– Кто-то специально положил фонарик рядом со ступеньками. Очень удобно. Включил и спустился вниз.
Лестница, по которой мы спускались вниз, была похожа на винтовую и вела в комнату без единого окна, напоминающую подвал. Посреди комнаты лежала истекающая кровью девушка, руки и ноги которой были связаны плотной веревкой. Нос девушки был перебит и ушел куда-то в сторону. Глаза заплыли кровью и, по всей вероятности, совершенно ничего не видели. Лицо напоминало кровавое месиво. А тело… На тело было страшно смотреть. Это было тело изголодавшегося, забитого человека, которое не вызывало ничего, кроме приступа дикого ужаса и ощущения самого настоящего кошмара.
– Бог мой, – я почувствовала, как закружилась моя голова и подкосились ноги.
– Свет, скажи, что все это нам снится, – пробормотала перепуганная Ленка.
– Нам уже давно ничего не снится.
Видимо, девушка услышала голоса и застонала еще громче. Сквозь стоны прорывались отдельные слова, смысл которых до нас доходил с трудом.
– Кто здесь? Вы русские? – еле разобрала я.
– Русские. Что с тобой?
– Не знаю. Все болит. Я почти ничего не вижу. Я хочу пить. Скажите, я еще живая или уже умерла?
– Живая.
– Жаль.
– Что жаль? – от услышанного я чуть было не рухнула на пол.
– Жаль, что я живая. Каждый день я молю Господа Бога о том, чтобы Он забрал меня к себе. Каждый день…
Если бы вы только знали, как я хочу умереть… Как я хочу…
– Да ты что такое говоришь? – не меньше моего опешила Ленка. – Ты только подумай, что ты говоришь! Тебе лет-то сколько?
– Не знаю.
– Как это не знаешь? – не на шутку перепугалась я.
– Когда я сюда приехала, мне было восемнадцать.
– А когда ты сюда приехала?
– Не знаю. Я уже давно потеряла счет времени. Когда мы стали работать, у нас не было календаря. Мы не знали ни чисел, ни месяцев.
– Значит, тебе и сейчас восемнадцать. Вы могли различать время по погоде на улице, по времени года. Скажи, на улице было холодно?
– Снега я не видела, хотя говорят, что в Турции он тоже бывает.
– Все правильно, тебе и сейчас восемнадцать. Просто здесь время тянется медленно. Тебе кажется, что прошла целая вечность, а прошло всего несколько дней. Ты же совсем молоденькая, тебе жить да жить.
Я нагнулась к девушке поближе и принялась разматывать веревку на ее руках.
– Осторожно, у меня кисть сломана. А впрочем, я не чувствую боли.
– Да кто ж тебя так?
– Экрам.
– За что?
– За то, что я плохо работала.
– Ты приехала не одна?
– Нет. Нас приехало четверо.
– Откуда?
– Из Воронежа. Мы должны были работать спортивными инструкторами на пляже. Я окончила спортивную школу. Мастер спорта по легкой атлетике. Затем стала преподавать в спортивной школе. Платили копейки. А тут такое предложение. Вот мы с другими девчонками – тренерами по плаванию и поехали. Думали денег подзаработать да в придачу на море отдохнуть. С нашей специальностью нечасто появляется возможность подзаработать за границей. А тут такое везенье.
– Оно и понятно. Когда набирают на работу за границей, никто никогда не скажет, что требуются проститутки. Тут у всех одна специализация, узкопрофильная.
Приезжают все с разными специальностями, а затем работают по одной, потому что тут у всех нас только одно предназначение. А где остальные?
– Не знаю.
– Как это не знаешь?
– Сначала мы все были вместе. А затем их куда-то перевезли. Больше я их не видела.
– А тебя почему здесь оставили?
– Я кинулась на Экрама с кулаками. Он подложил меня под какого-то садиста, который разорвал меня по швам. Я не знаю, как я осталась жива. После того как я ударила Экрама, он меня сюда притащил и надругался вместе со своими дружками.
– А ты здесь давно?
