- Я не знаю, как далеко отъехал. Просто ехал, пока не кончился бензин. Вначале под колесами что-то дрожало, неявно… Но дрожь все равно можно было уловить. И странный звук, неприятный. Как будто кто-то ломает куски пенопласта. Бросает камни в железную бочку. Колотит палкой по жести. Убивает булыжником змею. И она шипит. Ш-ш-ш… И машины. Они шли навстречу мне, к побережью. А потом поток прекратился. А другой возник. Люди, которые покинули берег. Кому удалось покинуть.
- Вы поняли, что произошло?
- С самого начала я знал, что произойдет. Не позволил волне уничтожить себя, но ничего не сделал, чтобы спасти маму. Силой не заставил ее уйти. Теперь вы понимаете, что это я убил ее? Теперь вы понимаете, почему я убийца?
- Нет. Вы просто предчувствовали что-то. Как человек с хорошо развитой интуицией. Но вы не могли знать о цунами. Вы же не ученый-сейсмолог. Вы не снимаете показания с приборов. И не работаете в службе оповещения.
- Тот мужчина на пляже. Который пытался прогнать всех. Он ведь откуда-то знал. Хотя и не был похож на ученого-сейсмолога.
- Как много людей услышало его?
- Немного. Никто не услышал. Никто не ушел. Кроме меня.
- Вот видите. Знание не всегда помогает. Так же, как и интуиция. Люди поворачиваются к ним спиной гораздо чаще, чем можно себе представить.
- Я их понимаю. Было утро, и вода отошла от берега. Ракушки, креветки… Я видел ружье для подводной охоты. Может быть, другие увидели что-то еще, гораздо более ценное. Разве можно было уйти?
- Это трагедия. Несчастный случай. Никак не убийство.
- Никто из тех, кто оставался на пляже, не выжил… Вспомнил. Там еще были дайверы. Маленькое судно взяло их на борт. Они не выжили тоже. И дети. Там были дети. Они точно не могли ничего сделать, не могли спасти своих родителей. Слишком слабые у них руки. А у меня? Как думаете?
- Не знаю. Возможно, они сильнее, чем кажутся.
- Или наоборот. Я бросил скутер на заправке. Забрал только мотоциклетный шлем.
- Зачем?
- Я не сказал вам? Там сидела моя птица. Думал, она исчезла, как всегда исчезает, а она всего лишь перебралась в шлем. Я случайно обнаружил это, уже на заправке. Она сидела тихо-тихо, вот я ее и не заметил поначалу. Я хотел вернуться, но дороги успели перекрыть. Ждали вторую волну. А потом… Я плохо помню, что было потом. Даже не знаю, пришла ли вторая волна. Но это не важно.
- Для вас?
- Для мамы. Вторая волна уже ничего не могла изменить. Не могла сделать маму более мертвой, чем она была.
- Вы нашли ее?
- Я нашел того парня - Чарли. Ну, как нашел… Увидел его тело среди других - возле гостиницы. Тела складывали на такие длинные полосы ткани. Или на полиэтилен, я не помню точно.
- А мама?
- Странно, что я так хорошо запомнил Чарли. Ведь я и не рассмотрел его толком. Волосы у него светлые, совсем как у меня. Но лицо темное, - наверное, из-за песка, песок облепил кожу. И в рот ему набились водоросли… Я еще подумал, что видел его когда-то. Не на Пхукете. В другом месте.
- В Алькала-де-Энарес?
- Таких совпадений не бывает, что вы! Я видел его раньше. Очень давно. Но не могу вспомнить где.
- Если это важно…
- Это не важно.
- Вы нашли маму?
- Не знаю, почему я приклеился к Чарли. Мы не были знакомы, я всего лишь… Всего лишь одолжил у него скутер. Это ведь не угон? Я бы вернул, если бы в скутере не кончился бензин. И у меня не было денег, чтобы заправиться. Одно к одному, одно к одному…
- Вы рассказывали об этом кому-то еще?
- Про угон? Или про Чарли? Или про колумбийца у семичасового утреннего поезда? Или про то, как я убил маму?
- И про автобус. И про маки - белые и красные.
- Я пытался. Но никто не хочет слушать. Все только кричат и размахивают руками. Приходится прикладывать усилия, чтобы заставить их замолчать.
- Я не кричу. Вы же видите. Я могу вам помочь.
- Вы очень добрый человек. И умный. И не пытаетесь загнать меня в угол, наоборот - пытаетесь оправдать. Но это ошибка. Вы ошибаетесь.
- Возможно, я просто не знаю всего.
