Вернувшись в "Игуана-Рок" на такси, я позвонил Родерику. Он, похоже, уже смирился со своей участью.
- Какая же вы все-таки задница! - сказал я.
- Ага…
- Вы посадили мне "жучок" в телефон?
Он помолчал. Потом вздохнул и сказал:
- Ага…
- Ваша честность несколько запоздала, вы не находите?
- Линк…
- Ладно, забудьте. Объясните мне только, зачем?…
- Моя газета…
- Нет, - отрезал я. - Газеты до такого не доходят. Это было частное предприятие.
На этот раз молчание длилось дольше.
- Ну, пожалуй, я обязан вам рассказать, - медленно произнес он. - Мы устроили это для Клиффорда Венкинса. Этот придурок до смерти боится своей компании, и он уговорил нас подловить вас на горячем в качестве платы за услуги, которые он нам оказывал время от времени. Он говорил, что если вы не согласитесь поехать на эти съемки с девочками ради того, чтобы они распродали свои билеты по двадцать рандов, то его вышибут из компании. И что он вас умолял, но вы отказались наотрез. Мелани - наша топ-модель, и он попросил ее помочь доброму делу.
- Этот Венкинс, - с горечью сказал я, - готов душу продать за рекламную акцию.
- Мне очень жаль, Линк…
- Он об этом пожалеет еще сильнее! - угрожающе сказал я.
- Я ему обещал ничего вам не говорить…
- Идите в задницу оба! - со злостью ответил я и бросил трубку.
ГЛАВА 13
На следующее утро администрация "Игуана-Рок" любезно согласилась отправить кого-нибудь за моей машиной, оставленной у дома Родерика. Я упаковал те немногие вещи, которые могли понадобиться мне в парке Крюгера, и поехал к гостинице, где жили Ивен с Конрадом.
Ивен распоряжался процессом погрузки вещей в микроавтобус с таким видом, точно это была ключевая сцена очередного фильма века. Конрад выполнял его указания самым причудливым образом. Вся земля в радиусе десяти ярдов от них была заставлена и завалена ящиками, сумками и черными футлярами на "молниях".
- Дорогуша! - воскликнул Конрад, увидев меня. - Бога ради, сходи добудь льда.
- Льда? - растерянно переспросил я.
- Льда. - Он указал на желтую пластиковую коробку размером примерно фут на два. - Вон туда. Для пленки.
- А как насчет пива?
Он ответил мне скорбным взглядом умирающей антилопы.
- Пиво в красной, дорогуша.
Красная коробка-термос, видимо, была предметом первоочередной важности: она была уже наполнена, застегнута и загружена в машину. Улыбнувшись, я отправился в гостиницу выполнять поручение и вернулся с большим пакетом льда. Конрад запихал пакет в желтую коробку и аккуратно уложил поверх него чистые пленки. Желтая коробка отправилась вслед за красной. Ивен сказал, что такими темпами мы в парк и к ночи не доберемся.
К одиннадцати микроавтобус был забит под завязку, но на земле по-прежнему валялась куча проводов, ящиков, треног и прочего хозяйства, повсюду сопровождающего кинооператоров.
Ивен размахивал руками, точно у него была волшебная палочка, с помощью которой можно в мгновение ока уложить все как следует. Конрад задумчиво теребил усы. Я открыл багажник своего седана, бесцеремонно покидал все хозяйство внутрь и сказал Конраду:
- На месте разберешься.
После этого мы еще разок утолили жажду и наконец к полудню двинулись в путь. В течение нескольких часов мы ехали на северо-восток, спускаясь с высокого плато, на котором расположен Йоханнесбург. После каждого спуска воздух становился заметно теплее, чтобы не сказать жарче. А потому пришлось еще раза четыре остановиться, чтобы освежиться. Вместимостью брюха Конрад не уступал местным банту.
К пяти мы прибыли к воротам Намби, ближайшему въезду в парк. Сам парк Крюгера простирался еще на пару сотен миль к северу и на пятьдесят к востоку. Животных в нем ничто не удерживало, помимо их собственного желания. Ворота состояли из обычного шлагбаума, который охраняли двое негров в форме цвета хаки, и маленького офиса. Ивен предъявил пропуска на две машины и заказ на места в лагере. Охранники с улыбками поставили печати на пропуска, и ворота открылись.
