- А кораллы? - спросила я, стремясь как можно скорее сменить тему.
- На втором плане, - сказал Доггер. - В конце концов я передал свои образцы Музею естественной истории в Оксфорде.
- Почему? - полюбопытствовала я.
- Чтобы их видели те, кому они больше по душе, чем мне.
- А-а, - протянула я, не найдясь с ответом.
В этот момент мы подъехали к гаражу Берта Арчера. Несмотря на мороз, Берт вышел нам навстречу. Жестами он показал, куда ставить "Роллс-Ройс".
- Удивительный образчик машиностроения, - заметил он, когда мы остановились. - В прошлом месяце я проверял спидометр на "Серебряном призраке" леди Деннистон.
Он жутко ухмыльнулся, как будто удачно пошутил.
- А теперь, - продолжил он, в предвкушении потирая руки, - давайте поставим старушку на подъемник и посмотрим, что у нее под юбками.
Доггер слегка нахмурился.
- Прошу прощения, мистер Арчер. У кое-кого слишком длинные уши.
Берт не отреагировал, но у меня было чувство, что он усвоил урок.
- Нашли еще одно тело, мисс? - спросил Берт. Это прозвучало так, будто он гордится моими достижениями. - Этого парня Сэмбриджа из Торнфильд-Чейза?
- Верно, - спокойно ответила я, пытаясь вести себя сдержанно.
- Мне будет его не хватать. Всегда давал мне работу.
Как странно. Старый "Остин" Роджера Сэмбриджа производил впечатление, будто на нем не ездили со времен динозавров. Я не смогла сдержаться.
- У него была вторая машина? - поинтересовалась я.
- Ха! - возразил Берт. - Зачем ему? Когда у него такая соседка, как Лилиан. Мужчина, у которого есть соседка вроде Лилиан, не нуждается больше ни в чем в этой жизни, как сказал бы викарий.
Я не видела машину около дома Лилиан Тренч, но это не значит, что ее у нее не было. Даже ведьмам надо как-то перемещаться в тех случаях, когда метлы слишком бросаются в глаза.
- Благодарю вас, мистер Арчер, - сказал Доггер. - Не будем вам мешать.
Оставив "Роллс-Ройс" в гараже, мы с Доггером пошли пешком по залитому лунным светом полю обратно в Букшоу.
На середине поля, со Средних веков известного под названием Пашня, мы остановились передохнуть и посмотреть на наши отпечатки ног, уходившие по направлению к деревне и уменьшавшиеся в отдалении.
- Как в песне "Добрый король Венцеслав", да? - спросила я, оттягивая кончики своих метелок (а это не так просто, как может показаться). - Снег лежал, как полотно, ровный, хрусткий, пряный? Есть. Разливала свет луна? Определенно. Хоть мёрз даже голос? Да. Идеальное совпадение, правда, Доггер?
- Идеальное, - согласился он.
- Не хватает только бедняка, собирающего хворост.
В этот самый миг темноту пронзил луч трактора, выехавшего на дорожку и тащившего за собой прицеп с дровами.
Мы рассмеялись.
Никто никогда этому не поверит, и я знала, что мы с Доггером сохраним этот мир только для нас двоих. Есть магия, которой нельзя делиться. Даже слова лишат ее всей силы.
Это знал даже Оливер Инчболд, правда?
Рука в руке, в тиши бредем
По берегу с тобой вдвоем…
Он написал эти строки в одной из своих книг - о том, как он гулял на побережье с сыном. Я помнила иллюстрацию: ни единой живой души в поле зрения, и только исчезают вдали две пары отпечатков, крупные и маленькие.
Как это похоже на наши отпечатки в снегу - Доггера и мои. Другое время года и другой пейзаж, но тот же смысл: взрослый и кто-то младше идут бок о бок в глуши, и только по следам можно определить, где они были.
Как человек, способный написать такие строки, оказался настолько жесток, чтобы избивать ребенка? Неужели Хилари Инчболд говорил правду?
А если нет, о чем еще он мог солгать?
