Добежала до высокого крылечка, влетела в низкий сумрачный холл, отрывисто спросила полную некрасивую даму за конторкой о том, о чем хотела спросить, получила любезный, но отрицательный ответ – и выскочила как раз вовремя, чтобы успеть со скучающим видом присесть на каменную тумбу у городских ворот под маленькой, когда-то раскрашенной, а теперь облупленной и украшенной бумажными цветами статуей Пресвятой Девы, покровительницы Нуайера. Все это ровно за полминуты до того, как из проулка не без усилий вывернул серый "броневик" Маршана.
Из "Воспоминаний об М.К."
Теперь я хочу рассказать о том времени, когда "чудная панночка" вдруг почувствовала, что ее счастью приходит конец.
Казалось, все шло прекрасно! В трех балетах она исполняла главные роли, ее техника совершенствовалась, балетоманы были в восторге от ее арабесков и пируэтов, а уж тридцать два фуэте просто вознесли ее на вершину балетного олимпа.
М.К. очень хотелось получить заглавную партию в балете "Эсмеральда". Она попросила об этом всевластного балетмейстера Мариуса Ивановича Петипа.
Он говорил по-русски очень плохо и ко всем обращался на "ты". Выслушал просьбу, спросил:
– А ты любил?
М.К. восторженно ответила, что любит и любима. Тогда он задал второй вопрос:
– А ты страдал?
Этот вопрос ей показался странным, и она ответила:
– Конечно, нет.
Тогда Петипа сказал то, что М.К. потом вспоминала часто. Он объяснил, что, только испытав страдания любви, можно по-настоящему понять и исполнить роль Эсмеральды. Как горько она плакала над его словами, когда в самом деле выстрадала право танцевать Эсмеральду, и эта партия стала ее лучшей ролью!
М.К., конечно, понимала, что меч бракосочетания цесаревича висит над ее счастьем и рано или поздно упадет. Она могла сколько угодно тешиться подарками Ники и других поклонников, есть хоть с утра до вечера свой любимый шоколад "Версаль" с орешками, ласкаться со своим венценосным любовником и откровенно топтать сердце великого князя Сергея Михайловича, однако, сколько веревочке ни виться, конец будет. Наконец слухи о сватовстве к Алисе Гессенской перестали быть слухами и стали суровой правдой.
– Мой брак и наша разлука неизбежны, – сказал ей тогда наследник. – Я знаю, ты любишь меня, и ты дорога мне необычайно. Я вечно буду помнить о тебе и любить тебя. Но наша связь будет прервана в тот миг, когда я получу от Аликс согласие. Я не смогу обманывать ее. Я не смогу обманывать женщину, на которой буду женат. И ты должна знать, что я все расскажу ей о наших отношениях.
Маля смотрела на него неподвижным и спокойным взором. Ей была непонятна эта всеподавляющая честность. Она уже достаточно хорошо знала мир отношений, чтобы понимать: этот мир зиждется на лжи, но по большей части это ложь во спасение. Если лжи не будет, многие семьи распадутся, и сотни людей окажутся несчастными. Глупец тот, кто жаждет узнать правду, а кто способен закрыть глаза на очевидное, мудр, хоть и слеп.
А еще Маля подумала, что Господь распорядился более чем милосердно, даровав людям неведение относительно грядущего. Каждый знает, что смертен, но смертный час прикрыт щадящей завесой неизвестности. Кара для преступников не столько в том, что они будут казнены. Приговор уже приводится в исполнение в тот миг, когда становится известно, что он не подлежит обжалованию, а главное – когда преступники узнают неотвратимую дату казни.
Она знала, что Ники должен жениться. Она даже ревновала его к далекой гессенской принцессе. И все же в сердце жила надежда на невозможность, неосуществимость этого брака. Она не мыслила себе жизни без Ники, и он это понимал. Но вот пришел любимый и сообщил, что она, маленькая балерина, всего лишь игрушка его высочества, временная жена, совершенно как бедняжка Чио-чио-сан в опере "Мадам Баттерфляй". Кункубина, кажется, так это называется? Она обречена на временное существование, и ее возлюбленный будет делать все, чтобы ускорить разлуку. Теперь она должна жить с этой мыслью. Не добрее ли было бы с его стороны вовсе обходить молчанием свое желание непременно и как можно скорее жениться на Аликс Гессенской?
