- М-м, миссис Хьюитт… Антигона… - Осмелюсь ли я обращаться к ней просто по имени? - Это Флавия де Люс. Я знаю, что инспектор Хьюитт заезжал ко мне сегодня, но меня не было дома. Мне неожиданно пришлось отправиться в Лондон, видите ли, и…
- Ах да, Флавия. Кстати, добро пожаловать домой. Как приятно снова слышать твой голос.
Я хотела поблагодарить ее, но внезапно у меня ужасно пересохло во рту.
- Мой муж говорил, что собирается к тебе, но, к сожалению, сейчас его нет дома. Хочешь оставить сообщение?
- Н… нет, - выдавила я. - Позвоню ему завтра в рабочее время.
- Я передам ему, - заверила она, а потом добавила: - Флавия, все в порядке?
По крайней мере, у нее хватило тактичности не спросить, что не так.
- Да, - ответила я. А потом сказала: - Нет.
- Я могу тебе чем-нибудь помочь?
- Нет, спасибо. Просто отец в больнице, и дома все сложно.
- Мне так жаль, Флавия.
Ее слова должны были успокоить меня, но этого не произошло. Сочувствие - не то, что мне нужно. Временами сочувствия недостаточно.
- Как ваши дела? - я быстро переменила тему.
- Очень хорошо, спасибо.
Это труднее, чем я думала. Придется проявить изобретательность.
- Совершили ли вы недавно какие-нибудь интересные покупки?
Блестяще! Обычная девичья болтовня.
- Ты имеешь в виду, беременна ли я? Что ж, да, так и есть. Мы ожидаем радостное событие в следующем месяце. Алло? Флавия? Ты здесь?
- Сукин сын! - воскликнула я. Просто выскользнуло изо рта.
Не то чтобы с этими словами было что-то не так. Их говорил американский актер Кэри Грант в "Мышьяке и старых кружевах" - захватывающем фильме о семье отравителей, которые облегчали страдания бездомных людей, угощая их вином из ягод бузины с мышьяком, стрихнином и крошкой цианида.
Антигона рассмеялась.
- И правда! - сказала она.
Мне ужасно захотелось добавить: "Нам надо обязательно сходить и выпить вина из бузины", но я сдержалась. Я видела этот фильм, и она тоже его видела, и ее два слова "И правда" зафиксировали связь между нами. Больше ничего не надо говорить.
Иногда меньше, да лучше.
- Поздравляю, - сказала я. - Должно быть, вы очень рады.
- Да, очень. Но ты же знала, верно?
- Ну… да.
- Я была бы ужасно разочарована, если бы ты ничего не заметила.
Она поддразнивает меня?
- Я тоже, - ответила я, и через секунду-другую мы обе рассмеялись.
Если не считать того, что она обещала сказать мужу о моем звонке, то было прекрасное окончание нашего телефонного разговора.
Я толком ничего не узнала, если не считать новости о скором появлении на свет юного мистера или мисс Хьюитт, и не вполне была уверена, что я чувствую по этому так называемому радостному поводу.
В отличие от тетушки Миллисент я не считала, что с детьми надо с рождения носиться как с писаной торбой и беречь их от всего на свете, и в отличие от Даффи я не ненавидела их из-за шума и запахов.
"Машинки по производству вони", - говорила она, затыкая уши мизинцами и зажимая нос большими пальцами, стоило ей увидеть хоть одного.
Для меня ребенок - это временное неудобство: просто стадия на пути от зародыша к взрослому человеку. Когда-то ученые верили (как оказалось, ошибочно), что мы все повторяем историю нашего вида, переходя из формы в форму: от простейших существ, обитающих в море, до млекопитающих; за девять месяцев проходим все фазы эволюции от одноклеточных организмов через примитивных беспозвоночных, рыб, рептилий и так далее, а в результате появляется ваша тетушка Мейбл или другой млекопитающий кошмар.
Из дневников дядюшки Тара я знала, что, будучи студентом, он аккуратно корректировал некоторые выводы Дарвина, касающиеся эволюционного процесса.
"Основанные на наблюдениях за его ближайшими родственниками, я полагаю", - заметила Даффи, когда я поделилась с ней этой информацией.
