- Вы же знаете. - Яночкина помощница пожала плечами. - Она вне зоны доступа.
- Такое уже бывало?
- Такое случается. Нечасто. Я работаю здесь восемь лет и могу по пальцам одной руки пересчитать подобное. В основном это касается последнего года.
Последний год - это интересно.
- Давайте тогда последние по времени. Столько? - Бахметьев наугад выкинул перед собой два пальца.
- Плюс один.
- Угу. С учетом нынешнего раза?
- Без. Без учета.
- Итого - четыре. Как Яна Вячеславовна объясняет эти… мм-м… внезапные исчезновения?
- Никак. Сначала она сообщает, что будет отсутствовать несколько дней. Затем, по прошествии этих дней, - что появится такого-то числа. Ближайшего, как правило. Согласно указаниям, я должна переформатировать график приема.
- Клиенты, надо полагать, не очень довольны?
- А куда им деваться? Относятся к происходящему с пониманием. В конце концов, Яна Вячеславовна - крупный специалист в своей области. Непререкаемый авторитет.
- И что вы говорите клиентам?
- Ну… В подробности я не вдаюсь. Просто сообщаю о переносе времени и дня визита - этого бывает достаточно.
- Как долго она отсутствует?
- Два-три дня максимум.
- Странно. Неужели нельзя дотерпеть до выходных? Или до ближайших праздников? Чтобы не возникало накладок и лишних неудобств?
- Вы у меня спрашиваете? - почему-то разволновалась Лилия Геннадьевна.
- Это риторический вопрос, - успокоил ее Бахметьев. - А близкие?
- А что - близкие?
- Ну, там… Родители, братья-сестры. Муж-дети. Друзья-приятели.
На пальце у Яны Вайнрух не было обручального кольца, Бахметьев помнил это точно. Более того, его не покидало ощущение, что стоит только закрыть глаза, как он воссоздаст облик психоаналитика в мельчайших подробностях. Маленькая родинка у виска, тонкая морщинка над левой бровью - еще не укоренившаяся окончательно, а так - рассеянно блуждающая. Обручального кольца не было, но были другие. В виде распустившегося розового бутона и в виде сильно уменьшенной копии круглого стола, за которым восседали король Артур и его рыцари. Середину ониксового диска-столешницы занимал внушительных размеров бриллиант, а россыпь бриллиантов помельче усыпала скругленные бока; дорого-богато, да.
Муж-дети. Друзья-приятели.
- Яна Вячеславовна не замужем. - Лилия Геннадьевна поджала губы. - Ну а родители… Они живут где-то в Африке.
- Очень интересно, - воодушевился Бахметьев. - Прямо-таки в Африке?
- Кто-то из них возглавляет миссию ООН. По этой… как ее… добровольной репатриации беженцев. То ли в Кении, то ли в Уганде… Не помню точно - кто и где.
- А друзья? Подруги? Может быть, знаете кого-нибудь из них?
- Нет. Боюсь, вы не совсем понимаете. Я - всего лишь занимаюсь учетом и контролем здесь, в кабинете. Отношения между мной и Яноч… Яной Вячеславовной сугубо деловые.
- Но про родителей она вам рассказывала.
- Специально - нет. Просто однажды попросила отправить бандероль в… Найроби. Ей нужно было уезжать на какой-то конгресс, и она не успевала сделать это сама… Найроби - это Кения?
- Похоже на то, - заверил Лилию Геннадьевну Бахметьев. - Вот мы и выясняем кое-что потихоньку. А скажите, была ли среди клиентов госпожи Вайнрух одна девушка… Ольга Ромашкина?
И снова губы вайнруховского цербера сложились в прямую линию:
- Я не знаю, право. Все, что касается клиентов, - конфиденциальная информация.
- Она не выйдет за пределы этой комнаты. Обещаю.
- Ну, хорошо.
Пока Лилия Геннадьевна копалась в компьютере, Бахметьев успел подумать, что занимается совершенно пустым занятием. Выясняет подробности о старших Вайнрухах, никакого отношения к "красному и зеленому" не имеющих. Ковешников назвал бы это коротко и емко - "мартышкин труд", да еще и сплюнул бы тягучей лакричной слюной. Еще бы, ничего, кроме плевков, недалекий опер Женя Бахметьев не заслуживает. Женской симпатии не заслуживает тоже. Вернее, заслуживает (и уже заслужил), вот только симпатия эта - сродни той, которую испытывают к кошачьему лемуру. Ему можно умиляться и снимать про него смешное видео, чтобы передать потом по Вотсаппу всем заинтересованным лицам. И кормить с рук, и… больше ничего. Бахметьев и красивые, умные женщины - представители разных… или нет… диаметрально противоположных видов млекопитающих. Вот и вся история.