"Мы с ним совсем разные, – с тоской подумала Маля. – Мы подходим друг другу только в те мгновения, когда сливается наша плоть. А душой и умом мы порознь".
– Конечно, – шепнула она ласково, – я понимаю, ты не можешь ей лгать, не должен. Это так благородно! Это так прекрасно!
Его глаза потемнели от нежности, и он заключил Малю в объятия.
Отвечая на его поцелуи, лаская его, она с трудом подавляла печальную усмешку при мысли, что играет для Ники ту же роль, какую играл для нее Сергей. Она всего лишь репетиционная площадка для будущей роли великого любовника, которую сыграет Ники перед Аликс. Она черновик той поэмы любви, которую он создаст для нее. Будет ли Аликс признательна за это маленькой балерине, которая научила ее мужа искусству любить?
Но нет, она прекрасно понимала, что будущая императрица никогда не простит М.К., что та была любовницей Николая. Аликс тоже будет считать, что Ники избыточно, ненужно честен. Когда он откроет ей правду о своих отношениях с Малей, та сочтет, что вполне могла обойтись без этой горькой и обидной правды. Она будет необычайно счастлива в супружеской жизни с Ники, но вечно будет проклинать маленькую балерину, которая научила ее мужа искусству любви. Своей вымученной честностью Ники превратил жизнь двух любящих его женщин в подобие ада. Балерина будет всегда видеть его третьим в постели, с каким бы мужчиной она ни предавалась страсти, но и императрица всегда будет видеть ее третьей в своей супружеской постели.
7 апреля 1894 года было объявлено о помолвке русского наследника и гессенской принцессы.
Помню, в каком состоянии находилась М.К., когда рассказывала – только рассказывала! – об этом времени своей жизни. Конечно, ей, актрисе, всегда была присуща несколько избыточная эмоциональность. но нет сомнения, что даже через много лет эти воспоминания причиняли ей ужасные страдания. Она не оправдывала себя в том, что написала несколько анонимных писем в Кобург Аликс, в которых порочила Ники. Она взывала к моему пониманию – наверное, ей это было необходимо.
Насколько было известно М.К., письма дошли до Аликс, та начала их читать, потом сразу передала стоящему рядом жениху и залилась слезами. Стоило немалого труда ее успокоить. он дал клятву, что страницы, связанные с М.К., не просто перечеркнуты, но вообще вырваны из его жизни.
Цесаревич не лукавил – он в самом деле решил прервать все отношения с любовницей. Вернувшись из Кобурга, он просил Малю назначить ему последнее свидание. Они условились встретиться на Волконском шоссе, у сенного сарая, который стоял несколько в стороне.
М.К. приехала из города в своей карете, а Ники прискакал верхом из лагеря.
Он спрыгнул с коня, взял ее за руку, но не обнял, и Маля поняла, что, если бросится ему на шею, он отстранится.
Ее душили слезы, она не знала, что сказать, что вообще говорят друг другу люди, которые клялись в любви, а теперь расстаются. И изменить уже ничего нельзя, невозможно…
Ники сказал, что Маля может всегда к нему обращаться в случае необходимости и оставаться по-прежнему на "ты". Напоследок добавил:
– Что бы со мною в жизни ни случилось, встреча с тобой останется самым светлым воспоминанием моей молодости.
Наконец он ускакал обратно в лагерь, а Маля осталась у сарая. Она глядела вслед Ники до тех пор, пока он не скрылся вдали. До последней минуты он ехал все оглядываясь назад. Маля не плакала.
Она вернулась в свой пустой, осиротевший дом, куда больше никогда не приедет Ники. Надевала его бухарский халат и ложилась в нем спать. И ревность, ревность мучила ее, когда она представляла своего любимого рядом с невестой.
