Да и на себя Морошкина ещё не прочь полюбоваться, причём не только в зеркало, где всё слишком ясно - немолодая (а что с этим поделать?) женщина невысокого роста, с ясными голубыми глазами, почти правильными чертами лица (ну, не всё у неё на отлично: нос чуточку курносый, подбородок тяжеловат, шея не как у Нефертити!) и светло-русыми волосами (осветляет, конечно, а как избавиться от седины?). Когда Соня угадывает своё изображение в оконном стекле, это становится гораздо интересней и значительней. Отражение предъявляет ей определённо таинственную даму, чьи черты причудливо совмещаются с пароходными мачтами, оконными переплётами и ночными звёздами.
Больше всего Морошкиной не хотелось походить на милиционера, но это, по её убеждению, составляло наибольшую проблему в её жизни. Женщина считала, что от сотрудника правоохранительных органов, тем более со стажем - а ей, слава Богу, вот-вот на пенсию, - буквально веет кирзовыми сапогами. Соне кажется, что её коллег можно отличить по одежде и лексикону, манере говорить, мимике лица, мельчайшим движениям и жестам - да по всему, потому что всё это накапливалось с каждым годом службы. Впрочем, себя она утешала тем, что лично её уберегли от точного попадания в милицейский стереотип: воспитание в семье, годы учёбы в институте и работа в школе.
* * *
Соня закурила сигарету и присела на подоконник. Сегодня она была довольна собой и прошедшей встречей. Шутка ли - двадцать девятая годовщина окончания восьмого класса! И что тоже немаловажно и символично - они не изменили установленной традиции и встретились в условленный, можно сказать священный, для их класса день! А сколько когда-то было споров и криков из-за того, когда, где и как часто им собираться, да и собираться ли вообще? Да, и такие были, даже не хочется о них сейчас и вспоминать. Да нет, она уже давно не сердится. Не то что простила, здесь другое, недаром ведь говорят: время - лучший доктор. Само забылось. А тогда ведь даже сама Нина Дмитриевна возражала против этого весеннего дня, который совпадал (это она так думала!) с её днём рождения.
- Ребята вы мои милые! - отмахивалась на первой встрече выпускников их любимица Бах. - Ну посудите сами - вокруг весна, у всех горы дачных, семейных и предотпускных дел, а вы будете тратить на меня своё время?!
Но Кира, которая и предложила этот день, и больше всех настаивала на этой дате, несмотря на всю свою кротость, оказалась на сей раз непреклонной и всё-таки убедила ребят упросить Нину Дмитриевну с этим согласиться.
Тогда, в шестьдесят девятом году, пятнадцатилетней девчонкой с наивно загнутыми, словно обгрызенные бублики, двумя косичками, перевязанными аптекарскими резинками, Морошкина и не представляла себе, что когда-нибудь её возраст приблизится к пятидесяти годам. В детстве чужие двадцать пять лет, да что там, даже двадцать, казались чем-то настолько далёким, будто и несбыточным вовсе, даже нереальным, словно это ожидало всех других, но только не её. Только не её.
Соня подумала, как редко она стала позволять себе эти беседы с собой, конечно в уме, ни в коем случае не в голос, как некоторые, хотя если совсем честно, то и с ней случается такое, когда она вдруг начинает тараторить разную околесицу. Что это - возраст? Да, от этого никуда не деться. Что ж, если она ощущает себя всё той же Соней, ученицей 8 "Б" класса? Да и другие, наверное, также не соглашаются с возрастом, верят в своё чудесное бессмертие, а в итоге - всё то же самое, и сколько раз только за последние пять лет ей пришлось столкнуться со смертью, да к тому же детской, а это ведь всегда вызывает большую жалость. Впрочем, кто ей поверит, что она кого-то там способна жалеть, она, начальник инспекции по делам несовершеннолетних, майор Морошкина, перед которой трепещут родители всех её нестандартных детей. Что ж, если по образованию она - педагог, а закончила заочное отделение факультета русского языка и литературы Ленинградского государственного педагогического института имени Герцена (по крайней мере, так это заведение тогда называлось)? Да, она собиралась стать учительницей, как их любимая классная руководительница, Нина Дмитриевна Бах, да вот вышла замуж, - может быть, и поспешила, а может, и нет, как сказать?
