***
На часах было 15 минут одиннадцатого.
Я просунула голову в кабинет Спозаранника, чтобы доложить ему таким образом о своем появлении на работе. Глеб, который после очередной реструктуризации именовался куратором архивно-аналитического отдела, посмотрел на меня так, словно я опоздала по крайней мере на два часа.
- Валентина Ивановна! - строго произнес он. - Вам давно надлежит заниматься мониторингами. Помните, что шестьдесят страниц в день - это норма, которую вы можете позволить себе только перевыполнить.
- Уже иду, - буркнула я.
Агеева стояла перед зеркалом и сокрушенно разглядывала себя.
- Нет, с таким лицом невозможно жить, - говорила она.
Реагировать на это замечание не имело смысла, поэтому я включила компьютер и разложила перед собой ворох газет, который предстояло завести в ненавистный мониторинг. С некоторых пор наши отношения с Мариной Борисовной перестали быть доверительными и дружескими. Я не могла простить ей историю со Скрипкой. Впрочем, Агеева вела себя так, будто ничего не произошло.
- Представляешь, Валентина, когда в мое тело вживят золотые нити, оно станет молодым и упругим, а лицо обретет прежнюю привлекательность. Светлана говорила…
Продолжение этого монолога я постаралась не слышать, злорадно подумав о том, что Скрипка все же вернулся ко мне. В течение некоторого времени в нашей комнате было слышно только щелканье клавиш компьютера, потом Агеева подняла голову от монитора и сказала:
- Я звонила в клинику. Лазарь Моисеевич записал меня на третье сентября.
- Так, значит, с понедельника я могу пойти в отпуск? - обрадовалась я.
Очевидно, Марина Борисовна ожидала от меня другой реакции, но я уже лихорадочно писала заявление: "Прошу предоставить очередной отпуск с 13 августа по 3 сентября…"
Просить больше не стоило и пытаться - получить четыре недели сразу в "Золотой пуле" удавалось лишь Спозараннику, да и то не всегда. К концу дня я узнала, что Обнорский подписал мое заявление только на две недели - не иначе, как это были происки Глеба.
Но это уже не могло испортить мне настроения. "Все к лучшему, - думала я. - Оставшиеся дни можно будет взять зимой, поеду на Рождество в Париж или еще куда-нибудь".
С особой торжественностью заявив Спозараннику, что убываю в очередной отпуск, я распрощалась со всеми, кроме Скрипки, который еще вчера уехал добывать для Агентства импортную сантехнику и должен был вернуться не раньше субботы.
***
Домой я летела как на крыльях, радуясь тому, что сегодня пятница и впереди у меня целых две недели отдыха. Сейчас я любила всех: Светку Завгороднюю, Агееву, Скрипку и особенно Лазаря Моисеевича Гольцикера, который назначил день операции на 3 сентября, а не на середину августа. У метро я купила банку малины и бутылку пива. Сочетание продуктов довольно странное, но упрекать меня в этом было некому, потому что домашние мои находились в отъезде.
Сашка каким-то чудом умудрилась выиграть путевку в университетском профкоме и укатила на месяц в Крым, а мать с племянницей уже месяц пили парное молоко в Новгородской области. В квартире царил полнейший кавардак, но, по моему глубокому убеждению, начинать отпуск с генеральной уборки глупо. Поэтому я включила видеомагнитофон, поставила кассету со "Служебным романом" и, усевшись в кресло с малиной и пивом, стала размышлять о том, как распорядиться долгожданной свободой.
О том, чтобы остаться в городе, не могло быть и речи. Хотелось к морю, но в таком случае следовало заранее позаботиться либо о путевке, либо о билете на юг, а в железнодорожных кассах творится сейчас нечто невообразимое. Так ничего и не придумав, я легла спать.
***
На следующий день я уехала в Репино.
Весь день провалявшись на пляже, окончательно одурев от солнца и от запаха тины, зеленым ковром устилавшей кромку берега, я решила не возвращаться в город и отправилась в ближайший цансионат. Взятых с собою пяти тысяч хватило на оплату пятидневного пребывания здесь. Ужин не входил в оплаченную путевку, поэтому, выпив кофе в баре, где толклись отдыхающие, я отправилась в номер. Он был крошечный, но вполне уютный. С наслаждением приняв душ, я улеглась поверх девственно чистой постели и стала листать забытый прежними постояльцами журнал со странным названием "Энотека". Как выяснилось, это непонятное слово означало собрание вин, само собой разумеется не каких-нибудь там плебейских, а очень дорогих и изысканных.
