15
Невозможно описать, в каком отвратительном состоянии духа и тела я проснулся следующим утром. Не выспался, разбитый, словно всю ночь возил дрова для чертей преисподней. Под стать настроению была и пасмурная серость за окнами. Светловолосый затылок спящей рядом женщины совсем не вносил в это настроение бодрящие краски. Циничный здравый смысл выставлял мне счёт за вчерашние сутки, и в строке напротив имени Вики чётко обозначился жирный вопрос – какого дьявола? Ответ на него представлялся столь запутанным и неоднозначным, что я не стал доводить себя до головной боли и предпочёл думать о другом. Мне вспомнился Иван. Неприятная мысль, что он закоченел в том положении, в каком я его оставил, заставила меня выбраться из-под одеяла.
Надев спортивный костюм, я вышел на лестничную площадку, захлопнул дверь и повесил голубой шнурок с привязанным ключом себе на шею, убрал его под майку. Что-то подсказывало, пока Вика спит в моей квартире, никакой Серый Волк не будет на меня охотиться. Поэтому во время пробежки до парка, по парку и обратно я не оглядывался по сторонам, не шарахался от собственной тени.
Когда вернулся и принял душ, в голове уже сложился определённый план, что предстоит сделать в первую очередь. Была ясной и последовательность поступков, хорошо продуманная в размеренном ритме бега.
Позвякивание телефона на холодильнике застало меня на кухне, отвлекло от помешивания закипающей воды с овсянкой, молоком и изюмом. Овсяная каша как раз запенилась, захлюпала, я убавил газ и снял трубку. Сразу раздалось:
– Алло?!
Ольга явно волновалась.
– Да, моя радость, слушаю тебя.
Я постарался голосом успокоить девушку. И мне это удалось.
– Вика у вас?
– Тебе её разбудить?
Она ответила без запинки.
– Нет, не надо. – И быстро сообщила: – Это я её послала.
– Вот как? – я не смог скрыть искреннего удивления.
– Я бы и сама приехала, но мне нельзя.
– Ага. – Это прозвучало глупо, я не был готов к таким простым ответам на многочасовые головоломки, подозрения и сомнения. Мне показалось, трубку параллельного аппарата в гостиной подняли. – Жаль. Но я тебе очень благодарен.
– А-а… – запнулась Ольга. – А где она спит?
– Твоя сестра выгнала меня на диван в гостиную, – заверил я так серьёзно, что готов был и сам в это поверить. – А сама закрылась в спальне.
– Правильно сделала! – заметно повеселела Ольга.
– Алло! – вмешалась Вика. – Пожалуйста, положи трубку, – попросила она меня в другом помещении. – Мне надо с ней поговорить.
– Спасибо, что позвонила, и… – Я наконец нашёл слова, которые выразили мои чувства. – Страшно рад тебя слышать.
– Я тоже, – сказала Ольга.
Каша в кастрюльке важно пыхтела, показывала, что сварилась. Размышляя о причинах необычного поступка девушки, я убрал кастрюльку с огня, на её место поставил чайник. Связка ключей осталась в гостиной на журнальном столике, я сходил за ними и, когда заглянул в свою бывшую детскую, она показалась мне такой же, какой была ночью. При дневном свете в пыли на полу чётко выделялись следы ног, моих и Вики, а на выключателе – отпечатки моих пальцев. Это были единственные свидетельства, что детскую впервые потревожили за долгие месяцы забвения. Зато в другой запертой комнате я заметил некоторые изменения, к которым не были причастны ни я, ни незваная гостья. В тонком слое пушистой пыли на подоконнике тревожным знаком появился свежий отпечаток мужской обуви. Отпечаток не бросался в глаза при беглом осмотре, и в иных обстоятельствах я бы не обратил на него внимания. Приблизившись к подоконнику, я обнаружил, – во внутреннем и наружном оконном стекле были вырезаны кружки, достаточные, чтобы просунуть кисть руки и открывать форточки, а за ними и рамы. Круглые стёкла были возвращены на место и приклеены к основному стеклу прозрачным скотчем.
Вид из этой комнаты был почти таким же, как из смежной с ней спальни. Внизу лужайка с тропами, слева и метрах в шестидесяти напротив жилые строения из серого кирпича. Справа, за высаженными в ряд старыми тополями и пешеходной дорожкой протянулась улица с односторонним движением. А по ту сторону улицы виднелись огороженная платная стоянка автомобилей и приземистое здание какого-то учебного заведения. Отличием от вида из спальни была высокая берёза, кора которой потрескалась и давно позабыла про белый цвет. До ближайших веток берёзы, до редких жёлтых листьев на них можно было дотянуться рукой. Ночью не составляло труда подставить к стене дома лёгкую складную лестницу и скрытым берёзой забраться ко мне запросто, без приглашения. Чем и позабавился некто, знакомый Вики.