– Я не знаю. Может, давно, а может, и нет. Мне кажется, что давно. Меня постоянно бьют. Не кормят, только дают воды, а иногда и вообще не заходят. Забывают, наверно.
В тот момент, когда Ленка принялась освобождать ноги девушки, несчастная застонала и скорчилась от боли.
= – Что у тебя с ногами? – не на шутку перепугалась Ленка и сморщилась от ужасного запаха, который говорил о том, что пленницу ни разу не выводили в туалет.
– Не знаю. Сначала я их не чувствовала, а теперь, когда вы до них дотронулись, мне стало очень больно.
Никакой мочи нет.
– Потерпи.
– Девочки, родные, вы сами-то откуда?
– Мы из Москвы, – не слишком уверенно ответила я. От невыносимой вони к моему горлу подступила страшная тошнота.
– Девочки, родные, я вас очень прошу. Мне уже не жить. Вы лучше убегайте побыстрее отсюда, пока с вами не сделали то же, что и со мной. Я вас умоляю, помогите мне, пожалуйста. Помогите…
– Мы и так тебе помогаем.
– Нет, не так.
– А как?
– Убейте меня, пожалуйста. Родненькие мои, убейте!
– Ты что такое несешь? Ты еще молодая. Тебе жить да жить. – Ощутив, что я все же могу справиться с резким приступом тошноты, я почувствовала, как на мои глаза накатились слезы. – Тебе еще детей рожать и воспитывать…
– Никого мне уже не рожать и не воспитывать. Мне уже никто не поможет. Убейте меня, пожалуйста. Я вас умоляю. Меня зовут Ника. Вернее, это меня мама так всегда называла, а вообще мое полное имя Вероника. Вероника Темнова. Я из Воронежа. У меня адрес легкий.
Я в самом центре живу. Город Воронеж, улица Ленинского Комсомола, дом пятнадцать, квартира семь. Там живут мои мама и папа. Я у них одна-единственная. Они меня очень любят и очень сильно за меня переживают. Просто мы очень бедно живем, вот я и хотела им хоть как-то помочь. Денег привезти, чтобы они гордились, какую дочь вырастили. Вы когда до родины доберетесь, вы, пожалуйста, как будет свободное время, наведайтесь в Воронеж, обнимите моих родителей и скажите, что я их очень люблю. Они у меня очень хорошие. Мама в библиотеке работает, а папа на стоянке машины сторожит. Они дружно живут и по мне скучают. А рядом со мной на лестничной площадке, в восьмой квартире, мой парень живет, Гришка. Он очень хороший. Он из армии недавно пришел, а я честно его дождалась. Каждый день ему письма писала. Он не хотел, чтобы я сюда ехала, но я его сама уговорила. Сказала, как только по контракту отработаю и вернусь, мы сразу поженимся. Гришка обещал сюда приехать, меня навестить. Девочки, скажите ему, что я его очень люблю, что мне никто, кроме него, не нужен, что те два года, когда он был в армии, я ни на одного парня даже не посмотрела. Он у меня один-единственный и неповторимый. Скажите ему, что я даже на том свете любить его буду. Потому что люди умирают, а настоящая любовь жива всегда.
– Господи, не говори ничего. Ты будешь жить.
Взяв девушку за руки и за ноги, мы поволокли ее вверх по ступенькам на улицу. Конечно же, в глубине души мы обе понимали то, что, даже вытащив ее на улицу и напоив водой, мы вряд ли сможем ей чем-то помочь, потому что сейчас мы сами нуждались в помощи. Мы обе об этом знали, но боялись произнести эту мысль вслух.
Девушка по-прежнему стонала и постоянно повторяла одну и ту же фразу.
– Девочки, родненькие, ну прекратите вы меня мучить. Я умоляю вас меня убить. Я сама вас об этом прошу.
Девочки…
– Ну что ж ты такое говоришь! – смахнула слезы Ленка. – Как же мы можем своих-то добивать. Мы же соотечественницы… Мы обязаны друг Другу помогать.
Обязаны…
Положив девушку прямо на землю у входа в дом, я посмотрела на Ленку усталым взглядом и еле слышно произнесла:
– Лен, а куда мы с ней?
