Зато здесь ее печали сразу нашли отзывчивое сердце. Конечно, это странно звучит, но ничто так не поднимало настроение мадам Зандбург, как невзгоды близких. Злорадство? Ничего подобного! Напротив - переживая беды и неприятности других, приходя людям на помощь, она забывала про свои собственные горести. Однако в семье Кашисов царило полное согласие и мир, никого не требовалось защищать или утешать, и мадам Зандбург уже начала чувствовать себя лишней и никому не нужной. Нервный припадок приближался медленно, но неотвратимо.
И вот приходит из школы вконец расстроенная Расма и слезливым голосом пересказывает бабусе свой разговор с Альбертом.
- И ты знаешь, что мне ответил этот паршивец?! Если сама родила недоношенную идею, то сама и вынянчивай своего недоноска. Мол, за это мне платят стипендию, а отцу - зарплату. "Я, - говорит, - не собираюсь участвовать в комедии с друзьями милиции, которым не доверяют даже тревожного свистка…" Тайком катает девчонок на отцовской "Волге" и воображает черт-те что. Тоже мне моралист нашелся! Точно я для собственного удовольствия придумала этих друзей милиции! Но раз уж звено есть, так что-то надо делать, правда, бабуся?
Переложив груз печали на бабушкины плечи, Расма мгновенно ожила, увидела, что по-прежнему сияет солнце, и поняла, что гораздо разумней присоединиться к Варису.
Мадам Зандбург также испытывала необыкновенный прилив сил. Еще бы! Она снова могла вернуться к привычной роли советчицы, наставницы. Снова был повод в чем-то участвовать, спасать положение и доказывать, что многоопытная старость стоит большего в сравнении с поколением юных.
Расположившись на шезлонге, и без особого интереса поглядывая на своих внуков, играющих в бадминтон, Рената Зандбург предалась раздумью. Зато Чомбе без передыху носился от Расмы к Варису и обратно, напрасно пытаясь поймать на лету волан.
- А знаешь, тот мальчишка прав! - неожиданно изрекла мадам Зандбург, словно продолжая ранее прерванный разговор. - Дети, перестаньте носиться, когда с вами говорит взрослый… В другие времена вам бы дали бомбу или самострел, а не эту дурацкую повязку… Если бы за дело взялись мы, эта банда воров уже давно угодила бы за решетку. Расма, ты даже не представляешь, какой прелестный фартучек я тебе привезла…
- Бабуся, ну пожалуйста, сколько можно об одном и том же!
- Хорошо, детка, хорошо, не буду сыпать соль на твои раны. Но это уж я вам скажу: Эдуард слишком мягок со своим жульем. Он хочет все делать в лайковых перчатках, лишь бы ему пальчики не замарать. Попадись мне в руки этот гаденыш, он бы в два счета признался, где зарыл чемоданы… - Мадам Зандбург осенила новая идея: - А нельзя ли в это ваше звено записать и меня?! Скажем - почетным членом, а?
- Только как пенсионера, требующего ухода. В порядке шефства, - пряча улыбку, сказал Варис. - Так сказать, в виде компенсации за убытки, понесенные из-за халатности милиции.
- Нет, нет, - замахала мадам Зандбург, - вашему Альберту надо подыскать другое занятие. Что он любит больше всего на свете?
- Да, наверно, машину, - ответил Варис.
- А теперь еще и Ингриду, - дополнила Расма.
- Эту финтифлюшку, с которой расхаживал по пляжу?.. Да ее же ущипнуть не за что, - поморщилась бабушка. - Но нынче никто невест не крадет. Мальчишку этого надо завести совсем по-другому. Говоришь - машину…
- Что ты там еще задумала, бабусь? - в Расме заговорили дурные предчувствия.
- Ты ведь хочешь расшевелить этого мальчишку, хочешь, чтобы дружинники начали действовать? Вот так оно и будет! - мадам Зандбург окинула внуков взглядом, полным триумфа. - Своя рубашка ближе к телу. Забегает как наскипидаренный!
- Уж не собираешься ли ты угнать у Альберта машину? - ужаснулся Варис.
