Когда мой палец спускал крючок во второй раз, я уже сожалела о своем поступке. Я уже в ту секунду поняла: свершилось необратимое. Второй раз в жизни я сделала то, что исправить невозможно. Буря кипела во мне, буквально на миг я отвела взгляд от дороги и даже не успела моргнуть. Это все паника, я поднимаю оружие, словно подчиняясь чужому велению, всего на мгновение. Но за это мгновение в белоснежной кухне происходит непоправимое.
Человек вскидывает руки, падает на спину и остается лежать без движения на начищенном до блеска полу.
Незнакомец
Она выстрелила, успеваю подумать я, пока всем телом навзничь валюсь на пол. Проклятие, она действительно спустила курок. Не могу поверить.
Я знал, что она опасна, во всяком случае, мне казалось, что знал. И тем не менее ее недооценил.
Она, черт возьми, выстрелила.
40
В кухне совсем тихо. Я в оцепенении посмотрела на тело, лежавшее у моих ног, инстинктивно отступила на несколько шагов, словно хотела дистанцироваться не только от него, но и от того, что совершила. Уткнулась бедром в обеденный стол, положила на стол пистолет, осторожно, как в замедленной съемке. Еще несколько секунд взгляд мой был прикован к нему: пистолет лежал на столе как мерзкий черный зверек. И пока я стояла, до меня вдруг дошло, что тут не сходится.
Но ведь должен…
Волосы на моем затылке встали дыбом.
Отсюда следует только одно…
В горле пересохло, я с трудом сглотнула слюну, потом еще раз, мозг работал мучительно медленно.
Я спустила курок, дважды, человек упал на спину.
Но я не почувствовала никакой отдачи.
Не услышала никакого шума от выстрелов.
Не видела огнестрельных ран, не видела крови – ничего такого.
Я, не отрываясь, смотрела на чужака, который лежал на полу в неестественной позе. И вдруг увидела, как поднялась и опустилась его грудь, но прежде чем сообразила, что это могло означать, до моего слуха донесся злобный хохот.
Незнакомец хохотал. Он открыл глаза, сел, затем поднялся на ноги, посмотрел на меня и буквально скрючился от смеха. Он смеялся и смеялся, наверное, целую вечность, а я глупо и беспомощно на него глазела.
– Я разрядил пистолет, – сказал он.
Я не поверила своим ушам.
– Но это потрясающе, – наконец добавил он. – Совершенно потрясающе: ты просто взяла и выстрелила.
Он на секунду замолчал, как будто снова прокручивал в воображении всю сцену.
– И не один раз, а два.
Я не знала, что ответить.
Во взгляде незнакомца читалось презрение, невеселая улыбка на его губах походила на линию, проведенную остро заточенным карандашом.
– А знаешь, как это называется?
Я словно в забытьи покачала головой.
– Инстинкт убийцы, – констатировал он, и его слова прозвучали почти уважительно. – Такому нельзя научиться.
Я просто окаменела.
Он злорадно рассмеялся, увидев выражение моего лица.
– Не знаю, что вы обо мне вообразили, но вы заблуждаетесь! – пронзительно взвизгнул незнакомец, и прошло несколько секунд, прежде чем я сообразила – меня передразнивают. – Я обычная мать! Учу детей! Я и мухи не обижу!
От отвращения взгляд его сделался мрачным. Но в то же время удивительно спокойным.
Я потеряла дар речи.
Удар пришелся в самую точку.
Да, я запаниковала.
Но я выстрелила. Выстрелила два раза. Ноги опять подвели, и я повалилась как подкошенная, да так и осталась сидеть на голом полу, последние силы меня покинули.
– Инстинкт убийцы, – повторил человек. – Наконец-то она его показала. Свое истинное лицо. Лицо Зары Петерсен. Женщины, которая действует с расчетом…
Я опять почувствовала, что задыхаюсь.
– Муженек твой, похоже, был тряпка, – продолжил он. – Зато ты – нет. – Он посмотрел на меня сверху вниз. – Нет, ты не такая. – Глаза незнакомца утратили все человеческое. – Ты сделана из другого материала.
