Мишку я знал уже, наверное, лет десять. И все это время он был толст, добродушен и слегка пьян. Вообще-то, если учесть, сколько алкоголя ему приходилось выпивать ежедневно со всеми, кого он знал лично из посетителей бара, оставалось лишь удивляться, как Сильвер до сих пор не угодил в соответствующее лечебное заведение. Но лично я полагал, что весь секрет был в том, что Мишка пил исключительно легкое пиво или вовсе безалкогольное. А уж в способностях к разливу напитков ему равных просто не было.
Как-то в прошлом году мы с Ракитиным после бурных именин нашего однокашника, Игорька Калюжного, гордости и кошмара всей школы (гордости по успеваемости и кошмара по поведению), зашли к Сильверу "на огонек", дабы пополнить "топливные баки" (дело было зимой и на дворе стоял тридцатиградусный мороз). Мишка встретил нас весьма радушно, и когда Олег скорее в силу профессиональной привычки, нежели от желания подколоть "доброго еврея", предложил ему пари на бутылку коньяка, что он, крутой опер, засечет Сильвера на жульничестве тот не моргнув глазом согласился. После чего набулькал нам по сто пятьдесят сухого "Мартини", отмеряя дозы специальным стаканчиком на глазах Ракитина. Олег тут же потребовал обычный граненый стакан на двести пятьдесят граммов, и каково же было его удивление, когда обе порции вина спокойно уместились в этом объеме!
– Здорово, райтер! – приветствовал меня Сильвер в своей обычной "рокерной" манере.
Имея два высших образования, филологическое и юридическое, Мишка прекрасно знал четыре языка, включая идиш и хинди, но "на работе" предпочитал общаться на молодежном арго, тяготея именно к лексикону рокеров. Экстерьер он поддерживал тоже соответствующий: застиранный до белесого состояния тельник, кожаная затертая безрукавка, сплошь покрытая всевозможными бляхами и заклепками, на шее – витая железная цепь с огромным "пасификом" и черная бандана на голове поверх копны длинных спутанных смоляных кудрей.
– Шолом, кэп! – в тон ему отозвался я и выразительно постучал костяшками пальцев по стойке.
Но Сильвер отменно знал свое дело, и не успел я открыть рот, чтобы уточнить заказ, как передо мной оказался высокий фирменный стакан с изображением шкодливой девчонки-наяды, наполненный янтарным пенным напитком, в просторечии именуемым пивом.
– Ты, случаем, не телепат? – поинтересовался я и сделал первый глоток. – Бэст! Мишаня, без тебя все нынешнее поколение работников пера и шпаги вымерло бы от жажды!
– Гут гецухт! – самодовольно кивнул он в ответ. – Хорошо сказал! И какую шелуху ты огребаешь в этот раз?
– Энни-Шоколадка откинулась прямо на своем сексодроме, – внятно, но тихо сказал я, наблюдая за Мишкиной реакцией, и не прогадал.
Сильвер заметно напрягся, стараясь скрыть рванувшиеся наружу эмоции. И это ему почти удалось, но зардевшееся ухо и крупные бисерины пота на верхней губе выдали его с головой. Мишка зыркнул глазами по сторонам, потом ловко наполнил еще один бокал пивом и пристукнул им о мой.
– Мир праху ее! Эта телка многим фору давала, даже зеленухами рулила, как надо клиентуру сшибать, – он в два глотка ополовинил стакан, рыгнул и уставился на меня своими сионскими "сливами". – А кто хелпер, выяснили?
– Нет, мой добрый еврей, – сказал я ласково, – мне почему-то кажется, что ты про него знаешь гораздо больше меня?
Мишка тут же насупился и с оскорбленным видом принялся цедить пиво. Я его не торопил, ибо знал по опыту, что Сильвер всегда выдает только тщательно отфильтрованную собственным инстинктом самосохранения информацию, благодаря чему, в общем-то, и жив до сих пор. Поэтому я тоже не спеша потягивал ароматный терпкий напиток, изредка затягиваясь сигаретой для полного букета, и в ожидании читал этикетки бутылочного "иконостаса" на стеллаже за Мишкиной спиной.