Мне стал понятен её странный интерес к осмотру всей квартиры. Она хотела отпугнуть шутника. Опасного малого. На подоконнике отпечатались подошвы кроссовок небольшого размера, напоминающие следы на песке в дачном посёлке. Чёрт бы побрал, этих женщин, вечно они путают карты в мужских играх. Мне повезло, что на этот раз Ольга и Вика спутали карты обладателя кроссовок.
Я обернулся на шлёпанье тапочек. Вика остановилась за порогом в полумраке коридора. На ней был мой синий халат. Она была не ниже меня, и ей не понадобилось закатывать рукава. Я вышел к ней, не позволяя увидеть след на подоконнике.
– Тебе идёт, – я указал на халат и запер дверь.
– Скольким женщинам ты это говорил? – её голос был бесстрастным, рассудочным.
– Тебе первой, – заверил я.
– Очень милое враньё. – Она остановила меня за руку, посмотрела в глаза, будто хотела узнать, где я прячу сокровища инков. – Что ты там делал?
– Искал уединения, – у меня не получилось перевести всё в шутку. – Послушай. В следующее твоё появление я буду спать в этой комнате, на коврах, а не на диване и не с тобой.
– Очень смешно.
– А что ты хочешь услышать? Тебя, оказывается, прислала сестра. А я всю ночь, как идиот, верю, в этом мире не перевелись чудеса.
– Какие, например?
– Какие-какие, – я высвободил руку и направился в кухню, – просто чудеса.
Заварив чай, я разложил кашу в две тарелки, за неимением сливочного масла, добавил маргарин, из холодильника достал два сваренных вкрутую яйца. Она между тем уселась напротив, сунула в рот сигарету. Но я не спешил показывать хорошее воспитание.
– Дай прикурить, – попросила она.
Я молча бросил на стол спичечный коробок. Помедлив, она сама вынула, зажгла спичку и подпалила конец сигареты. Затянулась и выпустила струю в мою сторону.
– Так ты больше веришь в чудеса?
– Чудес не бывает, – буркнул я, опускаясь на свой стул, и протянул ей ложку. – Ешь, что бог послал.
Она хотела опять затянуться, однако я ловко выхватил сигарету и бросил в раковину. По тому, как сверкнули глаза, её это поразило.
– Ты… ты тиран!
– И тайный последователь секты "Домостроя". Ешь!
Она не знала, на что решиться, потом всё же взяла ложку.
– И почему я тебя слушаюсь?
– Влюбилась, как кошка.
– В кого?
– В меня.
– Вот ещё! – она хмыкнула. – Может быть.
– Кто он? – вдруг негромко спросил я.
Она посерьёзнела.
– Кто?
– Не делай из меня идиота.
Вика отложила ложку. Вынула из пачки новую сигарету. Она ждала, и мне ничего не оставалось, как прекратить жевать, на этот раз самому зажечь чёртову спичку. Я вернулся к еде, но ел медленно, проклиная себя, что вылез с этим вопросом. Будто у меня мало проблем и уверенность в завтрашнем дне.
– Ревнуешь? – наконец произнесла она.
– – Ещё как! Хочу набить ему морду, вызвать на дуэль, вцепиться крепкими зубами в ахиллесову пяту. Что ещё можно придумать? А-а, швырнуть его крокодилам…
– Он погиб.
Я осёкся, потом проворчал:
– Если ты полагаешь, я зальюсь слезами…
– Я не о нём сейчас думаю.
– Понятно, траур закончен. О мужьях.
– Дурак. Какой же ты…
Она смолкла.
– Какой?
– Глупый.
– Конечно. У меня ведь нет опыта двух замужеств и погибшего сердечного друга.
– А ты и вправду влюбился, – заключила она.
Я не нашёлся, что ответить.
– Я тебя прошу, – голос её стал ровным. – О замужествах больше мне не говори. Ты ничего не понимаешь.
– Где уж мне понять тонкую душу красавицы, склонной к измене, – насупился я, вяло собирая ложкой кашу, которая оставалась в тарелке.
– Да. Ничего не понимаешь. А давно бы мог догадаться обо всём. Налей мне кипятку и дай кофе.
Я неспешно исполнил и то, и другое. Она продолжала играть в капризную девочку.
– Я хочу конфету. У тебя есть конфеты?
– Ты будешь есть? Мне надо уходить.
– А я при чём? – она пожала плечами. – Мне торопиться некуда. Надо привести себя в порядок, помыться.
Я поднялся, достал из настенной полки бумажный пакет с карамельками, положил перед ней на стол. Сам же отправился одеваться.
Когда я уже выходил в прихожую, она появилась со спины, обхватила за шею и поцеловала в щёку.
– Мне правда идёт твой халат?
– Очень.
– И ты опять хотел бы меня в нём увидеть?