Встречались, пока Соня ещё училась, а он жил в казарме училища имени Фрунзе. Ах, до чего ей нравилась его форма, выправка, умение чётко и веско говорить, да вообще всё: цвет глаз, запах волос, солоноватость кожи, словно орошённой своенравной морской волной. Да и ему, конечно, тоже было многое приятно в ней. Они ведь по-настоящему любили друг друга!
Соня тогда не только училась, но и работала. Она устроилась в школу сразу после десятилетки. Вначале вожатой, потом - библиотекарем, со второго курса её нагрузили учебными часами в средних классах. Позже доверили классное руководство. Всё это было серьёзно. Ей нравилось давать детям образование. Она так и осталась бы на всю жизнь учителем, если бы не обстоятельства, которые действительно способны изменить судьбу, когда-то тобой задуманную, но так и не воплощённую.
Глава 3
Стычка на Козьем рынке
Настя раньше уже видела дедушку Эвальда, или Князя, как звали все за глаза невысокого старичка с седой бородкой и глазами, похожими на два василька. У него всегда был очень интересный вид. Одевался он то в костюм наподобие омоновского с беретом на голове, то в расшитые, какие-то театральные наряды, как в русских сказках, то в чёрный костюм и чёрный плащ. А на груди у Эвальда каждый раз было полно всяческих наград: ордена и медали, кресты, просто значки - всё это сверкало и вызывало торжественные чувства. Имелось у старичка и разное оружие: один пистолет висел в кобуре за пазухой, другой хранился в кармане, а за пояс было заткнуто несколько ножей. Иногда он показывал ребятам свой арсенал и объяснял, что у них в семье все мужчины - воины.
Князь проходил здесь, потому что неподалёку жил, и иногда угощал Настю и других детей конфетами и печеньем, спрашивал, как их зовут, сколько им лет, есть ли у них родители, чем они тут занимаются. Старичок был всегда весёлым и добрым, он улыбался, давал детям полезные советы, например учиться и заботиться о своём здоровье, как бы им теперь трудно ни приходилось.
* * *
Сейчас Настя сидела посреди лужи в куче отбросов и напоминала кем-то обронённую новогоднюю куклу. Девочка действительно была ярко и вроде бы празднично одета, что при более внимательном рассмотрении оказывалось странным нарядом из детских вещей кукольного фасона, расшитых цветными лентами, блестящими пуговицами и даже какими-то форменными шевронами.
Никита Бросов, которого все знали под кличкой Мертвец, высился над девочкой, а был он почти двухметрового роста, и, наверное, собирался ударить её ногой. Он бросил Настю на землю потому, что она заупрямилась и отказалась идти с ним и другими мужиками к пустым ларькам, куда они, сговорившись с её мамой Тоней, хотели увести девочку.
Настя со страхом и восторгом наблюдала за тем, как преображается дедушка Эвальд. Она даже подумала о том, что в таком необычном виде скорее всего не признала бы всегда улыбчивого старичка. Сейчас Князь сжал челюсти, желваки на его скулах запульсировали, сомкнутые губы растянулись, глаза стали квадратными и остановились, словно замёрзли, даже волосы, казалось, шевелятся. Эвальд согнул у груди руки, сжал кулаки, приподнял и свёл внутрь плечи, отчего его спина ссутулилась, как загривок у горбуна. Человек десять местных завсегдатаев, отпетые скандалисты и драчуны, замкнули Князя в кольцо, а их постоянный главарь и заводила в частых разбоях Парамон Синевол по кличке Помидор, прозванный так за свою пунцовую физиономию с желтоватым налётом, словно угли под свежим пеплом, привычно скомандовал: "Сгребли его, падлу, чтоб не вертухался!"
