- Фамилию слышала точно. Модестиком, как обычно, затыкают дыры?
- Он лучший в своем деле, - вынужден был признать Бахметьев.
- Все лучшее - влиятельным людям, - мрачно пошутила Мустаева. - А наши мертвые девушки… Им-то что, подождут.
- Тут есть одна интересная деталь. Нашлась сумка девочки, а в ней лежали кисти. Так вот, по словам Ковешникова, кисти были завернуты в ткань. Красные маки на зеленом поле. Ничего не напоминает?
Ничего не напоминает?
Лихая получилась фраза, почти как в американском криминальном сериале. Даже Ковешников не сказал бы лучше. А уж он-то мастер вколачивать глубокомысленные фразы в сознание оказавшихся рядом слушателей. Да так, что потом и гвоздодером их не подденешь.
- Черт! - Мустаева на секунду выпустила руль, а потом ударила по нему кулаком. - Черт! Черт!..
Следующие несколько минут они проехали в полном молчании. И лишь когда пересекли Большую Пушкарскую, девушка снова заговорила.
- Так не должно быть.
- Кто же утверждает, что должно. Трогать детей нельзя. Ни при каких обстоятельствах.
- Вы не понимаете. Так не должно быть в этом конкретном случае. Концы с концами не сходятся. Это против правил.
- Против каких правил? - удивился Бахметьев.
- Его собственных. Нашего парня. Красного и зеленого. Все жертвы - молодые женщины. Подобранные по определенному, только ему известному, принципу, но даже… Если допустить фантастическое предположение, что без принципа, хотя так не бывает… Ребенок сюда не вписывается. Это вне правил. Вне логики.
- Правила он может и поменять.
- Не может, - отрезала Мустаева. - Серийные убийцы всегда действуют в заданной парадигме. Понимаете?
- Вам виднее. В том плане, что вы психолог.
- Да.
Бахметьев вдруг вспомнил фразу, брошенную Ковешниковым в овраге, где было найдено тело Анастасии Равенской. "Все по-другому. Не так, как в прошлые разы. Что-то изменилось". А потом еще одну. И, вспомнив, не выдержал и повторил ее:
- Скорее ему просто скучно и хочется поболтать.
- Да? - Мустаева впервые отвлеклась от дороги и с любопытством посмотрела на опера. - Сами придумали?
- Так сказал Ковешников.
- Так говорил Заратустра, - поддразнила честного Бахметьева психологиня. - Я подумаю над этим. Вопрос только в том, о чем именно он хочет поболтать. Когда поймем - сможем его вычислить.
- И найти девочку?
- Девочка - не предмет разговора. Разве что повод. Ведь беседу нужно с чего-то начинать. Кроме того, "Красное и зеленое" может вообще не иметь отношения к ее пропаже.
- А маки? - напомнил Бахметьев.
- Слишком незначительная деталь для глобальных обобщений. Надо еще посмотреть на этот кусок ткани. И только потом делать выводы.
Мустаева снова замолчала. Они почти доехали до Большого Крестовского моста, когда неожиданно встали в пробке.
- Впереди авария, - сообщила Сей-Сёнагон, сверившись с "Яндексом. Пробки" в своем смартфоне. - Проклятье. Чертовы дураки.
- Да тут недалеко. Я добегу.
Бахметьеву не хотелось вылезать из "Порше". Но на Крестовском его ждал сукин сын Ковешников, который страшно не любил, когда Бахметьев прибывал на место преступления или на любое другое условленное место позже его. Но так обычно и получалось, что самое смешное. Даже когда Бахметьев рассекал питерское пространство на своем "Хендае", собирая все городские пробки. Оказавшись безлошадным, он несколько улучшил показатели, но все равно - хоть на минуту, да опаздывал. Чем объяснить подобный феномен - отсутствием у опера чувства времени или ушлостью и везением проклятого следака - Бахметьев не знал. Скорее всего - и тем и другим вместе.
- Добежите. Ага. - Мустаева нажала на центральный замок и заблокировала двери.
Да и черт с ним, с Ковешниковым. Традиция не должна быть нарушена, вот что.
- А теперь рассказывайте. Как вы дошли до жизни такой.
