6
Пасхальное воскресенье было одним из тех особенных дней в году, которые Алексей Иванович традиционно посвящал общению со своими петербургскими родственниками. Дядюшка его, Филиппа Андреевича, старший брат матери, был человек добродушный и хлебосольный, настоящий меломан, и дом его всегда был открыт для племянника. В годы ученичества Алеша проводил у Ремезовых почти каждое воскресенье, очень подружился с тремя своими кузинами, которые сочли своим долгом опекать родственника из провинции и "образовывать" его. Следовало признать, что столичная родня приняла своего деревенского родственника по-доброму и безо всякого снобизма, за что Шумилов был по-настоящему ей благодарен.
Сейчас в родительском доме оставалась только младшая, Полина. Старшие же, Елена и Нина, были благополучно выданы замуж. Елена жила с мужем в Москве, а Нина приезжала с визитами к родителям, почитай, каждый день, поскольку жила на соседней улице. Настоящей душой этого теплого дома была тетушка, Анна Тимофеевна. Было удивительно, как эта маленькая женщина с тихим голосом умудрялась руководить грозным Филиппом Андреевичем, да так, что он принимал это руководство безропотно и даже с явным удовольствием. Тетушка любила Алешу и всегда приструнивала своих барышень, если они "нападали" на ее любимца. Обычно после обильного семейного обеда, когда Филипп Андреевич удалялся в кабинет "для занятий" - а попросту, чтобы всхрапнуть часок, накрывшись развернутыми "Ведомостями" - Анна Тимофеевна усаживала Алексея подле себя у камина и, занимаясь каким-нибудь рукоделием или раскладывая пасьянс, принималась расспрашивать о занятиях, об учителях, о том, чем его кормят - в общем, обо всем том, что составляло его повседневную жизнь. Так повелось еще с ученических Алешиных времен, так продолжалось и по сю пору. Просто визиты Алексея стали реже, а темы бесед - несколько иными, "взрослыми". Она и сама с охотой рассказывала что-нибудь интересное. Так было и в этот раз.
- Ну, расскажи, Алеша, как там продвигается твоя служба? Что нового? Чей труп опять нашли в сундуке? Говорят, у Прознанских горе - сын умер, - начала Анна Тимофеевна издалека.
- Да кто говорит-то? - ответил вопросом Шумилов. Он твердо знал, что у Ремезовых не было общих знакомых с Прознанскими, а публикации в газетах о смерти Николая Прознанского были остановлены распоряжением шефа жандармов Мезенцова.
- Филипп Андреевич на работе слышал. Телеграмму там такую давали, что ли.
- О-ох, Анна Тимофеевна, на Вашем примере я неоднократно убеждался, что почтовые чиновники самые осведомленные люди в России. Можно сколь угодно долго доказывать, что нет в нашем государстве перлюстрации частной корреспонденции, нет "черных кабинетов" и нет прикомандированных к почтовому ведомству сотрудников Третьего отделения, но стоит только один раз поговорить с Вами, как моментально убеждаешься в обоснованности всех этих подозрений.
- Ой, Лешенька, право, какие "черные кабинеты", что ты говоришь, беду на нас, стариков, накличешь! - Анна Тимофеевна только руками замахала на племянника, - Наверное, Филипп Андреевич про сына Прознанского в газете прочел.
- Ну хорошо, будем считать, что прочел в газете, хотя в газетах ничего об этом не было, - с улыбкой согласился Шумилов, - Николай Прознанский, сын жандармского полковника Дмитрия Павловича Прознанского, 18-летний юноша, действительно скончался от отравления морфием.
Шумилов примолк, давая тетушке обдумать услышанное. Было очевидно, что ей хочется поговорить на эту тему, но она не знает как лучше к ней подступиться. Сам Шумилов не спешил помочь тетушке, давая время ей потомиться неизвестностью.
- Морфий - самое безобидное лекарство, какое только можно придумать, - убежденно сказала Анна Тимофеевна, - Почти как горчичник или малиновое варенье. Вот если глазные капли закапать, то в обоих глазах такая резкость сразу образуется! Морфий ото всего можно использовать: и от зубов, и от мигрени, и при воспалении уха. А юноша покойный, часом не по неосторожности отравился?
