Помню, как она, помирая со смеху, пересказывала один эпизод, приключившийся уже не в бытность ее возлюбленной цесаревича, уже после его коронации, но тогда ее прежнее положение еще внушало некий трепет и ей многое сходило с рук. В Мариинке ставили "Тщетную предосторожность". Танцевать партию Лизы должна была Ольга Преображенская, с которой у М.К. были какие-то контры. На сцене находилась клетка – для большей убедительности. И вот в тот момент, когда в финальной сцене Марцеллина выпускает из амбара Лизу с Коленом, от которого так хотела избавить дочь, и Лиза начинает танцевать, клетка открылась. Перепуганные куры метались по помосту, добавляя нелепости в и без того комическую сцену. Публика была в восторге и хохотала до упаду. вот только танцевать Преображенская совершенно не могла, стояла растерянная, ломая руки.
Установить, чьими происками совершился такой конфуз, не удалось. Приписывали это, конечно, М.К., но не пойман – не вор. Во всяком случае, это сошло ей с рук – по старой памяти. Однако против нее постепенно ополчились и дирекция театра, и коллеги. Ей все труднее становилось получать ведущие партии. Раз или два приходилось напрямую обращаться для поддержки к самому императору – пользуясь его разрешением.
М.К. признавалась, что смогла пережить потерю Ники только благодаря Сергею Михайловичу. Конечно, она не испытывала к нему такого чувства, которое можно было бы сравнить с прежним, но всем своим отношением он завоевал ее сердце, и Маля искренне его полюбила.
Во всяком случае, она так говорила.
Сергей Михайлович баловал ее как мог, ни в чем не отказывал и старался предупредить все ей желания. Однако она знала, что может безнаказанно рвать его сердце на части, и разорвала-таки, когда в ее жизни появился сначала Николай Скалон, по прозвищу Боба, а потом и великий князь Андрей Владимирович.
М.К. завлекла Бобу Скалона исключительно из вредности. Он волочился за одной графиней, уж не припомню, как ее фамилия, М.К. называла, да я забыла. Эта графиня очень недоброжелательно отзывалась об искусстве М.К., вот та и решила отомстить. И прельстила Бобу. Не знаю, были ли они любовниками – здесь М.К. начинала так хихикать, что можно было подумать что угодно.
Так или иначе, он стал ее самозабвенным поклонником, чуть не на каждом ее представлении непременно бывал в театре, причем старался приехать вовремя, чтобы не пропустить момент выхода М.К. на сцену. Приезжал к ней в Стрельну, бывал у ее родителей…
А потом Боба скоропостижно умер от прогрессивного паралича, и М.К. принесла ему на гроб букетик фиалок. Часики, им подаренные, ей тоже удалось вывезти из России после революции – среди немногих прочих драгоценностей.
Само собой, даже если бы Скалон остался жив, дальше мимолетной связи они бы не зашли. М.К. как-то вспомнила, что ей делал немалые авансы великий князь Владимир Александрович и намекал, что, когда цесаревич ее покинет, он будет счастлив развеять ее печаль. Устраивал в ее честь ужины, дарил драгоценности от Фаберже. Тогда никто не знал, что Ники обещал свою панночку Сергею Михайловичу. Но, вспоминая это непродолжительное ухаживание великого князя Владимира Александровича, М.К. удивлялась причудам судьбы. Мало того что она была как бы предназначена мужчинам из рода Романовых – Владимир Александрович домогался ее, даже не предполагая, что огромной страстью жизни М.К. станет его сын – великий князь Андрей. И еще особый знак видела М.К. в том, что он появился в ее жизни, когда она получила этот оскорбительный, полный изощренной женской мстительности подарок от императрицы. змею.
Появился именно для того, чтобы отвлечь ее от прежней любви.
Бургундия, Тоннер, наши дни
– Убил жену и покончил с собой? – с ужасом повторила Алена. – Как такое могло случиться?