- До какой? - удивился Бахметьев.
- Яна Вайнрух.
- "Одураченные случайностью".
- Вы с ней? Или каждый по отдельности?
Хотела того Мустаева или нет, но фраза прозвучала иронически, если не сказать - оскорбительно. Как если бы надменная Сей-Сёнагон предполагала… да нет, была уверена, что Женя Бахметьев может быть одурачен чем угодно. И кем. Ну ладно, детка, сейчас ты получишь. И Ковешников заодно.
Опосредованно.
- Вообще-то это книга. Не читали?
- Нет, - вынуждена была признать Мустаева.
- Очень любопытная вещь, между прочим. Автор - Нассим Талеб, переведен на большинство языков. Весь мир о нем говорит. Он в тренде, так сказать. Так что даже странно, что он прошел мимо вас.
- Слушайте, Женя. - Судебный психолог средней руки хрипловато рассмеялась, и Бахметьев вдруг вспомнил другой смех - с колокольчиками внутри. - Вы же кошачий лемур, а не Ковешников. Не ведите себя, как быдло-интеллектуал.
Быдло-интеллектуал. Интересно, что это такое?
- Вы тоже не ведите.
- Один-один, - констатировала Мустаева. - Теперь давайте про Яну Вайнрух.
- Книгу мне передал сменщик Терезы Капущак.
- Это была ее книга?
- Нет. Она взяла ее у своего… психоаналитика. На книге был экслибрис. Ну, знаете, такая печать…
- Знаю. И что же было на печати?
При другом раскладе Бахметьев бы удивился: почему возник третьестепенный, никак не относящийся к делу вопрос об экслибрисе. При другом, но только не в случае с Сей-Сёнагон Мустаевой. Анна терпеть не могла свою, как она выразилась, "в некотором роде коллегу", настолько, что даже не могла этого скрыть. И чего здесь было больше - зависти к успеху, или просто иррациональной ненависти, или одна увела у другой мужика из стойла… Черт их знает. Коля Равлюк сказал бы: "Женщины такие женщины".
И был бы прав.
Бахметьев неожиданно подумал о гипотетическом мужике из гипотетического стойла: на ком бы он остановился? На Сей-Сёнагон или Нассиме Талебе в его женской ипостаси? На черном лебеде или вороне-альбиносе? На колокольчиках под дугой или тропическом цветке? И… так и не смог решить, кого выбрать. Вернее, кого выбрал бы мужик, несколько отличающийся от Бахметьева, бахметьевских сослуживцев и верного Коли Равлюка. Не говоря уже о лакричной вонючке Ковешникове и судмедэксперте Иване Андреевиче Бешуле, давно и прочно женатом на простой милой женщине. Бухгалтере завода Штурманских приборов, чуждой всякой психоаналитике. Такой мужик рано или поздно оказался бы в роли буриданова осла и сдох бы возле двух одинаково соблазнительных охапок сена.
- Не зависайте, Бахметьев. Или забыли, что там был за экслибрис?
- Девочка и кошка. Кажется, так. И надпись - "Из книг Яны Вайнрух". Так я на нее и вышел.
- Девочка и кошка, - повторила Мустаева и снова рассмеялась. - Ничего не изменилось.
Выходит, она в курсе экслибриса имени Яны Вячеславовны Вайнрух. А это означает, что ненависть вряд ли была иррациональной. И отношения между двумя в некотором роде коллегами куда глубже и разветвленнее, чем может показаться на первый взгляд.
- Таскали книги у нее из библиотеки? - Бахметьев не отказал себе в удовольствии панибратски подмигнуть Мустаевой, чего никогда не делал прежде. А как иначе, если его уже объявили быдло-интеллектуалом?
- Брала пару раз. Но всегда возвращала.
- Значит, вы знакомы.
- Учились вместе. Ничего хорошего об этом времени я сказать не могу.
- Об этом времени или о Яне Вячеславовне?
- Давайте к делу, Бахметьев.
- Понял. Значит, так. Тереза Капущак некоторое время посещала госпожу Вайнрух. В связи с личными проблемами. Несчастная любовь, и все такое.
- Бедняжка. Наверное, почку пришлось продать, чтобы оплатить визиты.