Я положила трубку на место и подождала, пока мисс Рансимен на коммутаторе совершит все положенные загадочные действия, перед тем как сделать еще один звонок. Она придет в крайнее возбуждение, когда я попрошу снова соединить меня.
"Два звонка из Букшоу в течение двух минут? Куда катится мир? О!" И так далее.
Общеизвестный факт, что мисс Рансимен подслушивает все телефонные разговоры в Бишоп-Лейси.
- Алло, это мисс Рансимен? - спросила я. - Это Флавия де Люс из Букшоу. Мне ужасно неловко беспокоить вас снова, мисс Рансимен, но поскольку отец в больнице, у нас тут суматоха.
- Да, Флавия. Сочувствую по поводу отца. Чем могу помочь?
Готова поставить фунт против пенса, что она узнала о болезни отца раньше доктора Дарби.
- Я пытаюсь срочно связаться со старым другом семьи, - сказала я. - Боюсь, у нас здесь нет хорошего телефонного справочника, но его зовут Джеймс Марлоу, и он живет в Уик-Сент-Лоуренсе. Полагаю, это вблизи Уэстон-супер-Мэра в Сомерсете. Я понадеялась, вдруг вы нам поможете.
И я сделала вид, что подавила всхлип.
- Бедная деточка, - сказала мисс Рансимен. - Погоди, посмотрим, что я могу сделать.
Бог знает, какая история родилась в этот момент у нее в голове.
Мне не нравилась идея использовать болезнь отца в качестве предлога, но я уверена, он не стал бы возражать. Ему не раз доводилось прибегать к хитростям, просто чтобы выжить. В семье не принято было говорить об ужасах и страданиях, пережитых им с Доггером во время войны, но все угадывалось по их глазам.
Какое-то время в трубке слышались потрескивания, щелчки и гудение, означавшие, что мисс Рансимен ведет тайные переговоры со своими коллегами в других городах и деревнях по всему королевству. Я представляла себе, как их голоса несутся сквозь мрак по длинным нитям паутины из медных проводов, там и сям соединяющихся друг с другом, и как благодаря нажатию кнопки слова соединяются в предложения.
- Алло, Флавия? Ты тут?
- Да, мисс Рансимен. Я тут.
- Мне удалось найти твоего мистера Марлоу в Уик-Сент-Лоуренсе. Он на линии. Соединить тебя? Стоимость обычная.
- Конечно, - ответила я. Сочтемся позже.
Послышался треск статического электричества, и мисс Рансимен сказала:
- Твой собеседник на линии. Пожалуйста, говори.
Что сказать полнейшему незнакомцу? Особенно когда тебя подслушивает любопытный телефонный оператор, считающая, что это дело жизни и смерти, она реет над нами, словно дух господень над водами.
- Алло? Мистер Марлоу?
Я не была уверена, мистер он или нет. Наверняка он уже не тот мальчик, который обнаружил останки Оливера Инчболда.
- Алло? Да… с кем я говорю? - голос был молодой, но не совсем мальчишеский.
- Это Флавия де Люс. К сожалению, мой отец болен и не может принять ваше любезное приглашение, но он все еще хочет увидеть фотографии птиц, которые вы несколько лет назад сделали на Стип-Холме. Мне сказали, что у вас имеются выдающиеся снимки чаек.
Я скрестила пальцы, молясь, чтобы мисс Рансимен заскучала, услышав о птицах, и отвлеклась. И да, моя молитва была услышана! Резкий щелчок на линии просигнализировал, что она отчалила на другие поля для сплетен, более зеленые.
- Как, вы сказали, вас зовут? - голос Джеймса Марлоу внезапно стал более настороженным.
- Де Люс. Флавия де Люс.
- Боюсь, кто-то водит вас за нос, мисс де Люс. У меня вовсе нет интересных фотографий чаек.
- А как насчет ворон? - уточнила я. - Corvus c. corone. Вы говорили о них репортеру из "Лондон Ивнинг Стандард".
Я слышала его дыхание на том конце провода и инстинктивно поняла, что он вот-вот повесит трубку. Любой ценой надо заставить его продолжать разговор.
