Пока она билась головой о стену, но все без толку. Уже несколько раз обыскала дом Симакова. Заглянула во все щели, даже плинтус открутила в спальне – показалось, что лежит неровно. Ничего – ни клочка бумаги, ни фотографии, которая бы означала, что он получил заказ на Алину. Денег тоже не было, только небольшая сумма в шкатулке в прикроватной тумбочке. Допросили девушку, которая приезжала к нему из Санкт-Петербурга, – снова мимо. Как оказалось, она о похищении вообще ничего не знала.
– Маша, можно к тебе?
Глеб Степанов, коллега из Питера, сунулся в дверь сразу, как увели Симакова. Она кивком разрешила, хотя старалась держаться от него подальше и как можно реже оставаться с ним наедине. Все просто: он ей нравился. Всерьез нравился.
Высокий, крепкий мужик. Коротко стриженные седые волосы. И этот странно-печальный взгляд. А глаза черные-черные, непроницаемые, наверное, умеют быть злыми. Улыбка кроткая, какая-то не мужская. Может, шрам возле губы слева мешает ему улыбаться?
Этот Глеб понравился ей сразу, как только протянул руку для знакомства. Даже в области сердца сладко заныло. Надо же, забытое с девичества ощущение. И потом сколько они ни работали, сколько ни говорили, все ныло и ныло, с каждым часом все ощутимее.
Она влюбилась, что ли, дура старая? Ей тридцать пять уже, не может она, в самом деле, так расчувствоваться. У нее серьезная работа, свободного времени совершенно нет. Сын вынужден жить с отцом, а не с ней, потому что у нее работа, потому что она почти не бывает дома. У нее даже одеться нормально времени нет, хотя тряпками полки забиты.
– Маша, что-то не так? – Глеб сел на стул, который только что освободил Симаков. – Ты расстроена.
"Все не так! – хотелось заорать. – Расколоть Симакова не могу. И ты непозволительно действуешь на меня. И пахнет от тебя так, что голова кружится".
– Не колется, – кисло улыбнулась она. – Боюсь, соскочит.
И тут же обругала себя за вчерашнюю футболку, которую схватила утром со стула и напялила. И Суворкина вспомнила – тот бы сейчас точно выговор влепил.
– Кто может быть его заказчиком – выяснить так и не удается, – закончил за нее Глеб и улыбнулся.
Шрам слева от верхней губы натянулся, и Маше безумно захотелось погладить его пальцем. Или просто дотронуться до щеки, почувствовав гладкость свежевыбритой кожи.
Дура! О чем она думает? Она разве об этом думать должна?
– Сейчас под подозрением у нас ее мачеха, Светлана Яковлева. Но она идет в отказ.
– Сейчас? А до этого?
Глеб поставил локоть на край стола, подпер щеку кулаком и уставился на нее своими глазищами, которые она про себя уже десять раз назвала нежными, печальными, добрыми.
– Маша, так кто до этого был под подозрением? Был же кто-то?
– И да, и нет. – Маша отвела глаза. – Подруга похищенной, Инна Голубева. Ее старший брат убит через несколько дней после похищения.
– Брат Инны?
– Да, Голубев Владимир. Рядом с телом задержан отец пропавшей Алины Ростислав Яковлев. Задержан с ножом.
– Ого! Неопровержимо!
– Вот именно. Вину отрицает, но… Дело готово для передачи в суд.
– А мотив?
– Наше руководство и следственная группа соседнего РОВД, которая вела расследование, считают, что мотив – месть. Владимир Голубев похитил Алину по просьбе сестры. Обе были влюблены в одного и того же парня.
– Прямо вот она просто попросила, и он похитил? – недоверчиво хмыкнул Глеб.
– Нет, не прямо. Вскрылись некоторые факты. Оказывается, незадолго до убийства Владимир проиграл. И заложил свою долю в бизнесе отца.
– Ого!
– А его сестра вдруг взяла и оформила дарственную – свою долю переписала на брата.
– Ого! – снова изумился Глеб. – И что она говорит – с какой стати?
– Говорит, что пожалела брата, а ей, мол, этот бизнес не нужен. Я ее долго допрашивала, даже хотела заключить под стражу до выяснения. Но отец нанял адвоката, и тот все мои доводы разметал в клочья. Нет, видите ли, оснований для ареста. Теперь, после показаний Симакова, ее вообще не приобщить к делу.