- Ты когда-нибудь задумывался, Доггер, - спросила я, - что, если злоба - это химическое состояние?
- Задумывался, мисс Флавия, - ответил он. - Иногда я думаю только об этом.
Мы снова тронулись в путь, какое-то время молчали, и слышался только хруст снега под ногами.
Хотя я умирала от желания поговорить с Доггером об отце, я обнаружила, что не могу. Доггер и так обременен столькими тревогами, не стоит добавлять свои.
- У тебя есть братья и сестры, Доггер? - спросила я. Первый раз в жизни у меня возник этот вопрос.
- Да, есть, мисс Флавия, - ответил он после очень долгой паузы. - Хотите, чтобы я рассказал о них?
- Нет, - сказала я.
- Спасибо, - отозвался он.
Мы снова какое-то время шли в молчании. В молчании, потому что мы могли столько сказать друг другу.
- Доггер, как ты считаешь, это справедливо, что кто-то живет целую вечность, а кто-то обречен на гибель?
Доггер рассмеялся. Он правда рассмеялся!
Никогда раньше не видела, чтобы он смеялся, и это был странный и приятный звук.
- Неважно, как я считаю, - сказал он. - Есть старая пословица, суть которой заключается в следующем: неважно, куда мы идем, мы все придем в одно и то же место.
Я грустно кивнула, потому что это правда.
- Это все химия, - сказала я.
- Это все химия, - согласился Доггер.
17
Я не могла уснуть. Звезды за моим окном горели ярче прежнего, если это вообще возможно, ярче, чем когда мы с Доггером возвращались домой.
Вдали, за Висто, на востоке высоко в небо поднялись близнецы Кастор и Поллукс.
Оливер Инчболд писал что-то о звездах, верно?
Где это было? Конечно же! Не в "Лошадкином домике", а в "Балладах на ночь".
Признался Кастор Поллуксу:
"Там на Земле далёко
Мальчишки смотрит на меня
Распахнутое око!"А Поллукс Кастору в ответ:
"Какое самомненье!
Ведь это прямо на меня
Он смотрит, без сомненья!"
Все зависит от точки зрения, не так ли?
Мотив для убийства деревенского резчика по дереву может быть совсем не таким, как мотив для убийства всенародно любимого писателя. И подозреваемые тоже могут быть разными.
Кто в здравом уме и трезвой памяти захочет разделаться с Оливером Инчболдом, человеком, который принес в мир столько радости?
"Дело об имени" - если бы я писала детективный роман, я бы назвала его так, в стиле мисс Кристи.
Намного проще думать, что смертельный враг был у угрюмого резчика по дереву.
Это значит, что моими главными подозреваемыми должны быть теперешние друзья покойника - главным образом из церкви и деревни, те, кто знал его под именем Роджера Сэмбриджа. А не те, кто знал достойного Оливера Инчболда, которого, как всем известно, до смерти заклевали чайки.
Как он умудрился это подстроить?
Такую сенсационную, такую драматическую смерть нельзя подстроить без тщательного планирования. И - при мысли об этом у меня волоски на шее встали дыбом - без масштабной помощи. Нельзя поставить такой спектакль без рассчитанного с военной точностью сценария.
Почему я раньше об этом не подумала?
Почему я не додумалась расспросить Лилиан Тренч о ее соседе? Возможно, я смутилась, оказавшись лицом к лицу с предполагаемой ведьмой? Или это внезапное появление Хилари Инчболда выбило меня из колеи?
Только сейчас у меня в мозгу что-то щелкнуло, и меня словно ошпарило кипятком. Как я могла быть настолько… умственно неполноценной? Позор, Флавия де Люс!
Какая же я идиотка! Как все остальные, я была обманута, наверное, самой масштабной инсценировкой за последние десятилетия.
Склони голову, Джон Гилгуд! Сэр Лоуренс Оливер, выйди вон! Оливер Инчболд, он же Роджер Сэмбридж, превзошел вас всех.
По крайней мере, превосходил до недавнего времени, когда встретил свою судьбу, у которой совершенно отсутствовало чувство юмора.
