Сашио достал медальон, висящий на цепочке, на его груди, открыл его и показал Дмитрию. В медальоне находилась небольшая фотография улыбающегося молодого Ичиро - отчима Дмитрия Петровича.
- Да, война для всех беда, - посочувствовал Дмитрий Петрович мужчине и по японскому обычаю низко поклонился, выразив этим удовлетворение от встречи. Женщины с улыбками на лице, как могли, одарили друг друга поклонами.
- Дмитрий, а вы ещё раз отвезите свою жену в храм. Попробуйте, пройдите вместе с ней ритуал очищения. Возможно, это поможет вашей жене.
Завтра благоприятный день для этого.
- К сожалению, не всё в этой жизни зависит от нас. Но я постараюсь.
- У нас говорят: Сделай всё, что сможешь, а в остальном положись на судьбу.
Дмитрий Петрович пошатнулся, от услышанного. Он хотел что-то ответить Сашио, но увидел шедшего им навстречу сослуживца, и поспешил раскланяться с японцем.
- Фумико, ты заметила? Он мне хотел что-то сказать. Он побоялся своего товарища, - возбуждённо спросил Сашио.
- Сашио-Сан ты в каждом русском видишь знакомого твоего отца. Смотри, ты навредишь себе, и твоим собеседникам.
- Нет, Фумико, он даже пошатнулся, услышав пословицу, которая начертана на нашей нэцкэ. Он побледнел. Он знал моего отца, я чувствую это. Мне кажется, завтра он обязательно придёт в храм. Нам с тобой надо быть предельно внимательными.
- Гуляете? Погода благоприятствует. А этот товарищ ваш знакомый? - спросил сотрудник посольства Дмитрия Петровича.
- Ну, что вы! Откуда у меня, недавно прибывшего в эту страну знакомые? Скорее братья по несчастью. Вот посоветовал чаще привозить жену в храм.
- Вы знаете, я тоже слышал, что благовония и масла многим помогают. Напишите мне докладную, и как говорится: с Богом. Выздоровления Вам, Илона Павловна.
Сослуживец ушёл вперёд. Но сделав несколько шагов остановился и подождал, когда приблизится к нему пара. Доброжелательно протягивая руку для рукопожатия, он обратился к Дмитрию.
- Дмитрий Петрович, всегда поражался вашему отличному знанию японского языка.
- Дар, подкреплённый усидчивостью. Я полиглот, если так можно сказать. Владею многими языками, - с улыбкой ответил он.
- Всего вам доброго. Удачи и здоровья вам, Илона Павловна, - мужчина раскланялся и поспешил дальше.
- Митя, кто это был? - насторожено спросила Илона.
- Человек, от которого зависит наше пребывание здесь.
- Что же теперь будет?
- Что будет? Сейчас придем, и я сразу напишу докладную о разговоре с японским товарищем. Где подробно изложу суть нашего разговора. Не переживай Илоночка.
- Я думаю, это была последняя встреча с Сашио. Ты в храме хочешь передать ему Чжункуя?
- Нет, что ты. У меня ещё нет сто процентной уверенности, что именно это тот Сашио. Я не имею право так рисковать.
- А фото?
- Илона, на фото я видел совсем молодого человека. Оно очень мало, для того, чтобы я был совершенно уверен в том, что это тот самый Ичиро. Я его знал совсем другим. А совпадений в жизни много. Нет, я не имею права так рисковать.
- А как же завещание Ичиро?
- Посмотрим. Мы должны завтра попасть в храм. Я вот, что придумал. Илоночка, слушай меня внимательно.
Глава 7
Япония. 1937 г. Остров Хонсю, окрестности г. Канадзава.
Период Сёва (1926–1989). Инцидент в Маньчжурии, события Второй Мировой войны. Бомбардировка г. Хиросима и г. Нагасаки. Капитуляция Японии и её последующая оккупация. Вступление Японии в ООН. Налаживание отношений с Россией и Китаем.
