– Разве вы не видите, что потерялось после такой обрезки?
– Нет, если только вы не имеете в виду штамп производителя в уголке. – Мистер Грайс прищурился. – Но я не понимаю, почему вы считаете, что его потеря имеет какое-то значение.
– Не понимаете? Даже если вспомните, что из-за этого мы лишились возможности найти пачку, из которой был взят этот лист?
– Все равно не понимаю.
– Хм… Значит, вы еще больший профан, чем я полагал. Разве вы не понимаете, что поскольку Ханне незачем было скрывать происхождение бумаги, на которой она написала предсмертную записку, это послание состряпано кем-то другим.
– Нет, – ответил я. – Ничего такого я не понимаю.
– Не понимаете?! Хорошо, тогда ответьте мне на такой вопрос. Стала бы Ханна, собираясь совершить самоубийство, задумываться о том, чтобы в ее предсмертном послании не оказалось никаких указаний на стол, ящик или пачку бумаги, из которой был взят лист, на котором она его написала?
– Не стала бы.
– Однако специально для этого были произведены определенные действия.
– Но…
– И еще одно. Прочитайте само признание, мистер Рэймонд, и скажите, что вы из него узнали.
– Эта девушка, – сказал я, перечитывая письмо, – не выдержав постоянного напряжения, решила покончить с собой, а Генри Клеверинг…
– Генри Клеверинг?
Вопрос этот был произнесен таким многозначительным тоном, что я оторвался от письма и посмотрел на него.
– Да.
– Ах, я не знал, что там упоминается имя мистера Клеверинга, простите.
– Его имя не упоминается, но описание настолько соответствует…
Тут мистер Грайс прервал меня:
– Вам не кажется немного странным, что такая девица, как Ханна, стала бы тратить время на описание человека, имя которого ей известно?
Я вздрогнул. Действительно, это было неестественно.
– Вы поверили в рассказ миссис Белден, не так ли?
– Поверил.
– Считаете, что она точно передала то, что происходило год назад?
– Да.
– И значит, верите, что Ханна, посыльная, была знакома с мистером Клеверингом и знала его имя?
– Несомненно.
– Так почему же она не назвала его по имени? Если она действительно намеревалась, как здесь сказано, уберечь Элеонору от павших на нее ложных обвинений, она, естественно, пошла бы самым простым и действенным путем. Это описание человека, личность которого она могла бы обозначить без сомнения, указав его имя, дело рук не бедной неграмотной девицы, а неудачная попытка кого-то, кто хотел сыграть ее. Но и это еще не все. Вы упоминали, что, по словам миссис Белден, Ханна, придя к ней, сказала, будто это Мэри Ливенворт ее прислала. Однако в этом документе она утверждает, что это работа Черных Усов.
– Я знаю. Но не могли ли обе стороны участвовать в этом?
– Да, – сказал он, – всегда подозрительно, когда есть несоответствие между устными и письменными заявлениями одного человека. Но что это мы стоим тут и гадаем, если пары слов от самой миссис Белден, вероятно, будет достаточно, чтобы все прояснить!
– Пары слов от миссис Белден… – повторил я. – Сегодня я слышал от нее тысячи слов, и они не прояснили ровным счетом ничего.
– Вы слышали, я не слышал. Приведите ее, мистер Рэймонд.
Я встал.
– Еще один вопрос, прежде чем я уйду. Что, если Ханна просто нашла обрезанный лист бумаги и использовала его, не задумываясь о том, какие подозрения это вызовет?
– Это мы сейчас и узнаем, – ответил сыщик.
Миссис Белден дрожала от нетерпения, когда я вошел. Как я думаю, когда придет коронер? Чем нам может помочь этот сыщик? Ужасно сидеть одной и ждать неизвестно чего!
Я успокоил ее, как мог, и сказал, что сыщик пока что не сообщил, что собирается делать, и хочет сперва задать ей несколько вопросов. Не могла бы она пройти к нему? Миссис Белден с готовностью поднялась. Что угодно лучше, чем ожидание.