Ярко-алые и пурпурные бугенвиллеи у ворот оказались обманчивыми. Сам парк выглядел иссушенным, выгоревшим и колючим после многомесячной жары. Узкая дорога уходила вперед, в прокаленную солнцем пустыню. Единственным следом присутствия здесь человека была заасфальтированная дорога.
- Зебры! - крикнул мне Ивен, опустив окно и высунувшись наружу.
Я посмотрел туда, куда он указывал, и увидел пыльный табун зебр, терпеливо стоящих под голыми деревьями и медленно помахивающих хвостами. Животные пытались укрыться в прозрачной тени.
У Конрада была карта. Оно и к лучшему. Нам надо было в ближайший лагерь, Преториускоп, но по мере приближения к нему дороги ветвились и пересекались. Грунтовые дороги уходили вдаль, в пустынные просторы, населенные, по-видимому, львами, носорогами, буйволами и крокодилами.
И, разумеется, слонами.
Лагерь оказался площадкой в несколько десятков акров, обнесенной прочной сетчатой изгородью. Против ожиданий, никаких палаток там не было. Лагерь был больше похож на туземную деревню: кучка круглых хижин с кирпичными стенами и соломенными крышами - точно розовые барабаны, накрытые широкополыми шляпами.
- Рондавели, - сообщил Ивен своим обычным безапелляционным тоном, указывая на хижины. Он зашел в приемную, вышел, и мы поехали искать хижины с нужными номерами. Их оказалось три - каждому по хижине. Внутри хижины были две кровати, стол, пара стульев, встроенный буфет, душ и кондиционер. Все современные удобства посреди джунглей.
Ивен постучал ко мне и приказал собираться: мы едем на прогулку. Ворота лагеря запираются в шесть тридцать, так что у нас еще есть сорок минут, чтобы посмотреть на бабуинов.
- Разгружать микроавтобус слишком долго, - сказал Ивен. - Мы поедем на вашей машине.
Я сидел за рулем, а пассажиры не отрываясь смотрели в окна. Мы увидели группку бабуинов на каменистом холме, чесавшихся под вечерним солнышком, стадо импал, объедающих почти голые ветки кустарников, но никаких слонов.
- Давайте-ка поворачивать обратно, пока не заблудились, - сказал я наконец.
Мы и так въехали в ворота всего за несколько секунд до того, как они закрылись.
- А что будет, если опоздаешь? - поинтересовался я.
- Придется ночевать снаружи, - уверенно ответил Ивен. - Раз уж ворота закрылись, до утра их не откроют.
Ивен, как обычно, казалось, извлекал информацию из воздуха. Правда, потом он раскрыл свой секрет, показав нам бук-летик, который ему дали в приемной. В буклете, правда, говорилось также, что не следует опускать окна и кричать "Зебры!", поскольку животные этого не любят. Похоже, звери считают машины безобидными тварями и не обращают на них внимания, но зато не прочь закусить людьми, которые из них высовываются.
Конраду пришлось разгрузить весь микроавтобус, чтобы добраться до красного термоса. Возможно, впредь он пересмотрит свои взгляды на то, что следует загружать сначала. Мы сидели за столиком, стоявшим на площадке у хижин, попивали холодное пивко и смотрели, как вокруг сгущается тьма. Несмотря на присутствие Ивена, вокруг царил покой, способный привести в порядок даже самые расстроенные нервы… и убаюкать даже самого осторожного человека, внушив ему чувство безопасности.
На следующий день, в четверг, мы выехали на рассвете и завтракали уже в следующем лагере, Скукузе, где мы должны были остаться до завтра.
Лагерь Скукуза был больше Преториускопа и более цивилизованный, на что и купились продюсеры Ивена. Кроме того, они наняли егеря, который должен был сопровождать нас в течение всего дня. Это было бы чудесно, если бы егерь не был африканером с весьма скудными познаниями в английском. Большой, неповоротливый, молчаливый и флегматичный, он казался полной противоположностью пламенному Ивену.