– Угу, – кивнул Глеб.
И неожиданно крепко задумался, как будто задремал с опущенной головой. А Маша смотрела на него, даже руки убрала со стола и зажала ладони между коленями – так велико было желание дотянуться и погладить его по голове.
Вот чертовщина, а!
Он же уедет и забудет. У него наверняка семья и дети. А она свою семью потеряла. Ребенок с отцом, свободного времени ноль. И жизнь у нее поганая, одинокая, неустроенная. И футболка на ней вчерашняя, несвежая.
– Ты думала, что Инна Голубева заказала брату свою подругу из-за того, что мальчика не поделили, так? И заплатила ему своей долей в бизнесе отца, да?
– Да.
– Но теперь, когда Алина обнаружилась в подвале у Симакова, ты так не думаешь?
– Вот именно.
– А что, если Голубев нашел исполнителя? И как раз в лице Симакова. Как считаешь?
– Невозможно.
– Почему, Маша?
Сейчас он посмотрел на нее совсем иначе. Не с печальной нежностью, как до сих пор, а с тревогой. Или ей показалось?
– Да потому, что Симаков жил здесь под другой фамилией. Его никто не знал, он ни с кем не общался. Голубев просто не мог его знать! Если только… – Она неожиданно умолкла и широко распахнула глаза. – Если только они не были знакомы по Питеру!
– О как! С этого места можно подробнее, Машунь?
Она покраснела как дурочка. От того, как мило это прозвучало. От того, как ей это понравилось.
Рассказала, что знала со слов Голубева-старшего. Как сын его учился в Петербурге, жил на съемной квартире, чтобы не сбиться с пути истинного в студенческом общежитии.
– А на какой улице он жил в Питере? – прищурился Глеб.
– Следует уточнить?
– Непременно, Маша, непременно. Есть у меня одна мысль. А пока идем-ка обедать: солнце уже высоко.
Глава 27
– Так что я там забыла?
Инна исподлобья глянула на отца, втискивающего себя в тесный льняной пиджак. Ткань мгновенно натянулась под мышками, пошла складками, жир на спине выпер валиками – ее даже слегка затошнило.
Ее в последние дни все время тошнило. Стоило вспомнить, как она бежала, не разбирая дороги, по темному лабиринту во время квеста – тошнило. Мертвый Володька и утробный вой матери над гробом – тошнит. От долгих допросов, устроенных ей умной, симпатичной следовательшей, тоже мутило, еще как. Сейчас вот воротило при виде спины отца.
Может, она больна?
Наверное. И она даже знает, как эта болезнь называется. Ненависть ко всему миру – ни больше ни меньше. И это неизлечимо, это не пройдет, Инна знала. Теперь она ненавидела даже того, по кому сходила с ума, чье имя шептала, засыпая. Еще раз, медленно: она теперь его ненавидит тоже.
Как излечиться? Как снова стать нормальной? Не чувствовать постоянный кисло-металлический привкус во рту? Была одна мыслишка, но она гнала ее прочь. Не поможет.
– Что я там забыла? – повторила она, следуя за отцом к машине.
– Узнаем. Сам не в курсе. – Голубев-старший оглядел дочь, одетую во все черное. – Не зажаришься там? Светлого, что ли, ничего нет?
– Я в трауре. У меня брат погиб, – огрызнулась Инна и полезла на заднее сиденье.
Их вызвали в полицию. Неожиданно вызвали, они не понимали почему. Похитителя Алинки взяли. Она жива. Убийца Володи послезавтра предстанет перед судом. Какие еще могут быть к ним вопросы? Их и так уже было более чем.
– Разберемся, – туманно ответил отец и посоветовал ей вчера пораньше лечь спать.
Она легла, но уснула под утро. Не давала забыться ненависть, сопровождаемая картинами страшного кровавого возмездия. Всем! Всему миру, который ее отвергал. И теперь эта жуткая тошнота.
В отделении их сразу попросили пройти в кабинет начальника. Ого, сколько народу. Сам начальник – невысокий худощавый тип. Капитан Ильина. Рядом с ней симпатичный седой качок. Очень симпатичный, Инна с ним бы замутила запросто, хоть он и мент. На морде было написано, что мент.
