В очередной раз порадовавшись достижениям технического прогресса, Старыгин вышел в Интернет и сделал запрос по теме "Достопримечательности Рима".
Тут же ему выдали несколько рекламных текстов, предлагавших отправиться в путешествие и ознакомиться с красотами и древностями итальянской столицы.
Дмитрий Алексеевич быстро пробежал взглядом несколько страниц и наконец нашел то, что надо.
"На Виа Салариа находятся катакомбы Святой Присциллы. Это место в древних источниках называли госпожой катакомб, поскольку там находятся захоронения многих первых христиан, в первую очередь - первых семи римских пап, в том числе святого Марцеллина и его преемника Марцелла…"
Вот оно! Вот куда ведет найденная на странице старинной книги подсказка! В Рим, в катакомбы Святой Присциллы! Неслучайно всего какой-нибудь час назад Антонио Сорди написал, что надеется вскоре увидеть его в Риме!
Старыгин перевел дыхание и остановил полет своей фантазии.
С чего он взял, что анониму, который испортил красными чернилами ценную старинную книгу, можно верить? Скорее всего, это обман, хитрая уловка. Его хотят направить по ложному следу…
Но что-то, какой-то внутренний голос продолжал повторять: Рим, Виа Салариа…
Высокий, необыкновенно худой человек опустился на ковер и легко принял позу лотоса. Он был необычайно гибок и мускулист и без труда мог принять самую трудную позу йоги. Чиркнув спичкой, он зажег тонкую ароматическую свечу на медной подставке и втянул сладковатый, пряный дым. Мужчина скосил глаза на свое запястье. Ящерица, изображенная на смуглой коже, казалось, ожила, ее маленькие глазки загорелись угрожающим красным огнем.
- Час нашего торжества близок, - прошептал мужчина, обращаясь то ли к этому странному созданию, то ли к кому-то невидимому, чье присутствие он ощущал в любой миг дня и ночи.
Особенно ночи.
Давно уже худой мужчина не мог заснуть, и ночные часы были заполнены мучительными, беспокойными мыслями. Правда, теперь он был на полпути к осуществлению главной цели своей жизни, он уже сделал много, очень много, и Повелитель должен быть им доволен.., но многое еще предстояло завершить.
Ароматный дым заполнил его легкие, и мужчина почувствовал приближение знакомого головокружения, приближение того удивительного, не поддающегося описанию состояния, которое в последнее время заменяло ему сон.
Ему показалось, что ящерица на запястье шевельнулась и шире открыла глаза. Мужчина устремил в эти глаза свой собственный взгляд, встретился с горящими глазами маленького чудовища, полностью растворился в них.
Перед его разноцветными глазами, как обычно в часы медитации, поплыли цветные облака, не те легкие, блекло-голубые, которые проплывали в окнах на заднем плане Картины, а яркие, розовые, как цветы шиповника, с густой багровой подкладкой… Розовые облака проплыли и постепенно растворились в пылающем дымно-красном свете, и на смену им пришли вращающиеся круги, кольца, спирали, прерывистые, беспорядочно пересекающиеся линии. Это было предвестием приближающегося Видения.
Мужчина расслабился, открывая Иной Силе свое сознание, все самые потаенные его уголки. Он ждал и надеялся.
И вот сквозь густые клубы ароматного дыма, как проявляющийся фотоснимок, постепенно показался темный, сырой коридор, неверное колеблющееся пламя свечи, неровная стена в потеках сырости и явственно проступающее на ней изображение. Знакомое, очень знакомое место.
Из-за поворота коридора появились двое, мужчина и женщина. То ли из-за темноты, то ли по какой-то другой причине никак не удавалось разглядеть женское лицо. Впрочем, это было не так уж важно. Важно было другое: это именно она, та самая женщина, которая поможет ему завершить самое главное дело жизни…
Значит, его план удастся, у него получится все, что задумано. Он, как паук, застывший в центре огромной паутины, дождался своего часа, и теперь останется только потянуть за нужную ниточку и завершить начатое. Они попались в расставленную им ловушку. Они сами придут туда, куда он их направил. Ему останется только ждать их там.