– Не знаю, – пожала плечами та. – Если мы возьмем ее в горы, то загнемся в горах вместе с ней. Нет гарантий, что мы сами выживем.
Я склонилась над девушкой и как-то глухо произнесла:
– Ника, ты на свободе. Мы вытащили тебя из подвала. Уже начинает светать. Надо что-то делать. В любой момент сюда могут приехать друзья Экрама. Скажи, что ты сейчас хочешь?
– Я хочу, чтобы вы меня убили, – так же глухо ответила девушка.
– Ты пить хочешь?
– Очень.
– А может, чего-нибудь покрепче? Может, водки?
Она очень хорошо идет как болеутоляющее.
– Я хочу, чтобы вы меня убили.
Я подняла голову и посмотрела на Ленку.
– Ленка, принеси воды и водки. И собери, пожалуйста, нам что-нибудь поесть. Там, на кухне, стоит корзина.
Неизвестно, сколько времени нам в горах бегать. Главное, не умереть с голода.
Как только Ленка вновь вошла в дом, я попыталась приподнять голову девушки, но та довольно громко застонала.
– Тебе больно?
– Да. Голова болит.
– Может, тебе там еще что-нибудь, кроме носа, сломали?
– Не знаю.
– Господи, на тебе есть хоть одно живое место?
– Не знаю, – словно в бреду повторила девушка.
Положив голову девушки себе на колени, я стала гладить Нику по грязным, мокрым и слипшимся волосам и медленно заговорила:
– Ника, понимаешь, я совершенно не знаю, что делать. Если бы мы сейчас были в России, то я бы вызвала "скорую помощь" и тебя бы увезли в реанимацию. Но мы находимся в чужой стране, да еще нелегально, на правах проституток. А ты сама знаешь, что у проституток вообще нет никаких прав. Тебе нужна срочная медицинская помощь, и я не знаю, где ее взять. Идти ты тоже не можешь.
Да и далеко мы тебя не унесем. Машины у нас тоже нет.
Если бы у нас была машина и мы бы знали, где находится российское консульство, мы бы положили тебя прямо возле него. Российский консул бы выглянул в окно, спустился, услышал, что ты говоришь по-русски, понял, что ты русская, и обязательно бы оказал тебе помощь. Не сам, конечно, а отправил бы тебя в больницу. Но у нас нет ни адреса консульства, ни машины, чтобы тебя до него довезти. У нас вообще ничего нет. Я чувствую себя виноватой в том, что мы ничем не можем тебе помочь. Это страшно, когда рядом с тобой находится еще живой человек, который может умереть в любую минуту, а ты ничего не в силах для него сделать. Я ненавижу себя за свою беспомощность. Ненавижу. Мы не можем взять тебя с собой в горы и не можем оставить тебя здесь умирать, потому что в любой момент сюда могут вернуться турки. Они наверняка начнут издеваться над уже почти бездыханным телом. Ты так настрадалась, что мне даже страшно подумать о том, что у тебя могут быть новые страдания.
– Вы можете меня убить, – простонала девушка и закрыла глаза. – Пожалуйста….
Показалась Ленка, несущая в руке бутыль турецкой водки и несколько бутербродов.
– А где корзина с провизией?
– Я не могу все за один раз унести.
Ленка была заметно напугана и даже не пыталась этого скрыть.
– Лен, ты что, покойников боишься? У тебя такое лицо…
– Посмотрела бы я, какое у тебя лицо было…
Не говоря ни единого слова, Ленка открыла бутыль и принялась пить прямо из горлышка. При этом она ужасно морщилась и было видно, что она вливает в себя заморское зелье с отвращением, через не могу.
– Да что ж ты так квасишь-то это пойло…
– Свет, скажи, когда мы уходили, Экрам лицом кверху лежал?
– Да. Мы ж у него по карманам шарили и нашли двести долларов. Мы ж его сами перевернули.
– Это я помню.
– А зачем ты тогда спрашиваешь, если ты все помнишь? – почувствовала неладное я.
