8
Туристическая компания "Мегаполис экспресс" располагалась на первом этаже высотного здания на Якиманке. Заманского проводили в отдел, занимающийся континентальной Европой. В кабинете на пять столов клиентов не было. Но было шумно. Демонстрировались обновки. Кудрявая девчушка, водрузив ногу на стул, критически разглядывала ажурные колготки.
На скрип двери все обернулись. Девчушка поспешно одёрнула юбочку. Правда, по наблюдению Заманского, юбчонка от этого длинней не стала.
- Девочки! Помогите, красавицы, - когда нужно, Заманский умел растечься обаянием. - Мне нужно увидеть гида, что в прошлом месяце возила группу по маршруту Рим - Венеция. Едва договорив, он разглядел ту, которую встретил на Смоленском кладбище. Среди молоденьких сослуживиц, скорее раздетых, чем одетых, она выделялась ладным на ней клетчатым костюмом.
Женщина тоже узнала его. - Пойдемте в комнату переговоров, - поспешно, под любопытствующими взглядами, она вывела Заманского в коридор, провела в остеклённое помещеньице с круглым столом, заваленным рекламными проспектами.
- Вы, видимо, друг, что из Израиля? Мне Зиновий вас именно таким описал.
- Что ж тогда на кладбище не признали? - Не хотелось ни с кем общаться! Заговори Вы со мной, верите, убежала бы. Заманский поверил: и сейчас она говорила каким-то затёртым, лишенным интонаций голосом, как говорят безмерно утомлённые люди. Просто отсюда бежать некуда. - Судя по встрече на кладбище, мы оба опоздали на похороны, - посетовал Заманский.
- Почти так. Десятого пыталась дозвониться Зиновию. Потом набрала сына, Лёву. От него и узнала. Может, и успела бы. Но Лёва просил не приезжать. Настоятельно просил. Заманский не скрыл удивления.
Она присмотрелась к собеседнику.
- Зиновий вам вообще что-нибудь обо мне рассказывал? - произнесла она с внезапной догадкой. Увидела, что нет. Хмыкнула озадаченно.
- Тогда представляюсь. Зовут м еня Елена . - Елена Прекрасная. Овладевшая сердцем… - Елена, приносящая несчастье! - раздраженно оборвала она витиеватый комплимент. Извиняясь за резкий тон, примирительно приподняла руку. Сдвинула к центру стола кипу буклетов, освободив место для пепельницы. - А я ведь ещё на кладбище поняла, что вы меня найдёте. Зиновий говорил, вы - в прошлом следователь.
- Да, - подтвердил Заманский. - Но почему я должен был обязательно вас разыскивать? - Да потому что, если б не я, Зиновий был бы жив! Похоже, физиономия Заманского вытянулась. Елена горько усмехнулась. - Поразительно, - произнесла она. - И то, что случилось. И то, что всё это уместилось в какие-то три недели. Она закурила, прикрыла припухлые веки.
В тот раз Елена повезла очередную группу по Италии. В сущности это была последняя поездка. Всё больше времени отнимал фонд борьбы с детской онкологией, с которым после смерти ребёнка активно сотрудничала.
Программа стандартная: Рим - Флоренция - Венеция. Забитый до отказа туристический автобус. На одном из задних кресел оказались Плескачи: отец с сыном. Поначалу больше внимания привлекал сын: длинный, несуразный, мягко улыбчивый, - такой ребёнок-переросток. Старший же, напротив, производил впечатление тягостное. Сидел, ссутулившись. Погружённый в себя. Будто между ним и действительностью установилась плёнка, через которую с трудом пробивались голоса.
Во время вводной экскурсии вдруг раздраженно пошутил. Потом ещё раз перебил гида. Так что сыну пришлось успокаивать. Елена ещё подумала, что с этим ершистым дедком натерпится. Узнав, что он владелец антикварного магазина, даже окрестила про себя менялой.
- Знала бы я, насколько и как именно натерплюсь от этого менялы, - хмыкнула она.