Пентлоу забрасывал его вопросами и вынужден был подолгу дожидаться ответов. По всей видимости, Хагнеру попросту приходилось сперва переводить в уме вопрос на африкаанс, потом придумывать ответ, а потом еще переводить его на английский. Ивена эта медлительность бесила с самого начала, но Хагнер держался с Ивеном независимо и подгонять себя не давал, что доставляло Конраду немалое удовольствие. Когда твой важный босс поскальзывается на банановой шкурке, это всегда приятно.
Мы поехали на "Рейнджровере" Хагнера, захватив с собой "Аррифлекс", магнитофон, полдюжины камер поменьше и красную сумку-термос, набитый пленками, банками с пивом, фруктами и сандвичами в полиэтиленовых пакетах. Ивен взял еще блокнот, карты, записные книжки. Он раз шесть заметил, что компании следовало бы снабдить его секретарем. Конрад буркнул, что нам следует радоваться тому, что нас не снабдили Дриксом Годдартом, но, судя по брошенному на меня кислому взгляду Ивена, последний предпочел бы именно Дрикса.
- Olifant! - сказал Хагнер, указывая куда-то в сторону. Ему три раза объясняли, что нам нужны именно слоны.
Он остановил джип.
- Там, в долине.
Мы посмотрели туда, куда он указывал. Деревья. Пятно зелени. Извилистая река.
- Там! - повторил Хагнер.
В конце концов наши непривычные глаза разглядели их: три темных силуэта в кустах, кажущиеся маленькими на этом расстоянии, лениво помахивающие ушами.
- Далеко! - разочарованно сказал Ивен. - Надо подъехать поближе.
- Не здесь, - лаконично ответил Хагнер. - Они за рекой. Река Саби. Саби на банту значит "страх".
Я посмотрел на него с подозрением. Нет, он не издевался над Ивеном - просто сообщал информацию. Медлительная, спокойная на вид река вилась через долину и выглядела не более страшной, чем какая-нибудь Темза.
Хагнер указывал нам на разнообразных антилоп, но Ивену было не до них. Он не обращал внимания ни на голубых соек, ни на грифов-индеек, ни на макак, ни на прочих wildebeest*, ни тем более на скромных импал. Его занимали исключительно хищники: стервятники, гиены, бородавочники, а также перспектива увидеть львов и редко встречающихся гепардов.
* Диких животных (афр.).
И, разумеется, "олифантов". Ивен подхватил это слово из африкаанс и теперь вовсю щеголял им, точно сам его придумал. Встретившийся на дороге помет "олифантов" (Хагнер сказал, что свежий) возбудил Ивена чуть ли не до оргазма. Он настоял на том, чтобы мы остановились, развернулись для лучшей перспективы и чтобы Конрад выставил объектив "Аррифлекса" в окно и израсходовал метров пятьдесят пленки, снимая оную субстанцию с разных точек.
Хагнер терпеливо перемещал джип с места на место, созерцал драгоценную реликвию и явно думал о том, что у Ивена не все дома. Наверное, если бы слон, оставивший здесь свое добро, вернулся, Ивен заставил бы его облегчиться снова, чтобы отснять "эпизод первый, дубль два". И не нашел бы в этом ничего странного.
В конце концов Ивен скрепя сердце расстался с этой кучей и принялся рассуждать о том, как использовать ее так, чтобы проявить весь заключенный в ней символизм. Конрад сказал, что не отказался бы от баночки пивка, но Хагнер указал вперед и сказал:
- Ондер-Саби.
Это оказался очередной лагерь, такой же, как наш. Хагнер отправился поболтать с коллегами.
- Олифанты на реке Салиджи, - сообщил он, вернувшись. - Если поедем прямо сейчас, возможно, увидим их.
Ивен вытащил нас из-за столика в тенечке, оторвав от недопитых стаканов, и мы покатили дальше по усиливающейся полуденной жаре. Более разумные смертные обмахивались веерами и подумывали о сиесте, но для Ивена "олифанты" были превыше разума.
В "Рейнджровере" было жарко, как в духовке.
