Глава 37
Йона медленно катил по неровной гравийной дороге к садоводческой школе Валерии, думая о том, как София описала убийцу: стрелял с открытыми глазами, оружие держал двумя руками, забрал пули и гильзы и вставил в пистолет полный магазин, прежде чем покинуть дом.
Чтобы выстрелить из оружия простого действия, нужно дослать патрон в патронник.
Для этого придется выполнить некоторое число движений. В шведской полиции кладут всю руку на затвор, целятся в пол и оттягивают затвор назад.
Но убийца обхватил затвор большим и указательным пальцами, а вместо того, чтобы оттянуть его, он дослал патрон и тем же движением вынес пистолет вперед, чтобы сразу начать стрелять. Техника изощренная, но если хорошо натренироваться, она поможет сэкономить время при перестрелке.
Йона вспомнил, как изучал когда-то старую интерполовскую запись. Камера слежения сняла убийство Фатхи Шкаки перед "Дипломат-отелем" на Мальте.
Исполнителями убийства были два агента Моссада, из подразделения под названием "Кидон".
На черно-белой зернистой картинке Йона видел, как человек со скрытым лицом отправляет патрон в ствол именно таким образом, а потом трижды стреляет в жертву, садится на мотоцикл позади сообщника, и оба исчезают.
Рассказ Софии подтверждал: убийца великолепно обучен, прошел военную подготовку.
За все время оружие не опустилось ниже уровня его лица, дуло постоянно оставалось направленным вперед.
Йона словно видел этого человека: как он стреляет, бежит, меняет магазин, не теряя линии огня.
Мысли перешли к польскому "Грому" и американским "Морским котикам". Но ведь убийца оставался на месте гораздо дольше необходимого.
Он не был напуган, не колебался, он просто позволил времени утекать, а сам наблюдал за предсмертными судорогами своей жертвы.
Йона посмотрел на часы. Всего через три часа ему предстоит передать привет жене Салима Рачена.
Он остановил машину перед маленькой мызой Валерии с ветвистым садом и взял один из двух букетов, лежавших на пассажирском сиденье. Большая плакучая береза касалась ветвями травы. Воздух, прогретый солнцем позднего лета, был теплым и влажным. Никто не открыл, когда он постучал, но в доме горел свет, и Йона пошел искать Валерию.
Она оказалась в теплице на заднем дворе. Стекла запотели, но Йона ясно увидел, что она там. Волосы собраны в небрежный пучок; вылинявшие джинсы, сапоги, красная стеганая курточка испачкана землей. Валерия передвинула несколько тяжелых горшков с апельсиновыми деревцами, обернулась и увидела его.
Темные глаза, непослушные кудри, стройное тело.
Валерия ходила в параллельный класс гимназии, где он учился, и он не мог оторвать от нее взгляд. Ей в числе первых он рассказал, как погиб отец.
Они встретились на вечеринке, потом он проводил ее домой. Он целовал ее с открытыми глазами и до сих пор помнил, что подумал тогда: что бы с ним ни случилось в жизни – он все-таки поцеловал самую красивую девочку в школе.
– Валерия, – позвал Йона, открывая дверь теплицы.
Валерия сжала губы, чтобы не улыбнуться, подбородок наморщился, но глаза смеялись. Йона протянул ей букет ландышей; Валерия вытерла испачканные в земле руки о джинсы и взяла цветы.
– Значит, тебе дали увольнение, чтобы ты явился на практику? – Валерия игриво изучала его.
– Да, я…
– И ты думаешь, что справишься с обычной жизнью, когда выйдешь на свободу? Быть садовником иногда тяжело.
– Я сильный.
– Не сомневаюсь, – улыбнулась Валерия.
– Обещаю, ты не раскаешься.
– Хорошо, – прошептала она.
Какое-то время они просто стояли и смотрели друг на друга, потом Валерия опустила глаза.
– Прости, что я выгляжу вот так, – сказала она. – Но мне нужно погрузить пятнадцать саженцев грецких орехов… Микке и Джек через час заберут прицеп.
– Ты красивее, чем всегда, – сказал Йона и следом за ней вошел в теплицу.