- Я и сам многого не знаю. Не помню. Не помню, нашел я маму или нет. Зато помню, как стоял и смотрел на Чарли. Очень долго. Так долго, что у меня спросили, не родственник ли он мне, не брат? И кто-то даже принес воды - на случай, если мне вдруг станет плохо. А я просто хотел вспомнить, где видел его. У вас так бывает? Какая-то мысль втемяшится в голову и сидит гвоздем.
- Иногда.
- А со мной это происходит постоянно.
- Мы можем вместе попытаться вынуть гвозди из вашей головы. Если вы доверитесь мне…
- Я и так рассказал вам больше, чем кому-либо другому.
- Мы будем двигаться осторожно. Шаг за шагом. Куда вы пожелаете. В любую из сторон.
- В любую?
- Можем добраться до маков в ущелье. Или до арыка…
- Лучше вам помолчать.
- Хорошо. Напомните, где вы жили в Алькала-де-Энарес?
- "Шарот ахо Ронсар". Апартаменты. Зачем вам это?
- Мало ли… Вдруг я окажусь в Алькала. И захочу там остановиться.
- Вряд ли вы окажетесь в Алькала. Да и апартаменты были так себе. Комнаты маленькие, а если поднять руку, то кончиками пальцев можно коснуться потолка. Очень тонкие перегородки - слышно все, что происходит в доме. Окно маминой спальни выходило в дворовую шахту, и там, на дне шахты, была целая плантация марихуаны. Постоянно кричали дети и работало радио. Современная поп-музыка, станция "Кварента Принсипалес".
- Не любите поп-музыку?
- Скорее не люблю, чем наоборот.
- Мне нравится джаз.
- Джаз - вполне терпимая музыка. Во всяком случае, голова от нее не болит.
- Да. И еще французы. Старые. Джо Дассен, Саша Гитри.
- Хорошо, что мы уехали оттуда. Из этого клоповника.
- Жак Брель. "Не оставляй меня".
- Хорошо, что мы уехали. Адорабль. Оншонто.
- Перебрались на Пхукет?
- Не думаю. Не сразу.
- А местный отель, тот, с парком и фонтанчиками… Напомните его название.
- Зачем? Отеля больше не существует, цунами разрушило его, остались только обломки стен и фундамент. Наверняка его снесли и построили что-то новое.
- Названия обычно остаются. Даже если приходится перестраивать здание.
- "Шантара Хосор". Мы жили в номере 24. Или в номере 42. Для волны-убийцы это не имело существенного значения.
- Она была такая высокая?
- Сорок два метра. Все-таки это был номер двадцать четыре. Видите, я кое-что помню. Только сумасшедший не помнит ничего. А я - не сумасшедший.
- Нет, конечно.
- Остальные пытались обвинить меня в этом. Кричали и размахивали руками.
- Напрасно они это делали.
- Еще бы! Но вы - совсем другая.
- Я просто хочу вам помочь.
- Я вам верю. Вы очень стараетесь. И голова не так болит.
- Вас часто мучают головные боли?
- Я привык.
- Есть масса способов облегчить страдания. Но для начала не мешало бы обследоваться. Сделать томографию. У меня есть друзья, профессионалы своего дела.
- Думаете, я позволю кому-нибудь копаться у меня в голове? Мама тоже была против этого. Она ненавидела мозгоправов. Все, что угодно. Только не они. Но когда я говорю с вами, мне становится легче.
- Я рада.
- И я меньше думаю об убийствах.
- Об убийствах?
- Наверное, я виновен не только в маминой смерти. Если бы я… не одолжил скутер у Чарли, он остался бы жив.
- А если он не собирался отъезжать от гостиницы? Собирался пойти на пляж? В тот бар с пятью столиками. Или ждал кого-то в холле? То, что произошло, - несчастный случай. Некого тут винить.
- Вот что. Его не могли звать Чарли. Потому что его звали по-другому. Я знал его имя, но забыл. Оно короткое. Как "уйди" или "вернись".
- Ближе к "уйди"? Или "вернись"?
- Вернись. Не очень хорошее слово, да?
- Смотря куда вы хотели бы вернуться.
- Никуда. Мы с мамой никуда не возвращались. Переезжали с места на место, из страны в страну. Уже и не вспомнить, сколько их сменилось. Мама постоянно где-то работала, в каких-то маленьких кафе, в закусочных на колесах. Знаете, есть такие закусочные, они торгуют фаст-фудом, уличной едой. Отвратительная дрянь.
- А вы?
- Я всегда хотел учиться. В Высшей школе Права в Алькала-де-Энарес или где-нибудь еще. Но у меня проблемы с памятью, проблемы с языками.
- Поэтому вы перебрались в Россию.
- Не поэтому, нет. Все дело в маминой сумочке. Которую я должен был отнести в номер. Она - это все, что у меня осталось от мамы. Там было совсем немного вещей. Я до сих пор их храню. Пудреница, духи. Носовой платок. Две пуговицы, большая и поменьше. Зубная нить. Записная книжка. Правда, там нет ни одной записи, но есть фотография. Мы с мамой стоим возле автобуса. Где-то в горах.