– Вы ошибаетесь, – жалобно простонала я.
Он покачал головой, циничная улыбка осветила его лицо.
– Неужели это правда, Зара? Неужели тебе охота продолжать в том же духе?
– Что вам от меня нужно? – закричала я, хотя, может, мне только казалось, что я кричала – слова, слетевшие с моих губ, напоминали скорее жалостливый и бессильный лепет.
– Ты невнимательна, – сказал он. – Мне нужна правда.
– Какая правда? Правда – это о чем?
– Правда о Филиппе и тебе, – медленно отчеканил он, словно говорил с капризным ребенком.
– Истина одной ночи, этой ночи, – сказала я.
Ночи. Господи.
Он не отвечал.
– Где мой муж? Что вы с ним сделали? – спросила я и попробовала сесть, но руки и ноги не слушались. – Где Филипп?
– Ты знаешь.
– Нет!
Что тут происходит?
– Ты знаешь. Говори.
Сил моих больше нет.
– Я не знаю! – всхлипнула я.
– Ты знаешь. Говори.
– Нет!
– Говори! Где Филипп? Ты знаешь! Говори!
Неожиданно наступила гробовая тишина.
Ничего.
Только мое дыхание.
И его.
Скрип половиц.
– Вы его убили! – прошептала я.
Тело мое сделалось почти невесомым.
Во взгляде незнакомца читалась невозмутимость.
– Это ты убила его, – сказал он.
– Почему вы так со мной поступаете? – пролепетала я.
– Ты знаешь, почему.
– Из-за того, что было, – прохрипела я. – Из-за того, что мы тогда сделали.
Он медленно наклонился ко мне. Я почувствовала, как скрутило желудок.
– Вспомни худшее из того, что ты когда-либо сделала.
Перед моими глазами замерцали вспышки света.
– Что ты сделала?
Бездна разверзлась.
– Что ты сделала? Отвечай!
Я не могла.
– Скажи правду! – взревел он.
Я открыла рот.
Я не могла.
Я потеряла сознание.
Незнакомец
Теперь осторожно, предельно осторожно.
Я стал медленно приближаться, в первую секунду даже подумал, что обморок ее только притворный. Эта женщина не желторотый цыпленок. Эта женщина только что в меня стреляла. In cold blood. Хладнокровно.
Но она действительно без сознания. Нащупываю пульс, женщина неподвижна. Прикидываю, как поступить. Нельзя допустить новой атаки, но и улизнуть она не должна.
Я распахнул дверь, ведущую в сад. Почувствовал, как хлынул на меня поток ночного воздуха.
Возвратился на кухню, подхватил по-прежнему бесчувственную женщину под мышки и поволок в сад.
Когда мы добрались до террасы, она издала жалобный стон. Как запуганное дитя, подумал я, и испытал чуть ли не жалость, но потом взял себя в руки. Филипп Петерсен поплатился за свои грехи. Так почему его жена должна оставаться безнаказанной?
41
Когда я снова пришла в себя, то в течение нескольких секунд никак не могла сообразить, где я и что случилось. Вокруг темно, хоть глаз выколи. Первое, что донеслось до моего слуха, были звуки, очень близкие и жуткие. Визг, фырканье, низкое и какое-то архаичное, примерно таким представляется детям голос дьявола. Сделав над собой невероятное усилие, я открыла глаза. Различила какое-то движение и попробовала сосредоточиться на нем. Фырканье смолкло, наступила тишина. Сознание мое судорожно цеплялось за кромку реальности, выбивало искры, как будто от прикосновения металла к металлу, тускнело, но я изо всех сил старалась снова выкарабкаться на поверхность. Усердно моргала, пока не прозрела. Потолок изменился, теперь он не светлый, но темный, и к тому же пребывает в движении – нет, чушь. Все совсем по-другому: надо мной натянута черная ткань, испещренная маленькими дырочками, через которые просачивается свет – нет, ерунда. Никакой это не платок, это ночное небо. Я лежала под открытым небом.