Да что же такое? Обычно холодно-отстраненная Сей-Сёнагон никак не хочет сдерживать себя. И даже позволяет себе циничные высказывания в адрес жертвы серийного убийцы!
- По результатам вскрытия все органы на месте. Можете справиться у судмедэксперта Бешули.
В устах Бахметьева это прозвучало как "Вам должно быть стыдно за свои слова, Анна Дмитриевна". И, к чести Мустаевой, она считала посыл правильно.
- Простите.
- Да.
- Думаю, знакомство Капущак и Яны Вайнрух еще ни о чем не говорит. Она просто выбрала для себя специалиста, которого посчитала хорошим. Обычное совпадение. В жизни этой девушки полно всяких людей, как и у любого другого.
Явно не бахметьевский случай, хотя Анн Дмитьнеее виднее.
- Ну, не знаю. Вроде бы все правильно, и людей вокруг, как, простите, дерьма за баней… Но когда начнешь опрашивать свидетелей - их почему-то не оказывается. А те, что есть, отнекиваются от близких отношений. И от дружеских тоже. И с удовольствием путаются в показаниях. Вот и получается, что ни друзей у Терезы Капущак не было, ни любовников. Один папаша, да и тот кроет всех матом из Хабаровска. И на смерть дочери ему наплевать.
- Такое бывает?
По лицу Мустаевой пробежала тень, а от обычной надменности не осталось и следа. Застигнутая врасплох вселенской несправедливостью девчонка - вот кем она на мгновение предстала перед Бахметьевым. И сейчас, пожалуй, он мог бы простить Анн Дмитьнеее и быдло-интеллектуала, и ироническое к себе отношение, и все, что угодно.
- Бывает, к сожалению. Как оказалось.
Он мог бы развить эту тему, но Мустаева уже справилась с собой.
- А Яна? Уж она-то точно - свидетель без страха и упрека.
- К ней никаких претензий. Она рассказала все, что знала.
- И даже посвятила вас в психологические и медицинские аспекты личности жертвы?
В вопросе слышался какой-то подвох, и Бахметьев насторожился.
- Ну, я же представитель органов. И пришел к ней не из праздного любопытства. И нужно отдать должное Яне Вячеславовне. Она проявила максимум деликатности в отношении Терезы Капущак. И вообще… Э-э… Была мила.
- Да-да. Это она умеет. Но вы упоминали ее в связи с Ромашкиной.
- Вот тут начинается самое интересное, - приободрился Бахметьев. - Знакомство Терезы и Вайнрух - чистая случайность. Допустим. Тут я согласен. Я после встречи с Яной Вячеславовной промониторил ее страницу на Фейсбуке.
- Зачем?
- Ну… Любопытно стало, что за человек. Так вот, там нашлась одна интересная фотография. Сделана где-то в Африке.
- Именно в Африке?
- Пейзаж характерный. Видел его на картинках. Саванна или как там ее… И деревья на заднем плане. Разлапистые такие. С шапкой. Но не баобабы.
- Либо драконово дерево, либо акация, - на автопилоте произнесла Мустаева, и Бахметьев удивился.
- Разбираетесь в тамошней растительности?
- Ни секунды не разбираюсь. Родители Яны долгое время работали в Африке, насколько я помню.
Внезапный переход от драконова дерева к африканским родителям несколько удивил Бахметьева, но лучше уж ничему не удивляться. И сойдешь за везунчика Ковешникова с его заплеванной лакрицей кармой.
- В Кении. Они работали в Кении, - уточнил Бахметьев и зачем-то добавил: - Столица - город Найроби. Вроде бы они и сейчас там.
- Вам и это известно?
- Просто навел справки.
- Снимок, - напомнила Анн Дмитьнааа. - Что там на снимке?
- Не что, а кто. Две девушки. Одна из них Яна. А вторая…
Тут Бахметьев взял мхатовскую паузу, но Сей-Сёнагон Мустаева ее не оценила. И так резко взяла с места, что опер едва не повис на ремне безопасности.
- Пробка вроде рассосалась, - объяснила свой неожиданный маневр она. - Скоро будем на месте.