Деревья росли в больших черных пластмассовых горшках – два с половиной метра в высоту, густые кроны.
– Можно переносить их за стволы?
– Мы их перевезем на тележке. – Валерия подкатила желтую тележку с платформой.
Йона поставил на нее первое деревце, и Валерия повезла ее через дверь вверх по тропинке, к разворотной площадке. Светло-зеленые листья взволнованно затрепетали возле головы Йоны, когда он поднял дерево на прицеп с решетчатыми стенками.
– Мальчики молодцы, что помогают, – сказал Йона, с тяжелым стуком поставив горшок.
Они перевезли еще несколько деревьев. Кроны шуршали, земля сыпалась из трещин в пластмассовых горшках, падала на тропинку.
Валерия забралась на прицеп и сдвинула горшки вглубь, чтобы освободить место.
Снова спрыгнула на землю, сдула волосы с лица, хлопнула руками, чтобы стряхнуть землю, и села на оглобли прицепа.
– Так трудно понять, что они уже взрослые! – Она посмотрела на Йону. – Я сделала не одну ошибку, дети выросли без меня.
Ее янтарные глаза потемнели, стали серьезными.
– Самое главное – это что они вернулись, – заметил Йона.
– Но этого могло и не случиться… учитывая, что они пережили, пока я сидела в Хинсеберге… Я предала их, как никто никого не должен предавать.
– Хотя им следует гордиться тем, какой ты стала, – заметил Йона.
– Они никогда не простят меня по-настоящему… Ты рано потерял отца, но он был герой, это много должно было значить, может, не тогда, но позже.
– Да, но ты вернулась, у тебя была возможность объяснить, что ты сделала ошибку.
– Они не хотят говорить об этом. – Валерия опустила глаза, и между густых бровей пролегла морщинка.
– Во всяком случае, ты не умерла.
– Но им было стыдно. Даже если они говорили об этом со своими друзьями.
– Мне стыдно, что нам с матерью пришлось нелегко в смысле денег… поэтому я никогда не приглашал тебя к себе.
Валерия взглянула ему в глаза.
– Я все время думала – твоя мама хочет, чтобы ты встречался с финскими девочками.
– Нет, – рассмеялся Йона. – Она тебя обожала. Считала, что ничто не сравнится с кудрявыми волосами.
– А чего ты стыдился?
– Мы с мамой жили в однушке в Тенсте, я спал на кухне на матрасе, который каждое утро убирал в чулан… у нас не было ни телевизора, ни проигрывателя, мебель облезлая…
– И ты работал на складе – или где там?
– В пекарне "Экесёос" в Брумме… иначе мы не потянули бы съемную квартиру.
– Ты, наверное, думал, что я избалованная, – пробормотала Валерия, разглядывая руки.
– Жизнь несправедлива, это быстро понимаешь.
Глава 38
Валерия взяла тележку и снова пошла к теплице. В молчании они продолжили грузить деревца на прицеп. Прошлое неспокойно двигалось между ними, медленно переливалось море воспоминания, принося с собой водоворот картин из прошлого.
Когда Йоне было одиннадцать, его отец Ирьё, полицейский, погиб – его застрелили из двустволки во время ссоры в Весбю, в Упланде. Мать, Ритва, была домохозяйкой и дохода не имела. Деньги кончились, и им с Йоной пришлось покинуть дом в Мэрсте.
Йона быстро научился отвечать приятелям, что ему не хочется в кино, научился говорить, что не голоден, когда они сидели в кафе.
Он поднял на прицеп последнее деревце, поправил ветку и осторожно закрыл решетчатую дверцу.
– Ты рассказывал про маму, – напомнила Валерия.
– Я знаю – она понимала, что я стыжусь того, как мы живем. – Йона отряхнул руки. – Наверное, она тяжело это переживала, потому что на самом деле нам жилось неплохо, она бралась за любую работу, была уборщицей, брала книги в библиотеке, мы их читали и обсуждали по вечерам.
Закатив тележку в сарай, они подошли к домику Валерии. Валерия открыла дверь подвала, ведущую в прачечную.
