"Еще бы! – Маша чуть не рассмеялась в голос: на фотографии в отеле супруги были в тех же самых халатах. – Точно сперли".
– Ветрову вы, наверное, плохо знали? Все время в разъездах.
– Почему же? Отлично знали Стеллу. Только она сейчас по мужу не Ветрова, а Зимина.
– А надеялась стать Яковлевой, – фыркнул супруг. – Очень надеялась. Особенно когда он квартиру ей эту купил. Она уже и к свадьбе готовилась. Все хвасталась нам, все хвасталась. А он возьми и не женись на ней.
– Это логично. Он же женат. – Маша пожала плечами. Наконец-то ей повезло – нарвалась на жутких сплетников. Хоть что-то.
– Вот тогда она назло ему и улетела с Алексом в Америку, – вступила вторым голосом пожилая мадам. – Алекс – такой славный парень. А она…
– Да использовала его просто ради мести и все. А потом вот ребенка у него выкрала и вернулась.
– Выкрала? Как выкрала? – Маша притворилась непонимающей. – Что значит выкрала, это же ее ребенок?
– Ее-то ее, но…
И супруги, перебивая друг друга, изложили ей историю, которую она уже знала.
– А откуда информация? – поинтересовалась она на всякий случай.
– Так люди говорят. Не мы же сами выдумали! – оскорбленно воскликнула дама.
– А что еще люди говорят? – улыбнулась Маша.
– А то и говорят! – огрызнулся хозяин. – Что Яковлев ее и убил. И ребенка своровал.
– Ребенка своровал?
Маша нахмурилась. Такой поворот сюжета ей совсем не понравился. Что получается? У Яковлева пропадает дочь во время игры в квест. Он мечется от горя, пытается самостоятельно ее искать. Неуклюже пытается, неумело. У него ничего не выходит. В отдел полиции, как сегодня выяснилось, отовсюду поступают на него жалобы. Из администрации района вон звонили, просили усмирить скандалиста.
Выходит, он нашел похитителя, и похитителем оказалась его бывшая любовница? Но вместо того, чтобы привлечь ее к ответу законным путем, он убивает ее, а ребенка крадет?
– Ерунда какая-то. – Маша сердито глянула на любителей сенсаций и чужого добра. – Ребенок ему зачем?
– Так говорят, это его ребенок, а не Алекса. – Хозяин игриво шевельнул густыми бровями.
– Ага. Говорят, – кивнула Маша, будто соглашаясь. – Люди?
– Что люди?
– Люди говорят, что ребенок Зиминой от Яковлева?
– И люди тоже, – обиженно вывернула губы дама. – Зря вы, товарищ следователь, не верите. Он ведь был здесь.
– Кто? Ребенок?
– При чем здесь ребенок? – чуть не взвизгнула хозяйка. – Яковлев был.
– Когда?
– В ночь убийства Стеллы, – синхронно ответили оба.
– Вы его видели?
– Нет, – снова в один голос.
– Тогда как вы можете утверждать, что он?..
– Его видели другие наши соседи. Вернее, соседка. Он бежал по лестнице вниз и чуть не сбил ее с ног.
– Это еще ничего не доказывает. И…
Но ей снова не дали договорить. Гостиничные воришки в один голос выпалили:
– Но он был весь в крови!
Глава 13
– Я тебе, гнида, за что деньги плачу? – Толстые щеки Голикова тряслись, как будто изнутри их раздувало ветром. Живот колыхался в такт каждому слову. – Я же тебе сказал, сволочь, черным по белому: убрать все! Все убрать – это значит все. А не метр через метр.
– Черным по белому не говорят, а пишут, Геннадий Сергеевич, – флегматично заметил Витя.
Ему, честно, вся эта дребедень с исчезновением девки во время игры – а пропала она именно во время игры, не раньше и не позже – порядком надоела. От него что-то без конца требуют, за что-то ругают, чем-то грозят. А он при чем, елки? Он вообще всю игру проспал. И видеозаписи пропали с той ночи. И списки.
Хозяин мог сколько угодно врать ментам, мол, спрятал все нарочно, чтобы Витю проучить, – его право. Мог подтасовывать факты, подсовывать следакам видео другой игры под видом той самой. Съемка велась в темноте, там ничего, кроме мелькающих руки и ног, не видно. Кому эти руки и ноги принадлежат – попробуй угадай. Прокатило, как ни странно, менты отстали. Только что это изменило? Ничего.
