– Встретив взгляд ее умоляющих глаз, я вздрогнул. Тут же лицо и все остальное исчезло, и я не услышал, а почувствовал, как мы иногда чувствуем во сне, какое-то движение внизу в коридоре. В следующий миг в библиотеку проскользнула фигура человека огромных размеров. Помню, я тогда испытал необычное чувство – наполовину страх, наполовину любопытство, – хотя каким-то образом знал, что он собирается делать. Это прозвучит странно, но потом я как будто поменял личность, перестал быть сторонним наблюдателем, а стал самим мистером Ливенвортом, сидящим за столом в библиотеке, чувствующим приближение рока и лишенным возможности говорить и сил, чтобы отвратить его. Моя спина была обращена к нему, но я чувствовал, как крадущаяся фигура прошла по коридору, проникла в комнату, приблизилась к комоду, где хранился пистолет, попробовала выдвинуть ящик, нашла его запертым, повернула ключ, достала пистолет, взвесила его привычным жестом в руке, после чего продолжила путь. Я чувствовал каждый его шаг так, словно ноги его ступали по моему сердцу, и, помню, смотрел на стол перед собой, будто ждал, что в любую секунду на него может пролиться моя кровь. И сейчас я вижу, как написанные мною буквы начали плясать на бумаге, принимая у меня на глазах призрачные очертания давно забытых людей и вещей, наполняя мои последние мгновения сожалениями и стыдом, дикими желаниями и невыразимой болью, а через все это сквозило то лицо, лицо из моего предыдущего сна, бледное, милое и ищущее, а беззвучные шаги были все ближе и ближе, и наконец я почувствовал взгляд убийцы, устремившийся через узкий порог, отделяющий меня от смерти, и услышал стук его зубов, когда он сжал губы перед последним действием. Ах! – На мертвенно-бледном лице секретаря проступил ужас. – Какими словами описать подобное? В одно мгновение все муки адовы в сердце и голове, в следующее – пустота, сквозь которую я видел дальние дали, а потом меня словно выдернули из всего этого, и я увидел пригнувшуюся фигуру, взирающую на свою работу, широко раскрыв глаза и втянув бледные губы; и лицо, мне незнакомое, но настолько красивое, настолько приметное и неповторимое по форме и характеру, что мне проще было бы не признать своего отца, чем облик и фигуру человека, явившегося мне во сне.
– И чье лицо? – спросил я голосом, которого сам не узнал.
– Это было лицо человека, которого мы видели вчера вечером выходящим от Мэри Ливенворт и направляющимся по коридору к двери.
Глава 21
Предубеждение
Речь о сновиденьях, Они плоды бездельницы-мечты И спящего досужего сознанья .
Уильям Шекспир. Ромео и Джульетта
Одно мгновение я сидел, объятый суеверным страхом. Потом проснулась моя врожденная недоверчивость, я посмотрел на него и спросил:
– Вы говорите, все это произошло ночью перед убийством?
Он склонил голову и сказал:
– Это было предупреждение.
– Но вы не восприняли это таковым?
– Нет. Мне часто снятся страшные сны. Я не придавал ему значения, пока не увидел бездыханное тело мистера Ливенворта.
– Неудивительно, что вы вели себя странно во время дознания.
– Ах, сэр, – промолвил он с грустной улыбкой, – никто не знает, через какие муки я прошел, стараясь не говорить о том, что из своего сна узнал об этом убийстве, и о том, как оно было совершено.
– Значит, вы верите, что ваш сон был предвестником не только самого убийства, но и способа его совершения?
– Да.
– В таком случае жаль, что ваш сон не был немного подробнее и не подсказал вам, как убийца сначала проник, а потом ушел из надежно закрытого дома.
Лицо его вспыхнуло.
– Это было бы удобно, – согласился он. – А еще, если бы мне было сообщено, где находится Ханна и почему посторонний человек, да к тому же джентльмен, пошел на преступление.