Но вдруг в душе медитирующего человека зазвучала какая-то тревожная нота, в ней проснулось неясное беспокойство. И причина этого неосознанного беспокойства заключалась именно в ней, в этой женщине. Она что-то делала не так, как нужно.., или что-то знала, чего не должна была знать.., или у нее было то, что могло помешать выполнению великой миссии…
Разноглазый человек втянул расширенными ноздрями сладковатый дым, сосредоточился, пытаясь понять, откуда исходит это смутное беспокойство.., это было важно, очень важно…
Но вдруг в его сознание вторгся посторонний звук, посторонний голос.
- Брат, я принес то, что ты просил…
Видение разрушилось, растаяло, исчезло, как ноздреватый снег под яркими лучами весеннего солнца. Без следа пропали темный коридор и те два человека, которые шли по нему, приближаясь к священному изображению.
Раскрыв свои разноцветные глаза, худой человек увидел перед собой того самодовольного, вальяжного мужчину, который предоставил ему кров. Как его зовут? Кажется, Николай…
Конечно, он его брат по вере, он служит Повелителю, но что-то подсказывало разноглазому, что служение это - неискреннее, что Николай ненадежен.
И то, что он так не вовремя появился, разрушив видение, помешав найти причину нарастающего беспокойства, вызывало бесконечное раздражение.
- Я помешал тебе? - спросил Николай. Прости меня, брат. Я принес тебе новые документы. И я хотел спросить - долго ли ты еще здесь пробудешь?
Голос Николая прозвучал спокойно, даже равнодушно, но разноглазый человек своими обостренными от бессонницы и нервного напряжения чувствами уловил таящийся в глубине его души страх. Он интересуется, долго ли я здесь пробуду. Он не просто интересуется.
Он беспокоится. Он боится.
Страх несовместим с искренним служением Повелителю. Страх - удел слабых, удел тех, кто ничего не видит за тусклой оболочкой обыденного, тех, кому не дана высокая сущность видений., больше того - страх опасен… Не потому ли он так боится, что готов предать?
- Спасибо, брат, - вполголоса проговорил худой мужчина и поднял на Николая свои глаза один карий, точнее - янтарно-желтый, второй густо-зеленый, как полуденное море.
- Спасибо, брат, - повторил он, мягко и легко поднимаясь на ноги. - Повелитель воздаст тебе сторицей за твое верное служение.
- Я служу Ему не за награду, - Николай смущенно потупился. - Я служу Ему по зову сердца…
"Как бы не так! - раздраженно подумал разноглазый. - Он слишком многим обязан нам…
Когда у них в стране все разваливалось, когда одни люди создавали на руинах огромные состояния, а другие разорялись и гибли, мы помогли ему. Именно нам он обязан своим сегодняшним благополучием… По зову сердца" надо же…"
Он шагнул навстречу Николаю, осторожно взял из его руки прозрачную папку с документами, положил ее на стол. Встретился с его глазами, словно притягивая, впитывая его взгляд.
И прочитал в этом взгляде готовность предать. Предать от страха, от пустоты, от бессилия.
Николай вздрогнул, попятился. С его удивительным гостем происходило что-то странное, что-то удивительное: его разноцветные глаза вдруг утратили свой цвет, стали прозрачными, как талая вода, и такими же холодными…
Николай еще немного отступил и почувствовал спиной стену.
- Почему.., за что… - пробормотал он трясущимися от страха глазами. - Ведь я служил вам.., верно служил…
- Ты служил нам, - повторил гость, - и поэтому тебе будет дарована великая милость.
Самая великая милость, которая может быть дарована смертному: легкая, безболезненная смерть.