Разместились в Риме, в дорожном отеле. Поздно вечером Елена спустилась в ресторанчик. Рассчитывала, что измотанные туристы к этому времени завалятся спать и можно будет перекусить в одиночестве. Она почти угадала, - один всё-таки не спал. У барной стойки сидел старший Плескач и угрюмо крутил на просвет бокал с плещущимся на дне коньяком. Хотела уйти, но передумала. Если назревает конфликт, лучше попытаться погасить его в зародыше. К тому же Плескач был трезв. Потому решилась подсесть.
Он махнул бармену принести ещё коньяку.
- Только плачу сама, - предупредила Елена.
- Эва, как напугал, - Плескач мягко улыбнулся, сделавшись похожим на своего сына. - Не надо мне было ехать. Лёвушка настоял. Да и друзья достали. Поезжай, мол. Заграница лечит. Поразительно: все всё за других знают. Послушался - поехал. Теперь вам ни за что ни про что досталось. Вы не обижайтесь на меня за сегодняшнее. Небось, всяких чудиков повидали. Так уж перетерпите. Хотя гид вы на самом деле замечательный.
- Вы хоть что-то слышали? - не поверила Елена.
Он кивнул:
- Да. В конце стал слушать. И даже увлёкся. Вы, правда, умница. А насчет меня, - обещаю впредь не допекать. В крайнем случае, если уж вовсе станет невмоготу, сяду на самолёт да улечу в свою берлогу. Лады?
В сущности разговор можно было закончить, - Елена поняла, что с этой стороны неприятностей больше не будет. Но - он поднял глаза. Такие больнющие! И она не удержалась - спросила:
- Что у вас случилось?
Елена прервала рассказ, загасила сигарету, тут же закурила следующую. В упор глянула на Заманского:
- У вас бывали чирии?
- Что? - оторопел тот.
- Чирии. Перезревшие. Набухшие. С головкой. Зудят непрестанно. Вдруг нажал - и брызнул гной.
- У Зиновия так и было? - догадался Заманский.
- Именно такая ассоциация мне и пришла в голову, когда он начал говорить. Не говорить - выплёскиваться. Будто трубу под давлением прорвало.
Говорил о покойной жене. Какие-то мелочи, которые только для двоих, да и попробуй ещё вспомнить. А тут всё подпирало и требовало выхода. И о своей вине перед покойной. Вообще-то обычный разговор мужиков, что на старой беде пытаются закадрить новую пассию. Но здесь всё было с такой натуральной экспрессией, болью. Потом так и оказалось, - год в себе копил. К тому же мне всё это оказалось близко. Я ведь за пять лет до того малыша потеряла. Вот под минуту - утешить, что ли, захотелось или в свою очередь выплеснуться? - рассказала. Даже не заметила, что говорю уже я, а он как-то затих и неотрывно смотрит.
Спохватилась:
- Что-то не так?
- Какая вы, оказывается, - выдохнул он. Разошлись в два ночи.
На следующее утро, когда Елена зашла в автобус, семейство Плескачей сидело на ближайшем к гиду сидении (потом узнала, что семейной паре, с которой поменялся местами, Плескач-старший компенсировал стоимость поездки). И Зиновий так открыто, заговорщически улыбается, что все туристы вокруг нехорошо переглянулись. Дальше - хуже. На глазах у всех принялся ухаживать за гидом как ухаживают за своей девушкой.
Если при выходе из автобуса моросил дождь, бросался открыть над гидом зонтик. Во время обедов норовил подхватить поднос, сесть поближе. На экскурсиях не отходил ни на шаг. Поразительно, но пятидесятилетний мужчина повёл себя как старшеклассник в состоянии первой влюблённости. По ночам писал восторженные стихи, а утром спешил подсунуть их под дверь номера возлюбленной.
Он был настолько распахнут в своей влюблённости, что остаться незамеченным такое не могло. В группе его прозвали крези антиквар. Но больше всего преображение Плескача потрясло его сына. Воспитанный в почтении к родителям, он не решался бросить отцу публичный упрёк. Но от этого страдал ещё сильнее. Во время поездки сидел, отвернувшись к окну, всем своим видом выказывая неодобрение происшедшей в отце перемене. Изредка, когда оживление отца зашкаливало, бросал недобрые взгляды на Елену, кажется, совершенно уверенный, что меж гидом и его отцом установилась интимная близость. Хотя вся близость стихами и ограничивалась.
