На лице Маршана мелькнула улыбка явного удовольствия: он вообразил, что русская "наркоторговка" испугалась. Сунув пистолет за ремень, Бати с лихостью персонажа голливудских фильмов выскочил из машины, не заботясь открыванием дверей, и тогда Алена показала ему сначала портрет Рицци-старшего, а потом крупный план Зигфрида с закрытыми глазами.
– Одно лицо! – изумленно воскликнул Маршан. – Это его внук?
– Да.
– Вы с ним говорили? Зачем он приехал?
Алена испытующе взглянула на Маршана.
Очень уж пылко был задан вопрос. А что, если Маршан наврал, будто в сейфе мадам Бланш нет ничего ценного? Что, если он знает о краже, которую некогда совершила Одиль, а главное, о том, что именно она украла? И знает о желании всех поколений Рицци завладеть драгоценной брошью?..
Нет, говорить об этом скользкому антиквару Алена не собиралась.
– Он приехал просто взглянуть на те места, где некогда воевал его дед, – выдала наша героиня. – Так совпало, что мы ехали в одном купе из Парижа. Случайно он забрал мою книгу. Я надеялась ее вернуть, но вы так напугали бедного парня, что теперь, видимо, моя книга пропала навсегда.
– А что, это большая ценность? – несколько виновато взглянул на нее Маршан.
– Да, библиографическая редкость, – горестно вздохнула Алена.
– Можете выбрать на моем складе все что угодно – в возмещение ущерба, – внезапно заявил Маршан.
От изумления наша героиня едва не рухнула там же, где стояла.
– Что угодно! – подчеркнул Маршан. – Там есть очень ценные вещи, в том числе и украшения.
Ну и ну! Аттракцион неслыханной щедрости! Что это его разобрало?
– А за пытку манежем приплатите? – с невинным видом спросила Алена.
Маршан передернулся, однако наглости не утратил:
– Мы же договорились, что за это я промолчу о пакетике с наркотиком.
– Конечно-конечно, – сладко улыбнулась Алена и, убрав телефон в рюкзачок, двинулась было прочь от ангара.
– Вы куда? – бросился следом Маршан.
– На кудыкину гору воровать помидору, – ответила русская писательница на родном языке, однако все же потрудилась перевести в доступной форме: – В жандармерию.
– Зачем? – Маршан схватил ее за руку и повернул к себе.
Алена с демонстративным старанием высвободилась и спокойно сказала:
– Хочу признаться, что обнаружила в кармане этот поганый пакетик и с перепугу выбросила его в пубель. А потом осознала свою ошибку и решила помочь борьбе с распространением наркотиков в департаменте Йонна. Пусть найдут того, кто этот пакетик сунул! Я уже говорила, что моих отпечатков на нем нет, но тот, кто его мне подложил, определенно их оставил. Если это сделал Жак – ответит он. Если вы – значит, вы!
– Я? – завопил Маршан. – Да как вы смеете…
– Смею, Бати! – перебила Алена. – От вас всего можно ожидать. Вы из одних только подозрений подвергли меня опасности, когда включили мотор манежа. Вы не помчались помогать мадам Бланш спасать ее имущество, а вернулись, чтобы скрыть следы аварии, которую сами же спровоцировали. А как бы вы поступили, если бы нашли здесь труп этого парня? Спрятали бы в своем ангаре, а ночью потихоньку вывезли куда подальше?
– Что? – прохрипел Маршан, выхватывая пистолет из-за пояса.
– Что слышали, – зло прищурилась Алена. – И перестаньте тыкать в меня вашей газовой пукалкой! Тоже мне, бывший жандарм!
С этими словами она снова пошла прочь.
– Постойте! – крикнул вслед Маршан, и в голосе его на сей раз звучало отчаяние. – Не ходите никуда… пожалуйста!
Алена остановилась, обернулась.
А ведь Маршан явно струхнул.
– Так вот в чем дело! – нашу героиню внезапно осенило. – Это в самом деле вы подложили мне пакетик с наркотиком!
– Я подложил вам пакетик, но это не наркотик, а заменитель сахара, – пробормотал Маршан. – Я беру с собой… я слежу за весом…
Алена растерянно развела руками:
– Но зачем?