Видя, что он раздражен, я оставил шутливый тон.
– Почему посторонний? – спросил я. – Вы настолько хорошо знакомы со всеми, кто бывает в этом доме, чтобы различать, кто посторонний для семьи, а кто нет?
– Я хорошо знаю лица их друзей, и Генри Клеверинг не входит в это число, но…
– Вы когда-нибудь сопровождали мистера Ливенворта, – прервал его я, – вне дома? В деревне, например, или во время путешествий?
– Нет.
Но ответ прозвучал несколько неестественно.
– Но, я полагаю, он часто бывал в разъездах?
– Разумеется.
– Можете сказать, где он был в прошлом июле? Он и леди?
– Да, сэр. Они ездили в Р**. Знаменитый курорт. Ах! – воскликнул он, видя, как я переменился в лице. – Вы думаете, он мог познакомиться с ними там?
Я посмотрел на него, потом тоже встал и оказался на одном уровне с ним.
– Вы о чем-то умалчиваете, мистер Харвелл. Вы знаете об этом человеке больше, чем хотите показать. Что вам известно?
Моя проницательность его явно потрясла, но он ответил:
– Я знаю о нем не больше, чем уже рассказал, но… – Секретарь загорелся. – Если вы намерены взяться за это дело… – И он вопросительно замолчал.
– Я намерен узнать все, что можно, о Генри Клеверинге, – был мой решительный ответ.
– Тогда, – сказал он, – я могу рассказать вам вот что. Генри Клеверинг написал письмо мистеру Ливенворту за несколько дней до убийства, которое, как мне кажется, произвело сильное впечатление на всю семью.
И, сложив руки, секретарь замолчал, ожидая следующего вопроса.
– Откуда вам это известно? – спросил я.
– Я вскрыл его по ошибке. Я всегда читал деловые письма мистера Ливенворта, а на этом письме от неизвестного мне отправителя не было пометки, которой обычно обозначались письма личного характера.
– И вы увидели имя Клеверинга?
– Да. Генри Ричи Клеверинг.
– Вы прочитали письмо?
Я уже дрожал от нетерпения.
Секретарь не ответил.
– Мистер Харвелл, – настойчиво произнес я, – сейчас не время деликатничать. Вы прочитали письмо?
– Прочитал. Но очень быстро и с тяжелым сердцем.
– Вы можете вспомнить его содержание? Хотя бы в общих чертах?
– Это была какая-то жалоба на то, как с ним обошлась одна из племянниц мистера Ливенворта. Больше ничего не помню.
– Которая из племянниц?
– Имена там не упоминались.
– Но вы наверняка сделали какие-то выводы…
– Нет, сэр, именно этого я не стал делать. Я заставил себя обо всем забыть.
– Однако вы говорите, что оно произвело сильное впечатление на семью.
– Сейчас я это понимаю. Никто из них не остался таким, как прежде.
– Мистер Харвелл, – строгим тоном продолжил я, – когда вас спрашивали, получали ли вы какие-либо адресованные мистеру Ливенворту письма, которые могли быть так или иначе связанными с этой трагедией, вы ответили, что не получали. Почему?
– Мистер Рэймонд, вы джентльмен и к дамам относитесь по-рыцарски. Думаете, вы смогли бы заставить себя (даже если бы где-то глубоко в душе считали, что это хоть чем-то поможет, чего я не могу сказать о себе) упомянуть, особенно в такое время, что получили письмо с жалобой на поведение одной из племянниц мистера Ливенворта, и назвать это подозрительным обстоятельством, которое присяжные должны принять во внимание?
Я покачал головой. Не признать, что это невозможно, было нельзя.
– Разве у меня были причины считать это письмо важным? Я тогда не знал никакого Генри Ричи Клеверинга.
– И все же, мне кажется, были. Я помню, как вы замешкались с ответом.
– Верно, но сейчас я бы не стал мешкать, если бы мне снова задали этот вопрос.
После этих слов наступила тишина, и я за это время успел пару раз пройти туда-сюда по комнате.