Да, легко вообразить, что испытала в день свадьбы государя эта женщина! Мысленно она следила за каждым шагом венценосной четы сначала к алтарю, а потом к супружеской постели…
Как было не вспомнить уроки эротики, которые давал ей сначала Сергей Михайлович и которые она потом преподала своему Ники. Теперь он учил любви свою жену.
Вскоре М. К. получила роль в балете "Эсмеральда", о которой так давно мечтала. Теперь она могла смело взяться за нее, ибо не только любила, но и страдала.
И лучше всего ей удавалась сцена, когда Эсмеральда видит Феба и Флер де Лис, его невесту, и должна танцевать перед ними. В заключительной коде она выражала свою боль, свое отчаяние: все потеряно, ничего не вернуть!
Бургундия, Тоннер, наши дни
Всю дорогу они болтали. Собственно, начал Маршан с расспросов о жизни Алены в России, о том, много ли у нее друзей в Муляне, вспоминал, что видел ее на брокантах и в прошлые годы, но не было случая познакомиться. Честно говоря, подобные разговоры Алену сейчас мало интересовали. Если уж она загоралась каким-то расследованием, ее было не остановить: все окружающее наша героиня подчиняла достижению цели. Конечно, с одной стороны, она, как обычно, стала жертвой собственного любопытства, а с другой – разве не был доверен ей присмотр за имуществом Детур? И разве не было на это имущество совершено ночное покушение? Значит, Алена должна разобраться, кто покушался и зачем!
О том, что с самого утра и по настоящее время вышеназванное имущество оставлено без всякого пригляда, наша целеустремленная героиня начисто забыла.
Ей без особого труда удалось повернуть разговор так, что уже Маршан рассказывал о себе, о наследственном ремесле, о складах. Один из самых крупных находился в Тоннере, потому что поблизости множество мест, где чуть ли не каждое воскресенье проходят броканты – то в Нуайере, то в Троншуа, то в Осэре, то в Паси, то в самом Тоннере и других городках в округе. В Дижоне самый большой склад, но и товар там хранится куда дороже: все-таки город, покупателей больше, причем с довольно серьезными деньгами. Однако товар для этих покупателей, доверительно усмехнулся Маршан, он находит в провинциальных деревушках вроде Муляна, Сен-Жоржа, Френа, Самбора, где, несмотря на многочисленные ярмарки и вид-гренье, что, как известно, означает "пустой чердак", чердаки еще очень не скоро опустеют, так что приметливый человек всегда найдет чем поживиться.
– Кстати, на одном таком чердаке, правда, уж не припомню, в какой деревне, я и нашел тот "Дактиль", который до сих пор не могу продать, – сообщил он.
– Не вижу смысла покупать старые машинки, чтобы печатать на современной бумаге, – как бы совершенно равнодушно сказала Алена. – Здесь должна быть только старая, пожелтевшая бумага. Но где ее взять?
– Да где угодно, – пожал плечами Маршан. – С военных времен в каждой мэрии сохранились залежи. Оккупанты, уходя, оставили, без преувеличения, тонны отличнейшей бумаги. Правда, с шапками и орлами, но вся эта атрибутика была обрезана, а бумага пущена в ход. Конечно, теперь документы на ней не печатают – пожелтела, обветшала, да и в принтер ее не заправишь, – но у моих коллег, которые специализируются на книгах и канцелярских товарах, отыскать можно без труда. Если желаете, сведу с нужными людьми.
– Да я так, просто к слову, – быстро ответила Алена, которая заметила, что они уже приближаются к повороту на Тоннер. Она вытянула шею, всматриваясь в стоящий на самом въезде ангар с вывеской "Прокат автомобилей, мотоциклов и велосипедов Обен & Фрессон". – Извините, Бати, а вы не можете вот здесь притормозить на минутку?
– Конечно, – не без удивления нажал на тормоз любезный антиквар. – Неужели вы хотите взять напрокат автомобиль?
– Просто хочу кое-что узнать, – уклончиво ответила Алена. – Я быстро!
И, соскочив с высокой подножки, понеслась со всех ног в ангар, уповая на то, что Маршан не потащится следом.