Мистер Грайс, за короткое время моего отсутствия сменивший настроение с сурового на доброжелательное, встретил миссис Белден именно с той вежливой любезностью, которая может впечатлить женщину, зависящую от доброго мнения о ней окружающих.
– А-а, это та самая леди, в доме которой случилось это крайне неприятное событие, – промолвил он, приподнимаясь ей навстречу. – Позвольте предложить вам присесть, если постороннему человеку позволено предлагать леди садиться в ее собственном доме.
– Этот дом больше не кажется мне моим, – ответила миссис Белден скорее грустным, чем воинственным голосом, так ее пронял искренний тон мистера Грайса. – Я тут скорее узница – прихожу, выхожу, молчу или говорю, как скажут. И все из-за того, что несчастной, которую я из сострадания пустила к себе, случилось умереть в моем доме.
– Вот именно! – воскликнул мистер Грайс. – Это очень несправедливо. Но, возможно, нам удастся все исправить. У меня есть основания полагать, что у нас это получится. Эту внезапную смерть наверняка очень легко объяснить. Вы говорите, что не хранили в доме яд?
– Нет, сэр.
– И что девушка никуда не выходила?
– Ни разу, сэр.
– И что никто к ней не приходил?
– Да, сэр.
– И она не смогла бы раздобыть такую вещь, если бы захотела?
– Не смогла бы, сэр.
– Разве только, – мило добавил он, – яд был у Ханны с собой, когда она пришла.
– Это невозможно, сэр. У нее с собой не было вещей, а что до карманов, то я знаю все, что там было, я смотрела.
– И что вы там нашли?
– Кое-какие деньги в банкнотах – больше, чем можно было ожидать увидеть у такой девицы, – несколько пенсов и обычный платок.
– Значит, можно считать доказанным, что девушка умерла не от яда, раз в доме его не было.
Он произнес это таким убежденным тоном, что миссис Белден с готовностью подхватила:
– Об этом-то я и твержу мистеру Рэймонду.
И она бросила на меня торжествующий взгляд.
– Должно быть, больное сердце, – продолжил он. – Вы говорите, вчера она себя хорошо чувствовала?
– Да, сэр. Во всяком случае, выглядела здоровой.
– Но не веселой?
– Я этого не говорила, сэр. Она была веселой, даже очень.
– Как, сударыня? – воскликнул он, посмотрев на меня. – Не понимаю. Я думал, тревога о тех, кого эта девушка оставила в городе, не позволит ей веселиться.
– Верно, – ответила миссис Белден, – но это было не так. Напротив. Вообще не было заметно, чтобы она о них волновалась.
– Что? Даже о мисс Элеоноре, которая, если верить газетам, находится в таком опасном положении? Но, возможно, она просто ничего об этом не знала… Я хочу сказать, о положении мисс Ливенворт.
– Она знала, потому что я ей рассказала. Я была так потрясена, что не могла держать это в себе. Видите ли, я всегда считала Элеонору человеком выше всяких упреков, и меня настолько ошеломило упоминание ее имени в газетах в такой связи, что я пошла к Ханне и прочитала статью вслух, чтобы увидеть, как она это воспримет.
– И как она восприняла?
– Не могу сказать. Она выглядела так, будто ничего не поняла, спросила, зачем я ей читаю такие вещи, и сказала, что не хочет этого знать, что я обещала не волновать ее из-за этого убийства и что если я буду продолжать, то она не станет слушать.
– Гм… Что еще?
– Больше ничего. Она закрыла уши руками и так насупилась, что мне пришлось уйти.
– Когда это было?
– Недели три назад.
– Но после этого она затрагивала эту тему?
– Нет, сэр, ни разу.
– Как?! Даже не спрашивала, что будет с ее хозяйкой?
– Нет, сэр.
– А по ее внешнему виду можно было определить, что она, скажем, боится, раскаивается или волнуется?
– Нет, сэр. Напротив, у меня не раз создавалось впечатление, что она чему-то радуется в душе.
– Но, – удивился мистер Грайс и снова покосился на меня, – это очень странно и неестественно. Я не могу такого объяснить.