Ознакомившись с тем, что едят и пьют в элитных ресторанах, я решила позвонить Скрипке.
- Привет, Горностаева! Ты куда пропала? - спросил Алексей. - Я тебе целый день звонил.
Отметив про себя этот отрадный факт, я сказала ему, что пребываю в пятизвездном отеле на берегу Средиземного моря.
- Ну и как тебе там? - поинтересовался Скрипка.
- Прекрасно. На ужин подавали фуа гра и белое "Шардонне".
- Фуа что? - не понял он.
- Ты исключительно дремучий тип! - возмутилась я. - Фуа фа - это жареная гусиная печенка под соком из свежих лесных ягод.
- Ясно, - сказал Алексей. - Я, пожалуй, навещу тебя в этом райском уголке, если ты скажешь мне, где он находится.
- Так и быть, - засмеялась я и сообщила ему название пансионата.
***
Утром меня разбудил легкий шум дождя.
Я вышла на лоджию. Небо было пасмурным.
Внизу, накрывшись зонтами и куртками, тянулись к столовой отдыхающие. "Вот и кончилось лето", - подумала я, спускаясь к завтраку и досадуя, что не догадалась взять зонтик.
Около столовой на скамейке-качелях сидела женщина. Она проводила меня взглядом-улыбкой, и лицо ее показалось мне знакомым. Я тщетно пыталась вспомнить, где я могла ее видеть, но, кроме того, что она, возможно, была одной из посетительниц, которых принимала в "Золотой пуле" Агеева, мне ничего не приходило в голову.
Завтрак был скучным. Вместо фуа фа подали кусочек зеленоватого омлета, две лопнувшие сосиски и чай с привкусом питьевой соды (Агеева рассказывала, что когда они в период расцвета стройотрядовского движения ездили проводниками на поездах дальнего следования, то, экономя на пассажирах, добавляли в чай соду - от этого заварка становилась темной, насыщенной).
Соседи за столом тоже попались скучные.
Ребенок, младший член молодой супружеской семьи, капризничал и плевался омлетом. Два молодых парня были мрачными и прыщавыми. Интересно, вот Завгородняя в такой хилой компашке нашла бы себе объект для внимания?
К счастью, небо прояснилась, и я собралась загорать. Выходя из корпуса, снова увидела женщину, которую встретила утром. Она сидела на поваленном стволе сосны и, заметив меня, чуть кивнула головой. Я ничего не понимала, потому что готова была поклясться себе, что никогда прежде не видела эту женщину. И все же она откуда-то меня знала.
Женщина отложила в сторону сумку с рукоделием: тонким крючком она вязала какое-то воздушное бежевое кружево.
- Здравствуйте! снова улыбнулась она. - Вы меня не узнаете? Помните Александро-Невскую лавру, очередь к мощам Пантелеймона-целителя?
И тут я наконец вспомнила. Ну конечно, это была та самая женщина с маленькой складной скамеечкой, которая помогла мне тогда отыскать свое место в очереди. Очередь двигалась крайне медленно, и люди в ней постоянно менялись. Отлучившись на некоторое время, чтобы перекусить и позвонить своим, я уже не узнавала никого, кто стоял рядом, и совсем было отчаялась, когда услышала голос: "Вы стояли вот здесь".
Отправляясь в тот день в Лавру, я не надеялась на какое-то конкретное чудо. Это была совсем другая потребность, которая не имела ничего общего с просьбами. Я вспомнила миг, ради которого мы 14 часов стояли в очереди. На секунду, не более, ты прикасаешься к драгоценной реликвии, и мощная волна вздымает тебя вверх, а сердце мгновенно заполняется радостью.
- Вам помогло? - спросила женщина.
Этот вопрос заставил меня смутиться.
- А вам? - спросила я.
- Я просила здоровья, - грустно улыбнулась она и указала на палочку, стоящую рядом со скамейкой. - Да вы садитесь.
Мою собеседницу звали Нина Викторовна. На вид ей было лет 60 или чуть меньше.
Светлый костюм, собранные в узел каштановые волосы, чуть тронутые помадой губы - во всем ее облике не было ничего запоминающегося. "Интересно, каким чудом она сумела запомнить меня?" - недоумевала я. Нина Викторовна словно почувствовала мой вопрос.
- Я всю жизнь проработала в школе, поэтому у меня профессиональная память на лица.
