любым другим предметом собственности, и к настоящему времени он, по сути, не изменился. Достаточно мужчине и женщине сказать друг другу: "Отныне мы женаты" или "Теперь ты моя жена" и "Теперь ты мой муж", чтобы дело было сделано. Требуется только обоюдное согласие. С юридической точки зрения брак заключать не сложнее, чем дать взаймы деньги или купить какую-нибудь безделушку.
– Значит, вы считаете, что…
– Что, согласно вашему описанию, ваш друг является законным мужем леди, при условии, разумеется, что не было никаких юридических обстоятельств, мешающих той или иной стороне вступить в брак. Что касается возраста невесты, я просто скажу, что любая четырнадцатилетняя девушка имеет право быть частью брачного контракта.
Мистер Клеверинг с видом полнейшего удовлетворения поклонился.
– Очень рад слышать это, – сказал он. – Счастье моего друга целиком зависит от этого брака.
Кажется, для него это стало таким облегчением, что мое любопытство разгорелось еще сильнее. Поэтому я сказал:
– Я высказал свое мнение относительно законности этого брака, но, если возникнет спор, доказать его – совсем другое дело.
Он насторожился, бросил на меня пытливый взгляд и произнес:
– Верно.
– Позвольте задать вам несколько вопросов. Леди выходила замуж под своим именем?
– Да.
– А джентльмен?
– Тоже.
– Леди получила свидетельство?
– Да, сэр.
– Подписанное, как положено, священником и свидетелями?
Он согласно кивнул.
– Она сохранила его?
– Не могу сказать, но предполагаю, что да.
– А свидетелями были…
– Человек, нанятый священником…
– Которого можно найти?
– Которого нельзя найти.
– Умер или исчез?
– Священник умер, а свидетель исчез.
– Священник умер?
– Три месяца назад.
– А когда был заключен брак?
– В июле.
– А второй свидетель, подруга леди, где она?
– Ее можно разыскать, но на ее действия полагаться нельзя.
– У самого джентльмена нет доказательств этого брака?
Мистер Клеверинг покачал головой.
– Он даже не может доказать, что в тот день был в городе.
– Однако свидетельство о браке было подписано городским нотариусом? – спросил я.
– Нет, сэр.
– Почему?
– Не могу сказать. Знаю только, что мой друг делал запрос, но бумаги так и не нашли.
Я медленно откинулся назад и посмотрел на него.
– Неудивительно, что ваш друг обеспокоен своим положением, если то, на что вы намекаете, правда, а леди намерена отрицать, что такая церемония имела место. Тем не менее, если он хочет решить этот вопрос законным путем, суд может решить в его пользу, хотя я сомневаюсь в этом. Единственное его доказательство – честное слово, а если она оспорит его показания под присягой – как правило, присяжные принимают сторону женщины.
Мистер Клеверинг встал, задумчиво посмотрел на меня и наконец спросил изменившимся тоном, в котором не осталось и следа от былой учтивости, не мог бы я предоставить ему в письменной форме ту часть моего заключения, которая непосредственно касается законности брака, добавив, что такая бумага убедит его друга, что это дело было представлено должным образом, так как он знал, что ни один уважаемый адвокат не поставит свое имя под правовым заключением, не изучив предварительно дело, основанное на предоставленных фактах.
Эта просьба выглядела такой здравой, что я, не задумываясь, выполнил ее и вручил ему заключение. Он взял его, внимательно прочитал и аккуратно переписал себе в записную книжку. После этого повернулся ко мне, на лице – сдерживавшееся до сих пор чувство.
– А теперь, сэр, – сказал он, подымаясь надо мною во весь рост своей величественной фигуры, – еще одно, последнее предложение. Вы получите обратно это заключение, и в тот день, когда вы решите повести красивую женщину к алтарю, остановитесь и спросите себя: "Уверен ли я, что рука, которую я сжимаю с таким нетерпеливым пылом, свободна? Знаю ли я наверняка, что она уже однажды не была отдана другому, как в случае с леди, которую я в своем заключении объявил законной женой в соответствии с законами моей страны?"
– Мистер Клеверинг!
Но он с изысканным поклоном положил руку на дверную ручку.
– Благодарю за любезность, мистер Рэймонд, до свидания. Надеюсь, вам не придется заглядывать в эту бумагу до того, как мы встретимся в следующий раз.