Снова раздались звуки, еще более яростные и агрессивные, но я не понимала, откуда они. Имеют ли они какое-то ко мне отношение? Где я? Почему мне так дурно, почему все кружится? Я пьяна? Больна? Пошевелилась. Вон Большая Медведица, однажды Филипп научил меня, как ее распознать, куда я иду и ради чего? Я прищурилась, жгучая боль в плече окончательно вывела меня из забытья, и я поняла. Я не иду. Меня волочат по траве, ухватив под мышками. Я ранена? Это санитар? Куда он меня тащит?
И тут я все вспомнила.
Меня волочит этот человек. Платье от росы намокло, я слышу, как человек надо мной кашляет, и это единственный живой звук на всю округу. Я зажмурила глаза, попробовала пошевелить руками и ногами, но тело не слушалось. Может, мне впрыснули какую-то дурь? Нет. Я чувствовала все члены, могла двигать руками-ногами, я лишь ненадолго потеряла сознание. Что он затеял? Куда меня тащит?
И тут меня осенило – сарай. Меня волокут к сараю, хотят там запереть. Ужас сковал мои члены, и в ту же секунду обдал ледяной холод, я напрягла все мускулы, чтобы удерживать дрожь под контролем. Снова раздались отвратительные звуки, и я догадалась: в одном из соседских садов идет кошачья война, но от этого прозрения звуки не стали более приятными. Вдруг человек остановился. Он преодолел всю лужайку. Я подавила стон, когда поняла, что он задумал.
Незнакомец
Я действую.
Каждый раз я сосредоточен исключительно на той задаче, которая стоит передо мной в данный конкретный момент.
Эта женщина преподнесла мне сюрприз. В очередной раз. Теперь важно снова завладеть инициативой. Заповедь номер шесть: действуй быстро и просто.
Кошачьи вопли прекратились. Я кладу женщину на траву. Открываю дверь садового домика. Мельком заглядываю в темноту. Сарай как сарай, ни больше ни меньше. Окон нет. По очертаниям распознаю садовые инструменты: лопаты, грабли. Скрученный шланг на крюке, лейки, запах дерева и земли. Позволил себе облокотиться о косяк, всего на секунду, чтобы перевести дух. Провел рукой по металлической задвижке. Прищурился, заметив на другом конце сада, у забора, движение. Всматриваюсь туда, откуда доносится звук, готовый к тому, что сейчас из темноты отделится фигура, но ничего такого. Наверное, зверь.
Поворачиваюсь, чтобы поднять Зару и перенести в домик.
И застываю на месте.
Зары нет.
Скрежет зубов. Адреналин. Туннельное видение. Только одна мысль: найти ее. Найти ее. Найти.
Она наверняка в доме, где же еще. Прошли считаные секунды, и вот я снова там, поглядел налево, направо.
– Зара, – позвал я.
На кухне никого. Не нахожу ее ни в коридоре, ни в гостиной. Почувствовал сквозняк. Пошел туда, откуда дуло. Смекнул: входная дверь открыта.
Она улизнула.
Проклятие.
Всматриваюсь, но перед домом – ничего.
В сердцах хлопаю дверью, поворачиваюсь – вот тут меня и накрыло по полной.
Боль хлестала по глазам, детонировала в горле. Я задыхался. Утратил ориентацию. Я ощупал лицо. Попробовал набрать в легкие воздух. Открыть глаза, но жгло слишком сильно. Я надавил кулаками на глазницы. С трудом перевел дыхание, почувствовал, как потянуло меня вниз. Упал на колени. Закашлялся. Как будто на горле стягивалась петля. Сплюнул. Все тело сотрясали судороги. Я пытался осознать, что все это значило. Где она? Что задумала? Старался не обращать внимания на боль и собраться с мыслями. Женщины не видно, но я ее слышал. Она где-то здесь, близко. И наверняка она, воспользовавшись шансом, ударит меня ногой, мелькнуло в сознании. По голове. В живот. Я совершенно беззащитен. Я поднял руки, чтобы защитить голову. Изготовился к нападению. Прислушался. Различил звук шагов. Они удалялись. Потом наступила тишина. А вслед за тем хлопнула входная дверь. И больше ничего.