Он протянул вперед свою легкую, сухую, как ветка высохшего дерева, руку и едва коснулся горла своего гостеприимного хозяина. Тот тихо ахнул и мешком рухнул на мягкий ковер. Глаза его подернулись бесцветной пленкой забвения и уставились в потолок, будто Николай прочел там какие-то пылающие письмена.
Его гость опустился на одно колено и сухими холодными пальцами закрыл эти глаза.
- Hoc немного тоньше, - озабоченно проговорил отставной военный, вглядываясь в экран монитора, - и с небольшой горбинкой. Да, примерно такой.., уши меньше.., плотнее прижаты к голове.., нет, не такие, снизу закруглены.., вот это больше похоже…
Он уже второй час сидел рядом с сотрудником службы безопасности за компьютером, пытаясь создать фоторобот, стараясь восстановить облик того человека, который вышел через служебный подъезд Эрмитажа в ночь его дежурства, в ночь странного преступления. Непривычное занятие очень утомило его.
- Теперь волосы. - На экране появилась одна прическа, другая, третья…
Сзади тихо подошел Евгений Иванович Легов и заинтересованно уставился на экран. Постепенно проступавшее там лицо показалось ему знакомым.
- Костя, поменяй подбородок, - попросил Легов своего подчиненного, - поставь более закругленный.., вот так.., теперь углуби носогубную складку…
- Вот, это он! - радостно воскликнул ночной дежурный. - Точно, он! Как живой получился!
- Вы уверены? - на всякий случай переспросил Евгений Иванович. Он сам не верил в такую удивительную удачу.
- Он, он самый! - уверенно подтвердил отставник. - Теперь просто одно лицо!
- Распечатай, - коротко распорядился Легов.
- Сколько экземпляров? Штук двадцать, чтобы раздать всем нашим ребятам?
- Нет, одного экземпляра достаточно. Только для меня.
Сложив вдвое листок с распечаткой фоторобота, он вышел из кабинета и поднялся на второй этаж.
* * *
- Как дела, Дмитрий Алексеевич? - самым нежным голосом проворковала Маша по телефону. - Как продвигается ваша работа?
Нынешним утром она решила, что глупо дуться на этого реставратора, помешанного на работе. Глупо язвить, он все равно ничего не заметит. В конце концов, Маше тоже нужно, чтобы он помог ей исключительно по работе.
Стала бы она интересоваться этим типом просто так! Да вот еще, очень надо! Сорок лет, а то и больше, одежда немодная и сидит мешковато, да еще всегда в рыжей шерсти от кота. Вечно витает в эмпиреях, не видит, что происходит у него под носом. Ему ближе какой-нибудь шестнадцатый век, чем нынешнее время, во всяком случае, он лучше в нем ориентируется.
В общем, полное ископаемое.
Но он обещал Маша эксклюзивное интервью. Сейчас он оказался в самом центре событий с картиной. И уж если волею судеб, их дорожки пересеклись, то Маша своего не упустит. Это интервью может стать переломным моментом во всей ее журналистской карьере.
- Дмитрий Алексеевич, дорогой, вы меня не забыли? - Она решилась добавить в голос чуть больше интимности, - Как бы я мог забыть, если мы расстались только вчера? - весело откликнулся Старыгин.
- Есть новости?
- Ну, я раскопал кое-что, так что если вы не слишком заняты…
- Я еду!
Старыгин положил трубку и поймал себя на том, что улыбается.
* * *
Маша появилась через сорок минут, чудом ей удалось миновать все пробки.
- Я принесла хороший молотый кофе! - заявила она, - И миндальные пирожные для вас!
- Почему для меня? - удивился Старыгин.
- Потому что вы - сладкоежка, как все мужчины!
- Не буду отпираться, - смиренно склонил голову Старыгин. - Только откуда вы узнали такие интимные подробности про меня?
- Мне нашептал их кот Василий! Но расскажите же, что вам удалось выяснить!
- Да, но сначала я должен закончить работу.
А вы пока сварите нам кофе!
