* * *
– Значит, "не исключается"? Ну-ну... – хохотнул, откладывая газету, Белый.
Но при этом его яркие зеленые глаза остались холодны.
– Зато основная версия все дело на самих хачиков валит. Это хорошо. Ай да Круг! Молодец, Савелий Павлович!
– Я-то, собственно, ни при чем, – постарался отстраниться Круглов, – нашли толкового специалиста и проплатили...
– Вот я и говорю: молодец, – уголками тонких и плотно сжатых губ улыбнулся временный смотрящий. – Не скромничайте. Найти нужного человека, правильного человека – самое главное в нашем деле. Прикрытие обеспечивал кто?
– Пига со своими.
– Отлично. Вы все, как надо, объяснили батоно Зурабу?
– Все, Белый, не волнуйся. В лучшем виде, – откликнулся Пига. – По три раза повторяли.
– А не переборщили? – хмыкнул Бек. – Мера во всем – вот наилучшее, как заметил когда-то Клеобул из Линда...
– Кого обул? – не понял боксер.
– Кле... Когда-то эту фразу знала вся Эллада. Двадцать пять слов семи мудрецов, в которых заключена мудрость греков, были высечены на каменных геммах храма Аполлона в древних Дельфах. Впрочем, вам это неинтересно.
Григорий чуть привстал из глубокого кресла, потянувшись за наполненной стопкой.
– Хочу выпить за вас, братва! – и опрокинул рюмку, аппетитно крякнув.
Братва польщенно заулыбалась и облизнулась. На этой аудиенции банкет для нижних чинов предусмотрен не был.
– А с авторынком теперь что?
– Ништяк! – весело откликнулся Босой, отвечавший за эту акцию. – Правда, одного нашего помяли слегка. Акробату опять досталось, но ему не впервой. Шкура луженая. А так – все путем. Контору ихнюю – вдрызг...
– И все?
– Почему это все? – голос Босого зазвучал обиженно. – Как приказывали – сначала машины побили, Вован оседлал железного фраера и давил иномарки вовсю. Ну, толпу попугали, кричали, что, мол, налоги у нас никто не отменял. Потом разнесли вдребезги местную малину и на двери маляву прикнопили: так будет с каждым жлобом. Ушли чисто. Луноходы только минут через пятнадцать прикатили.
– Замечательно. Что-то теперь с рынком надо делать.
Белый посмотрел на Круга.
Тот слегка улыбнулся:
– Собственно, работы по восстановлению административного здания уже ведутся. А в мэрии я дал понять, что готов сам выделить деньги на наведение порядка. Если, конечно, моему человеку доверят. Доверили. Они за бабло удавятся. Там уже Поляк заправляет.
– Страшный ты человек, Круг, – добродушно бросил пахан. – Я и подумать не успел, а ты уже сделал.
– Шутишь, Белый? – пожал плечами Круглов.
– Шучу, – согласился Бек, – а платить-то теперь будет?
– Уже платит, – улыбнулся Симон. – Долг отдал весь.
Симон держался крендибобелем. Он явно гордился успешным выполнением поручения. Его черные, как букашки, глаза ярко блестели радостью, едва ли не освещая большой крючковатый нос.
Белый смотрел на него и улыбался.
Этак ведь и надраться недолго, подумалось ему. Но он упрямо взял следующую стопку. А что? Сегодня отличный день!
К окончанию всех рапортов Белый был уже почти в кондиции. И ответного слова решил было не брать. Но все-таки удержаться не смог.
– Братки... пацаны... все хорошо...
Он покачнулся слегка и поспешил сесть обратно в кресло.
– Вы просто молодцы, парни. Я не ожидал, что выйдет все так гладко. Думал, возникнут трения, внутреннее сопротивление, надо будет убира... эээ... нейтрализовать недовольных. Да и менты тутошние издалека виделись мне серьезнее, принципиальнее, что ли. Говорили, что братва совсем сникла, что... Нет, неважно это все. В общем, так. Круг, тебе моя особая признательность и благодарность. Считай, что ты преста... представлен к ордену, если по меркам армейским. А по-нашему я тебя паханом назначаю. Рулить будешь по закону и совести. Все дела в городе – через тебя теперь. И область – под тобой. И решать сам будешь – в рамках дозволенных. Ну, а на случай непоняток – тут я буду. Ну, общее руководство в период наведения порядка и все такое... Теперь ты смотрящий. Москва доверила мне решить этот вопрос. И я решил.