На этот раз на обдумывание ответа хитрый "сын Израилев" потратил никак не меньше минуты – небывалое для него время! Наконец он поставил пустой стакан на стойку, побарабанил по ней своими, похожими на волосатые сосиски пальцами и выдал:
– Митяй, я его не знаю! Но, – заторопился он, увидев мою вытягивающуюся физиономию, – есть одна зеленуха, с которой Шоколадка коннектила весь последний месяц, по-моему, даже тичером у ней была. Может, тебе ее аскнуть?
– Слушай, Сильвер, – поморщился я и снова выразительно постучал по своему опустевшему стакану, – я тебя не узнаю! Ты же всегда мне первач сливал, а теперь предлагаешь отстоем попользоваться? И вообще, давай-ка перейдем на нормальный язык, а то у меня скоро уши отстегнуться и язык как у змеи станет.
Я подождал, пока Мишка не наполнит оба стакана тем же божественным нектаром, и уточнил как бы между прочим:
– Кстати, как зовут эту зеленуху?
– Светлана Величко, кажется… Нет, точно! Митяй, я тебе правду говорю: не знаю я, кто мог завалить Энни, – Сильвер даже в грудь себя кулаком стукнул для убедительности, потом все же добавил: – Но догадываюсь.
– Во-от, видишь, как полезно пить свежее пиво! – подбодрил я и чокнулся с ним стаканами. – Я весь внимание.
– Позавчера сюда заходил один мужик и спрашивал, где найти Шоколадку, – Мишка говорил медленно, подбирая слова и щедро подкрепляя их пивом. – Я поначалу подумал, что это ее новый клиент. Мужик был стильный: в тройке, пальто-маджорик, штиблетах от Усолова, короче, как раз в духе Энни. Ну, я сказал ему, что она работает только по предварительному заказу, и если у него есть ее мобильник, то пусть созвонится. Мужик сказал, что ему, мол, Шоколадку посоветовал его знакомый, а номера не дал, так что, может быть, я ему подскажу, а он, мол, в долгу не останется.
– Ну и?.. – не выдержал наконец я. – Короче, Моисей ты мой расейский!
– Дал я ему мобильный! – сознался все-таки этот жулик. – А когда он ушел, подходит ко мне Люська-Шанель и спрашивает, мол, что за мэн? Я ей говорю, не твое со… вообще-то, дело. А она мне, мол, похож, грит, этот "чижик" на бывшего мужа Анькиного! Шоколадка, грит, от него сбежала, чтоб свободным бизнесом заниматься, а он, грит, уж так ее любил, что поклялся найти и придушить собственными руками. Короче, Шекспир отдыхает! Я ей говорю, что ж ты, стерьва, раньше-то молчала?! А она, мол, я что для нее, мать-наставница, что ли? – и Мишка снова выкатил на меня свои невинные "сливы".
– Так, – подытожил я, отставляя стакан, – значит, Люська-Шанель опознала бывшего мужа-ревнивца, а ты мне пытаешься подсунуть какую-то стажерку?! Слушай, наследник Флинта, я ведь тебя могу и одноногим сделать для полноты образа! Совсем ссучился?
– Митяй! – у Мишки даже губа нижняя затряслась от обиды. – Да я же никогда тебе туфту не подсовывал, я помню, как ты меня от зоны отмазал! А Персик… Величко, правда, много чего порассказать может. Шоколадка ее тут недавно так отметелила, прямо в туалете, что никаким гримом не замазать было. А за что? – и он для вящей убедительности покрутил в воздухе рукой.
– И впрямь: за что?
– Вот и спроси ее!
– И где же твой… Персик?..
– Дома, наверное. Отлеживается.
– Ладно, кэп, не тушуйся, – сказал я примирительно. – Ты мои координаты все знаешь? Ну вот, как эта твоя зеленуха объявится, свистнешь. Лады?
– Гут гемахт! – к Мишке вернулось хорошее настроение. – Еще пива?