– А руки у него как лежали?
– Как? Обыкновенно… – Я ощутила, как по моей спине пробежали мурашки. – А что?
– Он руки на груди скрестил.
– Как это скрестил?! Он же мертвый, а это значит, что и руки у него мертвые.
– Я тебе говорю, он руки скрестил. Ну, так, как настоящий покойник. Как будто он молится.
– Лен, ты чего несешь-то? Ты, наверно, слишком много турецкой водки выпила.
– Водка тут ни при чем. Так он еще и пледом накрылся.
– Как накрылся? – я начинала злиться и пыталась понять, что именно так сильно подействовало на Ленку – турецкая водка или известие о гибели матери.
– Я зашла на кухню, а Экрам лежит, накрытый их национальным пледом. Я плед приподняла и увидела, что у него руки на груди скрещены, как у покойника.
– Лен, но ведь он мертвый! – не выдержав, закричала я.
– Я понимаю, что не живой…
– У тебя галлюцинации.
– Да нет у меня никаких галлюцинаций.
Увидев, что подруга опять глотнула турецкой сивухи, я попыталась выхватить у нее бутылку, но Ленка стала сопротивляться.
– Не трогай. У меня, может, единственная радость в жизни осталась. У меня матери не стало. Я имею полное право.
– О какой радости ты говоришь. Нам надо скоро отсюда ноги уносить, а твои ноги от этой дряни могут нас подвести. Ты бы лучше Нику напоила. Человек без наркоза такие адские боли терпит.
– Сейчас напою. А ты пойди на Экрама полюбуйся.
Может, у тебя тоже галлюцинации.
– Уж если у кого из нас и есть галлюцинации, так это у тебя. Пить меньше надо, а то дорвалась до водки и про собственную безопасность забыла. Как я побегу с тобой в горы, если ты под любым кустом заснуть можешь?!
– А куда нам с тобой торопиться… У нас что, обратные билеты есть и мы на самолет опаздываем?
– Да иди ты…
Я аккуратно положила Никину голову на землю и пошла в дом.
– Допилась. Экрам у нее ожил… Непонятно, что дальше будет, – недовольно бурчала я себе под нос.
Как только Ленка принялась отпаивать Нику, я зашла в дом и на сгибающихся ногах прошла на кухню.
Чувство страха захватило меня изнутри и завладело каждой клеточкой моего тела. Картина, которую мне довелось наблюдать, едва не свалила меня с копыт. Пройдя на кухню, я громко вскрикнула и потеряла дар речи.
Экрам лежал на том же самом месте, на котором мы его и оставили. Только не было видно ни его лица, ни его тела.
Он был накрыт красочным турецким национальным пледом, из-под которого торчали только ноги, обутые в обшарпанные, видавшие виды тапочки.
– Бог мой! – в сердцах прошептала я и слегка попятилась обратно.
Поверх пледа лежала свежая алая розочка, словно ее только что срезали и положили на покрывало. Не было никаких сомнений в том, что алая роза говорила о чьей-то скорби. Только вот чьей…
Глава 9
В отличие от изрядно подвыпившей Ленки я прекрасно понимала, что Экрам не мог сложить руки на груди, укрыться пледом и положить сверху алую розу. Экрам мертв, тут нет никаких сомнений. Значит, кто-то сделал это за него… Но кто?! Этот кто-то все видел, и этот кто-то находится поблизости. Посмотрев на пустую корзину, я не решилась собрать в нее провизию и мысленно позавидовала своей бесстрашной подруге, которая, несмотря на явно надвигающуюся опасность, умудрилась взять бутыль водки и достать из холодильника несколько бутербродов. Не став в очередной раз испытывать судьбу, я бросилась прочь по плохо освещенному коридору в сторону выхода и, споткнувшись обо что-то, валявшееся на полу, чуть было не грохнулась, но все же, выскочила на улицу и остановилась только тогда, когда оказалась рядом с Ленкой.
– А где корзина с провизией? – совершенно спокойно поинтересовалась та, не обращая даже малейшего внимания на мой перепуганный вид.