– Вымой руки здесь, – сказала она и открыла кран над большой стальной мойкой.
Он встал рядом с Валерией, опустил испачканные в земле руки в тепловатую воду. Валерия вспенила мыло, ставшее черным от грязи, и стала мыть ему руки.
Слышно было только, как бежит, поблескивая, вода по рифленым стенкам мойки.
Улыбка исчезла с лица Валерии, пока они выливали воду, снова вспенивали мыло и мыли друг другу руки.
Они медлили под потоком тепловатой воды, вдруг осознавая прикосновение. Валерия мягко обхватила два его пальца и подняла на него серьезные глаза.
Йона был гораздо выше ее, и хоть он и нагнулся, когда целовал ее, ей пришлось встать на цыпочки.
Они не целовались с гимназии и теперь смотрели друг на друга почти застенчиво. Валерия взяла красное полотенце с полки и вытерла ему руки.
– Представь себе, ты здесь со мной, – нежно сказала Валерия и погладила Йону по щеке, провела рукой к уху, до светлых непослушных волос.
Она сняла кофту и вымыла подмышки, не снимая белого лифчика с потерявшими цвет бретельками. Кожа у нее была ровного цвета, словно оливковое масло в фарфоровой миске. На обоих плечах татуировки, а руки неожиданно мускулистые.
– Прекрати смотреть на меня, – улыбнулась она.
– Это так трудно, – сказал Йона и отвернулся.
Валерия переоделась в черные спортивные штаны с белыми лампасами и желтую майку.
– Поднимемся?
Дом у нее был маленький и просто обставленный. Полоток, пол и стены – все белое. Входя в кухню, Йона ударился головой о лампу.
– Осторожно, – предупредила Валерия и поставила цветы в стакан с водой.
Стульев вокруг стола не было, на разделочном столе – три противня с хлебом под полотенцем.
Валерия добавила дров в старую печь, раздула угли и вынула горшок.
– Есть хочешь? – спросила она и достала из буфета хлеб и сыр.
– Я всегда хочу есть.
– Отлично.
– Стулья есть?
– Всего один… это чтобы тебе пришлось сесть мне на колени… Я выношу стулья, когда пеку, – объяснила Валерия и указала на гостиную.
Йона прошел в соседнюю комнату с телевизором, диваном и старым, крашенным вручную шкафом. Вдоль одной стены стояли шесть стульев; он взял два и вернулся на кухню, снова задел лампу головой, придержал лампу рукой и сел.
Свет еще какое-то время дрожал, скользил по стенам.
– Валерия… на самом деле я не в увольнении, – начал Йона.
– Ты же не сбежал из тюрьмы? – улыбнулась она.
– В этот раз – нет.
Светло-карие глаза Валерии скользнули в сторону, она посерела лицом, словно стояла за ледяной стеной.
– Я знала, что это случится. Знала, что ты опять станешь полицейским, – сказала она и тяжело сглотнула.
– Я не полицейский, но мне пришлось согласиться на последнее задание, другой возможности не было.
Валерия осторожно оперлась одной рукой о стену. Она избегала взгляда Йоны. Вены на шее сильно бились, губы побледнели.
– Ты даже сел в тюрьму по-настоящему?
– Я принял предложение позавчера.
– Понимаю.
– С полицейской службой покончено.
– Нет, – улыбнулась Валерия. – Ты, может быть, сам так думаешь, но я-то знала, что ты просто хочешь назад.
– Неправда, – ответил он и в эту же минуту понял, что Валерия права.
– Я никогда никого так не любила, как тебя, – медленно проговорила Валерия и потушила огонь в духовке. – Я знаю, что в жизни мне везло нечасто, я знаю, что садовничеством особо не похвалишься… Но я узнала, что ты сидишь в Кумле… Решила, что мне больше не нужно стыдиться, что ты поймешь. Но теперь… Ты же не хочешь работать здесь, с чего бы? Ты всегда будешь полицейским, ты – полицейский, я же знаю.
– Мне было бы хорошо здесь.
– Ничего не выйдет, – хмуро сказала Валерия.
