Шнапс, выслушивая бессвязную старческую болтовню, терпеливо ждал того момента, когда начнет действовать влитый Бритому в стакан клофелин. Когда старик окончательно вырубился, Шнапс подхватил под мышки тщедушное тело и выволок его из комнаты-сторожки во двор. Там, справа от основного здания, зиял котлован. На дне огромной ямы уже положили фундамент и ощетинили его арматурой для предстоящих монтажных работ.
Шнапс остановился у края котлована, быстрыми от наплывающей брезгливости движениями расстегнул ширинку на брюках безвольно обвисшего Бритого. Посмотрел вниз – хорошо ли упадет тело – и легонько столкнул Бритого вниз. Через мгновение из недр котлована послышался шорох, затем жутковатый треск и хрипение. Шнапс включил фонарик и посмотрел вниз. Тело Бритого висело насаженное на прутья арматуры. Голова его запрокинулась, из открытого рта струилась черная кровь, руки подергивались в предсмертной агонии. Шнапс сплюнул и вернулся в сторожку. Принесенную бутылку он разбил об угол сторожки. На столе хватало пустых бутылок с отпечатками пальцев одного Бритого.
Утром Шнапс созвонился со знакомым ментом из Центрального округа, и тот сообщил ему, что в МУРе майора Резнова нет, но есть начальник МУРа полковник Грязнов, который действительно работал в частном сыске.
– Ни хрена себе другана нашел Скользкий! – положив трубку, присвистнул Шнапс.
2
По постановлению следователя Турецкого, в почтовом отделении, обслуживающем дом, где ранее проживал Олег Колобов, обязаны были задерживать любую корреспонденцию, поступающую на это имя, и сообщать об этом "важняку".
Работницы на сортировке внимательно просматривали почту. Но писем на имя Колобова не было.
Сегодня, как обычно, женщины в синих халатах разбирали привезенную с Главпочтамта корреспонденцию. В последние годы эта работа не была такой напряженной, как раньше. Полтора десятка лет назад, скажем на время летних отпусков, приходилось приглашать на работу студентов и старшеклассников – такой был наплыв писем. Он не иссякал и осенью. Теперь же потихоньку, без напряга справлялись сами. Что делать: факсы и короткие телефонные информации вытеснили из нашей жизни эпистолярный жанр.
На сортировку вошла изможденная женщина с мешками под глазами, что красноречиво говорило о постоянных возлияниях. Поздоровавшись, она взяла немногочисленные газеты, которые жильцы района получали по подписке, и перебрала пальцами полтора десятка писем. Она-то и обнаружила послание мертвецу.
– Эй, бабы! В семнадцатой квартире давно уже Колобов не живет! Че вы мне его суете?
– Кого?
– Да письмо! Угрохали того Колобова да и сожгли в машине. Или не помните? У меня мозги наполовину отпиты, наполовину отбиты – и то помню!
– Да, в самом деле, – вспомнила старшая сортировщица. – И что с ним теперь делать? В мусорницу?
– Может, какая родня есть?
– Кто ж ее искать будет?
– Откуда письмо-то? – догадался кто-то спросить.
Почтальон взглянула на обратный адрес.
– Ну конечно, кто такому хвату писать будет, кроме дружков. Из тюрьмы письмо.
Тут-то старшая и вспомнила о постановлении прокуратуры, лежащем на столе начальника почтового отделения.
– Давай письмо сюда, – сказала она. – Я знаю, что с ним делать: его надо передать шефу!
В кабинет Турецкого зашел Меркулов.
– Как дела, Александр? – поприветствовал он следователя.
– Как дела, как дела... Как сажа бела!
Минут через пять в кабинет Турецкого вошли Грязнов и Яковлев. Полковник осунулся и даже несколько постарел. Смерть Никиты Бодрова и неустанные поиски убийц укатали вечного балагура и хохмача. Даже подполковник Яковлев на его фоне выглядел сейчас классным остряком, хотя никогда этим качеством не блистал.
– Ну что у вас нового? – спросил Турецкий.
– Да ни хрена! Все глухо. В лучших традициях прежнего КГБ.
– Намекаешь, что это их работа, Слава? – насторожился Турецкий.