- Боюсь, что нет. У Прознанских существовали необычные отношения в семье - мне, во всяком случае так показалось. СтраннО положение француженки-гувернантки. С одной стороны она как бы член семьи - пьет с полковником и его адъютантом чай в кабинете, обедает за одним столом, ухаживает за больным старшим сыном и даже присутствует на встречах его с друзьями, сугубо мужских встречах, заметьте, тетушка. А с другой стороны - ходит по хозяйкиным поручениям в аптеку, как простая служанка. Да, она ведь и жила в их доме долгое время! Да и вообще непонятно - зачем нужна гувернантка в семье, где дети выросли? Ну, разве что младшей девочке, ей 12 лет, - с сомнением произнес Алексей.
- Ну, то, что в аптеку сходила - эка невидаль, тоже мне, нашел барыню! В конце-концов, не на конюшню же ее отослали! Может, ей как раз по пути было! - отозвалась тетушка.
- Мне трудно судить, у меня гувернантки не было, - отшутился Алексей, - Но вот вы скажите, тетушка, у кузин ведь были гувернантки?
- Да, были, конечно. Без них девочкам никак нельзя.
- А они и жили в вашем доме?
- Нет, в этом не было нужды. Они приходили на урок и уходили после. Водили девочек на прогулки. Сопровождали в поездках, когда сие требовалось.
- И все-таки, почему они у вас не жили? Ведь девочек было трое…
- Я же говорю тебе, Лёшенька, - с нажимом произнесла тётушка, - в этом НЕ БЫЛО НУЖДЫ. Ты же сам говоришь - речь идет о девочках. Должен понимать, чай, не мальчик уж… - Анна Тимофеевна внезапно замолкла и с невозмутимым видом вернулась к позабытому было пасьянсу.
Такой неожиданное пробуждение интереса к картам смутило Шумилова. Он задумался и с немалым удивлением понял, что слова тетушки на самом деле были куда многозначительнее, нежели казались на первый взгляд. Неужели особое положение Жюжеван в доме Прознанских диктовалось тем, что в семье росли два юноши? Бросив на Алексея быстрый взгляд, тетушка решила помочь недостаточно быстрому мыслительному процессу молодого родственника:
- Видишь ли, Алёша, тебе простительно не понимать этих нюансов, поскольку ты вырос несколько в другой обстановке, чем молодые люди нашего круга, но ведь это старо как мир! Посуди сам, любая мать, у которой подрастает сын, рано или поздно задается вопросом - как мальчик войдет в мир… взрослых удовольствий. Согласись, лучше, если это произойдет дома, с проверенной здоровой женщиной, разумной, образованной; пусть это случится, так сказать на глазах, метафорически, конечно, нежели неизвестно с кем, …вернее известно - в этих вертепах. Это безопаснее во всех смыслах: мать будет знать, что ее сына не отравят в борделе, не ограбят, не опоят, не заразят, наконец, гадкой болезнью. Разумеется, для этого подбираются женщины с опытом. Гувернантки в этом плане - самый подходящий… э-э… вариант. Они образованны и могут увлечь юношу, к тому же зависимы от хозяйского расположения, нуждаются в средствах, в рекомендациях для последующей работы, а значит, не станут болтать лишнего. Многие и идут на это по договоренности с мамашами.
Алексей представил, что таким "вариантом" могла быть, по замыслу Софьи Платоновны, и м-ль Жюжеван, и от этой мысли Шумилову стало неприятно и даже как-то обидно за француженку.
- А что, эта француженка, - словно прочитав его мысли, спросили тетушка, - хороша собой?
- Ну, не то, чтобы уж очень хороша… - задумался Шумилов, пытаясь подобрать правильное определение, - но… да, в общем хороша, хоть и годится сыну Прознанских в матери. Тетушка, а в газете, которую прочел Филипп Андреевич на почтамте, что-нибудь говорилось о Жюжеван и покойном Николае Прознанском?