* * *
Дождь стучал по крыше жилища Киошу - внука Хироши, приёмного сына Масао и Шизуко, нагоняя на домочадцев тревогу и страх перед разбушевавшейся стихией, перед гнетущей неизвестностью. Ветер с моря гнал на берег всклокоченные волны, которые гулко разбивались о скалы, разбрасывая густую белую пену на берег. Тяжело прошла ночь. Кашель никак не хотел отпускать и разрывал провалившуюся от болезни грудь мужчины. Глухие хрипы и боль не давали Киошу набрать в лёгкие сырого воздуха и вздохнуть всей грудью. Труден был день. От боли слезились глаза. С трудом набрав в воспаленные лёгкие сырого морского, пропитанного солью воздуха, Киошу позвал жену Хану.
Она и без его слов поняла, что он хотел. Приложив палец к губам, показывая этим, чтобы он не произносил лишних слов и приберёг силы для более важного дела, чем напоминать ей о том, о чём она слышала от мужа много раз, женщина внесла в комнату небольшую шкатулку. Через несколько минут она подвела к умирающему мужу старшего сына Ичиро и бесшумно удалилась из комнаты.
- Пойдём, Ньёко, - тихо сказала она своей дочери, которая была на три года младше Ичиро, - это не для твоих ушей. Пусть всё будет так, как и было два века назад.
Хана пошла к Харуко - своей невестке, которая недавно родила долгожданного внука Сашио. Младенца так и назвали - к счастью рождённый. Только чувствовало сердце пожилой женщины, что скоро счастье покинет её дом. Чуткое материнское сердце предугадывает беду задолго до её появления. Ичиро скоро заберут в армию. Её мальчика, который умеет только рисовать, читать умные книги - заставляют учиться стрелять в людей. В детстве он драться не умел. Даже всегда строгий Киошу, махнул на сына рукой, когда увидел в нём талант художника и отправил учиться в Нагоя. Ичиро хороший художник. Что теперь с ним будет? Идёт война с Кореей. Говорят, скоро начнётся война с Россией. Хана отгоняла от себя тревожные мысли.
- Любимый, ласковый, заботливый сын, что с тобой будет? Дочь Ньёко не такая. Требовательная, властная, грубоватая. Вся в отца.
Убедившись, что мать занята игрой с любимым внуком и разговором с невесткой, Ньёко осторожно подошла к комнате отца.
- Сын мой, я немощен и стар. Пришло время покинуть мне этот мир. Но прежде, ты должен услышать историю, которая в каждом поколении нашей семьи передаётся от отца старшему сыну. И ты обязан передать её своему старшему сыну Сашио. Так ведётся в нашем роду ещё со времён Эдо.
Ичиро внимательно слушал слабый голос отца.
- Серьёзные беды всегда обходили стороной нашу семью, - было заметно, что Киоши устал от пересказа продолжительной истории. Он закрыл глаза, но тут, же боясь что-то упустить, продолжил, - мой дед решил, что этот крест и необычный камень имеет какую-то таинственную силу. Он хранил его, как талисман и никому не показывал. Только в день передачи он показал его своему сыну - моему отцу, для того, чтобы обоим убедиться в существовании этого камня. Смотри сын - вот этот крест.
Слабые руки старика, на что-то надавили в маленькой скульптуре, потом он медленно и с большой осторожностью опустил приподнятую руку демона вниз и на их глазах постамент скульптуры стал медленно выдвигаться вперёд. Перед взором мужчин предстал небольшой алый алмаз в виде капли посередине золотого креста. Алмаз, будто бы обрадовался освобождению от долгого заточения и засиял ярким необыкновенным светом. Увидев восторженный взгляд сына, старик опустил голову на подушку и тихо произнёс.