– Я тоже, сэр. Я считала, что у Ханны притупились чувства или что она слишком мало знает, чтобы понять всю серьезность случившегося, но, узнав ее получше, я постепенно изменила свое мнение. Для этого ее веселость была слишком последовательна. Мне показалось, что она себя к чему-то готовила. Например, однажды она спросила меня, как я думаю, смогла бы она научиться играть на фортепиано. В конце концов я пришла к выводу, что ей пообещали хорошо заплатить за какую-то тайну и она с таким нетерпением ждала этого, что совсем позабыла о страшном прошлом и обо всем, что с ним связано. Во всяком случае, я не нашла другого объяснения ее поведению, желанию стать лучше и довольным улыбкам, которые проскальзывали на ее лице, когда она считала, что я на нее не смотрю.
Улыбкам совсем не таким, как та, что проступила в эту минуту на лице мистера Грайса, ручаюсь.
– Из-за всего этого, – продолжила миссис Белден, – ее смерть и стала для меня таким потрясением. Я не могла поверить, что жизнерадостная, здоровая девушка может умереть вот так, в одну ночь, и чтобы никто не знал, как это случилось. Но…
– Одну минутку, – прервал ее мистер Грайс. – Вы упомянули о ее желании стать лучше. Как это понимать?
– Желание научиться тому, чего она не умела. Например, писать и читать написанное. Придя сюда, она только могла с трудом писать печатными буквами.
Мистер Грайс с такой силой сжал мою руку, словно хотел раздавить ее.
– Придя сюда… Вы хотите сказать, что за проведенное здесь время она научилась сносно писать?
– Да, сэр. Я, бывало, давала ей переписывать образцы и…
– Где эти образцы? – перебил ее мистер Грайс деловым тоном. – И где то, что она писала? Я хочу взглянуть. Вы не могли бы принести ее работу?
– Не знаю, сэр. Я обычно уничтожала эти листы после использования. Мне не нравится, когда в доме валяются ненужные вещи. Но я схожу поищу.
– Сделайте одолжение, – кивнул он. – И я схожу с вами. Все равно мне нужно осмотреть помещения наверху.
И, пренебрегая больными ногами, он встал и приготовился сопровождать миссис Белден.
– Это заходит слишком далеко, – шепнул я, когда он проходил мимо меня.
Улыбка, которая появилась на лице мистера Грайса, могла бы принести ему состояние, если бы он был актером в роли Мефистофеля.
О десяти минутах напряженного ожидания, которые я пережил в их отсутствие, я говорить не буду. Наконец они вернулись с коробками, забитыми бумагами, и поставили их на стол.
– Домашняя писчая бумага, – сообщил мистер Грайс. – Все страницы и полулисты, которые удалось найти. Но прежде чем приступить к осмотру, взгляните на это.
И он протянул мне голубоватый лист стандартного формата, на котором с десяток раз была переписана фраза "Будьте добрыми и будете счастливыми" и пару раз "Красота недолговечна" и "Плохие знакомства портят манеры".
– Что вы думаете?
– Написано очень прилежно и разборчиво.
– Это последний урок Ханны. Единственный образец ее почерка, который удалось найти. Не очень-то похоже на те каракули, что мы видели, а?
– Да.
– Миссис Белден утверждает, что девушка научилась так хорошо писать чуть больше, чем за неделю. Она этим страшно гордилась и постоянно говорила о том, какая она умная. – Тут он немного наклонился и шепнул мне на ухо: – Если это она написала то, что вы сейчас держите в руке, то сделала это давно. – Потом предложил уже громко: – Но давайте взглянем на бумагу, на которой она писала.
Сняв крышки с коробок, он достал несколько листов и бросил их передо мною на стол. С первого взгляда стало понятно, что это бумага совершенно иного качества, чем та, на которой было написано признание.
– Здесь вся бумага, которая имеется в доме, – сообщил он.