И с очередным поклоном он удалился.
Никогда еще я не испытывал подобного потрясения, и несколько мгновений стоял как парализованный. Я! Я! Почему именно меня он привлек к своему делу? Если только… Но я отказывался даже думать о таком. Элеонора замужем за этим человеком? Нет, нет, что угодно, только не это! И все же эта мысль не шла у меня из головы, пока я, чтобы избавиться от муки, не взял шляпу и не выбежал на улицу в надежде найти мистера Клеверинга и добиться от него объяснения столь загадочного поведения. Но к тому времени, когда я оказался на тротуаре, его уже не было видно. Тысяча занятых людей, со своими заботами и устремлениями, толкались вокруг меня, и в конце концов мне пришлось вернуться в кабинет, так и не разрешив свои сомнения.
Думаю, никогда еще день не казался мне таким долгим. Но все же он закончился, и в пять вечера я смог спросить мистера Клеверинга в "Хоффман-хаус". Вообразите мое удивление, когда я узнал, что сразу после встречи со мной он сел на пароход до Ливерпуля, к этому времени уже находится где-то в море и на еще один разговор с ним можно не рассчитывать. Поначалу я даже не поверил в это, но, расспросив извозчика, который возил его сначала ко мне, а потом в порт, убедился, что это не ошибка. Сначала меня охватило чувство стыда. Я оказался лицом к лицу с обвиняемым, услышал от него намек на то, что встретимся мы не скоро, после чего занялся своими делами и, как простой новичок (кем я и был), позволил ему спокойно уйти. Потом я решил, что нужно непременно сообщить мистеру Грайсу об отъезде этого человека. Но было уже шесть часов, время, намеченное для разговора с мистером Харвеллом. Я не мог пропустить эту встречу, поэтому, задержавшись только для того, чтобы отправить мистеру Грайсу телеграмму с обещанием зайти позже вечером, я направил свои стопы к дому, где и увидел дожидавшегося меня мистера Харвелла.
Глава 20
"Трумен! Трумен! Трумен!"
Предшествуют так и событьям важным Их призраки, и в настоящем дне День будущий для нас уже грядет .
Сэмюэл Тейлор Кольридж. Смерть Валленштейна
В тот же миг мною овладел великий страх. Какие откровения готовит этот человек? Но я подавил это чувство и, насколько мог, сердечно поприветствовав его, приготовился слушать объяснения.
Но Трумен Харвелл не собирался ничего объяснять, во всяком случае так казалось. Напротив, он пришел извиниться за несдержанные слова, которые произнес вчера вечером, ибо чувствовал себя обязанным заявить, что слова эти, какое бы впечатление они на меня ни произвели, были использованы безосновательно, что делало их не заслуживающими ни малейшего внимания.
– Но вы наверняка думали, что у вас есть причины для такого серьезнейшего обвинения, иначе ваши действия кроме как безумными не назовешь.
Лоб его наморщился, взгляд сделался мрачен.
– Не обязательно, – возразил он. – Я знал людей, которые под влиянием сильного удивления произносили обвинения пострашнее моих, и никто не называл их сумасшедшими.
– Удивления? Значит, лицо или внешний вид мистера Клеверинга были вам знакомы. Вряд ли бы вы так уж поразились, просто увидев незнакомого человека в коридоре, мистер Харвелл.
Он нервно побарабанил пальцами по спинке кресла, перед которым стоял, но не ответил.
– Присаживайтесь, – снова предложил я, но на этот раз с повелительными нотками в голосе. – Дело серьезное, и я намерен заняться им, как оно того заслуживает. Однажды вы сказали, что если бы вам было известно что-нибудь, что могло бы снять с Элеоноры Ливенворт подозрение, то с готовностью рассказали бы об этом.
– Прошу прощения, но я говорил, что рассказал бы, если бы знал что-нибудь, что могло бы ей помочь выбраться из этого печального положения.
– Не придирайтесь к словам. Вы знаете, и я знаю, что вы о чем-то умалчиваете, и я прошу вас ради нее и именем правосудия рассказать мне все.
– Вы ошибаетесь, – был упрямый ответ. – Возможно, у меня есть причины для определенных заключений, которые я сделал, но совесть не позволит мне спокойно произнести вслух подозрения, которые могут не только навредить репутации честного человека, но и поставить меня в неприятное положение обвинителя, не имеющего достаточных оснований для обвинений.