42
Луна полная и кроваво-красная, улица пустынна. Куда ни подайся, кругом, за стенами и окнами, люди, хоть они и скрыты от глаз, но я с одинаковым успехом могла разгуливать даже на Марсе. Я была абсолютно одна. В голове крутилась какая-то неблагозвучная музыка, какофония. Я бежала все дальше и дальше, сумочка, которую я подобрала в коридоре – кстати, в полном уме и памяти – все время стучала по бедру, на ногах – только изящные туфли-лодочки, – охваченная легкой паникой, я просто схватила первую попавшуюся обувку. Если он тебя нагонит, то убьет, предостерегал внутренний голос. Если он тебя нагонит – убьет, нагонит – убьет. Голос резкий и панический, и я ему верила. Добежав до конца улицы, я шмыгнула в подъезд какого-то дома и оглянулась. Хвоста не было, да и откуда ему взяться. Я все еще находилась под впечатлением. Действие газового баллончика, который несколько месяцев валялся в моей сумке, оказалось невероятно эффективным. Передо мной стояло искаженное болью лицо незнакомца. Кашляя и проклиная все на свете, тот тяжело опускался на пол, я слышала его прерывистое дыхание. У меня в горле тоже першило, глаза горели, порция досталась и мне, пусть даже совсем мизерная.
С новой силой нахлынули воспоминания. Ночная дорога. Мое исступленное состояние. Лицо Филиппа. Шум. Черный комок на асфальте, освещенный лишь красными огнями моих габаритов.
И то, как мы от него удаляемся.
Пока я приходила в себя, из-за угла выскочил огромный темный автомобиль и стрелой пролетел мимо. Я узнала его. Автомобиль затормозил перед моим домом, открылась дверца, и оттуда вышел мужчина. Увидев его, я впала в ступор. Эхо хлопнувшей дверцы отдавалось в ночи, Иоганн – человек, которому еще совсем недавно я решилась бы доверить свою жизнь, – направлялся прямиком к дому, его как будто ничуть не заботило, следят за ним, или нет. Он уже поднимал руку, собираясь нажать на кнопку звонка. Когда дорожка света выхватила вдруг из темноты кусок улицы и осветила лицо Иоганна, я догадалась: дверь ему открыли. Я наблюдала за происходящим с безопасного расстояния. Двое обменялись несколькими словами, которые нельзя было расслышать, потом наступила тишина. Я не знала, чего и ждать. Вероятно, все еще надеялась, что Иоганн на моей стороне.
Тело наполнилось тяжестью, будто я волочила на руках и ногах свинцовые гири. Предательство Иоганна стало тяжелейшим ударом. Но гораздо больше тревожило меня кое-что другое: та самая роковая секунда, когда мой палец нажал на курок, – все снова и снова видела я, как чужак вскидывает руки и заваливается назад. Я все еще слышала его смех, его слова. Инстинкт убийцы.
Инстинкт убийцы.
Истинное лицо Зары.
Я слышала его голос.
Ты знаешь, почему.
Его слова.
Вспомни худшее из того, что ты когда-либо сделала. Скажи правду!
Долгие годы я старалась стереть из памяти воспоминание об этой роковой ночи. Спрятать глубоко внутри. Но одним-единственным вопросом его снова вынесло на поверхность. Я слышала голос незнакомца, словно на бесконечной пластинке. Вспомни худшее из того, что ты когда-либо сделала.
Я убила человека, подумала я. Я кого-то убила. Вот худшее из того, что я когда-либо сделала. Вот самое страшное, и никто никогда не совершал ничего страшнее, это самое ужасное деяние на земле.
Я сделала глубокий вдох, потом выдохнула, в горле больше не першило, раздражение, вызванное газовым баллончиком, прошло, только в глазах еще немного щипало.