– Выйдет.
– Ничего страшного, Йона, просто так уж есть, – сказала Валерия, без выражения глядя на него.
– Я полицейский, это часть меня. Мой отец погиб, когда на нем была полицейская форма… ему не понравилось бы, что я в костюме, но лучше костюм, чем тюремная роба.
Валерия опустила глаза и скрестила руки на груди.
– Я, наверное, слишком остро все воспринимаю, но я хочу, чтобы ты ушел, – тихо сказала она.
Йона медленно кивнул, провел рукой по столу и поднялся.
– Сделаем так, – сказал он, пытаясь встретиться с ней взглядом. – Я остановлюсь в маленькой гостинице в Васастане, она называется "Ханссон". Завтра мне нужно вернуться в Кумлу, но я надеюсь, что ты придешь повидать меня независимо от того, полицейский я или нет.
Когда он выходил из кухни, Валерия быстро отвернулась – она готова была разрыдаться. Она услышала тяжелые шаги в сенях, потом дверь открылась и закрылась.
Подойдя к окну, Валерия смотрела, как он садится в машину. Когда машина скрылась из виду, Валерия осела на пол, привалившись спиной к батарее, и перестала сдерживать слезы, старый плач, который ждал в ней с тех пор, как разошлись их пути и между ними разверзлась пропасть.
Глава 39
Сага пристегнула мотоцикл и зашагала по Лунтмакаргатан, думая о том, как быстро Йона вошел в доверие к Рачену. Штурм должен был начаться через два часа.
Она прошла мимо восточноазиатского вегетарианского ресторана, где сидели мужчина и женщина лет пятидесяти. Они держали друг друга за руки на столе между тарелками и бокалами и, улыбаясь, разговаривали.
Сага поняла, что с самого пробуждения ничего не ела – забыла.
Все были потрясены масштабом угрозы государству.
После допроса Тамары в Нючёпингсбру Жанетт взяла больничный. На обратном пути в Стокгольм она лежала, скорчившись и закрыв глаза, на заднем сиденье.
Утром в конторе Янус, с красными кругами под глазами, пил один стакан воды за другим.
Он был небрит и признался, что не ездил домой, а спал в машине на парковке. Сага подумала – надо уговорить его принимать лекарство. Она знала, что несколько недель после увольнения из армии он провел в больнице, но потом взял болезнь под контроль.
Один из сотрудников Януса просматривал записи с камер видеонаблюдения на жестком диске с компьютера министра. Преступник на них не попал, хотя он должен был прийти на виллу как минимум один раз для рекогносцировки.
Зато три недели назад камеры засняли другого нарушителя.
Посреди ночи звездный повар Рекс Мюллер перелез через ограду, прошел по газону и, пошатываясь, поднялся на террасу.
На записи было видно, как он мочится прямо в подсвеченный бассейн, после чего обходит сад, собирает, словно огромные грибы, садовых гномов и бросает их в бассейн одного за другим.
Связи с убийством тут не просматривалось, но действовал этот человек, без сомнения, агрессивно и неуравновешенно.
Янус стер пот, выступивший над верхней губой, и несколько раз повторил: нельзя бросаться словами, выражающими ненависть. Несколько враждебных слов в комментариях, реплика в Фейсбуке или Инстаграме могут стать причиной страшного преступления на почве ненависти.
Рекс забрал с террасы оставленную Самми пепельницу, вытряхнул пепел и поставил ее в посудомоечную машину. В дверь позвонили. Рекс оставил кран включенным и заторопился к двери.
За дверью стояла самая красивая женщина из всех, что он видел. Она словно вышла из чудесного сна, когда спят долго, когда алкоголь уже испарился и сны стали сладкими, словно сахар.
– Меня зовут Сага Бауэр, я комиссар службы, – сказала она и взглянула прямо на Рекса голубыми глазами.
– Службы?..
– Службы безопасности, – пояснила Сага и предъявила удостоверение.
– О’кей. – Рекс даже не взглянул на документ.
– Можно войти?
Рекс посторонился, услышал, как на кухне шумит кран, и вспомнил, что моет посуду.