Старыгин наклонился над картиной и не видел, какую физиономию скорчила Маша. Что за командирский тон! Как будто она горничная! Но ради эксклюзивного материала она готова не только варить этому типу кофе, но и жарить яичницу на завтрак!
Утверждение вышло несколько двусмысленным, хорошо, что она не сказала этого вслух.
- Во времена Леонардо большинство итальянских художников писали темперой, то есть красками на основе яичного желтка, - Дмитрий Алексеевич говорил, продолжая в то же время исследовать поверхность холста. - Основой для их картин служили доски, чаще всего тополевые. Правда, во многих областях Италии применяли свою местную древесину: для феррарских живописцев были характерны ореховые доски, буковую древесину использовали представители болонской школы, ель - венецианские художники, пихту - живописцы Ломбардии. Сам же Леонардо считал лучшими основами для живописи доски из кипариса, ореха и груши. Он очень много экспериментировал и с красками. В его рукописях осталось множество оригинальных рецептов красок и грунтов. В основном он писал смесью масла и темперы, но часто составлял более сложные сочетания, добиваясь особенной, воздушной прозрачности и глубины цвета.
Старыгин вздохнул и добавил:
- Правда, его эксперименты имели и негативную сторону. Большинство изобретенных им красок оказались непрочными, они разрушались под действием времени, так что уже в XVI веке Джордже Вазари, автор жизнеописаний знаменитых итальянских живописцев, ваятелей и зодчих, писал, что многие работы Леонардо пребывают в плачевном состоянии.
- А эта картина? Каково состояние красок?
- Неплохое, видно, хранили ее по всем правилам, берегли от сильного солнечного света и от сырости. В свое время я исследовал состав красок той картины, настоящей, так вот, могу сказать с большой долей уверенности, что почти все краски по составу совпадают.
- То есть вы хотите сказать, что эту картину нарисовал сам Леонардо да Винчи?
- Для того чтобы это утверждать, нужно еще многое сделать, - сухо ответил Старыгин, - но краски, безусловно, те же. Мэтр в своих записях дал точные рецепты. Вот, слушайте! - Старыгин отскочил от картины и стал рыться на столе, заваленном бумагами. Вытащил книжку и открыл на нужной странице.
- Вот, например, этот дивный голубой цвет:
"Чтобы сделать индиго. Возьми цветов синили и крахмала в равных долях и замешай вместе с мочой и уксусом, и сделай из этого порошок, и высуши его на солнце, и если это окажется слишком белым, добавь цветов синили, делая пасту той темноты цвета, которая тебе потребна".
- "Вместе с мочой?" - Маша сморщила нос, глядя на голубые одежды мадонны.
- Есть более диковинные рецепты. Вот, для желтой глазури:
"Одна унция цинковой окиси, три четверти индийского шафрана, одна четверть буры, и все вместе разотри. Потом возьмешь три четверти бобовой муки, три унции сухих крупных фиг, одну четверть воробьиных ягод и немного меду; и смешай, и сделай пасту".
- Здорово! - восхитилась Маша. - Особенно про воробьиные ягоды! Знать бы еще, что это такое…
Неожиданно дверь комнаты распахнулась.
На пороге появился невысокий, полный человечек с круглой лысой головой. Весь он был какой-то кругленький, обтекаемый и казался совершенно безобидным и добродушным.
Особенно усиливали это впечатление маленькие детские ручки и круглые щеки, покрытые жизнерадостным румянцем. Впрочем, это впечатление явно было обманчивым, скорее всего оно было тщательно продуманной маской, которую этот человек носил для того, чтобы вводить в заблуждение своих собеседников.
Маша вспомнила, что именно он руководил переноской картины в день странного происшествия. Тогда он вовсе не выглядел добродушным, напротив, он был решительным, собранным и жестким.
- Здравствуй, Дмитрий Алексеевич! - произнес вошедший, остановившись на пороге и широко улыбнувшись.