И что теперь делать? Куда идти?
Путь домой мне заказан.
Я остановилась посреди улицы, почувствовала, как кроны деревьев под луной отбрасывают на меня свою тень. И тут краем глаза уловила легкое движение. Оно заставило меня вздрогнуть, после чего я обернулась и вдруг увидела прямо перед собой лису: та, метрах в десяти, неподвижно стояла и сверлила меня взглядом. Ее глаза сверкали, мне даже почудилось, что я различаю ее ярко-рыжий мех, хотя в такой жуткой тьме мир виделся только в серых и синих тонах. Во всех лисьих чертах угадывалось лукавство. Филиппу это понравилось бы, он любил животных, а я, напротив, предпочитала восхищаться ими на расстоянии. Глаза лисы мне неприятны, они словно знали то, чего не знала я. Кошки, волки, лисы.
Зверь стоял совершенно неподвижно и о чем-то размышлял. Во всяком случае, мне так показалось. Вздор, звери не думают, они следуют инстинкту. Почти как ты – в последнее время ты действуешь по инстинкту.
Я тоже не шевелилась.
Много я читала о том, что в крупных городах Германии водится бесчисленное множество лис, но сейчас в неожиданном появлении этого зверя мне привиделось поистине нечто феноменальное. Это был лис из сказок и басен, столь любимых Лео. Умный и изворотливый зверь со всеми его уловками – какое послание он несет? Я ударилась головой, когда потеряла сознание, – может, дело только в этом? Или в том, что вот уже несколько дней я ничего не ела и почти не спала. Сейчас я была практически уверена, что лис, того и гляди, откроет пасть и заговорит.
Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, после чего зверь грациозно отвернулся и засеменил прочь.
Незнакомец
Проходили минуты, а я все еще лежал на деревянном полу в луже пота, слюны и рвоты и думал, что вот-вот отдам богу душу. Потом, постепенно, спазмы прекратились, приступы кашля стали терпимее, дыхание восстановилось. Я поплелся в душ, разделся догола, стал смывать под струей воды всю грязь, и только тогда ко мне вернулась способность ясно мыслить.
Когда в дверь позвонили – за ней стоял человек, уже немолодой, – я снова был в норме.
Эта женщина отняла когда-то все, что у меня было. Я не допущу, чтобы она осталась безнаказанной.
43
Еще никогда ночной город не казался мне таким враждебным. Темнота стала еще мрачнее, свет фонарей – еще более тусклым. И тени повсюду, со всех сторон они так и тянутся ко мне, и повсюду выбившаяся из мостовой плитка – так и ждет, когда я споткнусь.
Но мысли мои постепенно успокаивались. Зрительный обзор как будто чуть расширился, и я вдруг увидела, что инстинктивно побежала к ближайшей станции метро. Но зачем? Цифровое табло сообщало, что поезд в сторону центра отправится почти через полчаса. Я села на лавочку и принялась наблюдать за эскалатором, который только что привез меня сюда, а теперь остановился в ожидании следующего пассажира. Конечно, тот человек не преследовал меня. Меня вообще никто не преследовал. Но нельзя терять бдительность. Особенно теперь, после всего того, что я узнала об Иоганне. Если мои предположения оправданы, то…
Мурашки побежали у меня по телу, потому что я вновь как будто услышала голос Иоганна: "Ты можешь по-хорошему распорядиться деньгами Филиппа. Можешь помогать людям, если тебе так хочется".
Да уж, подумала я. А под "людьми" ты имел в виду себя самого, верно, Иоганн? Себя и свою фирму, она ведь на пороге банкротства, как сообщают газеты. Ты хочешь спасти фирму во что бы то ни стало. Твоя фирма для тебя – всё. Твоя фирма для тебя то, чем для меня был Филипп.
Но если речь идет только о деньгах, то какое имеет отношение к этому вся болтовня про "истину"? Волей-неволей я задала себе этот вопрос.
И вдруг что-то стало проясняться.