- Запомни сын слова своего деда: Если сварить горсть риса, ты не умрёшь от голода один день. А если горсть риса бросить в землю, то его хватит надолго и твоим детям и внукам. Подумай, надо ли терять то, что никогда к тебе не вернётся. Быть может мольба матери к Богу о счастье ребёнка заключена в этом кресте. Лишившись его, ты можешь лишить счастья не только себя. Это теперь и твоя история, - устало произнёс Киоши, - береги крест и камень, как память о твоих предках и верь в его силу. "Камень счастья" на кресте заключён в эту фигурку с мудрым изречением: "Сделай всё, что сможешь, а в остальном положись на судьбу". Помни об этом всегда. Никто не может догадаться, какую тайну хранит в себе эта нэцкэ. Перед тем, как уйти на фронт, я нашёл мастера, который закрепил табличку с этим изречением, для того, чтобы никто не смог открыть потайной замок и увидеть нашу реликвию - крест и камень на нём. Но верь мне, он находится там. Возможно, своей тайной силой он уберёг меня от погибели на войне, а может сама нэцкэ, переданная отцом, сохранила мне жизнь. Теперь я передаю тебе эту нэцкэ и верю, что и ты вернёшься живым и обязательно передашь крест с "Камнем счастья" спрятанным в нэцкэ своему сыну.
- Спасибо отец, но чувствую я, что война - это моя погибель. Я скоро уеду, а сын мой останется здесь. Не хочу забирать с собой в неизвестность, то, что принадлежит нашему роду. Вдруг счастье покинет наш дом. А ты поменяй традицию. Оставь нэцкэ нашей Ньёко.
- Нет, сын. Я сделаю то, что завещал мне мой отец. Ньёко останется в родном доме, на своей земле, среди родных. А тебя ждёт неизвестность. И если этот крест с камнем действительно приносит счастье, пусть он вернётся домой вместе с тобой. И только тогда он докажет свою силу и принесёт в наш дом ещё большее счастье, чем просто иметь и хранить его, как талисман. Я всё сказал, это моё последнее слово и ты обязан его исполнить.
* * *
Россия. Москва. 1937 г.
Родители Дмитрия Петровича жили в Москве, куда его отца, кадрового военного, направили по службе. Здесь, в Москве и родила бы своего первенца молодая жена. Но глубокой осенней ночью Петра и Надежду разбудил требовательный стук в дверь.
- Наденька, слушай меня внимательно. Вероятно это за мной. С рассветом срочно перебирайся к своим и пусть они тебе помогут выехать во Владивосток. Молчи, молчи родная. Делай, как я тебе говорю. Мои родители тебе помогут. Прощай.
Открыв нежданным гостям двери, Пётр крепко обнял жену на прощание. Прикрыв уже большой живот длинной тёплой шалью, Надя подошла к окну. Она видела, как мужа подвели к автомобилю, как он обернулся и посмотрел в окно, где она, рыдая, махала ему рукой. Вскоре машина скрылась из виду. С рассветом Надя, собрав самое необходимое в маленький чемоданчик и небольшой узел, вышла из дома.
Молодая женщина не понимала, зачем и почему она должна уехать на конец света к чужим людям, бросив свой дом, родителей. Отец, молча выслушав дочь, тихо, но твёрдо сказал жене:
- Быстро собери её в дорогу. Я провожу. Петя правильно решил. Оставаться здесь тебе опасно. Пока не спохватились тебе надо уехать и чем дальше, тем лучше.
- Что ты такое говоришь, - запричитала мать, - а если Наденька родит в дороге?
- Мир не без добрых людей, думаешь, в лагере ей будет легче рожать? Молчи мать. Не забывай, уши вокруг.
- Смотрите, уши вам, когда небудь прищемят. Всё подслушивают, подслушивают, - из-за двери послышался голос одной из соседок по многонаселённой коммуналке. Отец Надежды взял небольшой узел с вещами дочери, чемоданчик и они вышли из комнаты, - добро здоровья Наденька и вам здрасьте, Дмитрий Сергеевич. Вы когда выходите из комнаты, дверь резче открывайте. Не бойтесь, с петель не слетит. Есть, кому подхватить. Так и дежурят, так и дежурят под дверью.
- А мы чего, мы ничего, - затараторили две подружки сплетницы, вечно всё знающие про своих соседей.
- Здрасьте, Наденька. Рожать пора? А кого ждёте? Ой, я вам скажу, когда я первого рожала, - продолжала одна из них.
- Всё, тараторки, не пугайте её. Она и так вся напугана, - отгородил дочь от надоедливых подружек отец.