– У нас семейная склонность к полноте, – горестно признался тощий, как жердь, Маршан.
– Да я не о том! – махнула рукой Алена. – Я не понимаю, зачем вы подложили его и морочили мне голову? Что за кретинские шутки?
– Сам не знаю, почему я это сделал, – покаянно вздохнул Маршан. – Когда я увидел, как вы любезничаете с Жаком, я голову потерял. Я чуть с ума не сошел от ревности! Я влюблен в вас! И мне хотелось отомстить вам за эти переглядки!
Алена посмотрела на него вприщур. Ей приходилось видеть влюбленных мужчин, и сходящих с ума от ревности видеть тоже приходилось. Она знала, как дрожит и кипит, буквально плавится воздух вокруг них. Огненными брызгами разлетаются по сторонам горе, обида, злоба, страдание. Но здесь этого не было. Так, вспучивалось что-то слегка – мелкое и гнусноватое…
– Что, у вас с Жаком какие-то старые счеты? – произвела она, так сказать, пробный выстрел, а потом, увидев выражение лица Маршана, пульнула еще разок: – Он уже уводил у вас женщину?
Маршана передернуло так, что Алена поняла: она не промахнулась.
Итак, дело не в ней.
Она усмехнулась. Не было никакой обиды, только стало смешно.
"Старею, что ли? – подумала она удивленно. – Или просто это герой не моего романа? Вернее, вообще не герой? Потому что не орел?"
Она вспомнила, как в фильме "Простая история" Мордюкова говорит Ульянову: "Хороший ты мужик, Андрей Егорыч, но не орел. Нет, не орел!" – и с трудом подавила обидный для Маршана хохоток.
Но кто же счастливая, так сказать, соперница? Да кто же еще, как не…
– Слушайте, это Эппл, что ли? – спросила Алена не без изумления.
Маршан понурился, даже обвис весь, будто сдувшийся шарик.
– Это все в прошлом, – пробормотал он, отводя глаза. – Теперь мне безразлично, живет она с Жаком или нет. Но если бы еще и вы поддались его брутальной животной силе… Нет, я не мог этого допустить!
Алена повела бровями. А ведь в самом деле – Жак ей чем-то приглянулся. Улыбка у него чудесная! Или правда, брутальная животная сила повлияла, элементарный зов плоти сработал? Такое бывает, Алена это знала не понаслышке. Женщина, как правило, навешивает на это неотесанное дерево – мужчину – множество игрушек и делает его похожим на новогоднюю елку. Алене тоже пришлось однажды этим заняться, и последствия, пожалуй, она будет ощущать пожизненно. "Ах эти черные глаза меня пленили", – как в том романсе! Но Жак – нет. Может быть, он и орел, но не ее романа!
Вот же безобразие: двое таких интересных мужчин поблизости, а интрижку завести неохота ни с одним. Вот такой вопрос: если разгадка тайны становится интересней горизонтального фитнеса – это что, в самом деле старость? Или просто мудрость? А может быть, элементарная разборчивость?
Ладно, об этом можно подумать на досуге. А сейчас досуга нет.
– Знаете, как вы можете вернуть Эппл? – проговорила Алена, сделав вид, что не заметила намеков Маршана на ее собственную драгоценную персону. – Скажите ей, что в противном случае выдадите полиции Петрику Лорентиу!
– А это еще кто такой? – вытаращился любовник-неудачник.
– Тот человек, который ворвался к вам на склад и унес ключи.
Алена милосердно опустила подробности этого процесса, но Маршана так и перекосило от унизительных воспоминаний.
– Румынский иммигрант, которого разыскивает парижская полиция, – пояснила Алена. – Не знаю, давно ли он связан с Эппл, однако уже был замешан в нескольких ограблениях у себя в стране и во Франции. Задумал осуществить еще одно – с помощью Эппл. Для этого она, как я предполагаю, сделала отпечаток ключа от сейфа своей хозяйки. Петрику Лорентиу изготовил в Париже дубликат, но потерял его. Тогда он приехал сюда. Вы когда-нибудь говорили Эппл, что у вас на складе хранятся дубликаты всех ключей от ваших замков?