Явление кенийского джипа с гнездовьем на багажнике оказалось смазанным, и Бахметьев, подумав секунду, пошел на второй круг.
- Значит, две девушки. Яна Вайнрух и…
- Да-да. Я вас слушаю.
- Ромашкина Ольга. Первая жертва.
- Я помню, - отозвалась Анн Дмитьнааа после секундной паузы. - Не стоит уточнять.
Совсем не такой реакции ожидал Бахметьев. Удивление было бы самой подходящей. Напряженная работа мысли, отразившаяся на лице, - как вариант. Мустаева могла нахмуриться, закусить губу, выплюнуть короткое и уже обкатанное "Черт!". Но ничего такого она не сделала. И даже не повернула голову в сторону Бахметьева. Лишь прикоснулась к какой-то кнопке на руле, и салон машины тотчас заполнила музыка. Ненавязчивый, немного рассеянный джазок с преобладанием секции духовых.
Ну-ну.
- Не мешает? - спросила Сей-Сёнагон.
- Нет.
Непременно нужно вознаградить слугу, хотя бы он принес пустячок: целебный шар кусуда-ма или колотушку счастья. Посланный от души рад, он не рассчитывал на щедрую мзду.
Строки из "Записок у изголовья" медленно проплыли в голове у Бахметьева, на свою беду выучившему наизусть едва ли не половину книги. Ими можно было любоваться, как цветением сакуры. В одиночестве. Или сидя рядом с красивой женщиной и разложив перед собой рисовое печенье. Вот только ремень безопасности мешает. И из красивой женщины нет-нет да и выглянет неприглядное рыло следователя Ковешникова, напрочь лишенного чувства благодарности. И не способного оценить вклад других в общее дело.
- По-моему, это важная информация. - Бахметьев попытался скрыть обиду.
- По-моему, тоже, - легко согласилась Мустаева. - Вы сделали скриншот фотографии?
- А надо?
- Значит, нет. Напрасно.
- Фотография лежит в открытом доступе. И довольно давно. Вряд ли с ней что-нибудь случится за день или два.
- В любом случае вы молодец.
- Не это главное. - Анн Дмитьнааа была немедленно прощена Бахметьевым. - Главное, что в выборе жертв появилась какая-то осмысленность. Случайным его не назовешь.
Бахметьев хотел было развить эту мысль и вдруг замолчал. Он как будто оказался перед дверью, подозрительно похожей на хорошо знакомую ему подъездную дверь на Австрийской площади. С широкой клавишей с номером четыре - против таблички психоаналитического кабинета Я. В. Вайнрух. Ничего не стоит нажать ее, но Бахметьев все медлит и медлит, потому что это - не реальная клавиша, не реальная дверь. До того белая, клавиша стремительно темнеет и покрывается трещинами, сквозь которые начинает сочиться какая-то субстанция - то ли болотная жижа, то ли кровь. А потом - что совсем уже невыносимо - выпрыгивают стеклянные шарики. Безобидные на первый взгляд, разве что перепачканные землей и той самой субстанцией, болотной жижей, кровью. С дверью все тоже далеко не в порядке, она словно раздумывает, что ей сделать в следующий момент - рассохнуться или сгнить к чертям; и то и другое ей по силам. Следующий этап - маки, красное на зеленом, Красное и зеленое. И без разницы, какими будут маки - живыми или нарисованными на двери. Главное, что они - будут.
Или уже есть.
- Я позвоню? - пергаментными губами прошелестел Бахметьев.
- Конечно. - Сей-Сёнагон пожала плечами и приглушила музыку.
Звонить было бесполезно, он знал это со слов Лилии Геннадьевны, с которой у Яны Вайнрух был проработан механизм возвращения, - детально и давно. И Бахметьев в этом механизме - никому не нужный шарикоподшипник, совершенно никчемный, лишний, не пришей кобыле хвост. Но вдруг Яна включила телефон? Может быть такое? Может. Пусть бахметьевские красно-зеленые предположения нелепы, пусть он паникует заранее и не по делу. Но звонить он будет и дальше - и в сто тридцать третий китайский раз, и в девятьсот сорок восьмой оперуполномоченный. Потому что это - единственный способ чертову, невесть откуда взявшуюся панику унять.