– Вы уже находитесь в этом положении, – так же холодно возразил я. – Ничто не сможет заставить меня забыть о том, что в моем присутствии вы назвали Генри Клеверинга убийцей мистера Ливенворта. Лучше объяснитесь, мистер Харвелл.
Коротко взглянув на меня, секретарь обошел кресло и сел.
– Вы загоняете меня в угол, – сказал он уже спокойнее. – Если вы решите воспользоваться положением и заставить меня раскрыть то немногое, что мне известно, мне останется только скрепя сердце солгать.
– Значит, вас удерживают только угрызения совести?
– Да, и еще недостаточность фактов в моем распоряжении.
– Я решу, что это за факты, когда услышу их.
Он поднял на меня глаза, и я был поражен, увидев странный огонь в их глубине. Очевидно, его убеждения были сильнее угрызений совести.
– Мистер Рэймонд, – начал он, – вы адвокат и, несомненно, практичный человек, но вы можете не знать, каково это – ощущать опасность, чувствовать флюиды, витающие в воздухе вокруг тебя, но не понимать, что оказывает на тебя такое могучее воздействие, пока случайно не узнаешь, что рядом находился враг, или друг проходил за окном, или смерть тенью промелькнула на странице книги, которую ты читаешь, или слилась с твоим дыханием, пока ты спишь?
Я в ответ покачал головой, зачарованный напряженностью его взгляда.
– Значит, вы не поймете меня или что я пережил за эти три недели.
И он откинулся на спинку кресла с ледяной сдержанностью, которая не оставляла надежды моему разгоревшемуся любопытству.
– Прошу прощения, – поспешил вставить я, – но то, что я никогда не испытывал подобных ощущений, не означает, что я не в состоянии понять чувства других, более подверженных душевным влияниям, чем я.
Он медленно подался вперед.
– Значит, вы не станете смеяться надо мной, если я скажу, что накануне убийства мистера Ливенворта я во сне видел все, что случилось впоследствии, я видел его убитым, я видел… – он сложил перед собой руки, и это каким-то образом сделало его слова очень убедительными, – я видел лицо убийцы.
Вздрогнув, я в удивлении посмотрел на него. Внутри у меня похолодело от ощущения потустороннего присутствия.
– И поэтому… – начал я.
– Я обвинил человека, которого вчера вечером увидел в коридоре дома мистера Ливенворта? Да.
Он достал платок и вытер лоб, на котором выступили крупные капли пота.
– Вы подразумеваете, что вчера вечером в коридоре и до этого во сне видели одно и то же лицо?
Он серьезно кивнул.
Я придвинул кресло ближе к нему.
– Расскажите свой сон.
– Это было ночью накануне убийства мистера Ливенворта. Я лег спать, особенно довольный собой и всем миром. Жизнь мою нельзя назвать счастливой, – он коротко вздохнул, – но в тот день мне были сказаны приятные слова, и я наслаждался счастьем, которое они мне даровали, как вдруг ледяной холод пронзил мое сердце. Темноту, которая какое-то мгновение назад казалась царством покоя, сотряс сверхъестественный вопль, голос, которого я не узнал, трижды повторил мое имя: "Трумен, Трумен, Тру-мен", и я, резко поднявшись с подушки, увидел у своей кровати женщину. Лицо ее было незнакомо мне, – продолжил он мрачным тоном, – но я могу описать каждую его черточку, потому что она склонилась надо мною и заглянула мне в глаза с нарастающим ужасом, как будто моля о помощи, хотя уста ее не дрожали, и лишь воспоминание о том крике еще звучало в моих ушах.
– Опишите лицо, – вмешался я.
– Круглое, красивое женское лицо. Очень плавный контур, но при этом в нем ни кровинки. Не сказать, чтобы прекрасное, но сразу располагающее к себе выражением какой-то детской доверчивости. Волосы каштановые, перевязанные на низком, широком лбу; глаза, очень широко отстоящие друг о друга, серые; уста, самая прелестная часть лица, тонкие и очень выразительные. На подбородке ямочка, но на щеках ямочек не было. Такое лицо не забудешь.
– Продолжайте, – сказал я.