– Безусловно! Со смертью княгини Кето вступает в силу соответствующее условие завещания ее сына, а его содержание княгине Нине Махарадзе известно еще со времени его смерти. – Он внимательно посмотрел на Апраксину. – Надеюсь, графиня, вы не подозреваете старушку в том, что она придушила невестку из-за наследства?
– Из-за наследства? – Апраксина поглядела на него изумленно. – Ну, конечно же, нет! Однако у нее могли быть и другие, не менее важные причины желать смерти своей вздорной и властной родственнице: вспомните, в каких ужасных условиях она жила до появления у нее в мансарде Анны Коган, я же вам рассказывала! После смерти сына княгиню Нину Махарадзе фактически заживо вытеснили из жизни, переселили на чердак, где пылится ненужный старый хлам, и забыли о ней. Вернее, помнили лишь о том, что она должна умереть и оставить княгине Кето вторую часть наследства. А она все не умирала. Хотя смирилась и безропотно прозябала в своем мансардном уединении, терпеливо ожидая смерти. Но вот появилась Анна, и все изменилось, и к старой княгине вернулись радость и жажда жизни: она поднялась с постели, с которой не вставала уже много лет, она с восторгом воспринимала все, что делала Анна, – ремонт их мансарды, перестановку мебели, она ухаживала за цветами, появившимися в мансарде, и даже стала вести какое-то подобие светской жизни – принимала гостей по четвергам и, представьте себе, даже наряжалась и делала прическу к их приходу! Кстати сказать, у нее до сих пор сохранились прекрасные волосы – густые, пышные, хотя и совершенно белые. Анна всячески разогревала в ней эту способность воспринимать маленькие радости бытия; она заставляла ее двигаться, она практически вернула ее к нормальному, здоровому и полноценному образу жизни – насколько это вообще возможно в такой глубокой старости. И вдруг по каким-то неясным для старушки соображениям ее невестка почти в одночасье изгоняет из дома всех слуг – близких друзей бабушки Нины! И напомню вам, дорогой инспектор, что слугами в доме Махарадзе были люди интеллигентные, образованные, талантливые. Они окружали княгиню Нину вниманием, они превращали эти их тайные встречи по четвергам в настоящий праздник для старушки! Да что там – они, похоже, и в самом деле любили ее! Вспомните, как они все говорили о ней, каким голосом и с какими глазами. А перед этим был отпуск Анны, когда стараниями дуры-сиделки, действовавшей несомненно по указанию княгини Кето, старая княгиня опять на время превратилась в беспомощную и одинокую старуху. И можно себе представить, с каким нетерпением ожидала ее возвращения со Святой земли бабушка Нина! Но уже в день приезда Анны из дома изгнана Лия, и это только начало: несколько дней – и никого из друзей старой княгини, кроме Анны, в доме не осталось. Но Анна с этим не смиряется и устраивает прощальный вечер в честь столетия княгини Нины. Сто лет, инспектор, подумать только! Нет-нет, не хотела бы я дожить до такого возраста…
– Почему же? – удивился инспектор.
– Боюсь соскучиться.
– Вы?! Никогда не поверю!
– И все же это так… Старость прекрасна, нет слов! Она свободна и независима, в старости мы можем говорить все, что думаем; а у нас, старых женщин, еще и особое преимущество перед молодыми – мы можем одеваться, не оглядываясь на моду. Нам это позволено, как девочкам в шестнадцать лет!
Инспектор невольно улыбнулся: да, графиня Апраксина именно так и поступала – говорила что думала и носила что хотела.
– Но в глубокой старости, в дряхлости все опять меняется: "прострешь руки твои и другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь". – Графиня Апраксина задумалась на несколько мгновений, а затем продолжила: – И тут все зависит от того, в чьих руках конец пояса, не так ли?
– Так, графиня.
– Ну вот, и тут мы возвращаемся к старой княгине. Она целиком и полностью зависела от своей довольно-таки злобной невестки. Появляется Анна, берет "пояс" в свои руки, и жизнь старой княгини становится не просто сносной, а прекрасной. И вдруг на ее горизонте появляется угроза, что все вернется на круги своя!