– И без него тоже.
Она покраснела, глаза у неё заблестели. Я не стал ждать, что будет дальше, вылетел на лестничную площадку и скатился по лестнице, словно за мной гналось стадо голодных динозавров. Уже в машине сообразил, что благодаря бегству выиграл дважды. Во-первых, даже временное бездействие могло обернуться для меня непредсказуемыми последствиями. А во-вторых, женщины не любят, когда последнее слово остаётся не за ними. Их это заводит, заставляет размышлять, как добиться, чтобы такое не повторилось. Не надо торопить события. Как там поговорка у лягушатников? Всё удаётся тому, кто умеет ждать. Я ещё мало значил для Вики, чтобы доверяться одним словам и порывам. Пока не затронуты инстинкты, она сегодня вспыхнет "Да". А завтра станет раскаиваться и холодно отвергнет "Нет". А на это я уже был не согласен. Слишком хорошо запомнился ночной, обращённый не ко мне порыв страсти. Опасная женщина, на ней можно сломать шею. Но этим она меня и привлекала.
16
Мне надо было попасть в квартиру Ивана. Но он недавно приобрёл новую, и я не знал где. Я выехал на тихую улицу и остановил "шевроле" напротив отделения почты, которое находилось в пристройке к облицованному белой плиткой многоквартирному строению. На углу пристройки я увидел два таксофона, – оба свободные.
По ряду причин я предпочёл звонить именно из таксофона. Я набрал первый номер из указанных в визитке Ивана.
– Слушаю, – спросил на другом конце приятный голос молодой секретарши.
Судя по этому голосу, в офисе ещё не знали о трагическом событии в дачном посёлке.
– Я деловой партнёр вашего босса, – строго объяснил я причину звонка. – Мне надо передать ему важный договор.
– Его нет.
– Вот как? Тогда, девушка, дайте его домашний адрес. Я сейчас улетаю в Новосибирск. А
он просил, если с ним не пересекусь, бросить договор в почтовый ящик.
Секретарша была молодец, на мою выдумку не купилась.
– Без его разрешения дать не могу, – сказала она так, что стало ясно, она, действительно, не даст. – Перезвоните позже.
Я прикинул, навредит мне открыться, кто я, или нет. И назвался.
– Подождите, – живо ответила девушка. – Вот, нашла. Для вас конверт и в нём… ключ.
– Спасибо, скоро подъеду.
– Вы знаете, куда?
– Да, я был однажды.
Возвращаясь к машине, я проявлял повышенную осмотрительность и снова обратил внимание на неприметную тёмно-серую "самару". Движение на улице было редким, и я заметил, как она следовала за мной ещё от перекрёстка. Она прижималась к бордюру у дорожки, в полусотне шагов от моего "шевроле". В ней сидели двое мужчин.
Меня не удивило, что они снова поехали за мной и стали сворачивать туда же, куда намеренно сворачивал я. Один раз мне удалось оторваться в автомобильном потоке у Садового кольца, но потом "самара" обогнала автобус и опять пристроилась сзади. Я наблюдал за нею только через зеркальце заднего обзора. Не показывал, что обнаружил хвост, и не проявлял беспокойства. Мне казалось, пока не было нужды дёргаться, смываться из-под трогательной опёки преследователей, о которых мог только догадываться. Вместе с хвостом я приехал к небольшому зданию, где располагался нужный мне офис.
За прошедшие сутки в офисе ничего не изменилось. Разве что вместо Ивана была секретарша, милая и на первый взгляд простодушная, но при внимательном рассмотрении далеко не глупая. Она сидела во вращающемся кресле и читала книжку; подойдя ближе, я различил на страницах таблицы с экономическими выкладками. Девушка отложила книжку, доброжелательно попросила у меня паспорт. И не показывая письмо, смотрела, как я обыскиваю карманы, вынимаю единственный документ, которому она могла бы поверить. С прилежанием школьницы она пролистала страницы, задержалась на фотографии, сверила её с терпеливо дожидающимся результата проверки оригиналом. Испытание я выдержал: она сначала вернула паспорт, затем достала из выдвижного ящика пузатый не заклеенный конверт. На конверте были напечатаны мои фамилия, имя и отчество. А внутри скромненько пригрелись брелок с плоским ключом от английского замка и записка с точно так же напечатанными названием улицы, номером дома, квартиры и кодом из трёх цифр.
– Если повезёт, завезу цветы, – предупредил я девушку, которая присматривалась ко мне и письму со сдержанным любопытством.
Пальцем с блестящим фиолетовым маникюром она поправила волосы и возразила:
– Не надо. Иван Алексеевич не переносит запахов. А вы не знали? У него аллергия.
– Неужели?
Я вопросительно вскинул левую бровь, и она кивнула, подтверждая, да, именно так.