Белый не стал дожидаться, пока местная воровская элита, радостно переглядывающаяся между собой, станет выражать свое удовлетворение. Еще бы им быть недовольными: на их права никто не покусился, жизнь в городе снова возвращается на привычные рельсы. Более того, проведенные акции служат гарантией, что никто, по крайней мере в ближайшее время, не сможет противиться их силе.
Не стал он ждать и реакции ошарашенного Круга. Разумеется, Белый знал от Скрипача о том, что Круг был готов принять на себя бремя смотрящего, хотя и не стремился к тому. Но, имея в городе большую власть, нелегко ему было становиться под пришлого. И вот теперь, возвращая в его руки прежние бразды правления, Бек вместо скрытого врага обретал доброго друга. Оставляя при этом за собой верховную власть – закон.
Пока народ приходил в себя, он закончил подведение итогов:
– А теперь всем гулять, отдыхать, расслабляться. Свободны!
Взмахнул рукой, делая отгоняющий жест. Кыш! Все пошли вон!
И потянулся этой же неверной рукой за очередной стопкой.
* * *
Борис Тимофеевич Вертяков считал себя умным человеком.
То, что без советов Эллы Арнольдовны он вряд ли смог бы иметь о себе столь лестное мнение, он в расчет не брал.
И поэтому, когда он поехал в ресторан "Шконка", чтобы встретиться там с Гришей Белым, тот факт, что это именно Элла Арнольдовна надоумила его первым сделать такой тонкий политический ход, напрочь вылетел у него из головы.
Элла Арнольдовна знала, что в своем отечестве пророков не бывает, и давно уже смирилась с тем, что все ценные идеи, которые она подбрасывала Вертякову, он считал своими собственными. Эллу Арнольдовну это не огорчало, и она прекрасно понимала, что разубеждать Вертякова не стоит. Пусть себе тешится сознанием собственной мудрости и прозорливости. От Эллы Арнольдовны не убудет, зато она могла управлять Вертяковым как хотела и в случае чего могла его шантажировать, заявляя, что уйдет к какому-нибудь другому чиновнику.
Такой незамысловатый ход неоднократно приносил плоды, и Элла Арнольдовна четыре раза получала прибавку к жалованью, а однажды за несколько минут выбила из жадного Вертякова домашний кинотеатр "Сони" за одиннадцать тысяч долларов. И теперь она имела возможность смотреть в своей приемной на двухметровом экране любимые индийские фильмы с песнями и танцами, а также "Фабрику звезд".
Подъезжая к "Шконке", Вертяков в очередной раз подумал: а все-таки я умный парень. Правильно я сделал, что не стал дожидаться, когда Белый сам придет ко мне. Интересно, а что там сейчас Элла делает...
Элла в этот момент, раскинув ноги, извивалась в мужественных объятиях нового начальника вертяковской охраны, и делала она это на рабочем вертяковском столе, что доставляло ей еще и моральное удовлетворение.
– Останови здесь, – скомандовал Вертяков водителю, и тот послушно притормозил недалеко от оформленного в тюремном стиле крыльца.
– Жди. Когда вернусь, пока не знаю, – важно сказал Вертяков и неторопливо вылез из "Лексуса".
Поправив галстук, он осмотрелся и походкой президента, идущего к присяге, направился в сторону "Шконки".
Стоявший на дверях вышибала в вертухайской форме был предупрежден о визите руководителя района и с улыбкой взял под козырек. Вертяков небрежно кивнул ему и поднялся по ступенькам крыльца. Швейцар распахнул перед ним дверь, и Вертяков вошел в вестибюль, где прямо напротив входа висел кумачовый плакат с надписью "На свободу – с чистой совестью".