Они все равно нагрянули с обыском. Перевернули здесь все, все ощупали, все сфотографировали и, конечно, добрались до пятна крови. Еще бы нет – столько народу. Эксперты, оперативники, следачка эта, Мария Николаевна Ильина, тоже с ними. И тоже везде нос совала.
Кстати, о ней.
Красивая же баба, сделал вывод Витя, когда просидел перед ней на допросе два с половиной часа. Среднего роста, сильная, но не полная. Везде ровно столько, сколько надо, чтобы это захотелось потрогать, чтобы захотелось этим обладать. Смоляные волосы гладко зачесаны и свернуты тугим кольцом на макушке. Прекрасная кожа, аккуратный нос, карие глаза, рот сексуальный, но…
Но расслабиться бы ей, сбросить напряг, улыбнуться бы мило – глядишь, и заиграла бы ее красота, опьянила всех и каждого. А так получается железная просто баба какая-то. И красота ее жесткая. Кажется, тронь за щеку – зазвенит металлом.
Нет, не стал бы он с ней связываться ни за что. Даже если бы она не в ментовке работала. С ней разговаривать страшно, не то что спать. Да и какие с ней разговоры? Допросы одни. Расставляет ловушки, оплетает словами, как паутиной. Он пару раз чуть не спалился, хорошо, вовремя язык прикусывал.
И все равно ведь боссу не угодил, второй день орет. А он что? Он все там, кажется, вылизал, с хлоркой и с порошком потом прошелся. А прибор показал следы крови. И эксперт с палочкой и пробиркой над этим местом полчаса колдовал.
– Я все вымыл как надо, Геннадий Сергеевич, – тянул свое Витя, когда хозяин выдохся и уселся в широкое кресло. – И прохлорировал все, и промыл. Кто же знал, что они туда полезут? Кто знал, что у них такая аппаратура? Они скоро со своими аппаратами сквозь стены видеть станут. Да и чего вы кипятитесь, не пойму? Мало ли чья там кровь? С девкой никак не свяжут, даже если и анализ проведут. Это не ее кровь, мы же знаем. А так, нет тела – нет дела.
– Нет тела, – повторил за ним Голиков. – Здесь-то хоть не облажался? Надежно спрятал? Где?
– Буль-буль. – Витя закатил глаза, скрестил на груди руки. – Не всплывет оттуда никогда наш актер. Если его, конечно, никто не хватится и не объявит в розыск.
– Не хватится, – отмахнулся Голиков, – я его на улице подобрал. Рвань несчастная. У него ни дома, ни семьи, ни работы. Кому он нужен?
– А другие актеры его не видели?
– Нет. Поэтому этот… – Голиков поискал подходящее слово, кажется, нашел, но произнести поостерегся, – поэтому этот его и выбрал, так я думаю. Место подходящее для засады, понимаешь? Там у нас раньше никого не было. Я впервые эту нишу заполнил.
– Конечно, понимаю. Не понимаю только, как этот… – Витя тоже замялся на мгновение. – Не понимаю, как ему удалось подсыпать мне что-то в пойло? Он же что-то подсыпал мне в пиво, так? Я в тот вечер ничего больше в рот не брал, клянусь! Полбутылки пива выпил – и все. Как успел, когда? Никого же посторонних не было. Мы же не думаем с вами, Геннадий Сергеевич, что это наш администратор?
– Нет, это не он. Кишка тонка, – Голиков рассуждал вслух, – это кто-то посторонний. Мастер своего дела. Ты представь, сколько ему всего нужно было провернуть! Для начала отравить пиво, которое ты, сволочь, постоянно пьешь за пультом. Потом выбрать место, просчитать пути отхода. Место нашел. А оно – ты подумай – оказалось занято. Он же не знал, что мы туда нашего бродяжку втиснем, чтобы он игроков за ноги хватал. Он его тихо нейтрализует. Занимает его место. Ждет девчонку. Дожидается и тихо уходит.
– Но ему надо было вернуться, чтобы записи стереть. – Витя поежился, представив, как спит в кресле, пока убийца ходит вокруг него и колдует над его аппаратурой.