– Сыпь! – кивнул я. – Как говорил незабвенный Мих-Мих, "алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах"! Люськи сегодня тоже нет, что-то я ее не вижу?
– Трудится, аки пчелка! – хихикнул воспрянувший духом Сильвер. – Боюсь, долго ждать придется.
– А я и не буду! Посижу еще у тебя, авось и найду кого-нибудь для душевной беседы. Иди, кэп, трудись! Лэхайм!
Радостный Мишка мгновенно испарился и тут же материализовался в дальнем конце стойки возле двух субтильных созданий без внешних половых признаков.
Некоторое время я сидел, расслабившись, лениво потягивая пиво, и наблюдал за той странной парочкой, пытаясь определить, кто же из них больше подходит под местоимение "она". Потом мне это надоело, я развернулся и принялся разглядывать танцующих в середине зала. Визги и вопли рэйв-авангарда к тому времени сменились вполне приличным блюзом, да и публика немного посолиднела. Я даже стал подумывать, а не найти ли мне партнершу поопытней – блюз я любил с юности.
Но обернувшись к стойке за стаканом в очередной раз, я обнаружил, что одиночество мое закончилось, ибо рядом – даже в опасной для меня близости! – расположилось юное создание с роскошными формами, открытыми к всеобщему обозрению. Три кусочка чего-то ярко-алого общей площадью в двадцать квадратных сантиметров и несколько таких же изящных витых шнурков, видимо, должны были по замыслу владелицы выполнять роль некоего вечернего туалета, но почему-то никем – и мной в том числе – не воспринимались всерьез. Однако красотку сие обстоятельство нисколько не смущало. Лениво взглянув на меня, она выудила из сумочки тонкую коричневую палочку "Данхилла" и роскошный позолоченный "Ронсон". Зажав сигарету между пальцев с ядовито кровавыми ногтями, девица жестом, не встречающим отпора, протянула зажигалку мне. Все еще слегка обалдевший, я зажег сигарету ей и прикурил сам, вернув изящную вещицу.
– Sanks! – она небрежно бросила "Ронсон" на стойку рядом с сумочкой. – Your name?
– Дмитрий, – механически ответил я, не в силах оторваться от двух верхних треугольничков. – And your?
– Midgy…
– And why English?
– А, просто так, – она выпустила дым через свой античный носик.
– Понятно, – я тоже затянулся.
"Ну, Котов, вот тебе и отдых для души и тела. Правда, насчет души, это еще надо посмотреть, а в остальном очень даже может быть…"
– Как жизнь, Крошка?
– А?.. Ну, да… Вообще-то, я Анастасия, можно Настя, – нехотя сообщила она. – А ты не коп?
– Нет. К полиции я имею весьма косвенное отношение. Я – репортер уголовной хроники из "Вестника", Дмитрий Котов.
– О-о! – она округлила свои и без того огромные зеленые глаза. – Обожаю про это читать! Убийства, грабежи, изнасилования, наркотики!.. И ты все-все видел? Сам?!..
– Ну-у… почти.
– А сюда зачем пришел? – Крошка прищурилась, взяла со стойки свой бокал с янтарно-зеленой смесью и отхлебнула.
– Слушай, а что это ты пьешь? – я сделал заинтересованную мину, хотя прекрасно знал весь репертуар этого заведения: не хватало еще, чтобы какая-то "молодая да ранняя" устраивала мне допрос с пристрастием! – Никогда такого не пробовал!
– "Наяда", наш фирменный. Так…
– Тебе заказать еще? За знакомство?
– Валяй! – она снова приложилась к бокалу.
Я подозвал какого-то молодого бармена, сменившего Сильвера за стойкой, сделал заказ и закурил. Девчонка, казалось, забыла про меня: тихонько тянула коктейль, сидя в пол-оборота, курила и с лица ее не сходило выражение скучающей апатии пополам с тупым безразличием. Раньше, лет десять-пятнадцать назад, такие лица мне приходилось видеть только в медицинских учреждениях специального профиля. Тогда это называлось "синдром капюшона"…
Я тоже курил, неспешно прокручивая в уме варианты дальнейшего общения с этой юной Данаей, но все они почему-то, в конечном счете, неизбежно сводились к одному. А Настена тем временем расправилась с напитком и вновь повернулась ко мне.