Усмехнувшись, Вертяков огляделся, и тут к нему подошел метрдотель, наряженный капитаном внутренней службы, который сказал:
– Прошу вас, Борис Тимофеевич. Григорий Никифорович ждет вас.
Вертяков снова кивнул и пошел следом за метрдотелем.
Они пересекли зал, отделанный под тюремную столовую, и метрдотель, открыв перед Вертяковым серую дверь с глазком и кормушкой, сделал приглашающий жест и сказал:
– Будьте любезны.
Войдя в отдельный кабинет, на стене которого висел портрет Дзержинского, Вертяков увидел сидевшего за небольшим дощатым столом худощавого мужчину средних лет.
– Приветствую вас, Борис Тимофеевич, – сказал мужчина и встал.
Обойдя стол, он протянул Вертякову руку и представился:
– Григорий Никифорович Бек. При определенных обстоятельствах – Гриша Белый. Но у нас с вами таких обстоятельств возникнуть не может, так что будем обращаться друг к другу как цивилизованные люди. Прошу вас, присаживайтесь.
Вертяков пожал сухую и жилистую руку Белого и уселся в любезно подвинутое хозяином кресло.
– Ну, дорогой Борис Тимофеевич, – сказал Белый, устроившись напротив Вертякова, – через несколько минут, как принято у истинно русских людей, на столе появится угощение, а пока могу сказать вам, что приятно удивлен вашим пониманием ситуации. Тот факт, что вы первый почтили меня своим визитом и, признаюсь, опередили меня, весьма приятен. Не часто приходилось мне встречать такую политическую мудрость. Да-да! Именно мудрость. Обычно ведь как – чиновники сидят и ждут, когда люди из... из родственной сферы деятельности придут к ним сами. А тут ведь как – кто первый пришел, тот и главный. Ну, в наших с вами отношениях главных не будет, это я фигурально, сами понимаете... И все же – польщен, польщен.
– Благодарю вас, – ответил Вертяков, выслушав тираду Белого, – но, как вы справедливо заметили, не пошевелишься сам – проиграешь. Опять же, возвращаясь к вашим словам, – у нас с вами, надеюсь, не будет проигравших. А то, что я пришел первым, так ведь иначе и нельзя! В делах, а особенно в таких важных делах, которыми мы занимаемся, нужно идти навстречу друг другу, иначе...
– Иначе ничего не выйдет, – кивнул Белый.
– Совершенно верно, – согласился с ним Вертяков, – но теперь я уверен, что у нас по всем вопросам будет...
– Полная любовь и согласие, – улыбнулся Белый.
– Точно, – кивнул Вертяков.
Процедура была успешно соблюдена, и Вертяков, повертев шеей, ослабил узел галстука.
– Никогда в жизни не носил галстука, – заметил Белый, – однажды попробовал и сразу же снял. Мне показалось, что я стою под виселицей, и на меня накинули петлю.
– Понимаю вас, – усмехнулся Вертяков, – но я ведь чиновник. Положение обязывает.
– Ноблесс оближ, – кивнул Белый.
– Именно так.
Дверь открылась, и на пороге показался официант, одетый вертухаем, который держал в руках мятый алюминиевый поднос, заставленный снедью и выпивкой. Расторопно и умело расположив на столе бутылки и тарелки, официант удалился, а Белый, посмотрев ему вслед, сказал, понизив голос:
– Скажу вам честно, Борис Тимофеевич, вся эта уголовная эстетика, которую развели в этом кабаке, мне поперек горла. Не понимаю, как люди, которые провели за решеткой много лет, могут получать удовольствие от такого... – он повел рукой вокруг себя, – от такого... дизайна. Что за бред! Мне неоднократно приходилось бывать в местах не столь отдаленных, и, признаюсь, мне там не понравилось. А им нравится! Ну да ладно... В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Позвольте налить вам водочки?
– Конечно, – кивнул Вертяков, – с удовольствием...