– То есть?
– Исчезают друзья-слуги. А что, если княгиня Кето угрожала свекрови, что уволит и Анну тоже?
– Анна ничего подобного не говорила!
– Анна могла об этом и не знать. Представьте себе такую ситуацию, инспектор: княгиня Кето объявляет княгине Нине, что в ближайшие дни Анна тоже покинет их дом. Что должна делать старая женщина?
– Рассказать обо все Анне, я думаю?
– Нет, она не может этого сделать, потому что это только ускорит изгнание Анны. Кроме того, у них уже назначена их прощальная вечеринка на четверг, и старушка не хочет лишиться последней радости. А ночью, когда княгиня Кето возвращается и засыпает…
– Старушка ждет, пока уснет Анна, идет вниз и душит невестку? Не верю! Да, возникает убедительный мотив для убийственного гнева, да, старушка уже немного в маразме, но я никак не могу представить себе эту жуткую картину: древняя старуха ночью сползает вниз по узкой скрипучей лестнице, крадется к спальне уснувшей невестки… Нет, не верю!
– Да что вы заладили, как знаменитый русский режиссер Станиславский: "Не верю! Не верю!" – рассердилась графиня. – А вы вспомните, однажды она уже это проделала – спустилась с мансарды и в гневе предстала перед княгиней Кето!
– Спуститься по лестнице она могла, согласен, но откуда у нее взялись бы силы задушить невестку?
– В состоянии аффекта, или злобного беснования, что почти всегда одно и то же, только называется по-разному, даже у стариков появляется ненадолго поистине невероятная сила. А кроме того, вовсе необязательно трудиться самой. Как ни симпатична мне Анна, мы не имеем права никого, в том числе и эту милую девушку, исключать из списка подозреваемых. Она предана бабушке Нине и готова сделать все, чтобы той было хорошо, предупредить любое ее желание. Добавьте к этому, что девушка воевала и видела смерть вблизи, возможно, даже привыкла к ней. А может быть, и сама убивала. И у нее очень сильные и крепкие руки.
– Мотив?
– Остаться с бабушкой Ниной полновластными хозяйками в доме и больше уже никогда не зависеть от злобы и капризов княгини Кето.
– А еще – остаться после смерти бабушки Нины наследницей ее состояния.
– И это – тоже.
– Пожалуй, вы нарисовали убедительную картину, графиня!
– Она ничуть не менее убедительна, чем наши подозрения относительно племянника княгини Кето: он ведь мог и не знать о том, что после смерти тетки ее состояние переходит в руки старой княгини, ведь ему было прямо обещано, что наследником княгини Кето Махарадзе станет он.
– Недаром же он так за нею ухаживал! А ведь это не такая уж радость для молодого в общем-то человека.
– Ну, тут как раз могло быть и просто соблюдение традиций: грузины весьма почтительны к своим старикам.
– Почтительное поведение с убийством в финале?
– Иногда одно лишь предваряет другое. Но вернемся к Анне. Почему-то я убеждена, инспектор, что между Анной и "русалкой из бассейна" есть какая-то связь. Пока таинственная и непостижимая, но со временем все может разъясниться.
– Не успеваю за полетом вашей мысли, графиня!
– А вы не торопитесь, вы шаг за шагом, "тихими стопами", как говорил один мудрый русский детектив.
– Не знаю, кого вы имеете в виду… Но, кажется, я догадываюсь, откуда у вас возникла мысль о связи между девушками: вы вспомнили об объявлении из "Русской мысли", которое было обнаружено в джинсах "русалки", а также о том, что Анна попала в дом Махарадзе по тому же самому объявлению в газете?
– Нет, меня больше занимает способ, которым было сложено объявление, найденное у "русалки".
– То есть?
– Объявление было сложено втрое. И точно также складывает небольшие бумажки Анна. Это, согласитесь, довольно редкая, почти не встречающаяся манера.