"Неужели сожрут?" - с отчаянием подумала Настя. Девочка до сих пор только слышала, что на Козьем рынке якобы едят не только голубей и собак, но и людей. Да и Князь её сейчас расстраивал: он вроде бы и видел нападавших, но продолжал стоять набычившись, не поворачивая головы, а лишь поводя плечами, словно они у него занемели. Рассматривая старика, девочка даже улыбнулась сквозь слёзы - уж очень он сейчас напоминал воинственного кота, окружённого бродячими псами.
Но вот руки атакующих уже сомкнулись на одежде Князя. Мгновенно образовался клубок, который стал уверенно увлекать старика к первобытно полыхающему костру, куда зачарованные наблюдатели уже успели щедро добавить коробок и ящиков. Вдруг Эвальд произвёл какое-то неуловимое и непонятное движение, будто наподобие цыгана передёрнул плечами и бёдрами. От этого движения стая свирепых мужчин распалась безвольным веером, словно ослабленные лепестки с древесной ветки от штормового порыва ветра.
Дедушка остался маячить среди лежащих, точно колосок среди полёгших соседей. Те, кто угодил в костёр, завыли и помчались прочь. У одного вспыхнул панцирь промасленной одежды, у другого - копна неухоженных волос.
- Первого, кто ещё раз попытается напасть, я убью или искалечу, - спокойным голосом уведомил Князь немало удивлённых рыночных драчунов.
- А я первого, кто шевельнётся, - пристрелю! - раздался голос из темноты нагромождённых ларьков, и в бесноватых всполохах огня возник мужчина интеллигентного вида, в очках и с пистолетом.
Поверженные замерли среди отбросов и грязи. Князь не спеша вышел из круга побеждённых и приблизился к Насте.
- Вставай, деточка! - Эвальд Янович протянул девочке руку.
- Медленно, спокойно! - диктовал мужчина в очках сидящим на асфальте. - Встали и исчезли. Лишнее движение - пуля в черепе.
Настя слушала команды своего второго спасителя и нисколько не сомневалась в том, что он в любой момент действительно способен выстрелить. "Только бы они, дуралеи, не дёргались!" - переживала девочка за тех, кто ещё несколько минут назад представлял для неё, возможно, смертельную опасность. Ей было по-настоящему жалко этих негодных мужиков, уже и так потерявших почти всё на этом свете. Её большие тёмные глаза выражали теперь не только испуг, но и отчаяние, а маленький, аккуратно очерченный алой помадой ротик ещё больше сжался, словно так она пыталась удержать себя от крика.
- Спасибо вам, миленький вы мой! - протянул Князь руку мужчине в очках. - Да я бы и сам. Бог даст, осадил бы эту камарилью.
- А я вас сразу узнал. Вы ведь тот самый знаменитый князь Волосов, Эвальд Янович, если я правильно помню? - второй Настин спаситель переложил оружие в левую руку, предоставив правую для приветствия.
- Он самый, голубчик, - Князь слегка кивнул. - А вы, очевидно, легендарный Плещеев Сергей Петрович, шеф вездесущей "Эгиды-плюс"?
- Так точно, Князь, - Плещеев всё ещё продолжал жать руку новому знакомому.
- Вы меня извините, - обратился к собеседнику Волосов, - но почему вы не дали предупредительный выстрел, а сразу пообещали стрелять на поражение?
- Да потому, уважаемый, что тогда безнадёжно закончится газ и нечем будет прикуривать, - Сергей Петрович передал Князю своё оружие, которое на поверку оказалось пистолетом-зажигалкой. - Да что мы стоим посреди этого гадюшника? Пойдёмте в машину. Девочка с вами?
- Настенька, тебя зачем сюда привели? - Князь наклонился к ребёнку.
- Мама Тоня меня мужчинам сдала, чтобы они ей водку носили, - Настя переводила взгляд с одного избавителя на другого, но те, смутившись, отводили глаза, будто их что-то вдруг серьёзно отвлекло.
- Я ведь тоже не безоружный, да признаться, пока просто не видел смысла что-нибудь применять, - Волосов остановился между ларьков, расстегнул пальто, пиджак и показал спрятанную под пиджаком кобуру. - Здесь у меня - огнестрельный немецкий револьвер. А справа - газовый пистолет. Вот десантный нож. А это - морской кортик. Я происхожу из такого рода, в котором все мужчины обязаны носить оружие.