– Редко проявляется. При мне была в мае. Но он просит не пользоваться духами и не приносить цветы с сильным запахом.
У неё были красивые зелёные глаза и приятная мордашка.
– Хорошо. Завезу коробку конфет.
– Не надо.
"Ещё как надо!" – подумал я и заторопился к выходу.
На улице "самары" не оказалось. Но я, как зайчишка, который потерял из виду гончего пса, чуял, что она притаилась неподалёку, а преследователи в ней выжидают, куда же я отправлюсь после посещения офиса. Я не стал их томить. И вскоре на шоссе убедился, что "самара" опять увязалась за мной, словно ревнивая жена, выслеживающая ветреного мужа.
Ехать пришлось недалеко. Я свернул в переулок, затем проскочил перекрёсток и у арки, ведущей во двор высокого дома, постройки середины века, затормозил. Въезд под арку представлялся мышеловкой, и я не стал дразнить судьбу, оставил машину, направился к ней пешком. Дворик был чистым и ухоженным, а нужный мне подъезд оказался крайним справа. Я набрал на панели домофона три цифры кода, который был в записке, услышал щелчок замка, провернул ручку и вошёл в узкий вестибюль.
До развода с женой Иван жил в Ясенево, в новом микрорайоне. Там я бывал, а здесь оказался впервые и решил проверить возможности для бегства, поднялся по лестнице, которая обвивала сетчатую клеть лифта. Квартира Ивана была на пятом этаже. Доступ к ней преграждала запертая дверь в переднюю, общую ещё для трёх квартир. Я нажал кнопку звонка соседей. Самого звонка не слышал, но вскоре донеслись звуки раскрываемой двери, за матовым стеклом вспыхнул свет и приблизилась фигура худощавой женщины. Открыла она мне без каких-либо вопросов. Женщина лет сорока была одета в застиранные трикотажные штаны и вишнёвого цвета шерстяную кофту. Мягкие тапочки с задниками плотно сидели на его ногах и не шлёпали.
– Я близкий друг вашего соседа, – сказал я настолько вежливо, насколько был способен. – Мне надо забрать у него важные документы.
Я показал на дверь квартиры в противоположном конце вытянутой передней, чистой, с недавно вымытым линолеумом. В ней был только спортивный велосипед, его приставили к стене слева от входа.
– Пожалуйста, проходите.
Женщина говорила тоном учительницы старших классов и впустила меня, как чьего-то бывшего ученика. Я не торопился пересечь переднюю. Не дожидаясь, что я стану делать, женщина скрылась в своей квартире, и это меня устраивало. Мне не хотелось, чтобы она видела, как я надеваю тонкие перчатки, сам открываю ключом дверь и захожу в чужую прихожую без появления в ней хозяина.
Створка стенного шкафа в прихожей была распахнута, в шкафу на плечиках висели куртки, плащи, а внизу расставлены пары обуви. Я заглянул на кухню, в ванную комнату, в туалет, в небольшую спальню и задержался в гостиной, которая выглядела, как место отдыха и работы одновременно. Японский телевизор и видеоплеер в гостиной оставались в режиме ожидания, в них горели красные диоды, а на диване напротив валялись оба пульта дистанционного управления, видеокассета и цветные журналы. На столе в углу бросались в глаза факс-модем, телефон и распахнутый компьютер-нотбук, которым как будто только что пользовались. В пепельнице из цветного чешского стекла осталась горстка пепла, но воздух был свежим из-за приоткрытой форточки.
Порядок в квартире наводился по-мужски, и заметно было стремление хозяина не иметь ничего лишнего. Лично мне такое жильё казалось вполне удобным. Возможно поэтому, я сразу заметил недавнее присутствие молодой женщины, которая чувствовала и вела себя по-свойски, однако постаралась не оставить следов своего пребывания. Так, в ванной комнате в мыльнице было душистое мыло, а таким мылом Иван вряд ли стал бы пользоваться, судя по тому, что рассказала секретарша о его аллергии. К схожему роду странностей относились и духи с французской наклейкой на склянке, которая стояла на столе возле факс-модема. Можно было предположить, духи он купил и не успел подарить, но я убедился, ими пользовались, и неоднократно. Не снимая перчаток, я отвернул колпачок и понюхал – запах ничем не напоминал тот, что я учуял в салоне "БМВ". Удивляло, что подобных следов осталось так мало. Я проверил бельевой шкаф, комод в спальне, вешалки в одежном шкафу в прихожей, но нигде не оказалось даже женских тапочек, словно подруга Ивана накануне сгребла и утащила всё, не желая оставить любовнику и зубной щётки. Тогда почему она не забрала и духи, которые бросались в глаза? Чтобы иметь повод "навести мосты"? Но тогда зачем уносить почти всё? Если эта женщина подобным образом лишь устраивала сильные драматические эффекты, Ивану не повезло.