Прерывая их беседу, зазвонил телефон. Из Бад Тольца сообщили, что хутор, которым интересовался инспектор Миллер, уже год как выставлен на продажу, и, по сведениям местной полиции, в нем никто не живет. Принадлежит же он жительнице Блаукирхена княгине Кето Махарадзе.
– Ну, это многое объясняет! – с облегчением воскликнул инспектор. – Надо полагать, Георгий Бараташвили, с разрешения тетки, разумеется, просто пользовался хуторком для отдыха и развлечений.
– Это не объясняет одного – пребывания на хуторе воскресшей "русалки", которую якобы видел мой друг Генрих фон Ляйбниц.
– Но зато утверждение барона дает нам законное основание посетить этот хутор и провести на нем обыск!
– Правильно. И мы сейчас же туда поедем. Я ведь теперь, слава богу, хорошо знаю туда дорогу. А по дороге заедем к барону и возьмем с него письменное заявление о том, что он опознал в прекрасной "хуторянке" убитую "русалку".
– Я готов, графиня!
– И возьмите с собой пару ребят покрепче, инспектор: мне что-то не нравится поистине партизанское расположение этого хуторка. Правда, мы ездили туда глубокой ночью, и при свете солнца картина может оказаться куда более мирной, но осторожность не помешает!
Как только стало возможно, то есть после оформления всех формальностей, они выехали на двух полицейских машинах. Апраксина ехала в передней машине вместе с инспектором Миллером.
– Нам все равно ехать мимо Блаукирхена, – вдруг сказала она, – так давайте свернем и проедем по главной улице мимо дома Махарадзе.
– Согласен, графиня. А что, интуиция подсказывает вам, что мы можем увидеть нечто примечательное?
– Ну почему же именно интуиция? Просто мы все равно должны будем свернуть с автобана, так почему бы не сделать этого сейчас?
Как ни скромно оценивала свою интуицию графиня Апраксина, а предчувствия ее не обманули, и когда они, несколько снизив скорость, проезжали мимо чугунной ограды дома Махарадзе, она заметила в просвете между кустами идиллическую картинку: на газоне перед террасой стоял большой белый зонт, а под ним сидела Анна рядом с белой как лунь худенькой старушкой, а спиной к дороге и лицом к ним – какой-то мужчина.
– Так я и думала, – задумчиво сказала Апраксина. – В этом доме уже меняются прежние порядки. Жаль только, с дороги не видно, кто там сидит с ними третий. Впрочем, и лица старой княгини с такого расстояния не разглядеть, к сожалению…
Они проехали городок и продолжили путь – на этот раз в имение барона фон Ляйбница. Снять с него допрос по всей форме было делом двадцати минут; тому, что барон Генрих фон Ляйбниц обнаружил живую "русалку" почти через две недели после обнаружения ее мертвого тела, решено было пока не придавать значения: опознал и опознал! По окончании процедуры снятия показаний с ее мужа баронесса Альбина фон Ляйбниц подала всем участникам прохладительные напитки, поле чего полицейские и Апраксина направились уже прямо к озеру Тегернзее. Достигнув Бад Визее и проехав его почти насквозь, свернули на боковую дорогу.
И тут они снова увидели одинокую белую виллу на склоне. При свете дня она производила гнетущее впечатление, она оказалась заброшенной: пустые глазницы окон мрачно глядели на проезжающих из-под навеса деревьев, ворота были сорваны со столбов, крыша провисла.
– Остановитесь на минутку! – сказала инспектору Апраксина. – Боже мой, я узнаю это место! Вы знаете, инспектор, что здесь было еще совсем недавно? Американская диверсионная школа! Здесь американцы готовила шпионов для засылки в СССР. Сотни наивных борцов с коммунизмом, желавших послужить освобождению родины, рвались попасть в нее. Американские инструкторы производили строжайший отбор, проверяли их прошлое, выясняли способности к диверсионной работе, тщательно их готовили, а затем на самолетах без опознавательных знаков доставляли через границу СССР и там сбрасывали с парашютами. И только один из них, некто Кудрявцев, остался жив, чтобы рассказать правду: их там уже ждали сотрудники советских органов. Более шестидесяти русских горе-диверсантов были схвачены и доставлены прямиком с места падения в подвалы КГБ. Одни из них были расстреляны, других принудили к двойной игре: они передавали по рации то, что им диктовали гэбэшники. Потом сгинули и они.