– Однако все это не более чем игра воображения, – заметил я и рассмеялся в тщетной попытке сбросить с себя суеверный страх, пробужденный его рассказом.
– Я знаю, – согласно кивнул он. – Я и сам при свете дня становлюсь практичен и не хуже вас понимаю всю смехотворность обвинения, выстроенного на основании сна бедного заработавшегося секретаря. Именно поэтому я и не хотел говорить об этом. Но, мистер Рэймонд, – его длинная тонкая рука легла мне на предплечье с таким нервным напряжением, что меня словно ударило электричеством, – если убийцу мистера Ливенворта когда-нибудь удастся заставить сознаться в содеянном, запомните мои слова: это окажется человек из моего сна.
Я глубоко вздохнул. На миг его вера передалась мне, и смешанное чувство облегчения и острой боли захлестнуло меня при мысли о том, что с мисс Элеоноры будет снято обвинение в преступлении только для того, чтобы она погрузилась в новую пропасть мук и унижения.
– Сейчас он свободно расхаживает по улицам, – продолжил секретарь, как будто обращаясь к самому себе, – даже осмеливается заходить в дом, им же оскверненный, но справедливость есть, и рано или поздно откроется какое-нибудь обстоятельство, и вы убедитесь, что такие чудесные предзнаменования, как то, что получил я, даются не просто так, что голос, который произнес: "Трумен, Трумен, Трумен", был чем-то большим, чем пустое порождение возбужденного разума. То была сама Справедливость, привлекавшая мое внимание к преступнику.
Я посмотрел на него в удивлении. Знал ли он, что полиция уже идет по следу этого Клеверинга? По виду мистера Харвелла определить это было невозможно, но я ощутил желание попробовать это выяснить.
– Вы говорите со странной убежденностью, – заметил я, – но, судя по всему, вас ждет разочарование. Насколько нам известно, мистер Клеверинг – уважаемый человек.
Он взял со стола шляпу.
– Я не собираюсь обвинять его. Я даже не собираюсь снова произносить его имя. Я не глупец, мистер Рэймонд. Так открыто я с вами разговаривал только для того, чтобы объяснить свою досадную несдержанность вчера вечером. Я полагаю, вы серьезно отнесетесь к моим словам, но еще я надеюсь, вы позволите мне вести себя так, как можно ожидать в данных обстоятельствах.
И он протянул мне руку.
– Конечно, – ответил я и пожал ее. А потом, поддавшись внезапно вспыхнувшему желанию проверить точность его рассказа, поинтересовался, имеет ли он возможность как-нибудь подтвердить свое заявление о том, что видел этот сон в указанное время, то есть до убийства, а не после.
– Нет, сэр. Я знаю, что мне это приснилось в ночь накануне смерти мистера Ливенворта, но доказать этого не могу.
– Утром вы об этом никому не рассказывали?
– О нет, сэр, мне было не до этого.
– И все же этот сон произвел на вас сильнейшее впечатление, отвлек от работы.
– Ничто не отвлекает меня от работы, – с горечью в голосе возразил секретарь.
– Я вам верю, – ответил я, вспомнив рвение, свидетелем которого стал за последние несколько дней. – Но на вас хотя бы должны были остаться какие-то следы беспокойной ночи. Вам не запомнилось, чтобы кто-нибудь утром говорил о вашей внешности?
– Возможно, мистер Ливенворт что-то заметил, остальные вряд ли обратили бы на это внимание.
В голосе его послышалась грусть, и я смягчился.
– Сегодня вечером я не приду, мистер Харвелл, и не знаю, когда вернусь туда. По личным соображениям я некоторое время не должен встречаться с мисс Ливенворт и надеюсь, что вы продолжите начатую нами работу без моей помощи. Разве только вы можете принести бумаги сюда…
– Могу.
– Тогда жду вас завтра вечером.