Инна сжалась под взглядом Антона, который сидел рядом с незнакомой женщиной средних лет. Волосы темные, жесткие. Черты лица резкие, как будто их несколько раз обвели для четкости. Полная, но не слишком. Одета стильно, дорого. Это точно не его мать, ту Инна знала. Тетя Лиля была слабой, никудышной, Инна ее про себя называла курицей. Эта была другой. Самоуверенная, дерзкая, на Инну глянула свысока. Кто такая, интересно?
– Что, почти все в сборе, можем начинать? – обратился сразу ко всем полковник Суворкин, когда Инна с отцом заняли места напротив Антона с этой незнакомой.
– Так точно, товарищ полковник. – Ильина поправила на талии форменную рубашку. – Сейчас конвой доставит подозреваемого и начинаем.
Через десять минут в кабинет ввели еще одного человека. Его Инна ни разу не видела. Этого усадили дальше ото всех. За спиной его остался конвойный.
– Прошу вас, Мария Николаевна, начинайте.
– Итак, мы пригласили вас сюда, чтобы рассказать одну удивительную историю. – Маша с улыбкой окинула взглядом всех, кроме Инны и мужика в наручниках.
Их она взглядом обошла и начала говорить. Чем дольше она говорила, тем хуже становилось Инне. Казалось уже, что ее прямо сейчас вывернет. На глазах Антона, на глазах у всех. Это будет мерзко.
– Замолчите! – попросила, нет, потребовала она.
– Что? – Все взгляды сошлись на ней.
– Замолчите, а то меня сейчас стошнит, – протянула Инна со стиснутыми зубами.
– Воды? – Капитан Ильина встала, налила в стакан, подала ей. – Выпейте, станет легче, Инна. А еще легче станет, если вы облегчите душу и признаетесь во всем.
– В чем она должна признаваться? Минуточку! Я вызову адвоката! – Голубев-старший поднялся и полез в карман за телефоном. – Беспредел какой-то!
– Это просто беседа заинтересованных лиц. – Мария попыталась улыбнуться. – Инна, вы ничего не хотите добавить? Дополнить мои слова?
– Хочу! – крикнула она. Выпила половину воды, вторую вылила себе на голову. Фыркнула, тряхнула головой, оскалилась в сторону Антона. – Счастлив, да? Счастлив со своей курицей? Как же я вас всех… Ненавижу!
– Замолчи! – Отец схватил ее за руку, больно дернул.
– И тебя, папочка, тоже! – Инна выдернула руку, встала, отошла на метр. – Вы правы, товарищ капитан, это я. Я придумала это похищение. Придумала эту игру, придумала нарядиться одинаково, придумала историю с наркотиками, чтобы все думали, что нас перепутали в темноте. Рассказала все Володьке. Попросила о помощи. Он сначала отмахнулся. Потом просадил целое состояние и согласился. Еще бы, я же пообещала ему свою долю. Я долго думала, очень долго. Почти полгода. И все сложилось, все! Кроме исполнителя. Володька наотрез отказался сам выполнять грязную работу. Не могу, говорит, слаб. А потом ба-бах – кого-то встретил в городе. Сказал, что человек у него есть и тот согласился. Я не очень верила своему непутевому братцу, но выбора не было. Да, я подарила ему свою долю наследства. Спасибо папочке, никого не обидел, все поделил по-честному.
– Сука малахольная, – громко простонал Голубев и прикрыл лицо руками. – Сука.
– И все получилось, все! – Инна хохотнула, ткнула пальцем в Антона. – Все, кроме одного. Он не хотел никого, кроме Алинки. Он продолжал ее искать. В мою сторону даже не смотрел! Ты хоть знаешь, сколько ночей я провела у тебя под окнами? Куда там, тебе плевать. Только она!.. Вот в одну из таких ночей меня там, под окнами, и засек дядя Ростислав. Он там пасся и меня засек. Схватил, начал трясти. Чуть не задушил меня. Я, это, на Володьку стрелки перевела. Его, говорю, допросите, он что-то знает. Вот он пошел и убил его. Все, Алинка жива, я ни в чем не виновата. Спасибо за внимание.