- Там, где жил ваш отец?
- Скорее всего. Фотография не очень качественная, но кое-что разглядеть можно. Маки на мамином платье.
- Вы покажете ее мне?
- Может быть.
- Мне бы хотелось увидеть вашу маму.
- Мне бы тоже хотелось ее увидеть. Все эти годы. В сумочке еще был ключ. Не знаю, что он открывал и где.
- Вы покажете его мне?
- Это самый обычный ключ, на длинном шелковом шнурке. Карманный разговорник, кажется - русско-итальянский. Думаю, мама хотела, чтобы мы переехали в Италию. Маленькие кафе и закусочные на колесах есть везде. Я ничего не забыл? Должно быть одиннадцать предметов и еще один. Конфета, ага. Конфета-тянучка в обертке, она совсем окаменела. И птица.
- Что?
- Птица. Из-за нее я здесь.
- Это ваша птица? Та самая?
- Ну что вы! Птица не может годами жить в сумке, там слишком мало места. Да и сумка все время закрыта, я редко в нее заглядываю, только на мамин день рождения. Я же не сумасшедший, чтобы не понимать, что настоящей птице… Такой, как моя… Там не место. Птица была на марке, а марка - приклеена на конверт.
- Конверт это и есть еще один предмет?
- Я нашел его не сразу, где-то через год. Сумочка была не новая, но мама ее очень любила. Не расставалась с ней много лет, вот подкладка внутри и прохудилась. За подкладкой я и обнаружил конверт. Адрес стерся, но марка сохранилась хорошо. Знаете, что было написано на марке? "Почта СССР. Цена 25 копеек". И год. 1989.
- Теперь понятно, почему стерся адрес.
- Думаю, письмо было адресовано маме. И оно почему-то было очень важным для нее. Иначе к чему было хранить его столько лет? Я прав?
- Я не знаю. Я ведь не видела этот конверт.
- Выходит, у мамы были близкие люди. Родственники или друзья, о которых я никогда не узнал, если бы не стал убийцей.
- Вы не убийца. Это первое. И второе. Вы все равно не узнали бы, кто они такие. Ведь адрес стерся.
- Не совсем. Вы в курсе, что на бумажном конверте обычно указывают два адреса? Отправителя и получателя. Так вот, с отправителем как раз все в порядке. Ну, почти все… Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы прочесть. "Ленинград. Кирочная, 9, квартира 21. Мистергази З. В."
- Вы сказали, что вещей будет одиннадцать плюс одна. Но я насчитала десять.
- А, да. Еще письмо.
- Оно было в конверте?
- Нет. Лежало рядом с конвертом, но тоже за подкладкой. Вернее. Это пустой лист, сложенный вчетверо.
- Почему вы решили, что это именно письмо?
- Я же не идиот. Не сумасшедший. Лист сложен ровно так, чтобы засунуть его в конверт. И он тоже очень старый. Протерся на сгибах и почти распадается в руках. Должно быть, мама хотела ответить этому неизвестному Мистергази З. В., но так и не собралась. Начала писать, но что-то ее отвлекло.
- Вы сказали, что лист был пустой.
- Да. Но иногда мне кажется, что там что-то написано. Не разобрать что. Строчки появляются и исчезают. Может быть, это дефект бумаги? Такое случается?
- Я не могу сказать точно, пока не увижу письма.
- Что бы вы сделали на моем месте?
- В каком смысле?
- Когда узнали о существовании З. В. Мистергази. Странная фамилия, правда?
- Похожа на греческую или итальянскую.
- У нас нет знакомых греков или итальянцев. Может быть, у мамы и были, но она ничего такого не рассказывала.
- У французов есть похожие фамилии.
- И про Ленинград никогда не рассказывала. Как будто его не существует вовсе. Я приехал сюда из-за конверта. И был на Кирочной, 9. Тогда там жили совсем другие люди. Может быть, и сейчас живут. А З. В. Мистергази давно съехал, осталась только табличка на дверях. Латунная. Правда, там другие инициалы, но ведь они могли принадлежать кому-то из членов семьи. Тому человеку, который больше, чем друг. Или тот человек и наклеил марку на конверт. Я прав?
- Да. Наверное.
- Вы очень бледная. Вы устали?
- Все в порядке.
- Я вижу, что устали. Мы слишком долго говорим. Я благодарен вам за это. Вы первая, с кем я добрался до латунной таблички на двери. С остальными все заканчивалось очень быстро.
- С теми, кто кричал и размахивал руками?
- С теми, кто замолкал в самый неподходящий момент. Тогда, когда должен был говорить.