- Здравствуйте, Евгений Иванович! - Старыгин распрямился, обернулся к двери и уставился на гостя. - А что это вы без стука входите?
- А что - ты чем-то предосудительным занимаешься? - спросил тот с самым невинным видом. - Ах, да! У тебя тут гостья! - он хитро усмехнулся:
- Познакомь!
- Это Мария, - неохотно проговорил Старыгин. - А это - Евгений Иванович Легов, он занимается…
- Не надо, не надо всех этих должностей и титулов! - Легов замахал маленькими ручками. - Просто Евгений… Иванович, этого вполне достаточно! Так чем вы тут, друзья мои, занимаетесь?
- Работаем, - мрачно ответил реставратор.
- Ты-то, допустим, работаешь, - зыркнул на него Легов, - а девушка что - для вдохновения?
- Девушка.., обучается, - Дмитрий Алексеевич отвернулся и склонился над картиной, показывая всем своим видом, что он очень занят и ему недосуг общаться со всякими чиновниками, пусть даже очень важными.
Маша опустила глаза и сделала несколько незаметных шагов в сторону кофеварки. Раз этот тип какое-то начальство, вовсе незачем ему знать, что Дмитрий Алексеевич незаконно держит в мастерской кофеварку. Она незаметно выдернула вилку из сети и прикрыла кофеварку газетой.
- Это хорошо, что обучается, - кивнул Легов. Смена - это дело важное. И актуальное. Передача опыта, так сказать. Я вот только хотел тебе, Дмитрий Алексеевич, две бумажки показать, может, ты мне поможешь с ними разобраться.
- Что за бумажки? - спросил Старыгин, скосив глаза на Евгения Ивановича.
- Да вот тут нашли в зале, а разобраться не можем. - Легов полез в карман и вытащил оттуда смятый листок, на котором что-то было напечатано очень мелким шрифтом.
- Дайте сюда, - Старыгин достал свою любимую лупу и поднес ее к листку. - Черт его знает, какие-то цифры.., ничего не понимаю, зачем вы мне это показываете?
- А вот зачем! - Легов неожиданно ловким движением выхватил лупу из руки реставратора. - Это ваше?
- Ну да, - Старыгин пожал плечами с несколько беспокойным видом. Он пока ничего не понимал, но холодный блеск в глазах Легова вызвал у него в душе смутную тревогу, особенно же насторожило то, что Евгений Иванович, до сих пор фамильярно-начальственно тыкавший ему, неожиданно перешел на "вы", как будто их уже разгородил широкий стол следователя.
- Ну да, - "повторил Дмитрий Алексеевич, это моя лупа, все знают…
- Да-да, все знают… - дурашливо передразнил его Легов. - А вот это тоже ваше?
Жестом провинциального фокусника он выхватил из кармана какой-то небольшой темный предмет. Маша, которая зачарованно следила за происходящим, разглядела в руках начальника службы безопасности небольшой старинный футляр из тисненой кожи, на котором еще виднелась полустертая позолота.
Маша тут же подумала, что зря она беспокоилась о кофеварке, дело тут гораздо серьезнее.
Старыгину грозит нечто гораздо больше, чем служебное взыскание.
Легов ловким жестом вложил лупу в кожаный футляр и изобразил на своем круглом лице искреннее удивление.
- Смотри-ка ты, входит!
"Входит и выходит, замечательно выходит!"
- мысленно произнесла Маша слова ослика Иа-Иа. Впрочем, ей, как и остальным участникам сцены явно было не до смеха.
- Разумеется, входит, - сквозь зубы процедил Старыгин. - Что за цирк вы здесь устраиваете? Это мой футляр, я его потерял несколько дней назад…
- А где потеряли, случайно не помните? спросил Легов, не сводя с реставратора холодного, настороженного взгляда.
- Понятия не имею, - Дмитрий Алексеевич снова выразительно пожал плечами. - Что вы со мной в кошки-мышки играете? Говорите прямо, что вам нужно?