– Кто же их провалил? Американцы?
– Нет, англичане. Так называемая "кембриджская пятерка" двойных агентов. В Кембридже в те годы было два увлечения – гомосексуализм и коммунизм, так вот все они были коммунистами и педерастами. Они использовали данные американской разведки, поскольку находились на самом верху английской. Самые известные среди них Филби и Блейк.
– Вы имели отношение к их разоблачению?
– Да. Вы недавно спрашивали меня, есть ли на моем счету провалившиеся дела? Так вот это – одно из них. Негодяи успели сбежать в СССР до ареста: Филби умер в Москве в своей постели, а Блейк жив до сих пор, хотя и приговорен английским судом заочно к 54 годам тюрьмы – по году за каждого проваленного им агента.
– Печальное место…
– Да, очень. Но я рада, что здесь теперь одни руины. Пусть стоят, как памятник холодной войне и тем русским дурачкам, "кто неумно любил, но крепко!".
– Шекспир?
– "Отелло". Едемте дальше, инспектор.
Они тронулись и вскоре подъехали к лесу. Лес, через который шла дорога к хутору, даже и днем производил довольно мрачное впечатление, – может быть, по контрасту с залитыми солнцем открытыми местами и нарядными курортными городками. Но когда лесная дорога кончилась и они выехали в холмы, картина вновь приняла буколический характер: днем одинокий хутор вовсе не казался угрюмым и нежилым, а даже совсем напротив, очень оживлял зеленый холмистый ландшафт красной черепичной крышей, золотистым деревом дворовых построек и даже разноцветным бельем, сушившимся на веревке между двумя высокими липами.
Обе полицейские машины поднялись на холм и подрулили к самым дверям дома, благо ограды вокруг него не было никакой. Полицейские окружили дом, а Миллер с Апраксиной подошли к дверям и постучали. Им долго, минут пять, не открывали, а затем послышалось шлепанье босых ног, и сонный женский голос спросил:
– Кто здесь? Чего надо?
– Долго же тут спят, уже почти полдень, – заметил Миллер и громко потребовал: – Открывайте! Полиция!
За дверью громко ахнули, она широко отворилась, и перед инспектором Миллером и графиней Апраксиной предстала… воскресшая "русалка"! Как и положено настоящей русалке, она была одета лишь в просвечивающую ночную рубашку, а ее длинные, доходящие до пояса волосы были распущены по плечам и спине. И она была красива, очень красива; она выглядела сейчас куда лучше, чем там, на мокрой траве возле прудика в Парадизе!
– Господи боже мой! Невероятно! – сказала по-русски графиня Апраксина, во все глаза разглядывая прекрасное и странное видение.
– А, так вы тоже русская! – хрипловатым голосом сказала по-русски "русалка". – Ну и чего это от меня понадобилось полиции? Я ничего не знаю!
– О чем вы "ничего не знаете", милая девушка? – спросила удивленная Апраксина.
– А ни о чем и ничего не знаю! – грубо отрезала "милая девушка". – И вообще я здесь не хозяйка и не могу впустить вас в дом! – Демонстрируя решительность, она подняла ногу и уперлась ею в косяк двери.
– Ну-ну, не надо так волноваться, – миролюбиво сказал инспектор и, похлопав девушку по голой ноге, легко устранил ее с дороги. – Прошу вас, графиня!
– Ишь ты, графиня! – Девушка фыркнула и прошла за ними в дом. В довольно просторной прихожей она их опередила и распахнула перед ними одну из дверей.
– Можете посидеть здесь, в гостиной, и подождать хозяина: он должен вот-вот подъехать. Можете даже телевизор пока посмотреть.