- Как быстро все заканчивалось?
- Я ведь уже сказал: очень быстро. Но вам не стоит волноваться. Ничего не закончится. Не сейчас. Потому что с вами мы говорим о маме. Остальные не хотели ничего слушать о ней. О том, как я убил ее. Размахивали руками. Кричали. Звенели шариками в горле, чтобы заглушить меня. А потом замолкали. А это против правил. У вас тоже есть шарики в горле?
- Не уверена.
- У каждого есть шарики в горле. Я видел это сам.
КОНЕЦ АУДИОЗАПИСИ
MARVIN SAID. 5:19
2017 г. Сентябрь
Бахметьев, Ковешников, Мустаева, Шувалов и др.
…Стоя в вестибюле "Горьковской" и разглядывая схему метрополитена, Бахметьев размышлял о питерской географии, которая в один момент делалась неудобной, стоило только Ковешникову приложить к ней руку. Следователь назначил Бахметьеву встречу на Крестовском острове, прилепленном к хвосту Каменноостровского проспекта; на машине отсюда - не больше пяти-семи минут езды, даже учитывая светофоры. Но машины у Бахметьева сейчас нет, а о ведомственном транспорте для оперуполномоченного Ковешников не заботился никогда. Можно, конечно, прыгнуть в маршрутку, где конечной значится метро "Крестовский остров", - по Каменноостровскому их курсировало несколько. Но Бахметьев не любил маршрутки за то, что они принципиально не ездили по прямой. И из пункта А в пункт Б добирались исключительно через Мягкий Знак. Так что, самым естественным образом, пять-семь минут езды превращались в сорок - сорок пять без учета светофоров.
Придется ехать на метро с одной пересадкой в центре. А до этого отзвониться Мустаевой и отменить обмен информацией в "Идеальной чашке".
- Подъезжаю, - вместо приветствия сообщила ему психологиня. - Три минуты, и я на месте.
- Отменяется, - коротко бросил Бахметьев. - Форс-мажор.
- Что случилось?
- Ковешников вызывает. Новое дело на него навесили.
- Убийство?
- Пока только похищение. Девочка девяти лет.
- Вы уже там?
- Нет.
- Куда нужно подъехать?
- На Крестовский.
- Вот что. Не люблю отменять планы, когда день уже сверстан. Могу подбросить вас на Крестовский, а по дороге поговорим.
- Да здесь ехать всего ничего, - засопротивлялся Бахметьев, впрочем, достаточно вяло. - Как-нибудь доберусь.
- Не тупите, Бахметьев. Или боитесь, что Лицо со шрамом застукает вас выходящим из моего шикарного авто?
Лицо со шрамом - так Анна Мустаева называла Ковешникова. Были и другие прозвища - мистер Хайд, Джокер и совсем уже обидный Модестик - отсылка к стояновскому недоумку-персонажу из давно почившей в бозе развеселой программы "Городок". Интересно, а для Бахметьева нашлось прозвище?
Кошачий лемур.
Никаких других сигналов от Мустаевой не поступало.
- Не боюсь, - ответил Бахметьев, хотя на самом деле именно этого и боялся.
- Врете, ну да ладно. Где вы?
- У "Горьковской".
- Выходите на Кронверкский проспект, я вас подберу. Минута.
Она действительно появилась через минуту. И действительно на шикарном авто. Новенький черный "Порше", а ведь Мустаева - всего лишь судебный психолог средней руки. Что уж тогда говорить о преуспевающем сетевом гуру Яне Вайнрух? У той, по всем законам жанра, вообще должен быть частный самолет и собственная железная дорога.
Он снова думает о Яне Вайнрух. И вовсе не в том аспекте, в котором следовало бы.
Бахметьев шлепнулся на пассажирское сиденье и огляделся. Впервые он сидел в машине бизнес-класса, где остро пахло кожей, нежно - духами и - совсем неявно - чем-то еще. Практичный Коля Равлюк сказал бы - "баблищем". Но Бахметьев был категорически против такого определения. Слишком приземленного для любительницы Сей-Сёнагон.
- Рассказывайте, что еще за похищение, - сказала Мустаева, не отрывая взгляда от дороги.
Бахметьев поерзал на сиденье, покрутил головой и снова подумал о Коле Равлюке. Вот кто в обморок бы свалился, увидев Бахметьева на крутой тачке рядом с хорошенькой молодой женщиной. Самому себе, что ли, позавидовать?..
- Крутая у вас тачка.
- Я в курсе.
- Ну да. Знаю только то, что Ковешников успел рассказать. Ника Шувалова, девять лет. Пропала вчера, после занятий в художественной школе. Дочь какого-то влиятельного человека.
- Шувалова. А отец, стало быть, Шувалов. Знакомая фамилия.
- Знаете его?