– Он и вернулся – когда наш администратор отлучился. Повадился, понимаешь, сука, каждую смену на час уезжать. Лишу премии, точно! А ты спал.
– А охрана на улице? – напомнил Витя. – Их же двое: один у шлагбаума, второй на выходе из лабиринта. Так ведь?
– Так-то так, только тот, что в ту ночь дежурил на выходе из лабиринта, также мирно спал, как и ты.
– Тоже пиво? – Витя сочувственно прищелкнул языком.
– Нет, не пиво. Говорит, в шею его что-то ужалило за час до начала игры, и дальше ничего не помнит. Очнулся, когда ребята на него чуть не наступили. Голова, говорит, тяжелая. Вот тем путем этот гад и гулял. Входил и выходил беспрепятственно.
И, знаешь, я думаю, не только той ночью он здесь гулял. Раньше тоже, когда планы свои строил и в пиво твое в холодильнике подсыпал снотворное. Это же не в тот день случилось, сто процентов. Он заранее все сделал, чтобы наверняка. – Голиков поводил толстой шеей, как будто растянутый до ключиц воротник широкой кофты был ему тесен. – Как представлю, что какая-то мразь здесь хозяйничала! Ох, пожалел я денег на сигнализацию на северный выход, а зря пожалел. Кто ж его знал, что так выйдет! Жутковато, если честно, Витя.
– Не просто мразь, Геннадий Сергеевич, а убийца. – Витя осмелился все-таки выговорить страшное слово и принялся крутить головой по сторонам. – Представляете, я спал, а он вокруг меня разгуливал! Но я чего подумал, Геннадий Сергеевич. А вдруг это маньяк? Вдруг повадится к нам за девочками? Может, нам того, рассказать все?
– Кому? – вскинулся босс.
– Полиции.
– Витя, ты совершенный идиот. – Голиков болезненно сморщился. С третьей попытки свел пальцы на животе, укоризненно качнул головой. – Полиции рассказать! И где труп спрятал – тоже расскажешь?
– А при чем это? – обиделся Витя. – Я его не убивал, если что.
– Ага. Только докажи попробуй. И действия свои потом обоснуй. Идиот ты все же, Витя.
Голиков расцепил пальцы – сидеть так было неудобно. У него всегда в этом кресле начинали ныть ноги. Давно пора было похудеть, он даже к диетологу записался. Только визит пришлось пропустить из-за всей этой истории. А если хорошо подумать, диетолог ему в ближайшее время может и не понадобиться.
Не выберется из этой истории без потерь – ему диету прокурор припишет.
– Наше дело теперь помалкивать. – Он поднялся. – Не рассказали сразу – все, время упущено. Теперь нельзя. Мы, Витя, ничего не знаем, никого не видели, никого не подозреваем. Аминь.
Глава 14
– Антоша, как же вкусно, сынок. Вот повезет девочке, которая станет твоей женой. Горя знать не будет. Ей и на кухню незачем будет заходить. Спасибо, Антоша, очень вкусно.
Мама взяла со стола салфетку. Осторожно, как будто боялась потревожить грим, промокнула губы. Антон улыбнулся. Только мама могла так красиво это делать – легко, воздушно, почти театрально. Но он-то знал, что она не играет. Просто она от природы была такой – красивой, утонченной, интеллигентной, грациозной. В жизни ей не повезло, это да. Не повезло с его отцом, который оказался мерзавцем, испортил ей карьеру, наплевал в душу. Без отца его мама многого бы добилась и не прозябала бы в тесной хрущевке на окраине. И не работала библиотекарем за гроши.
Ее родители были обеспеченными, известными в интеллигентных кругах людьми. Они ей дали великолепное образование. Прочили блестящее будущее. Но…
Но ей, милой, белокурой, утонченной Лилечке, девочке из хорошей семьи, выпала карта влюбиться в отца Антона. В парня из фабричной слободки, как называла его мама Лилечки. Отец просто отказывался как бы то ни было его называть и считал эту любовь болезнью, не иначе. Помутнением рассудка.