- Ну, что ты, Алёша, кто же станет о таких вещах рассказывать? Это стараются сделать тихо.
Разговор потек в сторону - об общих знакомых, о небывало дерзком преступлении Веры Засулич и ее недавнем оправдении, о чем не переставая спорил уже четвертую неделю весь Петербург, о дачных планах и прочее и прочее. Но Шумилов то и дело мысленно возвращался к услышанному от тетушки. Житейский взгляд опытной женщины на все эти "несуразности" в семье Прознанских, которым Алексей Иванович своим рациональным умом не мог найти объяснения, поставил все на свои места. Или почти все. Но в любом случае, любопытные предположения Анны Тимофеевны нуждались либо в подтверждении, либо - опровержении. Для ясности картины.
7
Понедельник начался хмуро. От вчерашнего солнца не осталось и следа. Дул противный ветер, все небо заволокло тяжелыми, низко нависшими над крышами домов облаками. Переменчивая петербургская погода в очередной раз показала свой капризный норов. Немногочисленные прохожие прятали головы в поднятые воротники. Зато в здании прокуратуры было тепло - печки исправно выполняли свою службу.
Вадим Данилович Шидловский, против своего обыкновения приехал рано, почти одновременно с Шумиловым. Он был озабочен и сдержанно-строг, разговаривать со своими четырьмя подчиненными не стал, лишь пригласил Шумилова зайти к нему в кабинет через пять минут.
- Ну, что у нас там с делом Прознанского? - деловито начал разговор помощник окружного прокурора.
- Это протоколы допросов: Софьи Платоновны Прознанской, матери покойного, гувернантки Мариэтты Жюжеван, соученика и друга Николая Прознанского Владимира Соловко, - Шумилов выложил перед начальником исписанные листы, покуда еще не вшитые в дело, - Кроме того, сегодня к вечеру у нас появится собственноручно написанная ротмистром Бергером записка с ответом на некоторые вопросы, поставленные мною. Я не уверен, что показания жандармского офицера следует оформлять в виде допроса, может, вообще без них следует обойтись? По большому счету, ничего существенного он не сообщил.
- М-м, посмотрим. Что ж, Алексей Иванович, ты, братец, молодец. Когда ж столько успел?
- В пятницу допросил, протоколы в субботу оформил, сегодня Жюжеван и Соловко должны заехать, подписать.
- Это хорошо. Бумаги должны быть в порядке, - задумчиво пробормотал Шидловский, - вот что, скажи пожалуйста, есть какие-нибудь следы радикальной группы или противоправительственных настроений в окружении покойного?
- Нет, Вадим Данилыч, явных следов пока нет… Обычные молодые люди. Круг интересов самый заурядный: ресторации, женщины, прогулки, а также развлечения известного рода.
- С женщинами, ты хочешь сказать? - уточнил помощник прокурора.
- Именно. Но покойный ездил с друзьями в бордель всего один раз, причем с женщиной не уединялся.
- Это довольно странно, - задумчиво пробормотал Шидловский, - Молодой мужчина, горячая кровь… Ладно, к этому мы вернемся, что там дальше?
- Николай Прознанский общался только с людьми своего круга, это было довольно тесная компания. Пока ничего предосудительного. Но я ещё не со всеми поговорил, с кем желал бы.
- Ну, а неявные следы?
- Гувернантка рассказала о случае с папиросами, он изложен в протоколе, который сейчас находится у Вас. Если кратко: 2 апреля сего года в присутствии своих приятелей Николай закурил папиросу из партии, которую некоторое время назад набивала Жюжеван. Папироса показалась ему необычной на вкус. Тогда гувернантка сама закурила и ей неожиданно стало плохо. Родители всполошились, вызвали доктора, он определил, что папиросную бумагу перед набивкой пропитали раствором морфия.
- Опять морфий! - помощник окружного прокурора с несвойственной ему эмоциональностью ударил ладонью по зеленому сукну стола, - И что же было дальше?
- Полковник все папиросы уничтожил, дети были наказаны за шалость. Члены семьи сошлись на том, что случившееся явилось затянувшимся продолжением первоапрельских розыгрышей.