– Хочешь, угадаю, о чем ты сейчас думал?.. Как бы переспать со мной и не заплатить!
– Да ну?! – притворство мое было явно преувеличенным. – А почему?
– А все мужики так думают!
– Н-да, наверное!.. Черт! Неужели?!.. Нет, не угадала.
– Ха! Так я и поверила!
– Вторая попытка…
– Ну-у, – брови домиком, губы бантиком, а в глазах зеленые бесенята, – может, кого из наших угрохали, а ты собираешь материал! – и она торжествующе-выжидательно впилась в меня глазами.
Бармен разрешился наконец двумя бокалами "Наяды" и даже соломинки не забыл.
– Почти, – я пригубил свою порцию. – Итак, Крошка, расскажи мне про Анну Закревскую…
Ход был рискованный, но оправданный: либо – десятка, либо – молоко. Ведь не тащить же ее сразу к себе! Там все равно уже никакого разговора не будет, а так – вдруг что-нибудь да наклюнется?
– Энни-Шоколадку? Классная "чапа"! А что, она кого-нибудь…
– Нет, ее…
– Чего-о?! – Крошка вытаращилась на меня так, будто я предложил ей переспать с крокодилом. – Ты хочешь сказать, что Энни…
– …больше нет, – от напряжения у меня заныл затылок и я вынужден был основательно приложиться к стакану. – Ее нашли часа три-четыре назад в собственной квартире с проломленным черепом и совершенно голую.
Я вдруг увидел, что Настя напугана. Причем жутко, до икоты. Реакция, как говорят психиатры, неадекватная, а следовательно, журналист Котов, ты просто обязан выяснить причину. Разумеется, любым законным способом.
– Она была твоей подругой?
– Что?.. Да нет, но… Конечно, она много делала для меня, помогала, а потом… А?!..
Крошку словно подменили: она вертелась на табурете, будто сидела на раскаленной сковородке, поминутно открывала и закрывала сумочку, вытащила сигарету, сломала ее в пальцах, уронила зажигалку, потом схватила бокал двумя руками и судорожно, захлебываясь, выпила одним духом. Теперь единственным желанием, ясно обозначившимся на ее хорошенькой мордашке, было убраться от меня куда подальше и побыстрее. Но – увы! – именно этого я сейчас и не мог ей позволить. Олег никогда не простил бы мне такого жеста, а уж тем более наш бравый комиссар. А "синяя птичка удачи" совсем не по правилам лупила крыльями и вот-вот была готова рвануть обратно к себе в поднебесье.
– Послушай, Настя, – я постарался вложить в голос все теплое и доброе, что еще оставалось в моей заскорузлой репортерской душе и даже по-отечески обнял девчонку за полные бархатные плечи, – я ведь только журналист, меня не интересуют подозреваемые или виновные, ни ты, ни кто другой. Мне важна суть дела – это мой хлеб, а сдавать вас органам – все равно, что отрезать от каравая вкусную поджаристую корочку, это не по-гурмански. Я прошу тебя помочь мне, лично. Официально – никаких имен и адресов. А потом мы с тобой вместе пройдем универсальный курс по восстановлению душевного равновесия у меня дома. Горячую ванну, вкусный чай, хорошую музыку и нежное обращение гарантирую. Договорились?..
Несмотря на мои заверения Крошку все еще трясло, поэтому я потребовал двойной бренди в мелкой фасовке, и лишь после такого курса терапии она оправилась настолько, что смогла, озираясь и помогая себе очередной порцией "Наяды", рассказать весьма занятную историю. Настолько занятную, что у меня мигом улетучились из головы все сладко-щемящие планы на продолжение нашего вечера. Пришлось спешно придумывать крутую историю о взимании долга чести с одного известного в городе господина и улететь из нежных девичьих рук скорбным ночным мотыльком.