– Не намекаю, а пришел к такому выводу, – кивнул Грязнов.
– Да, судя по тому, что успел мне сказать Никита, этот тип, который его мучил, из старого КГБ, – вставил Яковлев. – Видно птицу по полету. Да, вспомнил! – добавил Яковлев. – Никита успел сказать мне, что у этого типа какие-то белые пятна под глазами. Примета яркая...
– Да, Бог шельму метит, – кивнул Турецкий. – Эти пятна появляются на лице в результате сильных нервных потрясений. Возьмем сей факт на заметку.
– Из КГБ он или нет, но сработал четко, – пожал плечами Меркулов.
– Куда уж четче. Скользкий еще не успел мне рукой махнуть, а Лечо лишь по золотой цепи да по коронкам опознали, – подтвердил Яковлев.
– Ну а у тебя как дела? – обратился Грязнов к следователю.
– Не лучшим образом. Вынес постановление о наложении ареста на счета "Кононга" и "Каскада". Вот жду высочайшего позволения. Генеральный прокурор сказал, что только он может санкционировать все мои постановления. Хотя мои постановления должен санкционировать Меркулов.
Константин Дмитриевич кашлянул и негромко сказал:
– Само дело неординарное: убит человек, пользовавшийся вниманием Президента.
Все посмотрели на государственного советника юстиции первого класса.
– Ты что-то знаешь? – спросил Турецкий.
– Да. Генеральный просил меня передать тебе, Саша, что он не находит достаточных оснований для санкционирования твоего постановления. Одним словом, генеральный очень обеспокоен развитием событий. Кстати, я полностью согласен с генеральным...
– Все это лишь очередное подтверждение того, что ниточка тянется далеко наверх, – заметил Грязнов.
– Почему? Какие у тебя основания так считать? – спросил Меркулов.
– Потому что бандитам не было никакого смысла устраивать такую разборку. Иное дело, если бы на стрелку приехал кто-нибудь один из авторитетов, тогда понятно: убрали конкурента и всех, кто оказался рядом. Но убили-то обоих, а третьей бригады по оперативным данным не имеется. Нет. Тут совсем другое дело. Мы знаем, что в подсобке у Лечо, а потом и на даче с Никитой разговаривал какой-то мужик, который и мучил Никиту. Так вот, среди погибших есть тот самый мужик, но выяснилось, что погибший русский числился водителем в фирме "Каскад". И это само по себе любопытно: водитель "Каскада" засвечивается в качестве водителя Ваграма! Но вернусь к этому мужику. Контрразведчик, как он себя обозвал, на стрелку не поехал. Можно предположить, что он занимается более серьезными делами, чем автомафия. Знает что-то о МУРе, осведомлен о ходе следствия... Словом, я считаю, что он вполне мог бы возглавить ту, третью, бригаду, открывшую огонь из засады...
– Все это надо проверять, – буркнул Меркулов и, обращаясь к Турецкому, спросил: – А ты пробовал выяснить, что? связывает группировку Лечо и концерн "Кононг"?
– Конечно, выяснил, Костя. Чисто экономический интерес. Лечо осуществлял свои торгово-закупочные операции через "Кононг", оставляя им определенный процент. Сотрудничали, так сказать.
– Понятно. А кто-нибудь из этих бандитов знает, кто и зачем встречался с Бодровым? – поинтересовался Меркулов.
– Нет. У них дисциплина: что не надо знать, того не знают. Один Лечо знал, но... – развел руками Турецкий.
– А когда мужик этот приехал? До того, как привезли Никиту, или после?
– Почти одновременно. А что? – спросил Турецкий.
– Да как-то вокруг этой фигуры "контрразведчика" все накручиваться стало...
– А мне вот, Костя, хотелось бы знать, не по просьбе ли Тураева Бодрова прихватили? Может быть, этот "контрразведчик" искал возможность выйти на кого-нибудь из нашей епархии. Скажем, для покупки информации или всучивания компромата на конкурентов. А также допускаю, что его цель была предостеречь нас от излишнего любопытства. Но ничего, мы еще до них доберемся, – повысил голос Турецкий. – Не на тех нарвались, подонки!