– Хорошо, сэр. – И секретарь собрался уходить, как вдруг его остановила какая-то мысль. – Сэр, – сказал он, – раз уж мы не хотим возвращаться к этой теме и поскольку я не могу сдержать естественное любопытство по отношению к этому человеку, не могли бы вы рассказать, что вам о нем известно? Вы считаете его уважаемым человеком, вы знакомы с ним, мистер Рэймонд?
– Я знаю его имя и где он живет.
– И где же?
– В Лондоне. Он англичанин.
– А-а… – промолвил он со странной интонацией.
– К чему вы это?
Он закусил губу, опустил взгляд, потом поднял голову и наконец, посмотрев мне в глаза, значительно произнес:
– Я использовал это восклицание, сэр, потому что удивился.
– Удивились?
– Да. Вы говорите, он англичанин. Мистер Ливенворт питал крайнюю нелюбовь к англичанам. Это было одной из главных его особенностей. Он ни за что не стал бы знакомиться с англичанином, разве что в самом крайнем случае.
Настала моя очередь задуматься.
– Вам известно, – продолжил секретарь, – что мистер Ливенворт был человеком, который доводил свои предрассудки до крайности. Его ненависть ко всему английскому можно назвать маниакальной. Если бы он знал, что письмо, о котором я говорил, от англичанина, сомневаюсь, что он стал бы его читать. Он однажды сказал, что предпочел бы, чтобы его дочь умерла, нежели вышла за англичанина.
Я быстро отвернулся, чтобы скрыть ошеломительное впечатление, которое произвело на меня это заявление.
– Думаете, я преувеличиваю? – сказал он. – Спросите мистера Вили.
– Нет, – ответил я. – У меня нет причин так думать.
– Несомненно, у него была причина ненавидеть англичан, с которыми мы даже не знакомы, – продолжил секретарь. – В молодости он какое-то время жил в Ливерпуле и, конечно же, имел достаточно возможностей изучить их манеры и характер.
И секретарь вновь собрался уходить.
Но теперь настала моя очередь задержать его.
– Мистер Харвелл, простите. Вы долгое время были знакомы с мистером Ливенвортом. Как вы думаете, если бы одна из его племянниц, скажем, захотела выйти за джентльмена этой национальности, его предубеждение было достаточно сильным, чтобы запретить этот брак?
– Да.
Я отступил. Я узнал то, что хотел, и не видел причин продолжать разговор.
Глава 22
Мозаика
Дайте нам образчик вашего искусства .
Уильям Шекспир. Гамлет
Начав с допущения, что мистер Клеверинг во время утреннего разговора дал мне более-менее подробный отчет о своих собственных отношениях с Элеонорой Ливенворт, я спросил себя, какие именно факты нужно будет установить, дабы доказать данное допущение, и нашел следующие:
1. Что мистер Клеверинг не только находился в этой стране в названное время, но и побывал на неком водном курорте в штате Нью-Йорк.
2. Что этот водный курорт должен совпадать с курортом, на котором в то же самое время находилась мисс Элеонора Ливенворт.
3. Что кто-нибудь видел их там общающимися в той или иной степени.
4. Что они отлучались из города по меньшей мере один раз на достаточно долгое время, чтобы успеть провести церемонию бракосочетания в месте, удаленном примерно на двадцать миль.
5. Что в то время в радиусе двадцати миль от указанного курорта жил священник-методист, который после этого умер.
Далее я спросил себя, каким образом эти факты можно установить. Жизнь мистера Клеверинга была мне еще слишком мало знакома, чтобы это могло как-то помочь, поэтому, временно оставив ее, я ухватился за нить истории мисс Элеоноры и выяснил, что в указанное мне время она находилась в Р**, модном водном курорте в этом штате. Следовательно, если его рассказ был правдив, а моя версия событий верна, он тоже находился там в это время. Поиск доказательств этого стал моей первоочередной задачей, и я решил завтра с утра ехать в Р**.