- И что вы преподавали? - спросила я, чтобы поддержать разговор.
- Историю.
История никогда не входила в число моих любимых предметов, скорее, напротив - она казалась мне скучным нагромождением дат.
Но признаться в этом сейчас я не решилась.
- Жизнь человека кажется подчас бессмысленной; отдельные поступки, мысли, слова - все это напоминает спутанную, изнаночную сторону ковра, узор на котором можно разглядеть только с лицевой стороны. - Нина Викторовна мягко провела рукой по воздушному кружеву. - Так вот, история всегда была для меня способом увидеть другую сторону вышивки или кружева, и этому я пыталась учить своих учеников.
- И вам это удалось? - спросила я, жалея о том, что мне в свое время не повезло с учительницей истории.
- Лучше сказать, удавалось, - поправила меня она. - Вы знаете, Валенька, среди моих учеников есть и такие, которыми по праву можно гордиться.
- Не иначе, как вы учили Владимира Путина, - усмехнулась я.
- Нет, Путина не учила, но начальник Ревизионной палаты Северо-Западного федерального округа Карачаевцев - мой ученик.
Я хотела было сказать, что Карачаевцев - личность скорее одиозная, чем вызывающая уважение, но, взглянув на собеседницу, осеклась:
- Как он учился?
- Средне, - сказала она. - Звезд с неба не хватал, особой популярностью у одноклассников не пользовался. Но мне всегда было обидно за этого мальчика, я чувствовала, что он интереснее, глубже, чем кажется.
- Особенно, когда в качестве полковника КГБ пытал диссидентов, - не удержалась я.
- Не пытал, а допрашивал, - возразила Нина Викторовна. - Ведь нельзя же верить всему, что сегодня пишут в газетах. Вот, полюбуйтесь, - она извлекла из полиэтиленового пакета свежий номер "Вариации", - сколько гадостей льется на голову Карачаевцева, а главное - все не правда.
- По-вашему, он правильно сделал, что забрал под свою резиденцию Дворец бракосочетаний?
- Так ведь должен же быть у начрева достойный офис! - изумилась она и, переводя разговор на другую тему, спросила:
- А чем занимаетесь вы?
После всего услышанного я не смогла заставить себя сказать правду и выбрала первое, что пришло мне в голову:
- Я работаю библиографом в Российской национальной библиотеке.
Моя маленькая ложь оказала на Нину Викторовну благотворное действие. Она стала восторгаться возможностью каждый день находиться в обществе книг, расспрашивала меня о том, как живет бывшая Публичка. Поскольку мне приходилось бывать в библиотеке достаточно часто, я с полной ответственностью сказала, что там творится полная неразбериха в связи с переездом в новое здание.
- Да, я читала об этом, - горестно вздохнула Нина Викторовна. - Но вы не расстраивайтесь: профессия библиографа будет востребована всегда.
Я со страхом стала ожидать новых вопросов, на которые уже вряд ли смогла бы ответить, потому что имела весьма туманное представление о том, как работают библиографы.
Но, к счастью, стал накрапывать дождь, и наша беседа закончилась.
***
Случилось так, что мы подружились. Общество старой учительницы было необычайно интересным. Она заново открывала для меня историю, и я с удивлением убеждалась в том, какой интересной может быть эта наука. Мы часто гуляли вместе, я провожала ее на процедуры. Нина Викторовна была одинока, и единственным светом в окошке был для нее любимый племянник, которого после трагической смерти родителей она воспитывала как сына.
- Гене было тогда тринадцать лет, - рассказывала Нина Викторовна. - Я думала, он никогда не оправится после трагедии.
Но Гена всегда был сильным мальчиком, он выстоял. Потом Геннадий окончил университет, работает, правда, не по специальности, но кому в наше время нужны математики. Сейчас он живет отдельно, сделал неплохую карьеру, у него свое дело. Но меня не забывает, без его помощи я бы пропала со своей пенсией и болезнями. Вот и путевку сюда тоже он купил.
Я слушала Нину Викторовну очень внимательно, понимая, что племянника она видит нечасто и скучает по живому общению.
О Василии Карачаевцеве мы больше не говорили, я развлекала ее забавными историями о собственной племяннице, которая к пяти годам превратилась в домашнего тирана, и расспрашивала учительницу о том, как следует воспитывать детей. Несмотря на разницу в возрасте, у нас с ней было много общего. Мы любили одни и те же фильмы и книги и помнили наизусть строки из одних и тех же стихотворений. Единственное, в чем наши мнения не совпадали, было отношение к современной журналистике, которую Нина Викторовна, мягко выражаясь, не жаловала.