- Послушайте… мистер Марлоу. Я буду с вами абсолютно честна. Не предполагалось, что я вам это скажу, но я звоню от имени Эдгара Уоллеса. Он работает над новым триллером, основанным на убийстве Оливера Инчболда. Но, пожалуйста, ни слова. Это сверхсекретно.
- Убийстве, вы сказали? - переспросил Джеймс Марлоу.
- Ш-ш! - одернула его я. - Это не общеизвестный факт.
- Вы говорите, Эдгар Уоллес?
- Да, - сказала я. - Но прошу вас, не повторяйте его имя. Нас могут подслушать. Называйте его Гораций. Это его второе имя. Только ближайшие помощники причастны к этой тайне.
Я вознесла благодарственную молитву в адрес Даффи, которая поделилась со мной этими крохами информации, когда читала "Четверо справедливых". И также сказала ей спасибо за то, что она научила меня слову "причастный".
Должна признаться, что идея привлечь к моему делу одного из самых знаменитых детективных писателей оказалась абсолютно гениальной. Нет ни одного бойскаута, который не прятался бы по ночам под одеялом с фонариком и не читал бы захватывающие кровавые детективы Ричарда Горация Эдгара Фримена, известного миру под именем Эдгара Уоллеса.
- Гораций хочет держать этот проект в секрете, - импровизировала я. - Уверена, вы поймете. Издательский бизнес так суров. Но если он преуспеет со своей сенсационной идеей, вы прославитесь. Надеюсь, вы не против.
Готово! Я поняла это по изменившейся интонации, по тому, как его голос сочился по линии. Внезапно он показался мне старше и более уверенным в себе. Более… знакомым со славой: это был голос человека, который в своих мыслях уже дает интервью газетам и телевидению.
- Я понимаю, мисс де Люс. Передайте мистеру… эм-м… Горацию, что он может рассчитывать на меня.
- Благодарю, - сказала я. - Могу я передать вам его благодарность?
- Разумеется. Скажите ему, что я рад оказаться полезным.
- Теперь насчет фотографий, - продолжила я. - Уверена, вы знаете, в каких конкретно снимках он заинтересован.
- Думаю, что да, - ответил он. - С резиновыми сапогами и так далее?
- Да, - ответила я. - Особенно "и так далее". Я думаю, он с удовольствием заплатит дополнительное вознаграждение за них.
- Я отправлю их по почте завтра первым делом, - сказал Марлоу. - Куда мне отослать их?
Я дала ему адрес Букшоу.
- В целях безопасности, - объяснила я. - Посылать письма напрямую Горацию небезопасно. Часто их перехватывают некоторые силы - сами знаете кто. Гораций - человек многих секретов.
- Понимаю, - сказал Джеймс Марлоу. - Передайте ему, что он может положиться на меня.
- Вы уже говорили, - заметила я. - Но спасибо вам еще раз. Он будет весьма вам обязан.
Хотя я очень сильно сомневалась в этом. Эдгар Уоллес умер черт знает когда, еще до нашего с мистером Марлоу рождения. Я рассчитывала на то, что скаут Марлоу просто еще не в курсе этой несвежей новости.
Я положила трубку неожиданно и без лишних слов. Так создается атмосфера загадочности и крайней важности.
Я не могла сдержаться и не потереть руки от удовольствия. Горжусь собой!
Теперь пришло время мисс Луизы Дж. Конгрив, проживавшей по адресу Крэнвэлл-Гарденс, 47, Кенсингтон.
Или того, что от нее осталось.
- Мисс Рансимен? Это опять Флавия де Люс. Я просто хотела поблагодарить вас за то, что вы нашли мистера Марлоу. Я обязательно скажу об этом отцу. Да, он будет в полном восторге. А сейчас я хотела спросить, можете ли вы соединить меня с Лондоном… Вестерн-1778…
Я знала, вполне возможно, что после смерти Луизы номер был переведен на кого-то другого. Но придется рискнуть.
Я слушала телефонные гудки, перемежающиеся возбужденным треском статического электричества, - как будто ему тоже не терпелось узнать, кто возьмет трубку на том конце линии.