– Не кипятись, Саша, – осадил его Меркулов. – А то все в месть за друга превратим.
– А что! Одно другому не мешает! – сурово отозвался Яковлев.
В разговор вклинился Грязнов:
– Вот что мне еще непонятно: когда я начал переговоры со Скользким, то лишь один раз позвонил по телефону его марухе. Потом все разговоры велись только через пейджер или по мобильному телефону. О месте встречи договорились за сорок минут до стрелки. Ума не приложу, как эта третья бригада узнала, где нас найти? Хвоста точно не было. Да если бы и шли за нами, то не успели бы развернуться в боевой порядок. Значит, хоть пять минут, но они нас уже поджидали на позиции. Да и среди кавказцев на стрелке погиб не тот русский, который допрашивал Никиту.
3
Муровцы в расстроенных чувствах вернулись в свою контору и разошлись по кабинетам.
После похорон Никиты полковника Грязнова не покидало чувство вины за гибель молодого сыскаря. Никто его ни за глаза, ни в глаза не обвинял, но сам он знал, что это его вина... Тревожило его и все нарастающее напряжение вокруг дела Иванова. Он был уверен, что все шаги Турецкого и МУРа кем-то предугадываются. Но кто эти люди? Тот, неизвестный, или целая группа, которая опережала в своих действиях розыскников и "важняка"?
Одно было ясно Грязнову, что невидимый пока противник или денег имеет немерено, или свободно расхаживает по коридорам высшей власти. Скорее, и то и другое вместе. Из всего этого напрашивался грустный вывод: раскрыть это дело с большим количеством трупов трудно. К тому же участники следственной оперативной группы постоянно рискуют пополнить печальный список жертв.
Зазвонил телефон. С тревожным чувством Грязнов поднял трубку.
Услышав голос своего племянника Дениса, который после его ухода возглавил частное сыскное агентство "Глория", Грязнов облегченно вздохнул.
– Ты что такой смурной, дядя Слава? – забеспокоился Денис.
– Да так, есть проблемы. А у вас как?
– Да тоже проблем хватает, а тебя нет, – скаламбурил Денис.
– Подожди немного. Разгребусь с одним дельцем и вернусь, – заверил Грязнов.
Денис дал понять, что у него сидит человек, который хочет встретиться с Грязновым.
– Сейчас приеду, – согласился Грязнов. – Но запомни, Денис, моя жизнь должна быть надежно защищена.
В офисе сыскного агентства "Глория", казалось, ничто не изменилось. Та же мебель, те же стены.
Денис встретил Грязнова на пороге. Он сначала провел его к себе в кабинет и налил в маленькие, с наперсток, рюмки коньяку.
– Поговорил бы ты со своими, дядя Слава, а то житья нет. Когда начинали, еще ничего было, а теперь не продохнуть, – пожаловался Денис.
– Не совсем понял, кого ты имеешь в виду?
– Да уголовку. И местную и РУОП – все считают нужным выпендриться, а то и дорогу перейти.
– Их можно понять. Вы выбираете дела, которыми хотите заниматься, у вас и гонорары бывают повыше их зарплаты...
– Бывают и пониже! – заметил Денис.
– Об этом они не хотят знать. Но они знают, что им не приходится выбирать, чем заниматься, и платят им "огромнейшие" оклады. Завидуют тебе, понимаешь?
– Понимаю, но нам от этого не легче.
– За этим и позвал?
– Нет. Просто пожаловаться некому, вот и ляпнул...
– Ладно, при случае проведу беседу.
– Позвал тебя вот зачем. Пришел человек, тебя ищет.
– Кто он?
– Темный. Думаю, сидевший. Спросил, работаешь ты тут или нет. Говорю: нет. Тогда он сразу про МУР твой вспомнил. Вижу, человек осведомленный. Спрашиваю осторожно: он вас знает? Нет, говорит, но он знал Скользкого.
Денис вопросительно взглянул на Грязнова.
– Знал, – согласился полковник.
– Так вот, он говорит, что кое-что знает про то, как убивали Скользкого и твоего человека.
– Да? И где он? – заинтересовался начальник МУРа.
– Сидит в комнате для посетителей, благо таковых негусто.