Во Флоренции у Елены заболело горло. Зиновий вызвался подменить её на экскурсии. И рассказывал так увлечённо, с таким знанием деталей, что не только туристы, - сама Елена боялась пропустить малейшее слово. Какой там антиквар-меняла? Искусствовед высочайшего уровня!
Так что, поначалу измотанная назойливым ухаживанием, к концу поездки Елена сама ощутила признаки влюблённости. Должно быть, поэтому в аэропорту на просьбу Зиновия о встрече отделалась обещанием как-нибудь увидеться.
Срок "как-нибудь" для влюбленного Плескача оказался вполне конкретным. Уже на следующее утро он появился в офисе компании, попросил её спуститься вниз. У подъезда стоял новенький кроссовер. "Твоя!" - объявил с торжеством. Принялся совать ключи, документы. Увидев прикушенную губу её, начал уверять, что от чистого сердца, безвозмездно. Что ничего за это не требует. Просто его подарок чудесному гиду.
- Какое же разочарование меня охватило! - Елена покачала головой . - За эти итальянские дни и впрямь уверилась, что в меня влюбился необыкновенный человек. А получилось, что сам он купчишка-меняла, и я для него та же проститутка. Только цена дороже. В общем выплеснулась от души. Сказала, что у нас в фонде десяток больных лейкемией детей в очереди на операцию. Их мамы молятся на какого-нибудь доброго дядю, что расщедрится и спасёт их дитятко. А в это время безумные антиквары, которым некуда девать деньги, мечут их в дорогие машины, чтоб бабу в койку затащить… И тут глаза у него радостно расширились, будто внезапно решилась недающаяся задачка. "Сколько нужно?! - закричал он. - Миллиона долларов для начала хватит?"
- Верите, у меня испарина по лбу пошла. Ведь не шутит. "Пару недель можно подождать?" - "Господи! Годами ждём". - "Тогда я побежал, чтоб не терять времени! Машину-то заберите. Хотя бы для вашего фонда". Я отказалась. Уехал, огорчённый. Признаться, не знала, что думать. Больно крутые перепады. Через два дня позвонил, встретились в ресторане. Сказал, что запустил процесс. И в течение двух недель деньги будут непременно. И всё в деталях, заинтересованно. "Но я вам лично ничем не обязана", - подстраховалась я на всякий случай. Ответил он, по-моему, пронзительно. - Поймите, со смертью жены я перестал понимать, для чего жить. И тут встреча с Вами. Должно быть, душа за этот года истосковалась, и - всё совпало, так что влюбился я в Вас и впрямь неистово. И, если смогу, добьюсь. Но деньги на больных детей - это совсем другое. Это как начать жить заново. Потому что всему, что делаешь, - иная цена.
За эти дни мы встречались ещё трижды. Он очень красиво ухаживал. Стихи, само собой. Много своих. Слабенькие, на мой, да на любой, вкус. Но по содержанию такие необычные образы, мысли удивительные. Что-то вроде философских эссе. А главное, я поняла, что никакой это не псих. Просто ранимый, беззащитный человек, которого несчастье сбросило с наезженной колеи и лишило прежних стимулов. А после нашей встречи вновь возникла тяга к жизни. И всё то, что обычно прячется внутри, устремилось наружу. Уверял, что я обязательно полюблю его, что его страсти нельзя не ответить, и будем счастливы. Я и сама стала подумывать, что, быть может, и впрямь появился мужчина, с которым смогу что-то выстроить. Знаете хорошо известное: женщина любит ушами. Так и есть. На третий день - а я знала, что, проводив меня, мчится по ночной трассе в свою Тулу, чтоб следующим вечером вернуться, - оставила его у себя. И двое суток были наши! Мне показалось, что во мне зарождается то, о чем уж не мечтала: новая судьба.
Она уныло выдохнула.