– На кухне. Ленка, у тебя не галлюцинации. Я видела Экрама. И плед и розу…
– Какую розу?
– Алую, ту, которая на пледе лежала.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Я говорю о розе.
– Не знаю. Лично я никакой розы не видела.
– Как это не видела?! Экрам накрыт пледом, а сверху лежит алая роза! – я просто не могла удержаться и от дикого волнения перешла на крик.
– Когда я была на кухне, там никакой розы не было.
И где Экрам ее раздобыл? А эта роза живая?
– Конечно. А почему она должна быть мертвой?!
– Мало ли. Можно подумать, ты не знаешь о том, что цветы могут быть как живые, так и мертвые. Странно.
– Что странно-то?! – начала я терять терпение.
– Странно то, что тут могла оказаться живая роза.
В этой хибаре вообще нет живых цветов. Может, их здесь где в горах выращивают?
– Лен, ты что, совсем ничего не соображаешь?!
Экрам здесь ни при чем. Если в тот момент когда ты была на кухне не было розы, значит, она появилась, когда ты ушла. Кто-то положил розу, когда ты вышла из кухни и я в нее зашла. Неужели ты не поняла, что в доме кто-то есть?!
– Кто?
– А что ты меня-то спрашиваешь? Я не знаю. Но в доме кто-то есть. Кто-то пристально за нами следит, и этот кто-то очень сильно скорбит по Экраму.
– Но ведь мы проверяли весь дом и там никого не было…
– Значит, плохо проверяли.
– Мы же с тобой весь дом кверху дном перевернули.
Может, мы имеем дело с привидением?!
– Лен, мы с тобой уже не в том возрасте, чтобы верить в приведения.
– Не скажи, в любом возрасте можно встретить такое, чему нельзя найти объяснение.
– Например, накрытый пледом Экрам, – довольно язвительно произнесла я.
– А почему бы и нет.
Увидев, что Ленка просто фонтаном льет водку в рот и без того еле живой девушке, я отобрала бутылку и наклонилась над Никой.
– Лен, она же захлебнуться может. Ну что ты делаешь?!
– Я человеку наркоз даю.
– Но не в таких же дозах. Ника, ты как? Тебе не лучше?
– Не знаю.
– Может, у тебя болеть меньше стало?
– Не знаю. Девочки, родненькие, убейте меня, пожалуйста.
Увидев, что уже почти рассвело, я толкнула пьяную Ленку в бок и огляделась вокруг.
– Лен, уже светает, что делать-то?
– Не знаю. Ты сама настояла на том, чтобы мы освободили девушку, а теперь спрашиваешь, что с ней делать.
С ней мы далеко не убежим и оставлять ее тоже нельзя.
Непонятно, кто в доме шатается. Нужно узнать, кто здесь прячется. Пойдем, посмотрим.
– Ты считаешь, что мы должны пойти в дом и посмотреть?
– Конечно. Ты ведь считаешь, что любому непонятному явлению есть объяснение.
– Считаю, только, может, все-таки не стоит возвращаться в дом?
– Ты предлагаешь оставаться в неведении и ждать пока кто-то выстрелит нам в спину?! В конце концов у нас есть оружие, – видимо, выпитая водка дала о себе знать.
Ленкиной смелости не было предела.
Увидев, что Ленка достала из штанов пистолет и направилась в сторону дома, я затаила дыхание и вытерла выступивший на лбу пот. Ленка остановилась и махнула мне рукой, приглашая меня последовать ее примеру. – Ну что ты стоишь? Пошли вместе. Надо узнать, кто там прячется.
Взяв с земли уже почти пустую бутыль, я через силу сделала несколько глотков и закусила половиной бутерброда.
– Господи, и как же можно пить эту гадость?
– Говоришь, а сама особо не брезгуешь.
– Это я так, от безысходности.
– Вот и я пила от безысходности. Мы вообще если здесь что-то делаем, то все от безысходности. Пошли посмотрим, что там такое делается. Может, и в самом деле турецкие покойники отличаются от русских и умеют шевелиться.
– Не говори ерунды!