– Ну пошли поглядим.
– Не жалеешь, что ушел? У нас-то стрельбы не было.
– Сейчас не время толковать. Веди к этому темному.
Денис пожал плечами и пошел вперед. Он проводил Грязнова до двери и, оставшись в коридоре, шепнул:
– Если что, кричи. Мои ребята рядом.
– Еще чего! – усмехнулся полковник и резко открыл дверь.
Харя, конечно, бандитская, сразу отметил он, оглядев вставшего при его появлении мужчину.
Они не подали друг другу руки. Оба имели кое-какой опыт и сразу поняли, кто есть кто. Прежде времени тянуть руку для пожатия не позволяла корпоративная честь.
– Добрый день. Я Грязнов.
– Здорово. Я Шнапс. Слыхал?
– Положено слышать. Адъютант Скользкого, – кивнул Грязнов.
– Уже не адъютант! – как ни старался Шнапс, а самодовольства скрыть не удалось.
– Ах да. Король умер – да здравствует король!
– Чего?
– Пословица английская.
– А, ну да.
– И что же тебе надо, Шнапс?
– Чтоб твои волкодавы успокоились. Ты же понимаешь, что на нас нет крови твоего оперка.
– Мало ли что я понимаю. Мне доказательства нужны.
– Доказательства! Мы что, отморозки, ради какого-то оперка авторитета гасить!
– Ради власти и не на такие жертвы идут. К тому же удачно получилось: заодно и конкурента Лечо на куски разнесли.
– Не наша работа, Грязнов! Ты и сам это знаешь, только понты кидаешь.
– Ну допустим. Но если ты пришел только это сказать, уверяю – риск напрасный. На слово я тебе не поверю. Ты лишь замажешься перед своими, что со мной встретился, и на правилку пойдешь.
– Не пугай! Мне невелик кайф с тобой якшаться, но за мной люди, я за них теперь отвечаю, а вы житья им не даете.
– И не дадим, если порядка не будет. Что хотел сказать, кроме жалоб?
– Могу наколку дать. Мои ребята ехали по тревоге Скользкого спасать, да не успели, но одну подозрительную тачку заметили. Погнались так, на всякий случай, а оттуда из помповика моим в радиатор как пальнули, так машинка и сдохла. Вот тут записаны марка, цвет и номер...
Шнапс протянул Славе листок с немудреным текстом.
– Спасибо, – совершенно искренне сказал полковник.
– За спасибо на маршрутке не доедешь! – усмехнулся Шнапс.
– Тебе ли, крутому, за маршрутку переживать? – в тон ему ответил Грязнов, пряча записку в карман пиджака.
– Не потеряешь?
– Я запомнил.
4
– Александр Борисович, вам с почты письмо передали.
Турецкий поднял усталые глаза на секретаршу следственной части.
– С какой почты? Какое письмо?
– С нашей почты, московской, – терпеливо уточнила секретарша. – Сказали, что вы дали распоряжение письма изымать.
– Давайте.
Следователь взял порядком измятый от долгих странствий конверт, прочел, кому адресовано послание, и вскрыл. Довольно интеллигентным почерком были начертаны предложения, пестревшие блатными словечками: "Привет, братан! Пишет тебе Остап. Ты там, наверное, арбузы у аров покупаешь и с шампусиком трескаешь, а мы тут ханку жрем, да и то раз в день. Больше хозяин выбить не может, потому что работы нет. На грев от местных особо рассчитывать не приходится. Народу мало, а понятливого и того меньше. Сам понимаешь, мишка из берлоги передачку не притаранит. Поэтому у воров тоже брюханку подвело. Тем только и хорохоримся, что одежки у нас поприличнее да лопаты в руки не берем. Ты, Олежка, наверное, тачку себе надыбал и раскатываешь с марами по белокаменной. Но, как говорится, дай тебе Бог. У меня к тебе просьба, Олежка. Навести эту сучку еще разок. Я ведь ни ее, ни тебя по делу не потянул, пошел паровозом без вагончиков за всю гастроль. Она, сука, божилась тогда, что пол-Черкизовского мясокомбината для меня вывезет, только бы я все на себя взял. Я не фуфло, и так бы групповуху лепить не стал, но она обещала, а обещалка ее не очень-то меня греет. Пригрози ей от моего имени, что, если грева не будет, заговорю. Есть еще, что вспомнить. Да и ты, Олежка, если тебе не западло другану помочь, подсуетился бы с посылочкой. Ну будь. Всегда твой братан Остап".