- Жарко сегодня, - заметил Хагнер. - Завтра будет еще жарче. Лето наступает. Скоро пойдут дожди, и весь парк зазеленеет.
- Нет-нет! - встревоженно выпалил Ивен. - Парк должен быть выжженный, как сейчас. Негостеприимный край, голый, голодный, хищный, агрессивный и жестокий. А не какой-то там пышный и зеленый.
Хагнер, разумеется, понял не больше десятой части сказанного. После долгой паузы он просто повторил ужасную весть:
- Через месяц, когда начнутся дожди, парк будет весь зеленый. Тогда будет много воды. Сейчас мало. Все маленькие реки сухие. Будем искать олифантов на больших реках. На Салиджи.
Он проехал несколько миль и остановился у большого деревянного навеса для защиты от солнца, стоящего на краю долины. Внизу текла река Салиджи. Ивен мог гордиться своими "олифантами": целое семейство плескалось в воде, поливая друг друга из хоботов и приглядывая за детенышами.
Поскольку это было место, официально предназначенное для пикников, нам позволили выйти из машины. Я с удовольствием потянулся и полез в красную коробку за источником влаги. Конрад держал в одной руке камеру, в другой - банку с пивом, а Ивен погонял нас всех, точно плеткой.
Было девяносто градусов* в тени. Мы с Хагнером уселись за столик и съели несколько привезенных с собой сандвичей.
* По Фаренгейту; около 32° по Цельсию.
Хагнер предупредил Ивена, чтобы он во время съемки не отходил слишком далеко от убежища, дабы не искушать голодных львов. Но Ивен, естественно, не поверил, что может встретиться с голодным львом. И не встретился. Он утащил Конрада с "Аррифлексом" ярдов на пятьдесят вниз по холму, в кусты, чтобы снять слонов с близкого расстояния, но Хагнер потребовал, чтобы они вернулись. Он сказал мне, что, если Ивен все-таки встретится со львом, он, Хагнер, потеряет работу.
Конрад вскоре вернулся, вытирая пот со лба. Вспотел он не только от жары. Он доложил, что за камнями кто-то рычит.
- В парке тысяча двести львов, - сообщил Хагнер. - Когда львы хотят есть, они убивают. Одни только львы убивают тридцать тысяч животных в год.
- О господи! - сказал Конрад. Он явно утратил интерес к проекту Ивена.
В конце концов вернулся и Ивен, целый и невредимый. Но Хагнер посмотрел на него с неприязнью.
- На севере олифантов больше, - сказал он. - За олифантами вам надо ехать на север.
Он явно имел в виду "подальше от моей территории". Ивен кивнул и наконец утих.
- Завтра. Завтра мы поедем на север. Ночевать будем в лагере Сатара.
Хагнер успокоился и не спеша повез нас обратно, в Скукузу, добросовестно указывая по пути на разных животных.
- А верхом по парку путешествовать можно? - спросил я.
Егерь решительно покачал головой:
- Очень опасно. Опаснее, чем ходить, а ходить тоже опасно. - Он посмотрел на Ивена. - Если ваша машина сломается, ждите следующей машины. Попросите пассажиров сообщить егерям в следующем лагере. Не выходите из машины. Не ходите по парку. Особенно ночью. Оставайтесь в машине всю ночь.
Ивен демонстративно пропустил лекцию мимо ушей. Вместо этого он показал на одну из незаасфальтированных дорог, мимо которых мы проезжали, где у въезда висел "кирпич", и спросил, куда ведут такие дороги.
- Некоторые - к многочисленным поселкам банту, - ответил Хагнер после обычной паузы. - Некоторые - к колодцам. Некоторые - противопожарные полосы. Это дороги для егерей. Не для посетителей. Не ездите туда. - Он снова посмотрел на Ивена, очевидно, понимая, что Ивен необязательно послушается. - Это запрещено.
- Почему?
- Площадь парка - восемь тысяч квадратных миль. Посетители могут заблудиться.
- У нас есть карта! - возразил Ивен.
- Служебных дорог на карте нет, - веско возразил Хагнер. Ивен возмущенно сжевал упаковку сандвичей и опустил окно, чтобы выкинуть пакет.