- А рожать куда отправляете?
- Слышали же, в Рязань.
- А чем наши московские врачи плохи?
- Кто сказал плохие? Хорошие врачи. Но родная тётка лучше. Да и
воздух там, молоко своё и всё такое…Поспешай, поспешай Надежда.
Отец и дочь вышли из квартиры.
- Ну конечно, и врачи им не те…
- Подумаешь… - никак не могли успокоиться соседки.
Проводы на вокзале были не долгими, но тяжёлыми. Больше отец и дочь никогда не встретились. В дальней дороге попутчики старались помочь Надежде. Кто хлебом, кто кипятком, кто горячей картошкой купленной на полустанках. Женщина, ехавшая с ней до конца, просыпалась на каждый вскрик Нади.
- И как же тебя угораздило с таким сроком путешествовать? - спросила она как-то её. Надежда хотела ей объяснить свою ситуацию. Но женщина прервала её.
- Не говори. Не надо. И так понятно, не от хорошей жизни бежишь. Всё пройдёт, махни рукой и радуйся каждому дню. Вот смотри, какая красота за окном. Это хорошо. Дитя у тебя родится. Так это же отлично.
Беседу женщин прервал молодой солдатик.
- Извините, возьмите, горяченького. Вам сейчас надо, - он улыбнулся, на то, как Надя жадными глазами посмотрела на дымящуюся картошку в мундире и мелко нарезанное солёное сало.
- А вы на неё сальца, сальца. Вкусней будет и вот ещё, - солдатик протянул Наде большой солёный огурец.
Надя улыбнулась и с жадностью откусила огурец.
- О чём я тебе говорила? Есть счастье! - попутчица придвинула картошку ближе к Надежде.
Чудом, добравшись до Владивостока, Надежда из последних сил нашла дом, где жили родители мужа.
- Вот так всё и произошло. Петя боялся, что меня заберут следом за ним. Как теперь жить? - плача, рассказывала Надежда. Мать Петра, тоже плакала, тихо успокаивая невестку.
- Наденька, здесь тоже тебе не стоит оставаться. Мы - учителя. Ещё неизвестно, как теперь с нами поступят. Мы теперь родители врага народа. Нет, нет, тебе здесь с нами нельзя. Мы так поступим. У нас в рыбацком посёлке, живёт моя тётушка. Она совсем уже немощная. Мы к ней стараемся приезжать по возможности. Кой, какие продукты привозим. Да так помочь по дому, - тихо рассуждал отец Петра.
- Да, да… Наденьку надо отвезти к тётушке. Там легче договориться. И безопасней. А мы будем тебя с малышом навещать. Ты только, Надюша, не падай духом. Может, всё ещё обойдётся и Петенька наш вернётся, - соглашалась свекровь с мужем.
- Будем надеяться на лучшее. Пусть Пете в заключении будет легче, зная, что ты в безопасности. Сегодня отоспись с дороги, а завтра поедем.
В рыбацком посёлке осталось несколько десятков домов. Жители - женщины. Вдовы, да малочисленные демобилизовавшиеся мужики. Редко можно было встретить здорового мужчину: со всеми ногами, руками. Здесь Надежда с младенцем Митенькой похоронила приютившую её тётушку, встретила войну, а потом и Победу.
Димочка рос смышленым мальчиком. Любил читать книги, которые привозили ему из Владивостока педагоги - родители отца. Мальчиком Дима мечтал стать военным, как и его папа, но потом, взрослея из рассказов матери, понял, что надо свои мечты согласовывать с реалиями жизни. Дима рано узнал о репрессиях. Прислушиваясь к тихим разговорам бабушки и дедушки с матерью, он многое не понимал. Но дедушка, умел ответить на любые вопросы внука так, что Дима рано осознал, за что и почему, а главное кто его лишил отца. Он хорошо усвоил, что он сын репрессированного офицера. Но на всю его дальнейшую жизнь, как и на выбор профессии, повлиял случай.