- С какой стати пачкаться самой? - бабушка напустила на себя обиженный вид. - Слава богу, на свете хватает настоящих воров, - она встала. - Я уж как-нибудь да выведаю у Эдуарда, не пропала ли где какая машина, и тогда за дело возьмемся мы!
VIII
Воскресное утро выдалось солнечное. Словно в насмешку над бюро погоды, скептически предвидевшим "переменную облачность", синева над морем была ясна и прозрачна. Хорошо, что электрички курсировали еще по летнему расписанию, не то кое-кому из рижан пришлось бы застрять в городе на весь день. Большая часть пассажиров так жаждала солнца, что выходила уже в Булдури и отправлялась со станции прямиком на пляж.
Пляж буквально устлан телами. В море тоже полно купающихся, и дежурному спасательной станции трудно понять, кто действительно тонет, а кто ныряет для собственного удовольствия. Оставалось лишь время от времени просматривать пляж в бинокль, не заметно ли где признаков паники. Как обычно, больше всего беспокойства проявляли матери. Одна бегала вдоль берега у воды и в отчаянии взывала:
- Зигурд! Не заходи так далеко! Выходи сейчас же, раз тебе говорят!
Но малыш, плескавшийся голышом на первой отмели, и не думал внимать строгому приказу.
Рената Зандбург тоже вышла на прогулку. Упорно не желая надевать любезно предоставленные ей халат и легкую домашнюю одежду, она упрямо носила только свое черное шелковое платье и при всяком удобном случае повторяла:
- Это к скорой смерти. Оставили мне как раз то, в чем хочу в гробу лежать…
Она вела на поводке Цезаря, который осторожно обходил стороной каждую лужицу, старательно обнюхивал каждую кучку песка. Хорошо воспитанный Цезарь подошел к мусоросборнику и возле него задрал заднюю лапку.
Это вызвало среди гуляющих целую бурю возмущения.
- Старый человек, а стыда нет никакого! - напала на Зандбург толстая женщина, заменившая купальный костюм лиловыми панталонами и преогромным черным лифом.
- Вам разве неизвестно, что запрещается прогуливать дворняжек по пляжу? - вторил той долговязый плешивый мужчина.
- Это не дворняжка, а породистая служебная собака, - невозмутимо поправила его мадам Зандбург. - Может, он как раз по следу идет, а вы его сбиваете.
- Этакая шавка?.. - издевался лысый. - Да такую даже блоха не побоится.
Рядом стоял милиционер, озабоченный разрешением очередного пляжного конфликта.
- Хорошо, что я очки сняла и положила рядом! - верещала пожилая женщина и без видимой логики продолжала: - А то сидела бы теперь с распухшим носом!
- За очки я бы вам заплатил, - оправдывался плечистый юноша. - А по какому праву вы продырявили мне мяч спицей? Как будто бы нарочно…
- Хоть бы играли как люди! - вмешалась в разговор воспитательница детсада. - А то ведь лупят что есть силы и гасят. Убийцы!
Смекнув, что разговор принимает нежелательное для него направление, волейболист незаметно попятился назад, но вдруг замер, будто уперся в невидимую преграду. Поглядел на окружающих и снова - будто не веря своим глазам - на песок, где еще совсем недавно лежали его вещи. Наконец до него дошло!
- Мои вещи! Старшина! У меня украли вещи!..
Милиционер вздохнул и вынул из планшета шариковую ручку и блокнот.
- Что там у вас было? "Спидола", конечно…
Потерпевший кивнул.
…Чуть поодаль, кокетливо жонглируя волейбольным мячом, лавировала меж распростертых на солнцепеке загорелых тел Ингрида. Движения ее были неторопливы и гибки. В "бикини" она была просто неотразима. При звуках джазовой музыки Ингрида изменила направление и подошла к четверке мужчин, которые, рассевшись вокруг транзистора, резались в карты.
- Будет вам козырями шлепать, лучше попытали бы счастья в любви, - пошутила Ингрида. - Не хотите ли малость поразмять свои протезы? - и она высоко подбросила мяч.