Она поклонилась. Прислушалась к себе – вроде уже не так тошнит. Это из-за того, что рассказала правду? Наверное. Но раскаяния как не было, так и нет. Она по-прежнему ни о чем не жалеет.
– Дрянь, – прошептал Антон и плюнул в ее сторону.
– Как-то так. – Она криво усмехнулась. – Только папаша твоей Алиночки сядет. И мамаша тоже. Хороша семейка, да?
– А вот здесь, барышня, позволю себе с вами не согласиться, – встрял в разговор тот самый мент, с которым она бы запросто замутила. Хоть он и мент, но симпатичный, сволочь. – Вина Ростислава Яковлева под сомнением. Вскрылись некоторые факты, н-да.
– Какие факты? – неожиданно выступил из своего угла Симаков.
– Первое, гражданин Симаков, – это показания свидетельницы, которая утверждает, что у вас в планах было избавиться от заказчика, чтобы он не нашел другого исполнителя, когда обнаружит объект живым.
– Первое, гражданин начальник, – не было никакого заказчика, – передразнил его Симаков. – Я сам…
– Хватит, Симаков! – прикрикнул Суворкин. – Ваше знакомство с Голубевым не подлежит сомнению. Говорите, Глеб Анатольевич.
– Я же вспомнил Владимира Голубева. Вспомнил по фотографии, – продолжал тот, кого он назвал Глебом Анатольевичем. – В деле с заказным убийством семилетней давности его имя не фигурировало. Но я лично делал поквартирный обход в те дни и сам с ним разговаривал. А вы, – Глеб кивнул Голубеву-старшему, – помогли освежить воспоминания, когда назвали адрес, где ваш сын снимал квартиру. Квартира, между прочим, на одной лестничной площадке с той дамой, что подтвердила тогда алиби Симакова. Что-то такое Владимир Голубев видел в день убийства, хотя сотрудничать со следствием не стал. Твои хождения, подозреваю, видел – из квартиры на чердак и обратно. Так, Симаков?
Тот промолчал.
– А потом неожиданно встретил тебя здесь и узнал. И стал приставать с этим заказом. Зачем он тебе был нужен, Симаков? Ты же семь лет прожил спокойно. Снова потянуло на старое? Запаха крови не хватало?
– Я никого не убил, если что, – ухмыльнулся Симаков и повертел шеей. Сидеть со сцепленными назад руками было неудобно. – А заказ принял. Деньги были нужны.
– А поскольку заказ не выполнил, ты решил избавиться от заказчика, так? И девчонку снова поставил под удар. И сам оказался в опасности. Он же узнал тебя. Плюс знал о тебе кое-что. И тогда ты избавился от него.
– Сладко поешь, гражданин начальник. Ты докажи попробуй.
– Уже доказал, Сергей. – Глеб подхватил со стола две фотографии и двинулся в угол, где ежился Симаков под надзором конвоира. – Смотри внимательно. Что видишь?
– Ничего, – огрызнулся тот и опустил голову. Добавил сдавленным голосом: – Отвали, устал. В камеру хочу.
– Минутку потерпи. – Глеб повернулся с фотографиями ко всем присутствующим. – Взгляните. На этой фотографии орудие убийства – нож, которым убили вашего сына, господин Голубев. Странный нож, экземпляр, думаю, единственный. Характерная насечка и буквы вот здесь, на рукоятке: СС. Симаков Сергей, так я думаю.
– А может, Саша Степанов! – заорал из угла Симаков. – Или Сима Суворов. Или Степа…
– Может быть. – Глеб кивнул и вытянул на передний план вторую фотографию. – Может быть, я бы так и подумал, если бы не видел этот нож раньше. В твоей сумке, Сергей. Помнишь? Помнишь, что ты сказал, когда я спросил тебя об этом ноже? Что колбасу им нарезаешь и он дорог тебе как подарок армейского друга. Памятный подарок, с инициалами. Забыл уже, что тогда, семь лет назад, все из твоей сумки было сфотографировано и приобщено к делу. И фотографии вашего якобы пиршества, и пустые бутылки из-под шампанского, и ваши смятые простыни – все в деле есть.
– А дело повисло! – фыркнул Симаков.