Кто знает, что такое случай? Внезапный поворот судьбы? Небольшое ответвление в заданной кем-то свыше схеме жизненного пути? А, может жизнь каждого человека, разложена на невидимом шахматном поле фигурками обстоятельств, и кто-то переставляет своей всесильной рукой эти фигурки то на чёрную клеточку, то на белую, разыгрывая очередную шахматную партию? У кого-то в жизни ничья, кому-то заведомо уже выставлен мат. А кто-то смело шагает по полю своей судьбы победителем.
* * *
Россия. Дальний Восток. 1948 г.
Бывший рыбацкий посёлок в 50-ти км. от порта Посьет.
После капитуляции Квантунской армии через земли Приморья прошло более полумиллиона японских военнопленных. Часть из них, из северокорейского порта Хыннам, была переправлена в маленький советский порт Посьет.
Баржа, переполненная японскими военнопленными Квантунской армии, стояла в порту уже третий день. Люди промокли от постоянно идущего холодного дождя. Чтобы хоть как-то уберечься от сильного ветра, раскачивающего баржу, они плотно жались, друг к другу, попеременно кашляя. У баржи резко затормозил военный грузовик. Из него выскочил молодой лейтенант. Посовещавшись о чём-то с группой военных в плащ-палатках, он запрыгнул на подножку грузовика, укрывшись от ветра и дождя в его кабине. Послышалась команда: Начали!
С баржи по трапу, по обе стороны которого стояли автоматчики, сбегали мокрые, измученные перевозкой и невыносимыми условиями японские солдаты. Некоторые из них одеты в шинели, но на большинстве военных кителя с отложными воротниками и брюки с обмотками, перевязанными лентами цвета хаки крест-накрест. На ногах чёрные холщёвые туфли или таби, с отдельным большим пальцем и резиновыми подошвами.
Больных пленных с баржи выносили на носилках. Врач, бегло осмотрев их, отдаёт приказ грузить кого в кузов грузовика, а кого-то оставить поодаль на земле. Им медицинская помощь уже не требуется. Спустившихся с трапа военнопленных выстраивают в колоны. Грузовик с молодым лейтенантом в кабине и с больными японцами движется в сопровождении конвоя во Владивосток.
Ичиро попал в кузов санитарного грузовика. Он лежал на дне кузова, засыпанного песком, сверх которого был набросан слой сена. От дождя эта подложка превратилась в мягкое месиво. Больных в кузове так много, и лежат они так плотно, что дождевая вода не стекает с тел, а пропитывая обмундирование, проникает вглубь, от чего всё тело леденеет. Слышатся постоянные стоны и крики умирающих людей, которые не могут заглушить ни шум моторов, постоянно увязающих машин в дождевой жиже, ни гул шагов пленных по чавкающей под тысячами ног вязкой промозглой грязи. С каждым часом людских звуков в кузове машины становилось всё меньше и меньше. Больные, измученные люди покидали этот мир навсегда.
Колонна военнопленных, охраняемая конвоем, прошла по дороге через лесопосадку и вышла к открытой местности. Грузовик остановился.
- Всё, хана, здесь мы не пройдём, - сказал измученный шофёр лейтенанту, - надо в объезд. И на той стороне встретим колону.
Около остановившегося грузовика появился врач. Лейтенант приоткрыл дверь.
- В колоне много больных. В кузове есть умершие? Надо освободить кузов от мёртвых и загрузить больных, - потребовал врач.
- А куда мне их девать? - спросил его лейтенант.
- Как куда, я заключение напишу, твоё дело захоронить. И место здесь подходящее, - врач залез в кузов грузовика, - ты видишь, они мрут, как мухи. Выгружай мёртвых с кузова, а из колоны забирай. А то вообще никого не довезём.
Лейтенант, закутанный в плащ-палатку, устало наблюдал, как из кузова грузовика солдаты - конвоиры сгружают трупы. Два солдата относили мёртвые тела пленных и укладывали их неподалёку на мокрой земле.
Когда эта работа была закончена, один из солдат стал обыскивать Ичиро. В нагрудном кармане он нашёл старенький, грязный маленький мешочек, - смотри, что я нашёл, - обратился он к пожилому напарнику, вытаскивая из мешочка нэцкэ Чжункуй.