– Это точно? – спросил я, глядя на миссис Белден, стоявшую с несколько растерянным видом. – Может быть, какой-то другой лист случайно завалялся, она нашла его и использовала, а вы об этом не знали?
– Нет, сэр, не думаю, что это возможно. У меня только такая бумага. К тому же у Ханны в комнате была целая пачка бумаги, и ей не пришлось бы рыскать по дому в поисках случайного листка.
– Но мало ли чего можно было ждать от такой девицы! Вот взгляните, – сказал я, показывая ей пустую сторону признания. – Не мог этот листок найтись где-то в доме? Осмотрите его хорошенько, это важно.
– Я уже осмотрела и говорю: нет, у меня такой бумаги никогда не водилось.
Мистер Грайс подошел и взял у меня лист с признанием, шепнув:
– Что теперь скажете? Могла Ханна написать этот драгоценный документ?
Я покачал головой, окончательно убедившись, что он прав, но в следующий миг повернулся к нему и прошептал:
– Но если это написала не Ханна, то кто? И как записка оказалась рядом с ней?
– Это нам и осталось выяснить, – ответил он.
Мистер Грайс снова начал задавать вопрос за вопросом о жизни Ханны в этом доме и выслушивать ответы, которые лишь подтверждали, что она не могла принести письменное признание с собой и тем более получить его через какого-нибудь тайного посыльного. Если верить словам миссис Белден, эта загадка казалась неразрешимой, и я уже почти отчаялся найти ответ, когда мистер Грайс, искоса посмотрев на меня, наклонился к миссис Белден и произнес:
– Я слышал, вы вчера получили письмо от мисс Ливенворт.
– Да, сэр.
– Это письмо? – спросил он, показывая.
– Да, сэр.
– Теперь я хочу задать вам вопрос. Письмо, которое вы сейчас видите, было единственным содержимым конверта? Там не было письма для Ханны?
– Нет, сэр. В моем письме для нее ничего не было. Но вчера она тоже получила письмо. Со всей почтой, одновременно с моим.
– Ханна получила письмо? – одновременно воскликнули мы.
– Да, но оно было адресовано не ей. Оно было… – бросив на меня полный отчаяния взгляд, пояснила миссис Белден, – адресовано мне. Только по особому значку в углу я поняла…
– О Боже! – прервал ее я. – Где это письмо? Почему вы не рассказали об этом раньше? Вы спокойно наблюдали за тем, как мы блуждаем в потемках, когда это письмо могло сразу направить нас в нужную сторону!
– Я как-то не подумала об этом раньше. Я не знала, что это так важно. Я…
Но я уже не мог сдерживаться.
– Миссис Белден, где письмо? Оно у вас?
– Нет, – ответила она. – Я вчера отдала его Ханне и после этого не видела.
– Значит, оно наверху. Давайте еще раз посмотрим.
И я рванулся к двери.
– Вы не найдете его, – бросил мистер Грайс мне в спину. – Я уже смотрел. Там нет ничего, кроме миски с горсткой бумажного пепла. Кстати, что бы это могло быть? – спросил он у миссис Белден.
– Не знаю, сэр. Ей нечего было сжигать, кроме письма.
– Проверим. – Я поспешил наверх и вернулся с миской и ее содержимым. – Если это то письмо, которое я видел у вас в руках возле почты, то оно было в желтом конверте.
– Да, сэр.
– Желтые конверты горят не так, как обычная белая бумага. Я могу на глаз определить пепел от желтого конверта… Да, письмо было уничтожено. Вот часть конверта.
Я вытащил из кучки сгоревших обрывков кусочек, сгоревший меньше остальных, и приподнял его.
– Значит, из этого мы не узнаем, что было в письме, – заметил мистер Грайс, отодвигая миску. – Придется спросить вас, миссис Белден.
– Но я не знаю! Да, на нем стояло мое имя, но Ханна, когда просила меня научить ее писать, предупредила, что ждет письмо, поэтому я даже не вскрывала его, когда оно пришло, а сразу отдала ей.
– Но задержались посмотреть, как она будет его читать?