- Нельзя! - сказал Хагнер достаточно резко, чтобы остановить его.
- Почему?
- Животные едят их и могут подавиться. Мусор нельзя выбрасывать. Животные гибнут.
- Ну ладно, ладно, - недовольно сказал Ивен и протянул мне смятый пакет, чтобы я сунул его обратно в красную коробку. Но коробка уже была закрыта, поэтому я спрятал пакет в карман. Ивен все-таки не удержался и из вредности выкинул в окно корку от недоеденного чизбургера.
- Не кормите животных! - автоматически сказал Хагнер.
- А это еще почему? - воинственно поинтересовался Ивен.
- Неразумно приучать животных к тому, что в машинах есть еда.
Это заставило Ивена заткнуться. Конрад украдкой насмешливо вскинул бровь. Я старался оставаться серьезным, насколько может выглядеть серьезным человек, готовый лопнуть от смеха.
По милости "олифанта", который помахал нам ушами с расстояния крикетного броска, мы вернулись в Скукузу, когда ворота уже были закрыты. Ивен совсем забыл о быстро садящемся солнце. Ему повсюду чудились аллегории, и он заставлял Конрада впустую тратить мили пленки, снимая через стекло. Он попытался уговорить Конрада установить на дороге треногу, чтобы сделать более ровную панораму, но Хагнер запротестовал так отчаянно, что даже Ивен малость смутился.
- Олифанты - самые опасные из всех животных! - очень серьезно заявил егерь, а Конрад с не меньшей серьезностью заверил Ивена, что ни за что на свете не выйдет из машины. Хагнер не позволил даже открыть окно. Он вообще предпочел бы сразу уехать. Судя по всему, когда "олифанты" вот так машут ушами, это значит, что они недовольны. А поскольку весят они по семь тонн и способны развивать скорость до двадцати пяти миль в час, раздражать их неразумно.
Ивен, конечно, не верил, что у какого-то животного хватит наглости напасть на таких важных персон, как режиссер И.Пентлоу и актер Э.Линкольн. Он убедил Конрада продолжать съемку. Хагнер сидел, не выключая мотора и не снимая ноги с акселератора. Стоило слону сделать шаг в нашу сторону, мы рванулись вперед так, что Конрад со всем своим хозяйством полетел на пол.
Я помог ему подняться. Ивен тем временем высказывал Хагнеру свои претензии. Терпение егеря, по всей видимости, иссякло. Он затормозил - так же резко, как тронулся с места, - и поставил машину на ручной тормоз.
- Оч-чень хорошо, - сказал он. - Подождем.
Слон вышел на дорогу в сотне ярдов позади нас. Его огромные уши хлопали, точно стяги на ветру. Конрад посмотрел назад.
- Поезжайте, дорогуша! - сказал он. В голосе его явственно слышалась тревога.
Хагнер только губы поджал. А слон решил двинуться за нами. И к тому же перешел на рысь.
Ивену потребовалось больше времени, чтобы одуматься, чем хотелось бы. Он сказал Конраду: "Черт возьми, где же ваша камера?" - и тут до него дошло, что опасность-то нешуточная.
- Поезжайте! - сказал он Хагнеру. - Разве вы не видите, что животное хочет на нас напасть?
Я заметил, что у этой зверюги еще и бивни.
Хагнер тоже решил, что хорошенького понемножку. Он одним движением снял машину с тормоза и нажал на педаль, и мы сорвались с места, оставив слону только столб пыли.
- А что, если за нами едет другая машина? - спросил я. - Он ведь может напасть на них.
Хагнер покачал головой:
- Других машин не будет. Слишком поздно. Сейчас все уже в лагерях. А этот олифант сразу уйдет в буш. На дороге он не останется.
Конрад посмотрел на часы.
- А долго нам еще до Скукузы?
- Около получаса, если больше не будем останавливаться, - ядовито ответил Хагнер.
- Но ведь уже четверть седьмого! - воскликнул Конрад. Хагнер только уклончиво мотнул головой и ничего не ответил. Поверженный Ивен утихомирился, и на лице африканера появилось выражение мирного довольства. Он пребывал в этом состоянии всю дорогу.