– Никто толком не знает, – пожал плечами Маршан. – Только предположения. Жена его, Катрин, была помощницей Лотера в ремесле и сама изготавливала прелестные, изящные вещицы, – продолжал антиквар, с преувеличенным вниманием разглядывая свой стакан. Может быть, удивлялся, почему не налил вино в какое-нибудь баснословное "опаловое" стекло или, на худой конец, в хрусталь "баккара", которые, конечно, имелись на этом острове сокровищ? – Собственно, эти ее изделия Жак повторяет в своих пепельницах и пудреницах в виде змеек. Жили Лотер и Катрин дружно, правда, не очень ладили с мадам Бланш-старшей, но с ней вообще сложно ладить. Да это к делу не относится. Следствие предположило, что Лотер то ли случайно задел жену понтией и прожег ей горло огненной массой, то ли за что-то рассердился на нее. Случайные прохожие незадолго до этого слышали раздраженные голоса из мастерской. Возможно, они поссорились, вот Лотер и не справился с собой. Я же говорю, нет хуже стоячей воды! Катрин умерла мгновенно. Лотер пронзил себе горло другой понтией спустя некоторое время. Жака воспитывала мадам Бланш.
– А что такое понтия? – с трудом выговорила Алена, когда вообще смогла говорить.
– Понтия – это металлический стержень с деревянной рукояткой на одном конце и небольшим кусочком раскаленного стекла – на другом. Понтией стеклодув соединяет части изделия. Температура варки стекла очень высокая, может превышать две тысячи градусов. Видимо, поняв, что он сделал, Лотер несколько повредился в уме. И перед тем как убить себя, создал как бы памятник Катрин.
– Памятник? Какой?
– Судя по времени смерти, которую установила экспертиза, Лотер покончил с собой не сразу после того, как убил жену, а спустя некоторое время.
– Откуда вам это известно? – перебила Алена.
– Мой дядя служил в то время в жандармерии, – признался Маршан. – Да я и сам начинал ажаном, пока не был комиссован по ранению и не занялся семейным бизнесом – антиквариатом.
– И что же убийца делал, прежде чем покончил с собой? О каком памятнике вы говорили? – напомнила Алена, неделикатно пропустив мимо ушей героическое прошлое Бати.
– Он изготовил копию той безделушки, которую делала Катрин: свернувшейся змейки, – пояснил Маршан. – Правда, гораздо большего размера, и не с блестками, а с яркими золотыми нитями внутри. Еще он добавил внутрь каких-то мелких светлых камушков и один большой серый непрозрачный камень. Вещь странная… Ее забрала на память мадам Бланш. Теперь стеклянная змея хранится в ее сейфе. Я видел ее, когда ставил новый замок. Там лежат также копия завещания мадам, документы о владении собственностью… Оригиналы, конечно, хранятся у нотариуса, как положено, деньги в банке. Даже странно было, что такой замок понадобился для охраны копий документов и какой-то стеклянной змеи! – Он с недоумением пожал плечами. – Впрочем, я уже говорил, что мадам Бланш – человек с глубокой тьмой внутри. Наверное, ужасная смерть мужа произвела на нее такое сильное впечатление. Конечно, все это давно кануло в прошлое, и даже если она знает, что мой дед был замешан в убийстве Бонифаса, на наших отношениях это никак не отражается. Но Жаку с ней трудно приходилось. Он был ребенком, когда случилась эта трагедия и погибли его родители. Сначала его воспитывала сестра Катрин, потому что он не хотел жить с бабушкой. Потом та женщина умерла. В это время Жак уже поступил в университет в Дижоне. Там он связался с дурной компанией, там начал употреблять наркотики и сам был замечен в распространении. Мой дядя сообщил об этом мадам Бланш и посоветовал ей приструнить внука, если она не хочет, чтобы это сделало государство. Не знаю, как она на Жака подействовала, может быть, пригрозила лишить наследства, но он постепенно взялся за ум, овладел отцовским ремеслом, хотя и переехал из Паси-сюр-Аржансон, где произошла трагедия, в Нуайер. Но бабуля по-прежнему держит его в кулаке, а нервы у нее стальные.
– О да! – не сдержала усмешку Алена.
– Что, уже имели случай в этом убедиться? – улыбнулся и Маршан. – Правда, и эти нервы иногда сдают. Например, я заметил, как резко побледнела мадам Бланш, когда я начал хвалить ваши способности в дешифровке. А потом этот внезапный обморок… Вы что-нибудь знаете о его причине?