Маршан только нервно сглотнул, однако выражение его лица просто-таки кричало: "Да! Говорил, говорил, дурак я этакий!"
Спорить с лицом Алена не стала, только кивнула понимающе и продолжила:
– Потому Лорентиу и пытался вчера открыть ваш склад. Не удалось. Тогда они вместе с Эппл пробрались прошлой ночью ("Да неужели это было всего лишь прошлой ночью? – почти с ужасом подумала наша героиня. – Как будто неделя уже прошла, столько событий!") в дом Детур. Я их обоих видела, но не рискнула помешать. Они взяли ключ от чердака, но поняли, что он не подходит к сейфу мадам Бланш, и утром незаметно подбросили ключ на крыльцо. Тогда, очевидно, и было решено повторить попытку со взломом склада. А если снова потерпят неудачу, то Лорентиу ворвется туда, когда вы окажетесь внутри. И он это сделал. Сейчас мадам Бланш в больнице, путь к сейфу открыт. Вы точно сообщили в жандармерию об их намерениях?
– Сообщил, – сердито буркнул Маршан. – Надеюсь, они пошевелятся, а то слишком заняты приготовлениями к юбилею комиссара… Слушайте, но я не пойму, что им надо в сейфе, Эппл и этому румыну? Клянусь, там нет ничего, кроме дурацкой стеклянной змеи и копий нескольких документов. – Он задумался и вдруг стукнул себя по лбу: – А, знаю!
Алену бросило в жар. Неужели Маршан тоже догадался? Но в следующий миг она вздохнула спокойней, потому что он воскликнул:
– Эппл хотела взглянуть на завещание мадам Бланш. Если старуха оставляет все свое состояние – а оно приличное: дом в Муляне, земля, кое-какие сбережения в банке – Жаку, значит, у Эппл есть основания выйти за него замуж. – И Маршан чуть ли не всхлипнул: – Конечно, он свободен, а я женат…
"Ах да, ревнивая Изабель", – вспомнила Алена игривые намеки жандарма Виктора и разочарованно вздохнула.
Нет, ее огорчило не семейное положение Бати Маршана. Просто от антиквара можно было ожидать большей изощренности мышления. Как он мог предположить, будто Лорентиу пошел на совершение новых взломов и грабежей с применением насилия – его уже и так ищет полиция – только для того, чтобы взглянуть на чье-то завещание? Он же понимает, что, окажись пойманным, определенно попадет в тюрьму, да еще и увеличит возможный срок? Нет, слабо верится. У него должна быть цель, которая оправдывает средства.
Неужели Алена правильно поняла, что это за цель? Неужели?
– Кстати, откуда вы знаете все насчет этого Лорентиу? – вдруг воскликнул Маршан с уже привычной инквизиторской интонацией, и наша героиня даже вздрогнула, настолько высоко она воспарила на крыльях своих догадок. – И чем докажете, что они с Эппл сообщники?
– Даже время не стану на это тратить, – презрительно ответила Алена. – Больно надо! Не хотите верить – не надо. А узнала я все, просто позвонив в Париж.
Это была сущая правда. Ведь человек, который стоял рядом с Эппл на броканте и разглядывал Алену Дмитриеву, был тем самым мужчиной в черной рубашке, которого она видела в подъезде русской библиотеки в Париже и который потом таращился ей вслед на рю де Валанс. Алена его сразу узнала! Его появление рядом с Эппл в Тоннере не могло не навести на подозрения, не он ли вместе с ушлой румынкой проник в дом Детур ночью. Вот Алена и позвонила в библиотеку и спросила, что они знают о жильцах из квартиры напротив. Ответ оказался очень интересным! Оказывается, эту квартиру снимали братья Петрику и Флориан Лорентиу. Один из них, Флориан, был подвержен приступам эпилепсии, и с таким приступом его увезли в больницу пару дней назад. Голова у него была разбита – ударился при падении о мостовую, однако врачи посчитали, что это мог быть след удара чем-то тяжелым, и сообщили в полицию. А там оказались приметы Флориана Лорентиу, за которым – а также за его старшим братом Петрику – тянулся целый шлейф ограблений. Полицейские немедленно появились в квартире на рю Валанс, однако Лорентиу-старший успел скрыться, и никто не знал, куда он исчез.