Утешает только то, что и Ковешников диаметрально противоположен красивым женщинам. Он им противопоказан, как и всем остальным, не очень красивым. А также операм, судмедэкспертам и их женам, свидетелям по делу и большинству преступников. Ковешников может ужиться только с трупами. И он не млекопитающее вовсе.
Членистоногое, хехе. Или этот… Ковешниковский любимый ланцетник, роющий придонные слои по направлению к центру Земли. Ковешников - эта самая тварь и есть, никто другой.
- …Значит, Ольга Ромашкина? - Торжественно и неспешно, как кит-белуха, Лилия Геннадьевна вплыла в грустные мысли Бахметьева.
- Аа-а… Да.
- Девушка с таким именем никогда к нам не обращалась.
Другого ответа Бахметьев не ожидал, он и вопрос-то задал наобум Лазаря, но Лилии почему-то показалось, что он расстроился.
- Сожалею, молодой человек.
- Все в порядке.
- Знаете что… У нас ведь не лечебное учреждение э-э… в прикладном смысле. И не районная поликлиника. А место, где все строится исключительно на доверии. Так что паспорт предъявлять не обязательно. Только контактные номера телефонов. Понимаете, к чему я клоню?
- Не совсем, - честно признался Бахметьев.
- Настоящее имя можно не называть.
Как в адюльтер-гостиницах на час или на ночь, чья реклама раскатана на асфальте по всему городу. Примерно так подумал опер. Но вслух этого не сказал, дабы не обидеть добрейшую (и с каких это пор она стала добрейшей?) Лилию Геннадьевну. Интересно, Яна Вайнрух пользовалась когда-нибудь услугами подобных заведений?
И о чем ты только думаешь, задрота кусок? - поинтересовался бы сейчас Ковешников. Действительно, о чем?
- Но обычно называют?
- Обычно да. - Теперь уже расстроилась Лилия. Неизвестно, по какой причине. - Но некоторых… Хочешь не хочешь, но и без паспорта узнаешь.
- Даже так?
- Что вы хотите, публичные люди.
Ужин с телемагнатами, как элемент несущей конструкции. Ясно.
- Я, конечно, не стану называть тех, с кем работает Яна Вячеславовна, - сказала Лилия. Хотя, судя по обострившимся чертам лица и легкому румянцу, взбежавшему на щеки, ей очень хотелось сделать обратное.
- Конечно, я понимаю.
- Но… есть даже кое-кто из руководства города. А уж о деятелях культуры я вообще молчу. Эти сюда как на работу таскаются.
- Деятели культуры - они такие, - поддакнул Бахметьев. - Люди тонкой душевной организации… и вообще. Первыми подпадают под всякие психологические удары. Не удивлюсь, если и актеры заглядывают.
- Была здесь парочка, точно.
- Известные?
- Кому как.
Точнее не скажешь, чего уж там.
- Я вот тоже с одной актрисой знаком. - Бахметьев постарался придать своему голосу максимальную беспечность. - Анастасия Равенская. Не слыхали?
- Из молодых?
- Точно.
- Их разве упомнишь? Как грязи развелось. В наше время товар был штучный. Не то что теперь…
Кит-белуха с видимым удовольствием нырнул в пучину воспоминаний, где покоились Клара Лучко, Наталья Гундарева и Нонночка Мордюкова, царствие им небесное. Воспевая таланты ушедших звезд, Лилия Геннадьевна перешла на ультразвук, и Бахметьев ненадолго отключился. Но углубиться в собственные мысли, как всегда касающиеся Ковешникова (уж тот бы явно преподнес Равенскую ловчее), ему не удалось.
- Яночке это не повредит?
- Э-э… Что именно?
- То, что я вам рассказала. Вам ведь только дай повод, милиции…
- Полиции, - машинально поправил Бахметьев.
- Один черт. Вам палец дай - вы всю руку оттяпаете.
- Я бы не преувеличивал наши аппетиты.
- Знаю я их, аппетиты ваши.
Из доброжелательного собеседника, каким была еще минуту назад, Лилия Геннадьевна вновь превратилась в цепного пса при психоаналитическом кабинете. Причем без всяких усилий со стороны Бахметьева, без всяких намеков и неловких телодвижений. Как ей это удается - загадка. Прямо раздвоение личности какое-то!..
- Яне Вячеславовне ничего не угрожает, поверьте. Во всяком случае, со стороны правоохранительных органов. Она всего лишь свидетель по интересующему нас делу. И то - возможный. Не более того.
- А с какой стороны угрожает?
- Ни с какой. - Бахметьев на секунду задумался. - Надеюсь. Конечно, если бы я мог поговорить с ней лично… В ближайшее время… Во время своих м-м… отлучек она находится в Питере? Может быть, уезжает куда-то?
- Может быть, - нахохлилась Лилия. - А может, и нет. Я не в курсе ее передвижений.