- А что если и в самом деле? Для аппетита…
Все четверо встали, но один тут же снова растянулся на песке.
- Пригляжу пока за барахлишком, - сказал он.
- Идите, идите! Я тут еще часок позагораю, - заверил его сосед.
Все четверо пошли вслед за Ингридой.
Однако трудно сказать, каким образом он собирался стеречь вещи, поскольку загорал, накрыв лицо газетой. Как и его товарищ, статный молодой человек. Они оба даже производили впечатление спящих.
Но нет! Чуть погодя зашевелилась рука, стянула с лица газету и как бы невзначай набросила ее на "Селгу", которую оставили легкомысленные картежники.
Подал признаки жизни и второй. Из-под газеты он внимательно наблюдал, не следит ли кто за маневрами компаньона. Но кругом все были заняты своим делом: кто дремал, кто читал, кто болтал или помогал детворе строить крепости из песка.
Несколько ловких движений, и оба уже подкатились к оставленным вещам. Затем, точно сговорившись, потянулись, встали, надели чужие брюки, рубашки, взяли радиоприемник и ушли. По всему чувствовалось, что они не новички в своем деле.
Альберт уже привык к тому, что Ингрида всегда опаздывает. Но сегодня она побила все рекорды. Вот уже почти час как яхта Вариса стоит на якоре у второй отмели, и пассажиры взбунтовались не на шутку.
- Поехали, кэп! - взмолилась Лайла. - На этой жаре можно совсем растаять.
- Я сплаваю на берег за лимонадом, - тут же предложил Альберт.
- Отчего не сказать прямо, что соскучился по своей воображале? - в голосе Астры была слышна нескрываемая ревность.
- Вон ты какая злюка! - Вилис был искренне удивлен.
- А мне противно, что она вечно утаскивает Альберта куда-то в кусты, - сердито сказала Астра.
- Астра права, - Варису хотелось сгладить выходку подруги. - Как ты ее разыщешь в этой толкучке? Ей же с берега наша яхта видней. Могла хоть бы рукой помахать.
- Надо только хотеть! - кипятилась Астра.
- Нет, мы с ней договорились ровно в одиннадцать. А мы опоздали, - Альберт ни под каким видом не желал допускать, что Ингрида могла его обмануть. Забрав одежду, он спрыгнул в воду. - Меня не ждите!
Волейбольные мячи висели над берегом совсем как воздушные шарики над первомайской демонстрацией. Да, разыскать знакомое лицо в этом муравейнике - затея безнадежная.
Но Альберт упрямо продолжал идти.
- Мяч! - внезапно услыхал он знакомый голос и резко обернулся.
Волейболисты, которые часами могли играть, стоя в кружке, почему-то считали ниже своего достоинства догонять провороненный мяч и всегда пользовались услугами гуляющих у воды. Вот и сейчас, не двигаясь с места, они ждали, что кто-то им отпасует. Среди них была и Ингрида.
Альберт опомнился слишком поздно. Ударясь о его ногу, мяч изменил направление и укатился в воду.
- "Даугаве" как раз нужен хороший запасной вратарь. Может, возьмут, сходите, - съязвила Ингрида. Лишь после этого она узнала Альберта. - Наконец-то! Куда ты пропал?
Альберт хотел было ответить резко, но передумал и оставил упреки при себе. Настоящему мужчине, очевидно, полагалось бы опоздать самому, а не ждать терпеливо целый час…
Ингрида взяла парня под руку и повела по берегу.
- Хорошо, что ты пришел, - ластилась она к голому плечу Альберта. - Хочу своим старикам отвезти подарок. У тебя хватит бензина?
Альберт смутился.
- А мяч как же? - спросил он, оглядываясь, как будто сейчас это было самое важное.
Ингрида равнодушно махнула рукой.
- Скорее! - поторопила она. - Петер давно ждет.