Алена задала также вопрос, интересовался ли кто-нибудь ключом, который лежал в почтовом ящике библиотеки. Ее с изумлением спросили, откуда это ей может быть известно. Алена призналась, что сама его туда нечаянно уронила. Оказывается, ключом никто не интересовался. Алена попросила прощения за хлопоты и поблагодарила милых, хотя и несколько замшелых библиотечных дам. Вот и все. Закон любого расследования: задавать правильные вопросы и знать, кому их задавать!
Разумеется, Алена не собиралась тратить время, рассказывая обо всем этом Маршану. У него извилины с искривлением – обязательно что-нибудь не так поймет. А нашей героине не хотелось тратить время на очередные объяснения – и так было о чем поразмыслить.
Петрику Лорентиу, за которым охотилась полиция и у которого брат оказался в больнице, пошел бы на новое преступление только ради немалого куша. Алена предполагала, что это за куш. Но как он мог узнать о существовании этой вещи?
Только от Эппл, понятное дело. А она от кого узнала? От Жака? Вариант номер раз. От Маршана, с которым иногда излишне откровенничала мадам Бланш?
Нет. Ей могла рассказать сама Одиль. Причем нечаянно!
Перед Аленой словно бы всплыло бледное лицо старой дамы, которая, полулежа на земле, бормочет дрожащим голосом: "Прошу прощения, мадам, я, кажется, наговорила какой-то ерунды. Приняла вас за кого-то другого. У меня случаются приступы сомнамбулизма, и тогда я несу чепуху, брежу. Иногда мерещится прошлое, видятся старые знакомые… В мои годы что только не примерещится, не привидится!"
Возможно, во время одного из таких приступов мадам Бланш и проговорилась, какой ценностью обладала некогда и что с этой ценностью случилось. Да, очень вероятно, так оно и было.
А теперь вопрос такой. Можно ли вернуть то, что кажется исчезнувшим? Не утратило ли оно ценность? Конечно, утратило – сама по себе та драгоценная вещь невосстановима, но по частям… Неужели еще можно что-то найти?
Наверное, да. И Эппл не могла не найти этому подтверждения. Наверняка ей помог Жак, кто же еще мог быть экспертом в таком вопросе!
А он знал? Он знал?..
Нет ответа. А Лотер и Катрин – они знали о сокровище?
Катрин точно знала о его существовании, если копировала брошь постоянно. А видел ли ее кто-нибудь еще? Ведь портрет Одиль оставался у Маргарит Барон. И натюрморт с изображением броши – тоже.
– Послушайте, Бати, вы никогда не задумывались, почему Катрин, мать Жака, помните, вы мне о ней рассказывали, всегда изображала сверкающую змейку с синим камнем на голове? – выпалила Алена.
– А о чем здесь думать? – равнодушно ответил Маршан. – Я знаю точно, почему.
– И почему? – насторожилась наша героиня.
– Да об этом всем местным известно, – передернул плечами антиквар. – Помните портрет девушки кисти Маргарит Барон? Портрет Одиль Бланш… А помните, что ее черное платье украшено брошью? Так вот, эта брошь принадлежала какой-то знаменитой русской балерине. Фамилию удержать в памяти невозможно, что-то такое шипящее… Но вы можете знать! Говорят, она была любовницей последнего русского императора.
Из "Воспоминаний об М.К."
Когда началась Вторая мировая война, правительство Франции предложило Казем-Беку распустить партию. Тогда младороссы перешли на нелегальное положение. Потом многие из них были арестованы, отправлены в лагеря. Движение прекратило свое существование, попусту взбаламутив умы молодежи и ничего толкового не совершив, сплошное сотрясение воздухов. Вовó снова оказался в проигрыше.