- Понятно. Значит, тогда действуем, как условились. Как только госпожа Вайнрух связывается с вами, вы немедленно связываетесь со мной.
- О вашем визите я ей тоже сообщу.
- Конечно. А лучше всего - передайте нижайшую просьбу перезвонить капитану Бахметьеву. Это я. Запишите где-нибудь…
- На память я пока не жалуюсь, молодой человек.
Распрощавшись с Лилией, Бахметьев покинул психоаналитический кабинет и двинулся в сторону метро "Горьковская". До встречи с Мустаевой оставалось добрых полчаса, и, пока он размышлял, на что бы их потратить, раздался телефонный звонок.
Ковешников.
Всякий раз, когда Ковешников звонил ему, Бахметьев медлил с ответом. И установленный на рингтон куплет из полузабытой песни "Манчестер и Ливерпуль" в исполнении какой-то французской певицы, доигрывал почти до конца. Упираясь в "жю тэмэ" и "ку жэм та вуа", никакого отношения к Ковешникову не имеющим.
Вот и сейчас, сосредоточенно выслушав немудреную историю про Манчестер, Ливерпуль, тысячи незнакомцев и поиски любви, Бахметьев наконец откликнулся.
- Где тебя носит? - желчно поинтересовался Ковешников.
- Вообще-то опера ноги кормят. Как и волка. У меня встреча. Пробиваю одну версию по Ольге Ромашкиной.
Даже под страхом смерти Бахметьев не признался бы лакричному вонючке, что встречается с Анной Мустаевой. Сболтни Женя лишнее - и Ковешников затопчет его, задолбает дешевыми подколками. И гнусными намеками - такими же сальными, как и ковешниковская голова.
- Сворачивайся.
- Не понял.
- Отменяй встречу, чего непонятного? Ты мне нужен.
- А никого другого…
- Никого другого под рукой не нашлось. К сожалению.
Бахметьев пропустил обидную для себя фразу мимо ушей:
- Может, сообщишь тогда, что произошло?
- Ника Шувалова. Девять лет. Пропала вчера днем, во время занятий в художественной школе. Няня ждала ее на улице, но она так и не появилась.
- Мы-то здесь каким боком? Пропажей детей занимаются…
- Пропажей этого ребенка займемся мы, - отрезал Ковешников. - Начальство так распорядилось.
- А как же "Красное и зеленое"?
На том конце провода послышалось сопение. И еще один звук - как будто кто-то легкий (птица или маленький зверек) топчется по гальке. Это Ковешников принялся терзать свой шрам, скрести по нему и постукивать. Так всегда бывает, когда Ковешников страшно недоволен и не знает, как с этим недовольством справиться и в какую дыру его засунуть к чертям. Первое. Девчонка - непростая. Дочь высокопоставленной шишки.
- Это одно и то же. Высокопоставленная и шишка, - зачем-то поправил Ковешникова Бахметьев. - Масло масляное получается.
- Я бы тебе сказал, что получается, грамотей. Уже после того, как девочка исчезла, нашли ее сумку. Альбом, акварельные краски и кисти. Обычный набор для такого рода школ. Так вот, кисти были завернуты в кусок ткани. Знаешь, какой?
- Ну?
- Красные маки на зелени.
Часть третья
Большое Магелланово облако
BESS, YOU IS MY WOMAN NOW. 7:35
Без даты
Мама
НАЧАЛО АУДИОЗАПИСИ
- …Это я ее убил. Не знаю, зачем я это сделал.
- Правильнее будет считать это несчастным случаем.
- Нет. Я знаю, что такое несчастный случай. Несчастный случай - это то, что произошло в Мадриде. На вокзале Аточа. За девять месяцев и пятнадцать дней до того, как я ее убил.
- И что же там произошло?
- Сработали взрывные устройства. В четырех поездах.
- Ничего не слышала об этом.
- Слышали. Просто забыли. Больше десяти лет прошло. Вы, наверное, были маленькой девочкой.
- Погодите… Ну, конечно. Взрывы в Мадриде. Я помню. Тогда мы принесли свечи к консульству. И цветы. Кажется, гвоздики, или, может быть…
- Маки?
- Ну что вы. Это была ранняя весна. И я уже не была маленькой девочкой.
- Как они выглядят?
- Маленькие девочки?
- Гвоздики.
- Обыкновенно. Красные цветы, небольшие. Край цветка волнистый.
- Это маки.
- Красные и белые цветы.
- Белые маки тоже существуют.
- Ранняя весна - слишком холодное время для маков.
- Вы не понимаете. Макам все равно.
- Ну, хорошо. Пусть маки. Мы принесли их к консульству в память о жертвах теракта. Это был теракт. Множество погибших.
- Сто девяносто два человека. И это был несчастный случай.