О чем он думал в последние минуты? - размышляла я. - Перед смертью, наедине с убийцей, жалел ли он о чем-то? Успел ли он воскликнуть "К черту!", перед тем как его глаза закрылись навечно?
Его последние годы вряд ли были легкими. Я знала, что он страдал от артрита и что проводил много времени в пабе - но не рассказывая басни и веселя посетителей, как можно было бы ожидать, а просто сидя в одиночестве. "Угрюмый" - так охарактеризовала его Рози, и если я правильно понимаю значение этого слова, это значит кислый пожилой краб.
Какое падение для создателя Криспиана Крампета.
Мой мозг включил более высокую передачу, и передо мной встали новые вопросы. Это было все равно как выехать на "Глэдис" на вершину холма Джек О’Лантерн и внезапно узреть под новым углом Бишоп-Лейси и расстилающуюся внизу равнину.
Вопрос точки зрения.
Кастор и Поллукс.
Оставался вопрос деревянной рамы, в которой был зафиксирован мертвец. Кто из его друзей мой сконструировать такой пыточный аппарат и как ему удалось принести его в Торнфильд-Чейз и установить там? Кто еще обладает талантом резчика по дереву?
Первым на ум приходит бойскаут Джеймс Марлоу из Уик-Сент-Лоуренса, с улыбкой подумала я. Бойскауты славятся на весь мир своим умением смастерить из дерева что угодно - от зубочистки до подвесного моста. Именно Марлоу стал свидетелем первой смерти Оливера Инчболда, в то время как я, Флавия де Люс, лицезрела вторую.
Неужели Оливер Инчболд просто стоял и смотрел, как в его коттедже устанавливают дьявольское устройство? Или к этому времени он был уже мертв?
Последний вариант кажется более вероятным. Несмотря на мое богатое воображение, не могу себе представить, чтобы кто-то просто наблюдал за тем, как его готовятся распять.
Вымысел - это слово прозвучало в моем мозгу. Первая смерть Оливера была вымыслом, хитро придуманным и срежиссированным, и кто его помощники - еще предстоит установить. Вторая, увы, оказалась реальной.
Был ли это несчастный случай?
Что, если какой-то неизвестный ритуал пошел не так?
С этими неприятными мыслями я перекатилась на бок, закуталась в одеяло и уснула сном младенца.
Когда я проснулась, в окно падали косые лучи зимнего солнца, озаряя пики и долины отслаивающихся от стен георгианских обоев в моей комнате.
Я вспомнила, что уже целую вечность собираюсь отодрать кусок и изучить его под микроскопом с целью знакомства с различными плесневыми колониями, которые могли завестись в древних обоях, но сейчас не время. Плесень, если задуматься, - на самом деле это просто большая счастливая семья. Если уменьшиться в размерах на манер Алисы, можно услышать, как они смеются, поют свои заплесневелые песни, поддразнивают друг друга, шутят и рассказывают истории о плесневых призраках.
В некотором роде я им завидую.
Должна признаться: несмотря на то, что я человек чрезвычайно толерантный, я терпеть не могу встречаться со своим семейством за завтраком. Одна мысль о том, чтобы провести какое-то время под взглядами Фели, Даффи и Ундины, внушает мне отвращение.
Я выпрыгнула из кровати и быстро оделась. У меня изо рта вырывались облачка пара, словно у персонажа мультфильма. Хотя жить в неотапливаемом восточном крыле Букшоу зимой - это испытание, я готова платить эту цену за уединение. Только санок не хватает.
Окольным путем я спустилась к кухне. Миссис Мюллет была так занята готовкой, что не заметила, как я вошла на цыпочках и ускользнула с порцией сырого бекона, яйцами и несколькими ломтями хлеба.
Вернувшись в лабораторию, я зажгла бунзеновскую горелку и вознесла благодарственную молитвы за то, что меня не заметили.
Подержав хлеб над огнем щипцами, я поджарила его до идеального состояния. Омлет, приготовленный в мензурке, и шипящий в препаровальной ванночке бекон вскоре наполнили помещение восхитительным ароматом. В "Кларидже", "Ритце" и, не побоюсь этого слова, "Савое" никогда не было таких чудесных запахов зимним холодным утром.