Выбравшись из клуба в промозглую мутную тьму, я попытался связаться по мобильнику с Ракитиным, потом с Берестом, но ничего не вышло. Управленческие телефоны молчали, а мобильные просили оставить сообщение "после звукового сигнала" или перезвонить попозже. Учитывая, что было уже глубоко за полночь, я попросил Олега перезвонить мне утром по срочному делу и хотел было вернуться в клуб за Настей, но фривольное настроение куда-то пропало, вдруг накатила какая-то волчья тоска, которая нет-нет да и приходила с тех пор, как от меня "ушла" Ирина. Захотелось завыть на желтые пятна фонарей вдоль проспекта, и я пожалел, что не забрал свою "двадцатку" со стоянки возле городского управления криминальной полиции. Пришлось тащиться сквозь холодную колышущуюся мглу до троллейбусной остановки.
В ожидании хоть какого-нибудь транспорта я достал сигареты, попытался прикурить и в этот момент услышал за спиной приглушенные туманом цокающие шаги. Мимо меня совсем близко прошла высокая светловолосая женщина в длинном бежевом плаще и остановилась метрах в десяти впереди. Послышался шум приближающейся машины, женщина обернулась, и… незажженая сигарета выпала у меня изо рта, а сам я на несколько мгновений превратился в соляной столб. Это была Анна Закревская собственной персоной, живая и здоровая! Во всяком случае, куда здоровее, чем я сам в тот момент.
Скрипнули тормоза, хлопнула дверца, пропел клаксон – женщина исчезла.
А я еще какое-то время пытался осмыслить свое состояние, пока не подошел ночной троллейбус. Тогда я решил, что Закревская мне привиделась – в тумане, да еще изрядно выпивши, я вполне мог и обознаться, – и уже с чистой совестью поехал домой.
Глава 2
Выспаться мне не дал не кто иной, как Ракитин. Что звонит именно он, я понял сразу, но трубку снял после того, как телефон пропел вызов раз двадцать и, по-видимому, слегка подустал, но замолкать не собирался. Проклиная в душе настырность друга, я заставил себя сползти с постели и на четвереньках (другое положение тело отказывалось воспринимать) добрался до охрипшего от усердия аппарата.
– Какого лешего, Олег?! – я вложил в этот рык все остатки эмоций, но он не возымел никакого действия.
– Привет, Димыч! Ты просил позвонить, что случилось?
– Ты на часы хоть иногда смотришь? – едва ли не с обидой поинтересовался я.
– Конечно, уже девять часов, рабочий день в самом разгаре, – Ракитин был абсолютно серьезен и неумолим, как торнадо или цунами.
Я плюнул на попытки вызвать сочувствие к своему больному организму и попробовал сосредоточиться на реальности. Тут же почувствовал, как что-то мягкое и теплое трется о мои голые ноги – Грэг, брат мой меньший, как же мне хреново! Кот, словно приняв эту душераздирающую телепатему, коротко муркнул и снова шоркнулся пушистым боком, на сей раз прямо о мою щеку. Я попытался погладить Грэга по выгнутой спинке, но промахнулся и едва не потерял равновесие.
– Слушай, капитан, у меня есть интересная информация для следствия, но по телефону не могу. Мне надо сначала немного поправить здоровье. Через час подъезжай ко мне, поговорим.
– Что, так тяжело дается знание? – саркастически хмыкнул он.
– Не пытайся шутить, Олежек, юмор никогда не входил в список твоих добродетелей. В приложении к тебе – это скорее недостаток, – я тоже уперся.
– А если я пива привезу? – голосом бывалого провокатора продолжал он.
– Тогда – недоразумение…
– Ладно, шутник, – посерьезнел Ракитин, – ехать к тебе у меня времени нет. Через час жду тебя возле Нового собора, не более пяти минут. Опоздаешь, отстраню от дальнейшего участия в расследовании!
В трубке запел сигнал отбоя. Вот так! И с таким тираном и узурпатором я дружу уже больше двадцати лет! И лучшего желать не хочу, между прочим. Странная штука – мужская дружба.