Тот самый краснощекий толстяк, которого Алена видела позавчера, стоял у входа, живописно покуривая трубочку. Было сложно догадаться, Обен он или Фрессон, однако особой роли это не играло.
– Мадам! – воскликнул хозяин проката так радостно, будто взлохмаченная Алена Дмитриева в измятом, можно сказать, изжеванном пиджачке была здесь самой дорогой гостьей. – Что желаете? Авто? Или мото? Или вело? У меня очень неплохой выбор транспорта.
– Извините, мсье, – жалобно пробормотала Алена, несколько сторонясь, ибо от толстяка отчетливо, даже слишком отчетливо несло каким-то из многочисленных бургундских вин, – я ищу не транспорт. Я ищу одного человека. Позавчера, приблизительно в шесть вечера он взял у вас напрокат красный "Пежо". Я знаю, что его зовут Зигфрид. Мы ехали до Тоннера в одном купе, он взял у меня книгу посмотреть, а потом наша соседка, весьма разговорчивая дама, отвлекла нас своей болтовней, я забыла о книге и сейчас думаю, что этот мсье нечаянно положил ее в свою сумку. Не сомневаюсь, что он хочет ее вернуть, но не знает, куда и кому: мы даже не познакомились. А книга библиотечная! Вы понимаете, мне обязательно надо найти этого господина!
Алена всегда врала как по писаному. И сейчас ничуточки не изменила себе. Ничего удивительного: все писатели – отъявленные вруны. Положение, так сказать, обязывает.
Обен & Фрессон, который слушал ее развесив уши и вытаращив глаза, вдруг подозрительно прищурился:
– А позвольте спросить, мадам, откуда вам известно, что этот мсье брал у меня именно красный "Пежо"?
– Да я это сама видела! – воскликнула Алена. – Мы проезжали с Жильбером мимо, он вам помахал, вы тоже помахали в ответ…
– Конечно! – обрадовался толстяк, глядя на Алену гораздо радушнее, уже почти как на родственницу. – Помню! Я еще помахал Жильберу, а он посигналил. Этого молодого человека тоже помню. Он в самом деле сначала присматривался к красному "Пежо", но потом взял мотоцикл. Предпочел соотечественника – серый "BMW Motorrad". Вот такой же, видите? – махнул он в сторону шоссе, но Алена зазевалась и успела увидеть только черную куртку и черный шлем мотоциклиста, а не "BMW Motorrad".
– Странно, хотел автомобиль, а взял мотоцикл, – удивилась Алена.
– А что такого? – пожал плечами хозяин проката. – Это очень популярная модель, пользуется большим спросом и у мужчин, и у женщин. Вы, случайно, не любительница мотоциклов? А то некоторым дамам очень нравится чувствовать себя амазонками!
– Я? нет, я не люблю мотоциклы, – пробормотала Алена. – Говорите, эта модель очень популярна? Кстати, а вчера или, может, позавчера не брал у вас мотоцикл мужчина лет тридцати, темноволосый, смуглый, темноглазый, со сросшимися бровями?
– Такого не припоминаю, – покачал головой Обен & Фрессон и лукаво улыбнулся: – А что, он тоже увез вашу книжку?
– Нет, он сбил одну даму и укатил, – сурово соврала Алена.
– Негодяй! – взъярился толстяк. – Хорошо, что ехал без шлема! Его можно будет быстро найти! В полицию заявили?
– Конечно! – кивнула Алена, но тут же насторожилась: – Откуда вы знаете, что он ехал без шлема?
– А как бы иначе вы смогли его разглядеть? – ответил вопросом на вопрос Обен & Фрессон, и Алена в очередной раз поняла, что во французской провинции не так много простаков, как кажется.
– Да, его многие видели, – пробормотала она. – Но вернемся к моему попутчику. Фамилию свою он вам сказал? Номер телефона оставил?
– Не волнуйтесь, дорогая мадам, – улыбнулся Обен & Фрессон. – И номер телефона оставил, и сообщил, что остановится в отеле "Дю Сантр" здесь, в Тоннере.