Я ела, как выразилась бы Даффи, со смаком. Раньше я это слово не слышала, и теперь я представила, как она сидит за накрытым скатертью столом на террасе у моря с пожилым седовласым джентльменом по фамилии Смак, может быть, греком, с алой гвоздикой в петлице, и он любезно передает ей копченую селедку.
Я доедала последние крошки, когда в дверь постучали.
- Доггер, входи, - сказала я, зная, что прийти ко мне больше некому.
Дверь распахнулась, и Ундина сунула голову внутрь.
- Сюрприз! - провизжала она.
- Убирайся, - сказала я.
Я никак не могла понять, чем она меня так раздражает. Это непонимание заставляло меня отступать, осыпая ее градом оскорблений.
При любой возможности я именовала ее чумой - но бесполезно. Я сказала ей, что когда она умрет, я буду молиться не Деве Марии, а за Деву Марию.
Все это отскакивало от Ундины, как горох от стены.
- Убирайся! - повторила я, на случай если она не поняла.
Ундина засунула пальцы в рот и затрубила:
- Трам-пам-пам! Трам-пам-пам! Явился посетитель! Мисс Флавию де Люс ждут у входа!
Я не смогла не рассмеяться.
- Если у посетителя сачок для ловли бабочек, он пришел к тебе, а не ко мне, - сказала я.
- У посетителя нет сачка для чешуекрылых бабочек, - возразила Ундина прекрасно поставленным драматическим басом. - Его зовут Джеймс Марлоу. И у него есть нож.
18
Ундина была права. У него нож. Ну или что-то похожее на нож.
- Отправляйся к себе в комнату, Ундина, - сказала я. Невероятно, но она меня послушалась.
И я осталась наедине с вооруженным мужчиной.
Джеймс Марлоу стоял в вестибюле, откинув голову и глазея на потолок с таким видом, словно это купол Святого Павла. Гость был невысок и коренаст, обладал бочкообразной грудью и такими бицепсами, по которым было понятно, что он часто карабкается по веревкам.
Он расстегнул зимнее пальто, и я заметила, что под ним надет поношенный синий костюм с полосатым галстуком какой-то непрестижной школы. Перестав рассматривать вестибюль, он уставился на меня совиным взглядом сквозь круглые очки в черной оправе.
Я подумала, что эти очки он носит скорее для представительского эффекта, чем из реальной необходимости, судя по всему, линзы очень слабые. Однако я восхитилась его наглостью, поскольку сама нередко прибегала к такому же приему, когда хотела вызвать сочувствие или притвориться слабой.
Насколько я поняла, ему лет восемнадцать или девятнадцать.
- Мисс де Люс? - вопросительно произнес он, протягивая ладонь-лопату.
Я пожала его руку, откровенно разглядывая предмет, который он держал в другой руке и который вовсе не был похож на мои представления о нем. Я думала, это будет стандартный бойскаутский нож с черно-белой ручкой, сделанной из рога, и с приспособлениями на все случаи жизни - отверткой, штопором, консервным ножом, крючком и зубцом для выковыривая камней из лошадиных подков.
Вовсе нет: предмет, который он протянул мне на носовом платке, представлял собой узкий стальной клинок с деревянной рукояткой. Его квадратное лезвие заканчивалось прямоугольным острием, напоминая скорее резец, чем нож, и я была вынуждена признать, что никогда такого еще не видела.
- Это инструмент для резьбы по дереву, называется стамеска, - сказал гость. - Я нашел его рядом с тем, что осталось от мистера Инчболда.
Я хотела завопить "Яру-у-у!", но, проявив невероятное самообладание, сдержалась.
- Положите его в карман и следуйте за мной, - велела я.
Конечно, я нервничала, приглашая незнакомца в свою святая святых, особенно человека с холодным оружием, но мне нужно поговорить с ним, не опасаясь, что нам помешают или подслушают. Во дворе слишком холодно, остается только лаборатория. Придется рискнуть.