Наполнив граненые советские стопки зеленоватого стекла водкой, Белый поднял свою и, внимательно посмотрев на нее, сказал:
– А вот стопарики правильные. Мне, знаете ли, не нравятся всякие там хрустальные рюмки. Водка – напиток простой и грубый. И пить его нужно из соответствующей посуды.
– Полностью с вами согласен, – сказал Вертяков. – Итак? За знакомство?
– За знакомство, – ответил Белый, – а также за успешное сотрудничество.
Он выпили водку, и Белый, накладывая себе в алюминиевую миску селедку под шубой, сказал:
– Ну что же... Поскольку встреча у нас с вами деловая, я позволю себе, не задерживаясь на реверансах, перейти к делу.
– Да, конечно, – кивнул Вертяков и ткнул кривой вилкой в маринованный огурчик, – прошу вас.
– Ну, начну я, пожалуй, с невеселой темы, – Белый нахмурился, – а именно – с вашего брата. Примите мои соболезнования, но практика показывает, что уж если такой человек, как Кислый, простите, как Александр Тимофеевич, пропадает без вести, то... Этого человека уже нет в живых. Поверьте мне, Борис Тимофеевич, и не надейтесь на то, что ваш брат неожиданно появится на пороге... И так далее. Со всей ответственностью заявляю вам, что Александр Тимофеевич мертв. Никто не видел его тела, но это ничего не меняет. Так что давайте выпьем за упокой его грешной души.
Белый наполнил стопки водкой, они помолчали и выпили, а потом Вертяков сказал:
– Я, честно говоря, так и думал. Ну да не будем о грустном. Итак, если я правильно понимаю, сейчас мы поговорим о том, что изменилось в городе. Ведь вы не зря назначены сюда... смотрящим? Я не ошибся?
– Вы не ошиблись, – кивнул Белый, – но дело обстоит не совсем так, как вы подумали. То есть вы правильно подумали, но... В общем, я прибыл из Москвы для того, чтобы не допустить из-за отсутствия Кислого, простите, Александра Тимофеевича, разброда и шатания. Как временно исполняющий обязанности. А теперь, после недавней сход... После недавнего общего собрания в городе имеется человек, занимающий должность, на которой прежде был ваш брат.
– Интересно, кто? – Вертяков поднял брови.
– Савелий Павлович Круглов, по прозвищу, сами понимаете, – Круг.
– Ага... – неопределенно ответил Вертяков, – вроде Сашка когда-то упоминал такое имя.
– Наверняка, – согласился Белый, – в определенных кругах это фигура известная и авторитетная. Так что – прошу любить и жаловать – Савелий Круг, новый смотрящий. Он из местных, так что никакого антагонизма быть не должно... А вот если бы на этом месте оказался я – тогда, сами понимаете... Столичная штучка и все прочее.
– Да, конечно, – кивнул Вертяков, – это нам знакомо.
– Но! – Белый поднял палец. – Есть одно огромное "но".
– Какое именно? – прищурился Вертяков.
– Сейчас расскажу, – ответил Белый, – вот еще по рюмочке примем, и все расскажу. Тут, знаете ли, всякие тайны мадридского двора и все такое...
Налив водки, Белый задумчиво посмотрел на висевшие на стене наручники и сказал:
– Идиоты! Ну вы только посмотрите – наручники висят. Ладно... В общем, так. Москва недовольна тем, что регионы пытаются выйти из подчинения центру. Нарушается вертикаль власти. У нас ведь тоже, как у всех нормальных политиков – центр, провинции, наместники... Каждый удельный князь хочет перетянуть одеяло на себя. А допускать этого нельзя. Как в государственной политике, так и в криминальной сфере. Это ничего, что я называю вещи своими именами?
– Ничего! – Вертяков замахал рукой. – Мне и по своей-то работе эзопов язык уже поперек горла встал.
– Вот и ладно, – кивнул Белый, – так о чем я...
– А о том, что водочки выпить пора, – улыбнулся Вертяков.
Ему определенно начал нравиться это худой, как мумия, альбинос с зелеными глазами.
– Ах, простите! – воскликнул Белый. – Заболтался! Но тогда слово за вами.