Бесстрастный голос телефонного робота в очередной раз сообщил Бахметьеву, что абонент находится вне зоны действия сети.
Плохие известия. Плохой день.
И Мустаева сделала его еще хуже, когда совершенно нейтральным голосом произнесла:
- Да, на случайность все это непохоже. Две девушки, общавшиеся с Яной, мертвы. Осталось только выяснить, была ли она знакома с третьей.
- А если - да?
- Тогда это версия, очень похожая на правду. Убийца прямо или косвенно связан с Вайнрух, отсюда все несчастья.
Версия, очень похожая на правду, снова заставила Бахметьева паниковать.
- Прямо? Что значит - прямо?
- Откуда же мне знать? Кто-то из ее окружения. Сетевые фанаты. Вы же изучали ее аккаунт, Женя. Сколько у нее подписчиков?
- Двенадцать тысяч восемьдесят один человек. - Бахметьев никогда не замечал за собой цифирной точности, а вот поди ж ты! Все, к чему имеет отношение Яна Вайнрух, врезается в память намертво. - На вчерашний день.
- Считайте, что к сегодняшнему прибавилось еще полдесятка страждущих. Интернет-секты - вещь заразная. Все жаждут успокоения и психологического релакса. И даже катарсиса, не побоюсь этого слова.
- А какое отношение психологический релакс может иметь к убийствам? Тем более… э-э… катарсис?
- Самое непосредственное. Серийный убийца после содеянного именно это и испытывает - катарсис с последующим релаксом. И среди стада в двенадцать тысяч голов обязательно найдется хотя бы один психопат. И полтысячи городских сумасшедших. И тысяч шесть с психологическими проблемами разной этимологии.
- С чего вы взяли?
- Только так и не иначе. - Из фарфороволицей красотки снова вылез задрыга-Ковешников. - Зачем тогда подписываться на страницу психоаналитика, если у тебя все в порядке? И все внутри разложено по полочками, а не запихнуто кое-как на антресоли.
- Ну… особой психоаналитики я там не увидел. Истории из жизни. Грустные, но с оптимистическим концом. Утешающие. Поучительные.
- И не замечаешь, как втягиваешься?
- Что-то вроде того, - вынужден был признать Бахметьев.
- И жаждешь продолжения банкета?
- Угу.
- Это и есть психоаналитика, Женя. Но нас сейчас интересует не она.
- Психопат?
- Именно.
- Не получается, - после секундного раздумья произнес Бахметьев. - Не получается человек из Сети. В смысле - подписчик.
- Почему? - Мустаева едва ли не впервые с момента их знакомства посмотрела на опера с интересом.
- Кроме подписчиков у Яны Вайнрух имеются френды. Ни Капущак, ни Ромашкиной среди них нет. И никаких упоминаний об этих девушках тоже нет. Они - реальные знакомые, не сетевые. Понимаете? И если психопат выплыл из Интернета, как он мог узнать о них?
- Фотография, - напомнила Анн Дмитьнааа скучным голосом. - Та, африканская, как вы утверждаете. Она ведь в открытом доступе?
- Да, - вынужден был признать Бахметьев.
- В принципе что мы тут гадаем? Проще спросить у самой Вайнрух. Она ведь идеальный свидетель, по вашим словам. И могла бы очень помочь нам уже в силу специфики профессии…
И снова в Бахметьева полетели испачканные кровью и землей стеклянные шарики, а затылок похолодел.
- Я пытался с ней связаться, чтобы поговорить об этом.
- И что?
- Она вне зоны доступа. Второй день.
- Психоаналитик с обширной практикой вне зоны доступа? Странно. Но есть же другие способы связи, кроме телефона. Можно подъехать к ней домой. Или, к примеру в загородный дом ее родителей.
- Если она в Питере. Или вообще в стране.
- Это легко выяснить, - улыбнулась Мустаева, и улыбка эта была сочувственной и немного грустной, как будто Сей-Сёнагон заранее жалела слугу, принесшего колотушку счастья.
- Есть и еще одна странность. - Бахметьев аккуратно побарабанил пальцами по кожаному подлокотнику. - Помните, я позвонил вам, чтобы сообщить о Яне Вайнрух?