Наши встречи и разговоры с М.К. на время прекратились, и не только из-за некоторого отчуждения, возникшего между нами: я курсировала между Ле Везине и Парижем, а М.К. с семьей переехала в Париж, но, как только "странная война" сменилась страшной и началось повсеместное отступление французских войск и бегство населения на юг, Красинские-Романовские отбыли в Биарриц. Оттуда они вернулись только в конце сентября 1940 года, когда Париж был уж занят вермахтом.
Так совпало, что мы с мужем тоже должны были вернуться, чтобы распорядиться своей недвижимостью: часть нашего дома была занята германскими военными, но часть можно было сдать в аренду тем, кто искал жилье. Муж мой занимался этими делами, я продолжала работать у Хитрово. С М.К. мы снова встретились именно там.
Отчуждение сразу позабылось, мы снова принялись болтать, хотя прежней откровенности между нами уже не было. Подозреваю, отчасти оттого, что все самое важное и интересное о себе М.К. уже рассказала, а бытовые подробности нашего теперешнего существования были известны мне не хуже, чем ей. Привыкнуть к этому существованию было сложно, а порою и невозможно.
Она пригласила меня посетить свою студию, и однажды я там в самом деле побывала. Занятий в это время не было, но М.К. откровенно обрадовалась, что я пришла именно в такое время. Мне показалось, что в этот день на уроки никто не пришел. Но я с интересом осмотрела станки, зеркала, рояль, многочисленные кашпо с цветами, которые смиренно поливал великий князь Андрей Владимирович, комнаты для переодеваний, душевую. Потом мы сели пить чай с привезенным мною шоколадом – швейцарским, с черного рынка. В эти времена ходить в гости с пустыми руками стало совершенно неприлично.
Чай нам подавала тоненькая черноволосая девочка лет четырнадцати-пятнадцати, сразу видно, что неопытная, но настолько конфузившаяся от своей криворукости, настолько жутко красневшая при малейшей своей оплошности, что все милосердно старались не обращать на это внимания, хотя, насколько я знала, М.К. обычно бывала с прислугой крайне строга.
– Одиль пока еще учится, – сказала она снисходительно, когда девушка вышла. – Будем надеяться, у нее впереди большие успехи. И нравом она очень мила, покорна, уступчива. Ее бы следовало назвать не Одиль, а Одетт.
Я не сдержала улыбки:
– Да, я понимаю, чем вызвана ваша снисходительность, дорогая Матильда. Одиль… "Лебединое озеро"!
– Я тебе говорил, что она догадается! – одобрительно воскликнул Вовó, которого всегда уязвляло мое к нему сдержанное отношение, и он очень старался со мной подружиться.
– Легко догадаться, – пожала я плечами. – Стоит только вспомнить, как ваша матушка танцевала в этом балете, и особенно ее прощальное выступление…
Глаза М.К. немедленно увлажнились слезами:
– Ах, какие воспоминания! Вы правы, дорогая Симочка, имя сыграло главную роль и убедило меня, что следует помочь Одиль. Мы встретились в Биаррице, куда девочка перед войной приехала навестить свою умирающую крестную. Приехала из Дижона, если не ошибаюсь…
– Да нет, вроде бы из какой-то деревни близ Дижона, только я все время забываю, из какой именно, – уточнил Вовó, если это можно назвать уточнением.
– Однако смелый поступок! – удивилась я. – Насколько я знаю провинциалов, они очень неохотно отваживаются на столь дальние путешествия. Пересечь почти всю Францию с запада на юг, чтобы проститься со своей крестной – это очень трогательно!
– Насколько мне стало известно, Одиль вела не только чистая любовь к крестной, – ухмыльнулся Вовó, – она надеялась на наследство. Однако она – опять же, из-за удаленности Биаррица от Дижона – не знала, что крестная вышла замуж, изменила завещание, и все ее наследство получил супруг. Одиль осталась не просто ни с чем, но вообще ни с чем, совершенно! Вдобавок ее обокрали. Она плакала на улице, когда ее подобрала моя сердобольная матушка. Мы вернулись в Париж с Одиль, и, поскольку мы прекрасно понимаем, что дать ей денег на дорогу – это все равно что проститься с ними навсегда, матушка решила дать ей возможность их заработать. Как вам это нравится, Серафима Владимировна?