Агент службы сняла видавшие виды кроссовки и подвинула их ногой.
– Мы можем пройти на кухню? – тихо спросил Рекс. – Я загружаю посудомойку, и…
Она кивнула и следом за ним поднялась по лестнице. Рекс закрыл кран и повернулся к ней.
– Хотите… хотите кофе?
– Нет, спасибо. – Сага бросила взгляд в окно, на город. – Вы знали министра иностранных дел, верно?
Она снова повернулась к нему, и Рекс увидел, что у нее в носке дыра, а из дыры торчит большой палец.
– Не могу поверить, что его больше нет. – Рекс покачал головой. – Я и не знал, что все так серьезно, он почти никогда не говорил о своей болезни… Типичный человек своего поколения, считал, что надо все держать в себе…
Он замолчал.
Сага подошла к столу, посмотрела на вазу с лаймами, потом снова подняла глаза.
– Но он вам нравился?
– Мы в последние годы не слишком много общались, времени не было ни у кого из нас… – Рекс пожал плечами. – Так бывает, когда хочешь сделать карьеру. Все имеет свою цену.
– Вы давно его знали, – сказала Сага и положила руку на спинку одного из стульев.
– С самой гимназии… мы ходили в одну и ту же школу-интернат, Людвиксберг… У нас была целая банда избалованных мальчишек… свой жаргон, никакая шутка не была слишком грубой, вульгарной или извращенной, – соврал Рекс.
– Забавно, – сухо заметила Сага.
– Лучшие годы моей жизни, – улыбнулся Рекс и отвернулся к машине, потому что не мог больше вынести ощущение фальшивой гримасы на собственном лице.
Когда он после снова взглянул на Сагу, у него сжалось в груди. Кровь Диджея отчетливо была видна на одном из стульев возле стола. Как он мог пропустить ее, когда убирал? Кровь каким-то образом затекла под подлокотник. Темно-красные капли свернувшейся крови сгустились под рамой.
– У меня почему-то такое чувство, что вы говорите неправду.
– Может, моя физиономия виновата? – предположил Рекс. – Я так выгляжу, не стоит на это сердиться.
Сага не улыбнулась. Она опустила глаза и тут же снова посмотрела на него.
– Когда вы в последний раз виделись с министром иностранных дел?
– Не помню… мы пили кофе несколько недель назад, – соврал Рекс и нервозно провел рукой по волосам.
Светлые глаза женщины были серьезными, она что-то обдумывала.
– Вы говорили с его женой?
– Нет, то есть… я ее не знаю, только здоровался с ней пару раз.
Сейчас он мог думать только о крови, все его слова были пустыми и невнятными.
Женщина сняла руку со стула и пошла вокруг стола, не спуская с Рекса глаз.
– Что вы от меня скрываете?
– Я должен утаить несколько подробностей, чтобы вы за ними вернулись.
– Вы не захотите, чтобы я возвращалась, поверьте мне.
– Почему же!
– Я выстрелю вам в колено, – начала Сага, но при виде его дурашливой ухмылки не смогла удержаться от улыбки.
– Может, посидим в оранжерее? – предложил Рекс, взмахнув рукой. – Там немного прохладнее, и…
Женщина прошла за ним в застекленную часть террасы на крыше и села в одно из покрытых мохнатой овечьей шкурой кресел возле старого мраморного стола.
Надо придумать предлог, капнуть хлорки на бумажное полотенце, протереть стул и смыть бумагу в унитаз, пока эта Бауэр не рассмотрела кровь, подумал Рекс и спросил:
– Может, стакан воды? – спросил он.
– Я скоро уйду. – Женщина погладила большой лист мелиссы.
– Шампанского?
Она утомленно улыбнулась, и Рекс заметил шрам, идущий прямо через ее бровь. Он почему-то делал лицо женщины еще более живым.
– Министр когда-нибудь упоминал, что ему что-то угрожает? – спросила она.
– Угрожает? Нет… вряд ли. – Рекс почувствовал, как руки покрылись гусиной кожей. Он понял, что министра убили.
Иначе при чем здесь служба безопасности?