- Сработали взрывные устройства. В четырех поездах. Вы сами так сказали. Разве это похоже на несчастный случай?
- Снова я все напутал… Несчастный случай произошел раньше. Просто из-за взрывов никто его не заметил. Никто не вспомнил о нем.
- Можете его описать?
- Я потерял птицу.
- Разве можно потерять птицу?
- Потерял из вида.
- Она улетела?
- Просто исчезла.
- Это и есть несчастный случай?
- Когда теряешь что-то важное, разве не становишься несчастным?
- Вы правы. Да. Наверное, это была особенная птица?
- Красные перышки на голове. Желтые лапки. Она - мой лучший друг.
- Мне жаль.
- Хотите, расскажу, как все было?
- Для этого вы здесь.
- Для этого вы здесь.
- Да, конечно. Продолжайте.
- Мы с мамой стояли на перроне в Алькала-де-Энарес. Мы тогда жили в Алькала-де-Энарес, не знаю почему.
- Приехали к кому-то погостить? К родственникам или друзьям…
- Нет-нет. У нас нет друзей и родственников. И никогда не было.
- А птица?
- К птице не приедешь в гости. Я ведь не сумасшедший. Или вы думаете, что я…
- Конечно, нет.
- Потом я расскажу вам о птице. Это важно. Потом, не сейчас. Сейчас утро, и мы с мамой стоим на перроне. Маме надо ехать в Мадрид, я ее провожаю. Вообще-то ехать всего ничего. Минут сорок - и ты на месте, на Аточе, центральном вокзале. Но я всегда провожаю ее по утрам. Смотрю, чтобы никто ее не толкнул. Не задел, когда она садится в вагон. Очень много народу по утрам отправляется в Мадрид. Все работают там.
- Ваша мама тоже там работала?
- Может быть. Я не помню. Двенадцать лет прошло. Помню, как мы стоим на перроне и говорим о чем-то. О Высшей школе Права, да. В Алькала-де-Энарес есть Высшая школа Права.
- Вы там учились?
- Мама хотела, чтобы я там учился. Точно. Она хотела, чтобы я там учился, из-за этого мы и приехали в Испанию. Но я не уверен. Высшая школа Права или что-то другое… Все равно ничего из этого не вышло.
- Почему?
- Язык. Все упирается в язык. Я не смог выучить испанский.
- Он оказался слишком сложным?
- Для него не оказалось места.
- Не понимаю.
- Здесь, у меня внутри. Все уже занято другими языками. Русским. Русского очень много - мы с мамой русские, вот все им и забито.
- Вам это мешает?
- Иногда не хватает воздуха, но… Нет, не мешает. И еще один. Забыл, как он называется. Адорабль. Оншонто.
- Похоже на французский.
- Забыл, как называется.
- Французский. Я занималась им факультативно, в университете. У вас хорошее произношение.
- Надеюсь, еще вспомню, что это был за язык. Потом, не сейчас. Сейчас мама должна сесть в поезд. Пять минут до отправления. Мы стоим на перроне, еще и семи утра нет. Но очень много народа, очень. Я помню одного человека рядом с нами, латиноамериканца. Наверное, это был колумбиец. Знаете, чем отличаются колумбийцы от перуанцев? Или мексиканцев, или кого-нибудь еще…
- Нет.
- Перуанцы задирают подбородки. Смотрят куда-то вверх. Мексиканцы вечно тебя разглядывают. А колумбийцы глазеют на сумочки. Как будто прикидывают, как бы половчее их отнять. Тот колумбиец мне не понравился. Правда, он и крутился возле нас недолго. Сразу ушел. И тогда я увидел свою птичку - на том месте, где он стоял. Я всегда радуюсь, когда ее вижу. Беспокоюсь, что кто-то заденет ее, наступит. Накроет шапкой или платком.
- Такое уже случалось?
- Никогда такого не случалось. Но не факт, что "никогда" будет длиться вечно. Вы согласны?
- Никогда не думала об этом.
- Подумайте, у вас есть время.
- Как много у меня времени?
- Не могу сказать точно. Оно просто есть. Как моя птица. Тогда я видел ее несколько секунд, а потом она исчезла. И я сказал маме, что сегодня не стоит ехать в Мадрид. Что она должна остаться в Алькала.
- Из-за того колумбийца?
- Нет. Иногда я вижу то, что должно случиться. Через час. Или через месяц. Когда-нибудь. Это похоже на кино, правда, звука в нем нет. И пленка очень быстро рвется. Покрывается пузырями, как будто кто-то ее поджег.
- Значит, вы увидели кино?
- Это было кино про маму. Она лежала на боку, вся в крови, мертвая. Но это сделал не колумбиец. Потому что мамина сумочка осталась при ней.
- Вы рассказали об этом маме?