– Откуда же? – отвела глаза Алена, которой было неловко, что приходится врать человеку, который был ей так полезен. И о подброшенном пакетике промолчал, и столько интересного и важного рассказал… – Я и сама ничего не понимаю.
– Мадам Ружмон в больнице обмолвилась о каком-то мотоциклисте, которого якобы испугалась мадам Бланш, – задумчиво сказал Маршан. – И о нем тоже ничего не знаете?
– Почему вдруг я должна знать? – насторожилась Алена.
– Что ж, нет так нет, – вздохнул Маршан. – Тогда я готов выполнить свое обещание и отвезти вас домой. Но не хотите ли сначала покататься?
– Где? – удивилась Алена.
– Да в манеже, – махнул рукой Маршан. – Он ведь вас заинтересовал, да? Я видел, как внимательно вы его рассматривали. Конечно, это не парижские манежи с Трокадеро или рю Риволи, но у него мягкий ход, мотор работает почти бесшумно. Уверяю вас, вы получите незабываемые впечатления. Прошу вас, пожалуйста! Мне хочется сфотографировать вас в этом манеже.
Алена, честно говоря, не видела ничего особенно приятного в катании на карусели, на которой некогда погиб человек, однако она и ахнуть не успела, как Маршан схватил ее за руку, подтащил к манежу и без всякого усилия закинул шестьдесят пять килограммов ее живого веса на пегую лошадку. Затем схватил со шкафчика какой-то пульт, нажал на кнопку, направил пульт на рубильник у входа в ангар – и манеж закружился. Другой кнопкой Маршан погасил электричество во всем ангаре и включил мигающую подсветку карусели. От мелькания разноцветных огоньков у Алены немедленно закружилась голова.
– Не надо! – малодушно вскрикнула наша героиня. – Меня укачивает!
Но вращение карусели увлекло ее от Маршана.
– Я это усвоил еще в Тоннере, – со смехом ответил он, когда Алена снова оказалась напротив. – Чтобы уговорить меня остановить карусель, вам придется сказать мне, что это за таинственный мотоциклист появился в Тоннере и как вы с ним связаны.
– С чего вы взяли? – закричала Алена, и Маршан ответил, когда наша перепуганная героиня вернулась:
– Я позвонил в прокат. Выяснил у Дидье Обена, что вы хотели у него узнать.
"Значит, это был не Обен-Фрессон, а просто Обен!" – сделала вывод Алена.
Совершенно неведомо, зачем ей понадобилось делать этот вывод. Впрочем, он сам по себе сделался, пока Алена пыталась справиться с подступающим головокружением.
Некоторые из дальнейших слов Маршана она слышала ясно, когда пегий конь оказывался напротив него, а некоторые долетали обрывками, когда вращение манежа относило ее в противоположную сторону.
– Обен сказал, – крикнул Маршан, – что вы интересовались номером телефона мотоциклиста, выдумали какую-то дурацкую историю о забытой книге. Что, потеряли связь со своим сообщником и любовником?
– С кем? – изумленно переспросила Алена, проносясь мимо.
– Я видел этого мотоциклиста минувшей ночью рядом с домом Детур! – проорал Маршан. – Я возвращался ночью из Дижона, планировал выехать на брокант с этого склада и сделал крюк, просто чтобы еще раз проехать по Муляну и увидеть хотя бы свет в вашем окне!
"Обратясь к кавалеру, намеренно резко ты сказала: "И этот влюблен!" – тупо подумала словами Блока наша писательница-читательница, и к ее горлу подступила тошнота.
– Именно человек на мотоцикле первый раз попытался вскрыть мой склад вчера. Его заметили случайные прохожие. И как раз накануне приехали вы! Кто этот человек? Как его найти?
Алена зло ответила:
– Так спросите хозяина проката! Если он дал мне телефон мотоциклиста, даст и вам!
– Без вас не догадался бы спросить? – донесся обиженный ответ Маршана. – Но у Дидье после вашего ухода вылетели все компьютеры! Думаю, без вас не обошлось!