- Простите, Эвальд Янович, но у меня сразу возникает чисто профессиональный вопрос, - Плещеев привычно осмотрелся для контроля ситуации, но тотчас понял, что его новый знакомец также допускает разбойные рецидивы рыночных завсегдатаев, причём рассчитывает не только на своё зрение, но и на слух. Шеф "Эгиды" улыбнулся: - Я без малого двадцать лет служил в органах, сейчас имею частное охранное предприятие, постоянно выправляю все необходимые документы, в том числе лицензии на оружие и спецсредства. И вот, поверите вы мне или нет, именно с этими вещами, которые нам необходимы для работы, которые, собственно говоря, являются символами нашей работы, у меня и возникают постоянные проблемы. У вас никогда ничего подобного не происходило?
- Вы знаете - ни разу. Бог миловал! - Волосов перекрестился и приложил правую ладонь к груди. - Как говорится, на Бога надейся и сам не плошай! Заметьте: не "но", а "и". У меня тоже имеются все положенные документы, но, повторяю, до сей поры мне не приходилось их никому предъявлять.
Они вышли за территорию рынка и увидели группу детей, осаждающих бежевый микроавтобус с красным крестом и латинскими надписями на борту. Над подростками высились двое взрослых мужчин: один лет сорока пяти, очень похожий на героя гангстерского фильма, второй - раза в два моложе, судя по виду, типичный персонаж из какой-то комедии про городского дурачка.
- Позвольте, князь, представить вам моих коллег по работе с безнадзором, да и вообще наведению порядка в нашем граде, - Плещеев жестом пригласил Волосова сделать ещё несколько шагов в сторону бежевой иномарки. - Фёдор Данилович Борона, доктор-педиатр, ещё совсем недавно - главный врач Дома ребёнка.
- Так вы тот самый рыцарь детства?! - Эвальд Янович протянул Бороне руку. - Я имел счастье пару раз видеть вас по телевидению, да и в газете мне попадались ваши интервью о бездомных детях.
- Именно так, - врач отошёл от детей и принял рукопожатие. - А это мой помощник - Борис Артурович Следов, социальный работник нашего пока ещё бесприютного детского приюта.
- Голубчик, а я вас тоже видел, - Князь своим обычным, словно фотографирующим или прицеливающимся взглядом посмотрел на Бориса, запечатлевая его воспалённое лицо, которое будто обгорело на солнце и оттого потеряло часть своего и без того неровного кожного покрова. - Вы, кажется, призывали граждан объединить усилия для скорейшей поимки Людоеда Питерского?
- Да… Берите по одному банану, а то остальным не хватит. У нас ещё два объекта! - Следов невольно отвлёкся на осаживание наиболее энергичных детей. - Он же ребятишек ест… Да ты пей бульон! Он же тёплый! Тебе это необходимо, понимаешь? Где ты сегодня будешь ночевать? Да, я знаю, в какой гостинице! У "Ломоносовской", что ли? А как ты доедешь, на такси?
- Видишь, Настенька, какие дяди о тебе беспокоятся и о других детках, которым сейчас голодно и холодно, - Волосов погладил ребёнка по голове, а Борис уже снабдил её набором, выдаваемым каждому безнадзорному: стакан бульона, пирожок и банан. - Скажите, господа, а вы сможете сегодня позаботиться о нашей девочке?
- Давайте, Фёдор Данилович, отвезём её к Ангелине Германовне? У нас-то пока всё равно ещё нет своего помещения. Там её если по вашей рекомендации не примут, то вот товарищи, наверное, помогут, а мы пока будем решать вопрос с её родителями, - Следов запаковывал оставшиеся продукты и мягко отстранял от борта автобуса по виду одурманенных подростков, что-то громко, но неразборчиво шептавших в его большие розовые уши. - Всё! Ну каждый же получил! Нам надо ехать! Да нет денег, не просите! Ну вы же опять себе курева да травы накупите! Да, не верю! Вот, возьмите - десять на всех. А-а, тысяч! По-старому хочешь?!