– С удовольствием, – ответил Вертяков и поднял стопку, – говорю свое слово.
Он сделал официальное лицо и сказал:
– От имени всей местной общественности приветствую московского гостя на сибирской земле и поднимаю эту... стопку за плодотворное сотрудничество во всех возможных областях.
– Во дал чиновник! – расхохотался Белый. – А вы остроумный человек! Приятно, приятно... Ваше здоровье!
Водка была выпита, и Белый, закурив, откинулся на спинку кресла.
– Так вот... О тайнах мадридского двора.
– Да-да, я внимательно слушаю вас, – ответил Вертяков, накладывая себе крабовый салат.
– Смотрящий у вас назначен, но... Вы, конечно, будете иметь с ним дело, однако о всех событиях и делах вам следует ставить в известность меня. Я, понятное дело, буду в Москве, и тем не менее... Ваш регион, буду говорить прямо, внушает центру некоторые опасения. И для того, чтобы разобраться в ситуации, а также для укрепления уже упомянутой вертикали власти вам следует постоянно держать меня в курсе. Таким образом, смотрящий по области – Круг, а вы будете, так сказать, наблюдающим. А если говорить еще более прямо, я предлагаю вам быть, с позволения сказать, агентом Москвы. Уверен, что вы не откажетесь, тем более что Москва окажет вам всяческую поддержку, если в этом будет нужда. Например, если у вас возникнут какие-то трения с Кругом. А возникнуть они могут в том случае, когда столкнутся с одной стороны – местечковые интересы, представителем которых может быть только Круг или кто-то другой на его месте, а с другой стороны – интересы Москвы, теневым представителем которой будете вы. Понимаете, о чем я говорю?
– О да, – медленно сказал Вертяков, – я понимаю... Я очень даже хорошо понимаю.
И он действительно очень хорошо понимал, что отказаться от поддержки московского криминала может только полный идиот. С другой стороны, в этом была некоторая доля риска: ведь если Круг – или кто там еще – узнает, что Вертяков работает на Москву, могут быть неприятности, но...
Белый, словно услышав мысли Вертякова, усмехнулся и сказал:
– И не беспокойтесь о том, что кто-то узнает о вашей прямой связи с Москвой. Мы умеем защищать свои интересы. Если что – немедленно сообщите мне, и все проблемы будут решены. Главное – сами держите язык за зубами. А остальное приложится.
– Ну что же... – Вертяков помолчал, – я согласен. Конечно же, я согласен. И сейчас я хотел бы ввести вас в курс дел. Я считаю, что вам следует видеть полную картину происходящего. А не только с точки зрения... криминала.
– Совершенно верно, – кивнул Белый, – и то, что вы сейчас сказали, дает вам еще одно очень важное очко. Я слушаю вас. Вы говорите, а я пока водочки налью.
– Хорошо, – Вертяков задумчиво посмотрел на наручники, висевшие на стене, представил их надетыми на свои белые и нежные руки и передернул плечами, – а вы правы. Этот тюремный интерьер может нравиться только... Ну, скажем так, – странным людям.
– Ага, пробрало! – засмеялся Белый. – А я вам что говорил? Будь моя воля – этого бы не было. Но монастырь-то чужой...
Наполнив стопки, Белый положил себе соленых груздей и сказал:
– Ваше здоровье!
– Ваше здоровье, – отозвался Вертяков, и они выпили.
Поставив пустую стопку на стол, Вертяков достал сигареты и задумчиво произнес:
– Итак, картина происходящего... Начнем с того, что менты ведут себя совершенно неправильно. Уверен, что ваши люди уже доложили вам о том, что происходит в управлении.
– Мало того, – перебил его Белый, – я сам навестил ментовскую верхушку на лоне, так сказать, природы. Отвратительное зрелище – голые ментовские полковники! Такие все толстые, жирные, как свиньи... Бр-р-р! В общем, я им кое-что объяснил...
– И они согласились, – кивнул Вертяков, – но вы не обольщайтесь. Например, по моим сведениям, областной начальник милиции...