Петер неожиданно оказался приятным спутником. Довольно долго он взахлеб восторгался Альбертовым умением водить машину и таким ненавязчивым способом не давал стрелке спидометра опуститься ниже сотни. После чего он спокойно заснул и проснулся, лишь когда "Волга" свернула с шоссе и начала подпрыгивать на ухабах проселка. Казалось, им не будет конца, и Альберт окончательно убедился в том, что Ингрида и в самом деле выросла в забытой богом дыре. Наверно, не велико удовольствие добираться отсюда пешедралом до ближайшего городка. Грибов и ягод тут было, видимо, немало, но какая от них радость молодой девушке?
Наконец за очередным поворотом показался бревенчатый дом, который так и просился в заповедник-музей Народного быта. "Волгу" встретил ожесточенный лай собак.
- На место, Пекси, цыц, тебе говорят! - закричала Ингрида, вылезая из машины и разминая затекшие ноги.
Но пес не унимался.
- Возвращение блудной дщери, - шепотом поиронизировал Петер.
Чуткое ухо Ингриды уловило замечание.
- Что ты хочешь? Бедный песик впервые видит, что в машинах разъезжают не только люди, но и ослы, - парировала она и подошла к Пексису, наконец узнавшему хозяйку и теперь радостно завилявшему хвостом. - Знаю, знаю, дружок, в это время все на ферме, все работают… - она наклонилась и достала из собачьей конуры большой ключ. - Этот тайник придумал мамин дед. Наверно, еще во времена крепостного права… Извольте, господа! - Ингрида бросила ключ Петеру. - Чувствуйте себя как дома, но ведите себя как в гостях. А я пока схожу, сообщу о прибытии высоких гостей. Навряд ли, конечно, восторги моих стариков придутся по вкусу горожанам, - как девушка ни пыталась острить, было видно, что она взволнована.
Прошло немногим больше часа, как все они уже сидели за угощением. У Ингридиной матери нашлось и холодное мясо, и студень, и жареный лещ, и салат из помидоров, и горячая картошка, аппетитно дымившаяся на столе. Посредине, на почетном месте красовался подарок дочери - новенький транзисторный радиоприемник завода ВЭФ, вы-выдвинутая антенна которого почти упиралась в низкий потолок избы.
Альберт представлял себе родителей Ингриды совсем другими - неразговорчивыми, ушедшими в себя людьми, рано сгорбленными тяжелым деревенским трудом. А перед ним оказались на редкость радушные хозяева, от души радовавшиеся нежданным гостям. Они буквально лезли из кожи, чтобы дочери не краснеть за них перед друзьями.
- Поехали! - этот весьма лаконичный тост напомнил Альберту любимое застольное словечко отца.
Он поднял до краев наполненный чайный стакан и мужественно отпил большой глоток. В следующий момент в глазах у него застыло выражение ужаса, затем по щекам потекли слезы. Он громко закашлялся.
- Только не говори, что я тебя не предупреждала, - Ингрида не смогла удержаться от смеха.
- Может, вареньицем закрасить? - предложил ее отец, жилистый мужчина под пятьдесят. Сам он залпом осушил свой стакан, не моргнув глазом. - Принеси, Марта!
Жена отложила наполовину смотанный клубок шерсти и достала из буфета банку с вареньем.
- Теперь и мы стали пить магазинную водку, - словно извиняясь, сказал отец Ингриды. - Но нам не дали нынче зарплату в срок - какие-то сволочи очистили колхозную кассу… Хорошо еще, что свой спиртозаводик уцелел на чердаке с немецкого времени.
- Не гневи бога, Витолд! - воскликнула мать. - Счастье, что твой отец остался жив - много ли было надо!..
- Да перестань ты! - взмолился отец. - Не видишь, дитя сейчас нюни распустит!
Альберт тоже обратил внимание на то, что Ингрида необычно бледна. На губах у нее застыла вымученная улыбка.
Ингрида с трудом удержалась от того, чтобы не влепить пощечину Петеру, преспокойно глотавшему водку, которую подливал ему отец. Впрочем, ведь и у самой тоже рыльце было в пуху - кто тянул ее за язык разболтать про традиционный юбилейный праздник в их колхозе, когда выдают зарплату и квартальную премию, играют спектакль, а потом пляшут до утра… Кому нужны были эти сантименты?.. Мерзавец! Так подло воспользоваться ее простодушием! Столь гнусного предательства она не ожидала! А что если с ее дедом действительно случилось бы что-то серьезное? Теперь она была бы дважды убийцей, потому что уж точно укокошила бы сейчас Петера… Ингрида достала из сумочки сигареты и закурила.