- Никто не отвечает, - сказала мисс Рансимен. - Может быть, перезвоним попозже?
- Нет, пожалуйста, - ответила я. - Давайте подождем, я уверена, дома кто-то есть.
Я вовсе не была уверена, но, как мне давно стало известно, если ты сам не возьмешь дело в свои руки, его возьмет кто-то другой.
- Зачастую на линии оказывается несколько сторон, - быстро проговорила мисс Рансимен, наполовину мне, наполовину себе. Это прозвучало как строчка из справочника начинающего телефониста.
Я смогла придумать только один ответ.
- Именно, - сказала я. - Только что об этом подумала.
После примерно пятидесяти гудков трубку на том конце сняли и послышался голос:
- Ну что такое?
Женский голос. Голос женщины, вовсе не обрадовавшейся тому, что ее оторвали от того, чем она занималась.
- Мисс Конгрив? - спросила я как можно тише.
Повисло настолько неловкое молчание, что от него я едва не покраснела.
- Мисс Конгрив умерла, - был ответ. - Кто звонит?
Мне пришлось шевелить мозгами так быстро, как никогда в жизни. Шестеренки резко закрутились, и я представила себе свой мозг как старые дедушкины часы. Если бы номер Вестерн-1778 достался совершеннейшему чужаку, ему неоткуда знать, что раньше он принадлежал погибшей Луизе Конгрив. Тем более зачем ему спрашивать, кто ей звонит?
Что-то здесь неладно.
- Какое несчастье, - сказала я. - Мне нужно было передать ей крайне важную информацию.
Я физически ощущала молчание на той стороне линии, его можно было резать ножом. И поставила все, что у меня было, на то, о чем мне однажды сказал Доггер. "Жадность, - говорил он, - это двигатель всего на свете, от фондовой биржи до объявлений о помолвках в "Таймс". Печальный факт, мисс Флавия, но это правда. Никто не может устоять".
- Возможно, я смогу помочь. - В голосе на той стороне послышались льстивые нотки.
- Вы родственница мисс Конгрив? - спросила я, и дедушкины часы в моей голове сменились ловушкой на медведя.
- Далекая, но да… в общем, родственница. Я одна из ее наследников.
Достойная соперница моему выдающемуся уму. За несколько секунд она ловко нашла связь между анонимным телефонным звонком и своим кошельком.
- Могу я узнать ваше имя? - спросила я. - Простите, но это необходимо.
- Грин, - представилась она. - Грин с одной буквой "н" на конце. Летиция Грин.
Я сразу же поняла, что она лжет. Я сама прекрасная обманщица, поэтому вижу, когда лжец добавляет лишние детали, чтобы казаться правдоподобным. Грин с одной буквой "н", боже мой!
Я на ее месте соврала бы получше даже с заклеенным ртом.
И Летиция! Она что, думает, я идиотка? Буква "н" уже выдала ее с потрохами, а тут еще такое старинное имя. Кто в наше время называет дочерей Летициями? Я сама неоднократно добавляю "Сабину" в качестве моего второго имени - по разным причинам, обычно в качестве предупреждения для тех, кто пытается задеть мое достоинство.
- Благодарю вас, миссис Грин. Я записала. Я…
- Мисс Грин, - поправила меня она. Даже самозванцы имеют свои неписаные правила.
- Простите. Мисс Грин, не могли бы вы сказать мне, мисс Грин, был ли у покойной мисс Конгрив билет ирландской лотереи, которая проводилась в июне?
Выстрел наугад, но точно в яблочко.
Не знаю, почему я вспомнила о Торнфильд-Чейзе и спальне мертвеца, но я выпалила то, что пришло мне на ум. Все что угодно, лишь бы заставить так называемую Летицию Грин оставаться на линии.
Если до этого молчание можно было резать ножом, то теперь его можно было рубить топором.
- Мисс Грин?
- Прошу прощения. Я витала в облаках.
Витала в облаках? Какое создание из плоти и крови может витать в облаках, когда речь идет о лотерейном билете?
Надо отдать должное этой женщине, она быстро сосредоточилась.
- Да, мне кажется, да. Имею в виду, она покупала билет.
Щелк! Моя ловушка захлопнулась.