Они долго за нее бились, пытались разлучить с симпатичным чернявым парнем, но все без толку. Тогда они выставили ее из дома с сумкой, в которую поместилось только белье и что-то из одежды. И забыли о ней. Не признали внука, когда тот родился. И не признавали долгие годы, хотя отец Антона давно исчез из их с мамой жизни.
– Не простили. И не простят, – сказала мама после того, как лет пять назад осмелилась явиться на день рождения своего отца. – Представляешь, сынок, меня не пустили дальше порога! И подарок не взяли. А я на него копила год.
Мама тогда заперлась в своей комнате и не выходила оттуда целый день. Она плакала. Что именно она оплакивала, Антон так и не понял. Ему тогда исполнилось тринадцать, до того ли было? Ему бы быстрее на улицу удрать, вот и все. Понять причину материнских слез он не сумел. Одно для себя решил: дед, бабка, родная тетка – теперь его кровные враги. Решил – сделал. Когда год назад его вдруг решили пригласить к ним в дом, по какому поводу, он уже не помнил, он и бровью не повел.
– Сынок, тебе надо сходить, – мягко настаивала мама и смотрела такими несчастными глазами, что у него внутри все переворачивалось. – Это твоя кровная родня. Они хотят тебя увидеть, узнать.
– Нет. – Он поцеловал ее в лоб. – Нет, мама. Не пойду.
– Антоша, вдруг меня скоро не станет? Ты же останешься совсем один! – Так она умоляла уже совсем недавно, когда приглашение пришло снова. – Ты останешься один!
– Я не один, мам, – улыбался он, ощущая сладкий укол в сердце. – У меня есть Алина.
– Бедный мой мальчик. Бедный мой мальчик. – Мама покачивала головой. – Не мне тебе рассказывать, что бывает с детьми, рожденными в мезальянсе. Ты хочешь такой судьбы своим детям?
Он тогда не слушал, он просто был счастлив. Не мог думать, что скажут ее отец и мачеха, когда узнают об их отношениях. Он просто жил этой любовью и видел себя в мечтах с самой прекрасной на свете девушкой. Тайно от всех даже начал готовиться в институт. Чтобы соответствовать ей, чтобы чего-то добиться. Принимать участие в конкурсах, стать знаменитым шеф-поваром – из тех, кого показывают по телевизору. И Алинка бы им гордилась.
Он готовил ей сюрприз, знал, что ей понравится. Сдал все экзамены, не все на пятерки, конечно, но проходной балл набрал и уже начал выбирать учебное заведение. Но случилась беда. Самая страшная беда в его жизни. Он же собирался рассказать Алинке об этих планах сразу после игры. Хотел отметить вместе с ней начало новой серьезной жизни. Это и было тем самым сюрпризом, который он ей обещал. А Алинка исчезла. Без следа, без единого крика о помощи. Как будто ее и не было никогда. Как будто она ему просто приснилась. И никаких свидетелей. Ни единого!
Первые дни мысль о том, что с ней случилось что-то непоправимо страшное, причиняла такие страдания, что было больно дышать. Каждый вдох-выдох отдавался болью под ребрами. Потом боль сползала к пояснице, ломала мышцы, скручивала руки и ноги. Стыдно признаться самому себе, но он плакал! Тайно от всех плакал и зло кусал зубами подушку.
Его подолгу допрашивали. Наверное, подозревали. Ему было плевать.
Приезжал отец Алинки – страшный в горе, почерневший, заросший щетиной. Орал на него, в чем-то обвинял. Хватал за рубашку на груди, трепал. Потом ослаб, опустился на подъездные ступеньки, закрыл лицо руками и завыл. Жутко завыл, как раненое животное. Антон опустился с ним рядом и сдавленно произнес:
– Не надо, Ростислав Иванович. Не надо так… страшно.
– Я не могу, понимаешь! Не могу! – заорал отец Алины, но ладони от лица не отнял. – Я живу, жру, сплю, а она… Вдруг ее уже нет?
– Есть! – Антон крепкими пальцами вцепился ему в колено. – Она жива. Я это чувствую, понимаете? Алина жива!
– А я нет. Почему я ничего не чувствую? – Яковлев поднял воспаленные глаза, отчетливо скрипнул зубами. – Ничего не чувствую, кроме боли. Мне так больно, что… Я не чувствую своей дочери. Вдруг ее правда нет?