Мать сделала вид, что не замечает. Повесив на спинку стула новый моток пряжи, она стала просить:
- Рассказала бы, доченька, как ты там в Риге одна поживаешь? Много ли заставляют учиться? Хоть бы письмецо написала с адресом, мы давно бы уж тебе посылочку…
- Живет что надо, сама разве не видишь?! - перебил ее отец. - Раскатывает в шикарной машине, привозит дорогие подарки, кавалеров целых две штуки, - самогон ударил ему в голову. - Дерните еще, ребята, покуда в парнях ходите, - он чокнулся с Альбертом, осоловело глазевшим по сторонам.
- Давай, перекинь еще стопаря, - подбадривал его и Петер. Встретясь взглядом с Ингридой, он вдруг заговорил изящным слогом и даже встал: - Я не знаю, представителей какой профессии мы чествуем в этот воскресный день и в конце концов - не все ли равно? Только мне хотелось бы выпить за здоровье тех, кто взял на себя самый неблагодарный человеческий труд - производить на свет детей с надеждой, что из них вырастут люди. За твоих родителей, Ингрида!
- Рванем и поехали! - выкрикнул невпопад Альберт и поднялся тоже.
- Вам надо бы малость прилечь перед дорогой, - посоветовала мать Ингриды.
- У меня, хозяйка, тоже есть мать, которая беспокоится, - сообщил Альберт и не очень твердым шагом направился к двери.
На воздухе сознание сразу прояснилось. Он подошел к "Волге", в темноте казавшейся почти черной. На машине блестели капли воды. Дождь хоть и прошел, но в воздухе еще пахло грозой.
- В такую ночь все автоинспекторы сидят за столом и пьют грог, - заверил Петер, но потом все-таки спросил: - Ехать не боишься?
Ответить на такой вопрос Альберт счел ниже своего достоинства. Сел в машину, включил фары, затем распахнул дверцу.
- Отчалили!
Мать еще сунула Ингриде на колени корзину с разнокалиберными стеклянными банками. Дверца захлопнулась, можно было трогаться в обратный путь.
- Теперь понял, что мои рассказы про родную сторонку были чистейшим соцреализмом? Ты здесь не выдержал и трех часов, - Ингрида говорила возбужденно - она тоже глотнула самогонки.
- Не мешай ему править! - сказал Петер. - Не видишь, какая грязища!
После сильного дождя дорога в самом деле стала намного хуже, чем была. Ветер гнал густые тучи, обрывал с деревьев начавшую желтеть листву и швырял в лобовое стекло машины. По лужам, заполнившим рытвины, пробегала рябь..
В таких условиях Альберт за свою короткую шоферскую жизнь ехал впервые. То и дело приходилось притормаживать и резко менять направление, переключать скорости. Он петлял между ухабами, словно в бешеном слаломе, переметываясь с правой стороны дороги на левую и обратно. Какое-то седьмое или девятое чувство безошибочно подсказывало ему ту идеальную скорость, на которой можно было проскочить, не застряв, яму и не ехать, а почти глиссировать над мелкими выбоинами, превратившими дорогу в стиральную доску. И скорость эта была совсем не малая. Думать и заранее выбирать курс было некогда - все решала молниеносная реакция и откуда-до пришедшая интуиция. Непостижимым образом она ни разу не подвела Альберта.
Наконец лучи фар упали на черную блестящую поверхность асфальта.
Альберт выехал на шоссе и повернул "НА РИГУ", как предписывал дорожный указатель.
Теперь на газ можно было жать смелей. Держа руль одной рукой, Альберт второй обнял щуплые плечи Ингриды и привлек девушку ближе. Она вся съежилась, свернулась в уютный клубок и включила радио. Заиграла сладко волнующая музыка джаза.