Каким образом человек, который умер несколько лет назад, может быть обладателем свежего лотерейного билет? Есть вариант, но я не стану его упоминать. Не моя планида - бросать спасательный круг лжецу.
- Это мой билет, - продолжила женщина. - Я купила его на имя Луизы, потому что… ну…
"Потому что лотереи нелегальны", - подумала я.
- …Поскольку одиноким леди приходится блюсти свою частную жизнь, - договорила она. - Уверена, вы понимаете.
- Разумеется, - ответила я вкрадчиво, с той интонацией, которую обычно одинокие леди используют во время разговора друг с другом. - Разумеется, я все понимаю. Будьте добры, прочитайте номер вашего билета.
Бинго! Из этой ловушки есть только один выход.
- Боюсь, у меня нет его при себе. Он в банковском сейфе.
- О! Очень плохо. Вы можете достать его? Мы в тисках времени.
Я почти ненавидела себя за то, что выкручиваю ей руки подобным образом. Нечестный приемчик.
Идею о тисках времени я почерпнула из подслушанного мной разговора между отцом и страховым агентом из "Пруденшиал".
"Время, полковник де Люс, - сказал агент, - это клещи. Вы, я, любой другой человек - мы все зажаты между прошлым и будущим, словно в тисках".
Не самое удачное сравнение, как мне кажется, но его мысль была ясна: часы тикают, предохранители сгорают. Время истекает, и единственное спасение - подписать страховой договор до того, как часы пробьют полночь.
Полезный прием, и мне впервые подвернулась возможность его использовать.
- Двадцать четыре часа, - сказала я. - Это все, что я могу сделать. Наш мистер Мертон пришел бы в ярость, но то, чего он не знает, ему не повредит, верно? Мы, одинокие леди, должны держаться друг друга, не так ли, Летиция? - Я подбадривающе фыркнула. - Я позвоню завтра в то же время.
И прервала звонок, как старуха с косой прерывает чужие жизни.
11
Выйдя из телефонной кабинки, я на кого-то наткнулась в темноте. Мы оба охнули.
- Кто здесь? - спросила я. По грубой ткани одежды я поняла, что это мужчина, но не Доггер.
- Дитер! - прошипел он мне на ухо. - Ш-ш! Не выдавай меня!
- Дитер! - прошептала я, крепко обнимая его. - Что ты здесь делаешь? Как ты вошел? Что случилось у вас с Фели? Я не верю.
- Я тоже, - ответил Дитер. - Сегодня мы назначаем дату свадьбы, а завтра внезапно оказываемся незнакомцами. Женщины - странные создания.
- Мы дразним вас наверняка, нарочно раздражаем, - я перефразировала слова Герцогини из "Алисы в Стране чудес". Хотя я еще не женщина, но чувствую правду в этих словах. Наблюдая за божественной Офелией, я глубоко познала женскую суть.
- Но зачем? - спросил Дитер.
И я услышала боль в его голосе.
- Пока не знаю, - ответила я. - Думаю, в один прекрасный день пойму.
- Когда это случится, дай мне знать.
- Всенепременно.
Мне ужасно хотелось расспросить его о причинах ссоры с Фели, но я сдержалась. В отношениях мужчины и женщины есть нечто священное, куда нельзя совать нос любопытствующим.
Кроме того, я в любой момент могу почитать ее дневник. Мне просто пока не до того.
Бывший военнопленный, Дитер не имел широкого круга знакомых. Он остался в Англии работать на ферме просто по собственному желанию. Полагаю, мужчины - не менее странные создания, чем женщины.
Помимо моей сестрицы Фели у Дитера была только одна пламенная страсть: английский язык. Однажды он рисковал жизнью, чтобы сбросить венок со своего самолета на фамильный дом Бронте в Йоркшире.
- Как твои дела? - спросила я, выводя его из узкого коридора в вестибюль. - Есть новости из Грейминстера?
Отец замолвил словечко за Дитера кому-то из своей школы, и ожидалось, что Дитер вскоре облачится в мантию и отправится преподавать "Грозовой перевал" стае воющих гиен-мальчишек.
- Какие-то проблемы с бумагами, - ответил Дитер.