– Нет, сэр, у меня тогда было слишком много дел. Мистер Рэймонд как раз появился, и у меня не было времени задумываться о ней. К тому же я думала о своем собственном письме.
– Но вы наверняка задавали ей какие-то вопросы в тот день?
– Да, сэр, когда принесла ей чай. Но она ничего не сказала. Ханна, если хотела, могла быть ужасно скрытной. Она даже не призналась, что письмо от ее хозяйки.
– А-а, так вы решили, что это от мисс Ливенворт?
– Разумеется, сэр, что еще я могла подумать, увидев отметку в углу? Хотя ее мог сделать и мистер Клеверинг, – задумчиво прибавила она.
– Вы говорите, вчера у Ханны было хорошее настроение. Оно поднялось у нее после получения письма?
– Да, сэр, насколько я могу судить. Я с ней недолго пробыла. Мне нужно было распорядиться коробкой… Но, возможно, мистер Рэймонд рассказал вам?
Мистер Грайс кивнул.
– То был очень утомительный вечер, и Ханна просто вылетела у меня из головы, но…
– Подождите! – сказал мистер Грайс, и, поманив меня в угол, зашептал: – Теперь дошла очередь до свидетельств В . Пока вас не было дома и до того, как миссис Белден снова зашла к Ханне, он видел, как девушка наклонялась над чем-то в углу комнаты, вполне вероятно, что над той самой миской, которую мы там нашли. После чего он увидел, как она с самым непринужденным видом высыпала себе в рот что-то из бумажного пакетика. Он еще о чем-то рассказывал?
– Нет, – ответил я.
– Прекрасно, – кивнул мистер Грайс и вернулся к миссис Белден. – Но…
– Но, зайдя к себе в спальню, я вспомнила о девушке и пошла к ней. Приоткрыв дверь, я увидела, что там темно, а Ханна, как мне показалось, спит, поэтому я закрыла дверь и ушла.
– И не заговорили с ней?
– Нет, сэр.
– Вы заметили, как она лежала?
– Не помню. Кажется, на спине.
– В том положении, в котором ее нашли сегодня утром?
– Да, сэр.
– И это все, что вы можете рассказать о письме или о ее загадочной смерти?
– Это все, сэр.
Мистер Грайс расправил плечи.
– Миссис Белден, – сказал он, – вы узнáете почерк мистера Клеверинга, если увидите?
– Да.
– А руку мисс Ливенворт?
– Да, сэр.
– Чьей рукой был подписан конверт, который вы передали Ханне?
– Не знаю. Почерк был специально изменен, и конверт мог подписать кто угодно, но я думаю…
– Да?
– Скорее, это была ее рука, чем его. Хотя и на ее не похоже…
Улыбаясь, мистер Грайс вложил признание Ханны в конверт, в котором оно было найдено.
– Помните, какого размера было то письмо?
– Большое, очень большое.
– И толстое?
– О да, туда бы два письма поместились.
– Достаточно большое и толстое, чтобы поместилось вот это? – спросил он, кладя перед миссис Белден признание в конверте.
– Да, сэр, – с удивлением посмотрев на конверт, подтвердила она. – Достаточно большое и толстое, чтобы туда поместилось это.
Глаза мистера Грайса, сияющие, как бриллианты, метнулись по комнате и остановились на пуговице на моем рукаве.
– Теперь вам понятно, – вполголоса произнес он, – откуда и от кого пришло это так называемое признание?
Пару секунд он молча наслаждался триумфом, после чего встал, начал собирать со стола бумаги и рассовывать их по карманам.
– Что вы собираетесь делать? – спросил я, подойдя к нему.
Он взял меня под руку и повел через зал в другую комнату.
– Я возвращаюсь в Нью-Йорк и займусь этим. Я узнáю, кто прислал яд, убивший девушку, и чьей рукой было написано фальшивое признание.
– Но, – начал я, выведенный всем этим из равновесия, – скоро прибудут В и коронер. Вы не дождетесь их?
– Нет. Когда в руки попадают такие улики, нужно идти по горячему следу. Я не могу позволить себе ждать.