- А затем этот треклятый телефонный звонок! Он заговорил виновато, сбивчиво, что с деньгами затягивают, но он всё порешает. Должно быть, вот это новоязовое "порешаю" и вывело меня из себя. Решила, что все обещания были враньём, чтоб затащить очередную дуру в койку. Что и удалось. Да ещё, доверившись, я запустила на одну из пациенток больничный процесс, и девочку уже в Москву привезли. В общем в сердцах брякнула что-то о пустобрёхах, бросила трубку. На следующий день опомнилась, позвонила. Но - телефон не отвечал. А потом вместо отца ответил Лёвушка. От него и узнала, что Зиновий отравился.
В горле у неё клокотнуло. Заманский потянулся к минералке на подоконнике, но Елена жестом остановила.
- Как же я не подумала, насколько в нём все шлюзы открыты! Что он без кожи живет. Только-только нарастать начала.
- Значит, полагаете, из-за вас? - уточнил Заманский.
Горькая усмешка Елены была ему ответом.
- Может, и ситуация с сыном усугубила, - предположила она. - Зиновий как-то пригласил в ресторан. Я пришла, а он с Лёвой. Он-то хотел нас сблизить. А получилось, - хуже некуда. Тот тоже не ожидал, - лицо перекосило.
- Как думаете, Лев знал о деньгах, что обещал вам отец?
- Наверняка, - она повела округлым плечом. - Зиновий всегда с гордостью упоминал его как своего компаньона и наследника, из которого вырастит настоящего антиквара. Полагаю, у них не было денежных тайн. К тому же за столом он напрямую заговорил, что собирает деньги для фонда.
- И как отреагировал сын?
- Смолчал. Но так, что лучше б высказался. Прошёлся по мне взглядом, будто наждаком. Не думала, что домашний ребёнок, каким он мне казался, так умеет. Да и в фонд он, как я поняла, ни в какой не поверил. Если б не для детишек, сама б отказалась.
- После смерти Зиновия не пытались сыну об этих деньгах напомнить?
- С чего бы? - Елена удивилась. - Во-первых, это была воля Зиновия, а не сына. Если б посчитал нужным, завещал бы исполнить. Зиновий согласно кивнул, - и сам об этом подумал.
Елена поднялась, подняв тем и собеседника. Собралась выйти, но не смогла, слишком клокотало внутри.
- Как же так бывает! - простонала она. - Пять лет не живешь - пребываешь в безысходности. Вдруг - вспышка, озарение, пров и дение новой жизни. И тут же опять исчезает. А ты остаёшься в своей унылости. Потому что к тебе с распахнутым сердцем и содранной кожей… А ты, почитающая себя за утончённую натуру, на поверку оказалась дура из дур.
В горле её заклокотало. С усилием перевела дыхание. Приостановилась в дверях. - Может, помните у Гёте знаменитое? Что было сначала - "слово" или "дело"? Так вот слово и есть дело. Страшное по своим последствиям…Теперь с этим жить! Знаете, как Зиновий о себе острил? Дожитие мое! Вот и я отныне в дожитии.
Спохватившись, вытащила из сумочки визитку, положила на край стола. Коротко кивнув, вышла.
9
К коттеджу Плескачей Заманский подъехал к двум ночи.
Дом был тёмен. Лишь в холле верхнего, гостевого этажа угадывался приглушённый свет.
Зиновий был хорошим хозяином, - даже половицы под ногами не заскрипели. Потому на гостевой этаж Заманский поднялся незамеченным и неуслышанным. Ася и Лёвушка, забравшись с ногами в одно кресло и тесно прижавшись друг к другу, склонились над планшетником. На журнальном столике стояла початая бутылка "Кинзмараули". При виде внезапно возникшего отца Аська отпрянула в сторону, Лёвушка змеиным движением вспрыгнул на подлокотник. Щёки обоих алели. Аська первая взяла себя в руки.
- Ну, ты даёшь, зелёный, - скрывая смущение, она постучала по часикам. - В твоем возрасте по ночам отсыпаться надо, а не по трассе гонять. - Иногда и проехаться небесполезно, - хмурый Заманский открыл бар, плеснул себе с полстакана в и ски, махнул залпом. Ася и Лёвушка озадаченно переглянулись. - Ты не ложилась, волнуясь за меня? Теперь можешь ложиться, - предложил он дочери. - Как скажете, - обиженная Аська вспорхнула из кресла. - Ужин, кстати, в гостиной. Два раза грела. Спрашивается, чего ради?