Это была типичная для баварского сельского дома гостиная: деревянные стенные панели, пышные герани за окнами, диван и кресла из цельного дерева, довольно грубоватые на вид, низкий столик перед ними, тумбочка с орущим телевизором напротив; на столике стояла большая бутылка с кока-колой и пустой стакан с почти растаявшим кусочком льда на дне.
Инспектор подошел к телевизору и выключил его.
– Я бы на месте этого легавого не очень тут хозяйничала! – сказала девушка вполголоса.
– А кто хозяин этого дома? – спросила Апраксина.
– Вот это здорово! – засмеялась девушка. – Вваливаетесь в дом и не знаете, кто его хозяин? Ну, если вы – графиня, то наш хозяин князь, между прочим, князь Георгий Ираклиевич Бараташвили. Вот он приедет, и будете сами с ним разбираться. И если что не так, то предупреждаю, мало вам не покажется! А я хочу спать и поэтому пойду в свою комнату и лягу. Возражений нет?
– Я думаю, есть. Тем более что вы и не спали вовсе: у вас, милая девушка, грим с лица не снят.
– Какой еще грим?
– Краска. Макияж.
– Так бы и сказали… Ну, спала я в макияже.
– Во-первых, вы определенно снимаете его аккуратно перед сном, а во-вторых, если бы вы вдруг случайно легли, не сняв грима, то есть макияжа по-вашему, он бы у вас размазался.
– А может, я сплю стоя, как лошадь! – отрезала девушка.
– А сказать вам, зачем вы, завидев в окно нашу машину, разделись, натянули на себя ночную рубашку и теперь притворяетесь, будто спали перед нашим приходом? Вам нужно было время, чтобы спрятать кого-то или что-то.
– Ну вы даете! – фыркнула девушка. – Да я целыми днями хожу в ночной рубашке, я так от жары спасаюсь! А что спать я не хочу и не спала – ну, это вы, положим, угадали. Просто мне не о чем разговаривать с полицией. Да и по-немецки я плохо говорю.
– Недавно в Германии? – спросила Апраксина.
– Две недели.
– А, ну тогда понятно, почему вы так грубо встречаете полицию. На будущее учтите – в Германии это не принято.
– А я вообще не люблю легавых! У меня девиз такой: "Полицейские всех стран, проваливайте!" А вообще, можете сидеть тут и не проваливаться. Мне это по барабану: я уже сказала вам, что я тут не хозяйка.
– А кто же вы – гостья?
– Ага, гостья! Турне по Европе совершаю и вот сюда заскочила, посмотреть, что да как и как люди живут в этой самой Баварии! – Она поежилась в своей прозрачной рубашке. – Ну ладно, похоже, мне лучше пойти одеться.
– Да, это было бы неплохо: боюсь, что после обыска вам все равно придется проехать с нами в полицию.
– После обыска? Вы что, шмон тут наводить собираетесь?
– Вот именно – повальный шмон. Мы из криминальной полиции и расследуем дело об убийстве.
– Надо же! – Девушка, похоже, ничуть не испугалась. – А кого убили-то?
– Девушку примерно вашего возраста и тетушку владельца этого дома Георгия Бараташвили.
– Обалдеть! На вид такая благополучная страна, а выходит и тут могут запросто прикончить человека, – покачала головой девушка. – Ладно, вы тут сидите, а я пошла одеваться.
Она вышла, а инспектор и Апраксина сели в кресла и прислушались. В доме стояла полная тишина, только в открытые окна доносился стрекот кузнечиков.
– Очень, очень похожа! – негромко сказал инспектор.
Апраксина кивнула.
– Поразительное и подозрительное сходство.
Через несколько минут девушка вернулась: теперь на ней был шелковый костюм василькового цвета, плотно облегавший ее великолепную фигуру. Инспектор и графиня переглянулись: теперь девушка стала еще больше похожа на "русалку из бассейна".
– Ну вот, я оделась. – Она села за стол и налила себе стакан колы. – Если хотите пить, я могу принести стаканы и для вас.
Миллер вежливо отказался и достал из портфеля блокнот и авторучку.