Но прежде чем взяться за столь важное начинание, я счел целесообразным вооружиться сведениями и фактами, которые мог собрать за оставшиеся несколько рабочих часов. Первым делом я отправился домой к мистеру Грайсу.
Я нашел его лежащим на жестком диване в пустой гостиной, о которой уже упоминал, и страдающим от жестокого приступа ревматизма. Руки его были забинтованы, а ступни заключены в многочисленные слои выцветшей красной шали, которая выглядела так, словно прошла через не одну войну. Встретив меня коротким кивком, в котором соединились приветствие и извинение, он посвятил несколько слов объяснению своего непривычного положения, а потом, без всякого перехода, затронул тему, которая больше всего занимала нас обоих, спросив несколько саркастическим тоном, сильно ли я удивился, когда пришел в "Хоффман-хаус" и обнаружил, что птичка упорхнула.
– Меня поразило, что на этот раз вы дали ему сбежать, – ответил я. – По тому, как вы просили меня завести с ним знакомство, я сделал вывод, что вы считаете его важным персонажем трагедии, которая только что разыгралась.
– И что заставило вас передумать? А-а, то, что я так просто позволил ему уйти? Это не доказательство. Я никогда не играю с тормозами, пока трамвай не покатится под горку. Но не будем пока об этом. Значит, мистер Клеверинг не объяснился перед отъездом?
– На этот вопрос мне чрезвычайно трудно ответить. Обстоятельства не позволяют мне сейчас говорить с прямотой, которой вы ожидаете, но то, что я могу сказать, я скажу. Узнайте же, что, по моему мнению, мистер Клеверинг объяснился во время разговора со мной этим утром. Но это было сделано так слепо, что мне придется провести кое-какие расследования, прежде чем я смогу довериться вам. Он дал мне возможный ключ…
– Постойте, – сказал мистер Грайс. – Он об этом знает? Это было сделано намеренно, ради каких-то своих целей, или случайно во время разговора, со всей искренностью?
– Я бы сказал, со всей искренностью.
Мистер Грайс пару секунд молчал.
– Очень жаль, что вы не можете говорить более определенно, – наконец произнес он. – Я почти боюсь доверить вам самостоятельное проведение, как вы выражаетесь, "расследования". У вас нет опыта в этом деле, и вы потеряете время, не говоря уже о ложных следах и трате сил на несущественные мелочи.
– Вам следовало подумать об этом, когда вы брали меня в напарники.
– И вы настаиваете на работе в одиночку?
– Мистер Грайс, дело обстоит следующим образом. Мистер Клеверинг, насколько мне известно, джентльмен безупречной репутации. Я даже не понимаю, зачем вы пустили меня по его следу. Я только знаю, что, идя по этому следу, натолкнулся на определенные факты, которые стоит изучить подробнее.
– Так-так, но вам лучше знать. Однако время идет, и нужно что-то делать, и чем скорее, тем лучше. Публика теряет терпение.
– Я знаю, поэтому пришел к вам за поддержкой, которую вы можете оказать мне на данном этапе. Вам известны кое-какие связанные с этим человеком факты, которые я хотел бы знать, иначе вся ваша деятельность на его счет была бы бессмысленной. Теперь скажите откровенно: вы сообщите мне эти факты? Короче говоря, вы расскажете мне все, что вам известно о мистере Клеверинге, не требуя немедленной откровенности с моей стороны?
– Это серьезная просьба для профессионального сыщика.
– Я знаю это, и в других обстоятельствах о подобном и не помышлял бы, но в нынешних условиях не вижу, как продвигаться дальше без содействия с вашей стороны. Во всяком случае…
– Минутку. Разве это не мистер Клеверинг любовник одной из леди?
Как ни хотелось мне сохранить в тайне свой интерес к этому джентльмену, я не мог заставить себя не покраснеть от столь неожиданного вопроса.
– Я так и думал, – продолжил сыщик. – Он не родственник и не друг, поэтому я счел само собой разумеющимся, что он занимает подобное положение в этой семье.