"Ага, русские хакеры!" – подавилась сардоническим смешком Алена и закричала:
– Что я, порчу на его компьютеры напустила, что ли? Нет у меня никакого сообщника-мотоциклиста! Не-ту! Но я скажу вам телефон, который узнала у этого вашего Обена, если вы остановите манеж!
– Сначала телефон, – приказал Маршан. – Давайте!
Алена вспомнила, что убрала листок бумаги с телефонным номером в карман рюкзака, а рюкзак висит на роге риносероса, то есть носорога. Что, если она скажет об этом Маршану, а он не остановит карусель? И тогда русская авантюристка умрет от спазмов головного мозга или от остановки сердца, или от чего там умер Бонифас Бланш, так же заигравшийся в опасные игры, как и Алена Дмитриева? Его сочувственный взгляд вдруг померещился Алене, его бледное лицо вдруг мелькнуло среди разноцветных огоньков, и она попыталась отогнать призрак взмахом руки. Бонифас послушался.
На первый раз? Или он еще придет, чтобы составить ей страшную компанию?
Может быть, рискнуть спрыгнуть? Упасть на бетонный пол – это еще ничего, хоть и болезненно, а если ногой зацепишься за лошадиные ноги? Они-то, может быть, и выдержат, а как насчет косточек Алены Дмитриевой?
– Так как? – заорал Маршан, когда бессильно припавшая к жесткой гриве Алена пронеслась мимо в очередной раз, и в это мгновение манеж внезапно остановился, да так резко, что Алена не удержалась и слетела-таки с пегого коня.
Судьба Онегина, безусловно, хранила, а также хранила она и Алену Дмитриеву, ни за что божьим промыслом не зацепившуюся и упавшую не на голый бетонный пол ангара, а на стопку ковров, разумеется, обюссонских, хотя, если бы Алену спросили заранее, она предпочла бы, пожалуй, савонерийские, ибо они значительно толще, чем эти обюссонские, которые (втихомолку, отвернувшись и прикрывшись ладонью, чтобы не обидеть французов) вполне можно назвать линялыми половичками. И все же раритетные половички смягчили падение. Сверху, с какого-то стеллажа, потревоженного этим падением, на нее повалились узлы – на счастье, с чем-то мягким, – так что несколько секунд Алена лежала, погребенная под этим тряпьем, стараясь не двигаться, чтобы утихомирилось взбунтовавшееся содержимое желудка. Эти мгновения неподвижности помогли ей не только собраться с мыслями и понять, что происходит, но, вполне возможно, спасли жизнь.
Постепенно она сообразила, что не только манеж остановился и мельтешение дурацких огоньков погасло, но и что ангар снова залит электрическим светом. В дверях стоял человек в черной куртке и черном мотоциклетном шлеме.
Видно, это он, ворвавшись в полутемный ангар, ударил по рубильнику, включил свет и остановил орудие пытки, в которое Маршан превратил манеж.
– Какого черта? – завопил тот, не владея собой от ярости. – А, это ты? Тебя-то я и ищу! Сам явился? Все, теперь ты попался!
И Маршан выхватил из кармана телефон.
Наверное, он намеревался позвонить в жандармерию, но вряд ли стоило так открыто информировать брутального незнакомца о своих намерениях. Тот кинулся на Маршана, одной рукой вырвал у него телефон и шваркнул об пол, а другой стиснул горло антиквара, который захрипел и беспорядочно задергал конечностями.
– Где ключи? – на ужасном французском рявкнул незнакомец, и Алена немедленно узнала хриплый голос – тот самый, из минувшей ночи.
– Что? – прохрипел Маршан.
– Ключи от всех твоих замков! – проревел человек, которого, как недавно удалось выяснить Алене, звали Петрику Лорентиу. – Дубликаты!
– Они в городской квартире, – выдавил Маршан.
– Неправильный ответ! – взревел Петрику Лорентиу и тряхнул антиквара так, что Алена непременно пожалела бы его, если бы не желала ему сейчас всего самого недоброго.