Алена подавила невольную улыбку, вспомнив происки своей соседки по купе. Зигфрид, значит, сорвался с крючка!
– Я даже сделал копию его паспорта! – продолжал хозяин проката. – Наше дело требует порядка и учета, если мы с компаньоном не хотим лишиться своего автопарка. Этот молодой человек приехал из Германии, из Бонна, зовут его и в самом деле Зигфрид, фамилия – Рицци, а телефон я сейчас посмотрю в компьютере. Может быть, войдете в офис? – И он гостеприимно показал на двери ангара.
– Я подожду на улице, – нашла в себе силы вполне членораздельно выговорить Алена.
– Как вам угодно, – кивнул Обен & Фрессон и ушел.
А Алене понадобилось срочно остаться одной и справиться с новыми сведениями. Нашу героиню даже в жар бросило от этих сведений, она даже пиджак сняла.
Рицци! Фамилия Зигфрида – Рицци!
"Тебя послал Рицци?"
Так вот кто такой Рицци! Совсем не тот блондинистый красавчик с портрета.
Но откуда мадам Бланш может знать Зигфрида?
Да не знала она Зигфрида, голова ты садовая, Алена Дмитриева! Мадам Бланш знала его… его…
Алена даже взвизгнула от собственной догадливости и уронила пиджачок.
Она-то начала разыскивать Зигфрида потому, что решила: этот внезапно приехавший и живо интересовавшийся Муляном молодой фриц был посланцем того самого блондина, чье тщательно выписанное ухо рассматривала Алена на портрете кисти Маргарит. Того самого, кого мадам Бланш называла Рицци. Но он оказался не просто посланцем! Он оказался внуком или правнуком блондина! У Зигфрида, теперь Алена это вспомнила, были совершенно такие же маленькие мочки изящных, почти девичьих ушей. Уши, глазницы и пальцы, как учит нас детективная литература, – вот приметы, на которые сыщик должен первым делом обращать внимание. Как правило, эти приметы передаются по наследству, причем иногда через поколение и даже несколько поколений.
Но мотоцикл… Что за стада мотоциклов мотаются вокруг? Или это не стада и мотоцикл один? Тогда что получается: это Зигфрид Рицци был вместе с Эппл той ночью в доме Детур? Что, он лихо болтает по-румынски? Или они просто сообщники: Эппл, ее земляк, о котором Алена получила такие интересные сведения из Парижа, и Рицци, потомок оккупанта?
А что, если мадам Бланш упала в обморок на площади потому, что мимо без шлема проехал Зигфрид – Зигфрид, необычайно похожий на своего предка, портрет которого она только что рассматривала?
И она поняла, что именно этот красавчик грозил ей смертью в том письме…
Да что же это делается на белом свете, люди добрые? Воистину колода времен тасуется чрезвычайно причудливо!
Сокрушенно качая вконец утомленной головой, Алена нагнулась, чтобы поднять свой многострадальный пиджак, и заметила, что из кармана выпал платок и еще какой-то маленький белый пакетик.
Она так и замерла в этой странной позе.
У нее никогда не было такого пакетика. Однако он выпал из ее кармана. В жизни Алена насмотрелась достаточно криминальной хроники и фильмов о наркоманах. В таких пакетиках наркодилеры распространяют свой мерзкий товар.
Как пакетик оказался в кармане пиджака? Понятно как, не с неба же упал. Его туда подсунули. Кто, как, когда? Да кто угодно! Эппл, например, которая так внушительно толкнула Алену, спеша догнать Жака. Толкнуть человека – старинный и надежный способ отвлечь его внимание, чтобы вытащить из его кармана что-нибудь или что-нибудь туда сунуть. Зачем это Эппл? Да просто из жестокой вредности, например. Или чтобы скомпрометировать эту чрезмерно проворную русскую, которая, как Эппл могла догадаться по составлению румынско-французского словаря, наверняка смекнула, что Эппл была в числе ночных визитеров! Кстати, и мадам Бланш под подозрением. Кто их знает, этих бойких бургундских старушек, на что они способны.