– То дело – да. Это – нет. Теперь ты от ответственности не уйдешь, Симаков. Это ты убил Владимира Голубева, и я это докажу. И посажу тебя, так и знай. – Он довольно хмыкнул. – Что ж ты так подставился, Сережа? Разжирел на вольных хлебах? Профессионализм растерял?
Ох как сразу сделалось шумно в кабинете! Симаков орал, осыпая всех проклятиями.
– Это все он, он, пацан желторотый! Ни за что бы меня не взяли, если бы не он! Он догадался. За хлебом я ездил, тест ей покупал. Умный, сученыш! У, суки!..
Голубев тоже орал и все пытался добраться до Симакова, еле его удержали. Инна сидела как мертвая, прижимала ладонь к щеке, к которой успел приложиться ее отец. Антон смотрел на тетю Галю и без конца повторял:
– Господи, какое счастье, тетя Галя! Он не виноват! Дядя Ростислав не виноват! Его теперь отпустят. Алинка будет счастлива. Господи, как же хорошо!
– Когда его отпустят из-под стражи? – жестко поинтересовалась тетя Галя, не желая откладывать дела в долгий ящик.
– Вся процедура займет несколько дней, максимум неделю. Я проконтролирую и посодействую, – пообещал Суворкин и глазами велел Маше вывести всех из кабинета.
Когда они остались втроем, он, Маша и Глеб, Суворкин неожиданно начал:
– А что, Глеб Анатольевич, может, переведешься к нам? – И повторил то же, что сказал только что Антону: – Посодействую.
– К вам? Неожиданно. – Глеб Степанов покосился на Машу. – Даже не знаю, что сказать. Надо подумать.
– А что думать, Глеб Анатольевич? Там квартиру снимаешь, здесь мы тебе служебное жилье выделим. Семьи у тебя нет, насколько мне известно. Значит, ничто не держит. Там ты уже семь лет в подчиненных – здесь отдел возглавишь. Что скажешь? Уж больно мне понравилось, как вы в паре работаете. Капитан Ильина, конечно, опытный сотрудник. Но толковый товарищ ей в отделе не помешает. Ты-то как, Ильина, не против, если Степанов возглавит отдел? А то все в исполняющих обязанности ходишь и все не соглашаешься.
– Не против. Буду даже рада.
Сердце, ее бедное сердце готово было выпрыгнуть. Из всего сказанного она услышала только, что у Глеба нет семьи. Не женат! Она, тридцатипятилетняя влюбленная дура, может надеяться на счастье! Глеб вчера за обедом признался, что она ему нравится. Только вот что скажет Валерка?
– Так что, Глеб Анатольевич, подумаешь?
– Так точно, товарищ полковник. Подумаю.
Потом Суворкин их отпустил до завтра. Их! Видно, по умолчанию уже считал Глеба своим сотрудником. Они долго гуляли, потом оказались на набережной, потом на прогулочном катере. И все их разговоры – как-то так вышло – были о будущем. Об их совместном будущем.
Значит, он уже решил? Она не стала его спрашивать, но вечером дома все валилось из рук – так хотелось позвонить и спросить. А потом вдруг в дверь позвонили.
Глеб?
Маша рванула в прихожую, теряя тапочки. Забыла спросить в домофон, кто там.
– Валерка? Сынок! – Она ухватила его за рукав, втащила в квартиру, захлопнула дверь. – Ты что так поздно? С вещами?
Рюкзачок, два пакета с брюками, свитерами и рубашками.
– Что-то случилось? – Маша, как в далекие годы, опустилась на колени и попыталась расшнуровать его кроссовки. – Сыночек, что?
– Мам, ты чего делаешь? – Валерка рассмеялся, скинул в два приема кроссовки, подхватил пакеты и потащил их к себе в комнату, на ходу крича: – Я теперь с тобой жить буду, мам! Ты не против?
– Как я могу быть против? А что случилось? Папа в курсе?
Маша поморщилась, представив, как станет возмущаться бывший и грозить судом за то, что не выполняет договоренности.
– Папа? – Валеркина голова вынырнула из дверного проема. – Папа в курсе. И рад, что я не стану мешать ему с его вихлястой.
– С кем, с кем?
– С вихлястой дурой, на которой он собрался жениться. – Валерка скорчил смешную рожу и прогнусавил: – Лерик, ты мюсли есть будешь? А салат из свеклы? Это же полезно. Тьфу! Противная.