Турецкий отложил письмо и позвонил Грязнову.
– Если имеешь время, забеги ко мне, я тебе кое-что покажу, – сообщил Турецкий.
– Я и сам к тебе, Саня, собирался.
...Через полчаса муровец уже сидел в кабинете Турецкого и читал письмо Остапа, адресованное Олегу Колобову.
Ознакомившись с текстом, Грязнов задумчиво произнес:
– Не уведет ли нас этот Остап в сторону? Можешь, Саня, запросов на его счет не посылать. Я вспомнил. Это его при помощи телика Яковлев поймал. Ловкий мошенник. Подсел еще до того, как вся эта каша заварилась. Так что я очень сомневаюсь в его искреннем внимании к неизвестной тете и Колобову, – покачал головой Грязнов.
– Вполне возможно, но коль уж зацепка получена, можно при случае выяснить, кто помогал работать нашему великому комбинатору. И что это за тетя.
– Ну разве что на досуге, – кивнул муровец. – Тут мне одни знакомые передали номер автомашины и ее описание. Хотелось бы узнать, кто ее хозяин. – Грязнов протянул листок.
– Что за машина?
– Эта машина почти в тот же час, когда была стрелка, ехала со стороны бетонного завода.
– Понятно. А через автоинспекцию еще не пробовал уточнить? Там ведь всех регистрируют, – поинтересовался Турецкий.
– Еще не услышав совета из твоих разверстых уст, я уже все проверил – не зарегистрирована такая тачка.
– Почему? Номера же московские.
– Вот поэтому я и адресую вопрос тебе, Саня. Мало ли что – вдруг она по интересному ведомству проходит, – сощурился муровец.
– Думаешь?
– Да. Что-то мне последнее время так кажется.
– А смысл? – вздохнул Турецкий.
– Кто-то из наших залез в карман или в банк данных слишком глубоко, – продолжал Грязнов.
– Ладно, сейчас узнаем, – согласился следователь. Он включил компьютер. – О, заморгал, сатана! – улыбнулся Турецкий, взглянув на монитор.
– Ну что там? – с нетерпением спросил Грязнов.
– Все о'кей! Тачка эта проходит по военному ведомству, дорогой. Японский джип.
– Японский?! – изумился Грязнов.
– А что тебя так удивляет? Может быть, гуманитарная помощь НАТО. Ага! Вот и воинская часть указана. Сейчас перезапросим, какой конкретно полководец на ней катается, – потер ладони следователь.
– Я вижу, Саня, у тебя там бутылка коньяка стоит, – кивнул Грязнов на дверцу холодильника-бара. – Думаю, не подаришь ли ты мне ее, а я бы тебя угостил, – хитро улыбнулся Грязнов.
– Во-первых, как ты через дверцу можешь ее видеть, а во-вторых, почему вдруг я тебе должен дарить последнюю бутылку? – нарочито серьезно проворчал Турецкий.
– А ты себе еще купишь, – бросил муровец.
– Да, если буду так умело раскрывать с твоей помощью убийства, как эти, выгонят меня из прокуратуры без выходного пособия.
– Ничего. К моему племяшу, Денису, в "Глорию" пойдешь или в газетку. Сиди себе пописывай... – хмыкнул Грязнов, чувствуя, что расслабиться не удастся.
– Ну-ну, ласковый ты мой! Полковник Грязнов тоже что-то чудес раскрываемости не демонстрирует! – отмахнулся Турецкий. – А ведь это в первую очередь твоя обязанность, Слава, а не моя. Читай лучше, видишь, ответ пришел.
На голубой экран одна за другой выбегали строки краткого сообщения:
"Запрашиваемый автомобиль в январе 1996 года был отправлен в Чечню в составе подразделений автомобильной техники. В результате военных действий пришел в негодность и списан по акту".
– Все понял, мой друг Слава? – кивнул следователь на экран.