Волоча за собой Маршана, Петрику Лорентиу потянулся к стене, на которой висела сабля в ножнах, схватил ее, одним взмахом сбросил ножны и громогласно поклялся, что сейчас лишит Маршана всех необходимых мужчине частей тела. Алена тупо удивилась, что слова, обозначающие эти части тела, Петрику Лорентиу произносил на диво чисто, практически без акцента, что, конечно, свидетельствовало о привычке к их употреблению.
– Ключи в шкафу, – наконец вырвалось из сдавленного горла Маршана. – Ящик на нижней полке.
Волоча за собой антиквара, Петрику Лорентиу вытащил из шкафчика плоский стальной чемоданчик и потребовал отдать ключ теперь и от него. Маршан не без труда выдохнул, что ключ у него в кармане.
Виртуозно владея одной рукой, Петрику Лорентиу нашел ключ и вставил его в скважину. Против ожидания Алены замок открылся сразу, и Лорентиу, довольно присвистнув, отшвырнул Маршана в сторону, как ненужную больше вещь.
Тот отлетел к стене и остался лежать неподвижно.
Петрику Лорентиу вытащил из ящичка все ключи чохом, рассовал по карманам куртки и кинулся было к выходу, но вдруг снова обернулся к бессильно распростертому антиквару.
– Где та русская девка? – спросил он, и Алена зажмурилась.
Неужели Петрику Лорентиу догадался, какой вред ненароком причинила ему русская писательница?
Видать, догадался. Не так уж он глуп, этот ночной гость, сообщник Эппл, потомок древних римлян и…
Алена не успела додумать, потому что Петрику Лорентиу снова сгреб с пола Маршана и тряхнул его что было сил:
– Говори, где она? Она была с тобой, я сам видел! А то…
Алена вяло предположила, что свои части тела Маршан, конечно, ценит выше, чем жизнь какой-то авантюристки, но случая удостовериться в этом ей не представилось: Маршан молчал, безжизненно болтаясь в ручище Петрику Лорентиу.
Наверное, сознание потерял.
К Алениному счастью.
Петрику Лорентиу что-то злобно буркнул, отшвырнул саблю, которая загремела по полу, потом антиквара, который свалился мягким мешком, обшарил его карманы, выхватил оттуда портмоне, проворно опустошил его и выбежал вон из ангара, с грохотом захлопнув за собой двери, а потом с не меньшим грохотом заложив на них засов.
Спустя некоторое время раздался рев удаляющегося мотоцикла.
В то же мгновение Маршан зашевелился, поднялся на колени, а потом и поднялся, хрипя:
– Элен! Где вы?
Алена, честно говоря, не знала, отзываться или лучше промолчать, однако Маршан, шатаясь, уже сам потащился ее искать и вскоре выволок из-под узлов и помог подняться.
– Простите меня, – кое-как выговорил он. – Сам не знаю, что на меня нашло. Понимаете, и отца, и меня столько раз грабили, что у меня уже мания преследования развилась. Это профессиональная болезнь всех антикваров. Простите!
"Вот уж воистину Скупой рыцарь! – не без отвращения подумала Алена. – Это ж надо – так трястись из-за своего барахла, пусть и древнего!"
– Ладно, проехали, – буркнула она наконец, потому что хотела только одного: оказаться подальше от Маршана, пока его мания в очередной раз не обострилась и на него "не нашло" снова.
Правда, Петрику Лорентиу запер склад снаружи, но здесь не может не быть запасной двери!
– Он разбил мой телефон, – простонал Маршан, садясь, вернее, падая на те же ковры, которые спасли если не жизнь, то коленки Алены Дмитриевой. – Дайте ваш. Надо позвонить в жандармерию.
– Мой не работает нигде, кроме Парижа! – нагло соврала Алена, которая не в силах была преодолеть жажду хотя бы мелкой, хотя бы незначительной мести.
– Это был ваш сообщник? – поднял голову Маршан.
На щеке его виднелся кровоподтек, и Алена злорадно подумала, что шрамы не всегда украшают мужчин.
– Вы в своем уме? – возмутилась она. – Сообщник, ничего себе! Он хотел узнать у вас, где та русская девка! Так спрашивают о сообщницах?
– Да кто вас знает, славян, – буркнул Маршан. – Может быть, у вас так принято.