- Садитесь, - я махнула рукой в сторону плетеной ивовой табуретки. Наверное, именно так говорил бы помощник Эдгара Уоллеса - твердо, но дружелюбно. Я не хотела испугать его.
Я устроилась за старым дубовым столом дядюшки Тара.
Глаза Джеймса Марлоу просканировали помещение, как два фонаря, расширившись при виде научного оборудования и огромного количества мензурок. У него только что челюсть не отвисла.
- Я подумал, лучше лично привезу фотографии, - сказал он, кладя их на стол. - Вместо того чтобы посылать по почте. Подумал, мистер Уоллес оценит…
- Наверняка, - перебила его я. - Но сначала я хочу, чтобы вы все мне рассказали. Хочу сформировать свое собственное впечатление. - Как инспектор Хьюитт, подумала я. - На фотографии посмотрим позже.
Он с сомнением взглянул на меня.
- Вы кажетесь ужасно юной для помощника мистера Уоллеса, - заметил он.
Я сурово взглянула на него.
- Скаут Марлоу, если бы я не пользовалась абсолютным доверием мистера Уоллеса, я вряд ли оказалась бы на этом месте.
Никакой логики в моих словах не было, но свое дело они сделали.
- Простите, - сказал он. - Зовите меня Джеймс.
- А вы можете обращаться ко мне Флавия. - Я слегка смягчилась, подбадривая его. - Расскажите мне все своими словами. С самого начала, будьте добры.
Я извлекла из ящика чистую записную книжку и взяла карандаш.
Джеймс несколько раз открыл и закрыл рот, нервно облизывая губы. Но ничего не сказал. Я слишком давлю на него?
Я подбадривающе приподняла бровь.
- Когда будете готовы, - сказала я и скупо улыбнулась.
- Остров Стип-Холм, - начал Джеймс, - расположен в Бристольском заливе примерно в пяти милях от Уэстон-сюр-Мэра. Диаметром в полторы мили, он возвышается над уровнем моря на двести футов…
Он говорил как рассказчик в этих ужасных документальных фильмах, которые показывают в кино перед тем, как наконец перейти к Борису Карлоффу, и я догадалась, что он уже не раз излагал эту историю.
- Постойте, - вмешалась я. - Мистера Уоллеса интересует мнение людей. К географии мы перейдем позже. Начните с трупа и затем перейдите к тому, что было дальше.
- Это было ужасно! - сказал он, и по его внезапной бледности я поняла, что он перенесся к моменту, когда совершил свое жуткое открытие. - Сначала я, видите ли, не понял, что это. Куча старых тряпок, валяющаяся кость - я чуть не наступил на нее. - Он тяжело сглотнул. - Я приплыл туда один на маленькой лодке, чтобы нанести на карту викторианские фортификационные укрепления и поизучать повадки серого зуйка и ржанки - мне это было нужно, чтобы получить значок наблюдателя за птицами. Меня всегда интересовали перелетные…
- Труп, - напомнила я.
- Это было ужасно, - повторил он. - Чайки, понимаете, когда они нападают… Череп без глаз… На солнце поблескивали частицы хрящей… наверное, это была соединительная ткань. Тошнотворное зрелище.
Соединительная ткань? Это уже интереснее. Эдгар Уоллес гордился бы мной.
Неудивительно, что семью Инчболда не допустили к опознанию тела!
Я записала слова Джеймса в блокнот, стараясь сделать это как можно более точно.
- Честно говоря, - добавил он, - меня стошнило. Но в газетах об этом не написали.
Я сочувственно кивнула. И вспомнила, что в то время, когда Джеймс давал интервью "Телеграф", его слова звучали довольно сухо. Он больше восхищался повадками черных ворон и сумасшествием, которое охватывает птиц в сезон гнездования.
А в интервью "Лондон Ивнинг Стандард" он говорил о том, что лорд Баден-Пауэлл рекомендовал делать зарисовки трупов.
Не похоже на слова мальчика, который только что лишился содержимого желудка.
Или я слишком сурова с ним?