Начал подниматься Лёвушка. - А ты задержись, - остановил его Заманский. - Разговор предстоит…Только с ним! - поторопил он дочь. - Какие мы умеем прокурорские интонации подпускать, - Аська , презрительно пофыркивая, удалилась. Лёвушка проводил взглядом покачивающиеся бёдра, сглотнул.
- Дядя Вить! Вы не подумайте насчёт Аси чего плохого…
- Почему сам не рассказал?! - резко перебил Заманский.
Лёвушка, всё понявший, съёжился. - Значит, всё-таки виделись с этой ?
Лицо его, обычно по-детски доверчивое, приобрело неприятное, озлобленное выражение. - Не знаю, что она вам наговорила. Но она стерва. Присосалась к папе из-за денег. - Почему знаешь, что из-за денег? - А из-за чего ещё?! Холёная, вся из себя фифа. И - к старику! Просто так, что ли? - Кем-кем, но стариком твой отец не был! - возразил Заманский. - Так это каким вы его помните! А за последний год, - волосы пучками, щёки синюшные, обвисли, голос охрипший! И вдруг - здрасте, любовь! Ночью проснёшься. А он не спит. Что-то бормочет возбуждённо. Утром стихи мне читает. "Как думаешь, - ей понравится?" А мне? На мамины фото смотреть перестал. Будто и не было. Я папу сколько умолял. А он как зомбированный… Из-за неё наверняка и с собой покончил. Седьмого, накануне, из Москвы вернулся, белый весь.
- Почему не рассказал?! - упрямо повторил Заманский.
- Потому и не рассказал! - выкрикнул на нерве Лёвушка. Вспомнив об Аське, зажал рукой рот. Зашептал. - Не хотел, чтоб папино имя с грязью мешали. Так - умер и умер. Все знают, что тосковал по маме. Все сочувствуют. Вроде Тристана и Изольды. А если как на самом деле? Это ж позору на весь город. Втрескался в первую же подвернувшуюся сучку. Его и так в тургруппе знаете как называли? Крези антиквар. Это папу-то! Мудрейшего из мудрых. Думаете, не больно? Но там хоть замляков не было. А если здесь дознаются, как машины к ногам кидал, лишь бы дала. От такого позора - самому в петлю впору.
- Мне надо было рассказать! - отчеканил Заманский. - Что за деньги отец собирался передать в детский онкологический фонд?
Лёвушка смешался.
- Ты знаешь про это? - поднажал Заманский.
- С него могло статься.
- Но ты знаешь?!
- Папа говорил, - неохотно подтвердил он.
- Ты же уверял, что все вещи на месте.
- Так и есть!
Заманский поцокал насмешливо.
- Да я правду говорю! - взмолился Лёвушка. - Папа упомянул только, что у него должны появиться деньги. А я не уточнял. Если начистоту, мы после Италии не очень общались. Всё больше стихи писал, - не удержался он. - До этого попросил у него пятьдесят тысяч долларов на дефицитный прибор. Я ж диссер не забрасывал. Не насовсем. В долг хотя бы! Нету, - отвечает. - Всё в деле. И так сухо. Вроде, моё дело - не дело. А для этой аж лимон нашёл! Мне потому и больно. Я, когда в Белёв уезжал, он накричал. Так кричал! - Лёвушка зажмурился.
- Хотя бы после смерти не пытался уточнить, о каких деньгах речь? Ведь где бы ни были, - это часть твоего наследства. Лёвушка энергично замотал головой. Слишком энергично, на взгляд Заманского. - Лёва! - решился он. - Ты ведь первым тогда в салон зашел, когда никого ещё не было. Точно, что отец не оставил никакой записки? - подождал ответа, но не дождался. - Ладно, ступай спать. Скоро рассвет. А наутро у меня, похоже, много работы. Повернулся выйти.
- Дядя Витя, - остановил его голос Лёвушки. - Прошу вас. Не надо никому насчет папы и этой. Пусть всё как есть.
- Спокойной ночи, - скупо пожелал Заманский.