- Так. Вот что решаем: опросы приятелей покойного следует продолжить. Надо выявить ВСЕ контакты Николая. Этим займетесь Вы в ближайшие дни. И еще: необходимо ещё раз переговорить с полковником Прознанским. Как ни крути, а в его доме было полно яда, даже цианид был, о котором, заметьте, он сам не рассказывал. С полковником я поговорю сам. Это первое. Второе - случай с папиросами. В свете гибели сына эта история приобретает совсем иной оттенок. Возможно, это была первая и неудачная попытка отравить Николая. Почему о папиросах с морфием ничего не сказали отец и мать Николая во время нашего посещения квартиры? Почему ничего об этом не сказал нам доктор Николаевский? Как-то это… неправильно. Не забудьте, Алексей Иванович, об этом происшествии поинтересоваться у лиц, с которыми будете беседовать. Третье: в анонимке, полученной канцелярией градоначальника, прямо сказано об "экспериментах с ядами", а Николай действительно увлекался химией, экспериментировал. Теперь главный вопрос: кто мог об этом знать? Разумеется, человек неслучайный, тот, кто был вхож в дом. А это опять же приводит нас к компании его сына.
Шумилов направился к Петру Спешневу, еще одному приятелю Николая Прознанского, упомянутого Софьей Платоновной. Тот, как и Николай, был студентом юридического факультета университета. "Сейчас утро, он скорее всего на занятиях," - решил Алексей Иванович и направился на другую сторону Невы, к нарядным университетским корпусам.
Город жил своей обычной трудовой жизнью: толпы на тротуарах пестрели озабоченными клерками, студентами, офицерами всех родов войск, возрастов и званий; по улицам и проспектам спешили извозчики, экипажи и открытые коляски разнообразных фасонов и размеров. В Александровском саду, несмотря на скверную погоду, бонна прогуливалась с двумя маленькими девочками. Их ручки были укутаны в атласные голубые муфточки, а щеки розовели на ветру. "Как разумно устроена жизнь на этих скудных на тепло землях! - отстраненно размышлял Шумилов, - Каждому есть место, каждый может найти себе занятие и пропитание. Многие поколения трудились, чтобы создать здесь жизнь и порядок, возвести на болотах один из прекраснейших городов Европы. Зачем же разрушать общество, на протяжении столетий доказавшее свою способность к самоорганизации? Все эти нынешние радикалы твердят, что власть - это зло, они призывают уничтожить власть для достижения всеобщего счастья. Что могут знать о всеобщем счастье полуграмотные молодые люди, всерьез считающие, что духовная близость к русскому народу выражается в умении пить водку, закусывая её щепотью соли. Это зараза пострашнее холеры!"
Когда Шумилов подошел к университетскому зданию, раздался выстрел крепостной пушки, хорошо слышимый в восточной части Васильевского острова. "Ровно полдень", - подумал Шумилов, - "вероятно, скоро студентов отпустят обедать." В училище правоведения, которое заканчивал Шумилов, на обед отпускали в четверть первого.
Он не ошибся. К тому времени, когда Шумилов отыскал аудиторию, в которой первый курс должен был слушать лекцию по римскому праву, протяжный звон рынды (прямо, как на корабле!) возвестил об окончании очередного учебного часа. Из аудиторий стали шумно вываливать студенты в форменных кителях. Они были оживлены и быстры в движениях. Пустынный до сего времени коридор сразу наполнился говором, смехом, скорыми шагами молодых ног. Иногда, продолжая начатый еще в аудитории диалог, в коридор выходила целая группа студентов, в центре которой важно шествовал профессор с папкой под мышкой.