- И знаете за что? - с жаром говорила моя собеседница. - Для журналистов факт важнее истины, а событие - важнее человека. Все эти так называемые расследования имеют единственную цель - зацепить, шокировать или, на худой конец, развлечь. Посмотрите, что творится в киосках печати сегодня? Заголовок аршинными буквами на первой полосе: "Целки умирали на кресте!"
И это - об убийстве в монастыре. По-вашему, это смешно?
- По-моему, это ужасно, - отвечала я. - Но вряд ли на основании этого следует делать вывод обо всей журналистике.
Теперь наставала моя очередь горячиться и отстаивать честь своей профессии. Я доказывала ей, что не следует всех стричь под одну гребенку, что "желтая" пресса существует во всех цивилизованных странах, потому что каждый должен иметь право выбора.
- Валя! Успокойтесь, - говорила мне Нина Викторовна. - Что вам до этих писак?
Ведь вы библиограф, а не журналист. - И добавляла:
- Знаете, чем хороша работа учителя? Тем, что в качестве профессиональной задачи здесь ставится необходимость если не любить, то уважать каждого своего ученика.
Наша беседа возвращалась в обычное русло, и я жалела о том, что не сказала ей правду о себе. Но момент был упущен, а терять дружбу старой учительницы мне не хотелось.
***
В среду приехал Скрипка. Я обрадовалась его появлению, потому что неожиданно для себя поняла, что успела соскучиться. Но радость моя оказалась преждевременной. С места в карьер Алексей заявил, что не позже пятницы я должна быть в Агентстве.
- Мог бы хотя бы ради приличия сделать вид, что приехал сюда ради меня, - обиделась я.
- А ради кого же? - искренне изумился он. - Шеф велел поехать и уговорить тебя прервать отпуск.
- Интересно, зачем я ему так срочно понадобилась?
- Не знаю, - пожал плечами Скрипка.
Я почти не сомневалась в том, что он врет, но по опыту знала, что допытываться бесполезно.
- Хорошо, - сказала я, - передай Обнорскому, что ты выполнил его поручение.
Увидимся в пятницу.
С этими словами я отвернулась, давая ему понять, что визит завершен.
- Ух и язва ты, Горностаева! - обиделся Скрипка. - Я к тебе, как к человеку, думал, мы вместе вернемся сегодня в город.
- Нет уж, дудки! - заявила я. - У меня еще день оплаченного отдыха.
- Как знаешь, - сказал он, садясь в машину и захлопывая дверцу.
***
Ночью я долго не могла заснуть, размышляя о том, что могло случиться в Агентстве. А утром сразу после завтрака стала готовиться к отъезду. Нина Викторовна была огорчена моим внезапным решением, но из деликатности воздерживалась от вопросов.
Срок ее пребывания в пансионате заканчивался завтра, и она с нетерпением ожидала племянника, который должен был приехать.
- Жалко, что вы уезжаете сегодня, - сказала учительница. - Я бы познакомила вас с Геной, он бы отвез нас вместе на машине.
- Вчера я уже отказалась от такой возможности, - ответила я.
- Этот молодой человек, который приезжал, - ваш друг? - осторожно спросила она.
- Нет, это друг моей бывшей подруги, - ответила я.
- Жаль, - сказала Нина Викторовна, - он такой славный и, по-моему, уехал очень расстроенным.
- Вам показалось, - усмехнулась я, подумав о том, что "славный" по отношению к Скрипке - явное преувеличение.
Мы тепло попрощались и обменялись номерами телефонов.
Перед самым моим уходом на станцию Нина Викторовна протянула мне маленький пакетик.
- Возьмите, Валя, на память. Я люблю от нечего делать вязать крючком маленькие милые пустячки. А потом дарю их приятным людям. Это - воротничок для блузки. Некоторое время назад я подарила такой же одной симпатичной даме. Она заходила к Геночке по делам и увидела, как я рукодельничаю. Представляете, пришла в такой восторг от моего кружева, что я решила подарить его ей. Она хотела деньги дать, но я не взяла. Пусть носит на радость. И вы - возьмите. Мне от этого только приятно. А вам, думаю, пойдет…
Сидя в электричке, я вспоминала Нину Викторовну, знакомство с которой стало самым ярким эпизодом моего летнего отдыха.