- Судя по последней информации, "Ангелок" не лучшее место для несовершеннолетних, - Борона сощурился и осмотрелся, будто собирался детально запомнить ночной пейзаж "спального" района. - Сейчас мы даже не ограничены в выборе, а просто его не имеем. Давай, Анастасия, залезай в машину! Мы ещё заедем по пути на Московский, в центре по подвалам пройдёмся, потом на Финляндский заглянем, там ребятишек обеспечим, а позже к Ангелине Шмель подъедем. Я тоже думаю, что она не откажет, тем более что Настя у неё уже как-то жила несколько дней. А вот и Люба! Бросова, ты сегодня где ночуешь, в "Ангелочке"?
- Да, а куда мне ещё деться? - отозвалась веснушчатая рыжеволосая девочка с короткой стрижкой, яркими голубыми глазами и чересчур мясистой верхней губой, словно даже намеренно нависшей над нижней. - Сейчас доем и поканаю. А чего, Настю с собой захватить?
- Да, Люба, сделай одолжение. Вот тебе десять рублей: на метро и на маршрутку, - Фёдор Данилович протянул девочке монеты.
Люба подставила для приёма денег свою не по возрасту огрубевшую коричневую ладонь, сжала лиловые пальцы с обкусанными ногтями, залитыми зелёным лаком, и сунула мелочь в грудной карман потрёпанной джинсовой куртки, отделанной изнутри искусственным мехом, изначально белым и ровным, а теперь пепельным и клочковатым. От девочки пахло перегаром, дешёвым одеколоном, дымом и сильнее всего чем-то протухшим, возможно грязной одеждой.
- Не стесняйся, я же вижу, что ты ещё не наелся, а ночь-то длинная - где ты сможешь закусить? Не можешь сейчас, бери с собой! - Борис остановил своё внимание на мальчике лет девяти, одетом в ветхий, местами прожжённый ватник и вязаную, возможно женскую, шапочку. - Ты что, новенький? Я тебя раньше, кажется, не видел. Тебя как зовут?
- Олег. Я из другого района. Сюда никогда не ездил. Вот сегодня ребята затащили, - мальчик внимательно смотрел на Следова, будто чего-то ещё ожидал, но, наверное, не еды, а каких-то, может быть, слов и даже действий. Борис не мог сейчас определить точного смысла протяжного взгляда больших зелёных глаз. - Я не знал, что вы здесь кормите, а теперь буду ездить: меня научили в метро на шару заходить.
- Ну, с метро-то ты поосторожней, хотя, с другой стороны, что тебе, малолетке, сделают? В спецприёмнике уже бывал? - Борис положил два пирожка и апельсин в полиэтиленовый мешок и протянул ребёнку. - Вот, возьми на утро.
- Спасибо. Нет, я там не был: я не один живу, но нам сейчас трудно, - Олег бережно пристроил свёрток за пазуху. - Ну, я пошёл. Мне надо ребят увидеть.
- Ну беги. А где ты живёшь-то? И с кем? С матерью, наверное?
- Да я, как это… - начал было мальчик, но вдруг сжал губы, лицо его искривилось, как гуттаперчевая маска, в глазах зажглись слёзы. Он повернулся и побежал прочь.
- Ладно, потом расскажешь, - только тут Следов заметил, что ночной беспризор тем временем растащил все апельсины и колбасу с бутербродов, оставив сиротливо обмусоленные доли белого хлеба. Исчезли также все таблетки витаминов, аспирина и прочих медикаментов, предусмотренных для дозированной выдачи. Борис растерянно посмотрел в ночную мглу, усиленную пламенем костра, отделявшим от него невысокие силуэты, исчезающие в недрах Козьего рынка. - Ну вы же так не наедитесь! Возьмите хлеб: надо хоть немного соображать! А зачем вам таблетки? Это же никакая не наркота! Ребята, я ведь всех запомнил! Завтра вы всё равно придёте сюда и вам будет стыдно!