Алексей Иванович не так давно сам, подобно этим молодым людям, слушал лекции, составлял рефераты, доклады и достойное публикации в "Юридическом вестнике" кандидатское рассуждение; вот так же, продолжая полемику, провожал профессоров до их кабинетов. Золотое было время! Алексей Иванович, всегда любивший учебу и хорошую книгу, поймал себя на мысли, что с удовольствием вернулся бы к изучению римского права, праматери юридической науки. "Основа аргумента", понятие "презумпции"; "презумпция естественная", или человеческая; "презумпция юридическая", или опровержимая; присяга на решение и присяга на верность; исключение из правила есть само правило - эти категории римского права звучали как музыка и по мнению Шумилова таили в себе странную притягательность. Постулированные более двух тысяч лет назад эти достижения лучших умов человечества и поныне сохраняли свою интеллектуальную глубину и совершенство формы.
Шумилов спросил у первого попавшегося студента, где можно найти Петра Спешнева, на что получил незамедлительный ответ: "Да вот же он стоит!". В голосе говорившего было столько неподдельного удивления, что Шумилову впору было самому поразиться - как же это можно было не знать Петра Спешнева! Посмотрев туда, куда кивком указал говоривший, Шумилов понял причину столь выразительной реакции на свой вопрос. Спешнев являл собой по-настоящему колоритную персону, одну из тех, которые невозможно было забыть, увидев хоть раз. Это был статный красавец, в каждой черточке которого чувствовалась порода, как у чистокровного жеребца. Он выгодно выделялся на фоне своих товарищей и высоким ростом, и статью, и тем особенным шиком, которым может одарить своих наследников лишь потомственная аристократия.
Спешнев о чем-то разговаривал с малорослым прыщавым студентом, но почувствовав на себе взгляд Шумилова, замолк и дождался, пока Алексей Иванович приблизился. Спешнев выглядел одновременно и равнодушным, и высокомерным - это тоже, своего рода, наследственная манера держаться, присущая большим барчукам. Даже если бы он сел в лужу, в прямом значении этого выражения, его бы лицо навряд ли потеряло бы это специфическое барственное отстраненно-возвышенное выражение.
Подойдя к Спешневу вплотную, Шумилов представился и попросил его некоторое время для разговора.
- Извольте, я готов, - обернувшись к своему товарищу, Спешнев завершил прерванный разговор, - Я буду ждать, не забудь заехать за Александровыми. В половине восьмого!..Я к вашим услугам, - он внимательно посмотрел на Алексея Ивановича.
- Скажите, Пётр… - Шумилов вопросительно взглянул на Спешнева.
- Просто Пётр, можно без церемоний.
- Скажите, вы хорошо знали Николая?
- Ну, формально были знакомы давно, но тесно общаться стали только в университете. Давайте пройдемся, - предложил Спешнев.
Они медленно двинулись по просторному коридору, а затем свернули в другой, более короткий, но с такими же высокими сводчатыми белеными потолками. Здесь было почти пусто и значительно тише. Собеседники уселись на длинную скамейку перед окном.
- Как вы считаете, у Николая Прознанского был широкий круг общения?
- Пожалуй, нет. Знакомых, конечно, было много, но тесно общался он лишь с несколькими людьми. Таковых было человек 5–6. Приятели по гимназии, но в основном по университету. Он вообще был достаточно замкнут.
- Вы их знали?
- Да, практически всех.
- Можете составить список? - Алексей Иванович вынул из портфеля и протянул Спешневу лист бумаги. Тот, задумавшись на секунду, подложил под листок объемистый том какого-то учебника, извлек из своего портфеля чернильницу-непроливайку и начал быстро писать. Получился столбик из шести имён. Задумавшись на секунду, Спешнев дописал в нижней строке еще одно имя.
- Скажите, Пётр, а не ссорился ли Николай с кем-нибудь в последнее время? не обязательно из вашей компании, а вообще? Знаете, ведь как это бывает - сегодня друзья, а завтра - совсем даже наоборот…
- Я понимаю Вас, - важно кивнул Спешнев, - Как говорится, избави, Господи, нас от друзей… Нет, ничего такого. Знаете, он вообще никогда не лез на рожон и не любил скандалов.
- Скажите, а он мог вспылить, если над ним подтрунивали?
- Да над ним, в общем-то, не трунили. Было как-то раз, когда разговор зашёл о его ухаживаниях за Верой Пожалостиной, но это такая мелочь…
- А как вы обычно проводили время? Я имею в виду вашу компанию.