Антон почти задохнулся: это было то, о чем он запрещал себе думать. Он резко поднялся и пошел по ступенькам к себе. Перед дверью остановился и повторил еще раз:
– Она жива. Не смейте ее хоронить.
– Тогда найди ее! Найди, пацан! – хрипло крикнул вслед Яковлев. – Все, что хочешь, для тебя сделаю. Бизнес на тебя перепишу. Замуж за тебя отдам, против не буду, если Алинка согласится. Найди ее, умоляю!
И Антон начал искать. Не потому, что попросил отец Алины. А потому, что вдруг понял: ему нужно это делать. Не сидеть и не ждать, когда это сделает за него кто-то другой. Да и сделает ли – еще вопрос. Он должен найти свою девушку сам. Потому что он любит ее, потому что верит, что она жива. Потому что не представляет, как жить, если ее не будет.
Неумело искал, по-пацански. Не всегда законно. Наследил, попал в поле зрения правоохранительных органов. Снова должен был идти к Ильиной.
– Не смей путаться у нас под ногами! – прикрикнула она, так и не добившись вразумительного ответа на вопрос, что он делал ночью на территории, принадлежащей ИП Голикову. – Есть кому без тебя заниматься этим делом.
Ее крепко сжатый кулак с силой опустился на стол.
– Не смей, Востриков.
Он молчал. Исподлобья разглядывал женщину, выбравшую себе такую странную профессию. Вроде все в ней на сто баллов: и лицо, и фигура, и волосы густые, темные. Но красивой он бы ее точно не назвал. Не было в ней фишки какой-то. Грациозности – вот. Женской этой подкупающей слабости. Как в маме его, как в Алинке. Жесткая, сильная, серьезная. Кому такая понравится?
– Чего таращишься? – выпалила Ильина и нечаянно покраснела. – Все рассмотрел? Не нравлюсь?
– Нет, – честно ответил Антон.
– А что так? – Ильина откинулась на спинку рабочего кресла, прищурилась. – Некрасивая? Не такая, как твоя мама?
– Почему некрасивая? Красивая. Просто… – он поискал подходящее слово, – непривлекательная.
– Ишь ты, непривлекательная! – Она делано рассмеялась, стараясь не подать виду, как ее задели его слова. – А мне здесь завлекать некого. Я здесь дело делаю, понял?
– Плохо делаете, товарищ капитан. – Антон наклонился, уперся локтями в колени. – Обыск у Голикова сделали, даже какие-то пятна крови, слышал, нашли. А в записях не разобрались, которые он вам подсунул.
– А что там не так?
– А то. Не наша это игра. Туфту они вам подсунули.
– Можно подумать, там можно разобрать, кто есть кто. Темно, руки-ноги мелькают.
– Ага, точно. Только своих рук и ног я там не вижу.
Она дала всем участникам посмотреть видео, но не поверил один он. Странно.
– И списки актеров. – Антон повертел головой, недоверчиво скривился. – Тот список, что я видел перед игрой, другой.
Снова не то, что говорили остальные.
– Почему так? – спросила Маша. – Подтасовываешь факты в своих интересах?
– Ничего я не подтасовываю. Его не читал никто, список этот. Расписались в своих двух экземплярах, и все.
– А ты, один такой внимательный, нашел десять отличий?
– Не десять. Одно. – Антон сел ровно, поднял правую руку, отставил в сторону мизинец. – Одно, товарищ капитан. В вашем списке актеров нет одной фамилии. Скажу сразу: я ее не помню, но точно было на одного актера больше. Я слышал, пятна крови нашли в лабиринте, так?
Маше сделалось неуютно под этим проницательным взглядом. Но взгляд вдруг поплыл по кабинету, заметался, как попавшая в сеть птица.
– Скажите, товарищ капитан. – Антон покусал губы. – Эта кровь, она…
– Это не ее кровь, Антон. – Маша не дала ему договорить.
– Слава богу! – Он зажмурился, глубоко вдохнул. – Вот видите, я же вам говорю! Там убили еще одного актера и заняли его место.
– Кто занял?
– Похититель. Он убил актера, занял место и стал ждать. Место потому что для засады идеальное. Да, я был там, признаю. Все облазил. Лучше этой ниши не найти. Это не ниша, это ловушка. Вот смотрите.