По словам моей сестрицы Даффи, Толстой написал, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а все несчастные несчастливы по-своему. "Как мы", - добавила она с жуткой гримасой. Что ж, Толстой ошибался. На самом деле дела обстоят наоборот, во всяком случае, судя по моему скромному опыту.
Я совершенно ничего не знала о Карле, но было очевидно, что у нее должна быть семья.
- Ты права, - неожиданно сказала Карла. - Они и правда обращаются со мной ужасно. Они думают, что я неудачница.
- Почему они так думают? - поинтересовалась я.
- Потому что они сами - полные неудачники. Мама безуспешно пыталась стать скульптором, а отец - рекламным агентом. Интересно, что не получится у меня, когда я вырасту.
- Сколько тебе лет?
- Шестнадцать, - пробормотала она, потупив взор, как будто быть шестнадцатилетней - ужасное преступление.
- Давай лучше поговорим о чем-то более приятном, - сказала я, положив другую руку на ее плечо.
Она с сомнением взглянула на меня.
- "Нежная девушка", - проговорила я. - На самом деле ты пела о себе, верно?
Я помолчала, чтобы мой туманный комплимент дошел до нее. Сообразительность Карлы оставляла желать лучшего.
- И ты так прекрасно пела, - ободряюще продолжила я.
- Ты правда, правда так считаешь? - она уставила на меня огромные влажные очи.
Кто-то сказал, что лгущие губы порочат Господа, но я уверена, что те, которые выясняют правду, - воистину его радость.
Мне пришлось хорошенько подумать, перед тем как продолжить:
- Я не думаю, я знаю. - И я легонько сжала ее плечи.
Наверное, я вечно буду гореть в аду за эту откровенную ложь, но мне наплевать. Просто тем, кто в раю, придется обойтись без меня.
- Эта песня всегда напоминает мне другую - "Кто знает, где судьба ее настигнет", основанную на стихотворении Шелли. Наверняка ты ее знаешь.
Я была уверена, что Карла не знает, поскольку я только что ее выдумала.
Карла кивнула со знающим видом.
Готово! Действие равно противодействию! Где-то на небесах святой Петр пачкает свою большую книгу и сквернословит в наш адрес.
- Или, - продолжила я, - "Король песков", - и процитировала:
Из глины слеплю я всамделишный дом -
И стены, и пол, честно-честно!
Поселимся в нем мы с тобою вдвоем,
Нам будет с тобою не тесно!
- Оливер Инчболд, - сказала я. - Все это знают. Это из "Лошадкиного домика". Я всегда думала, что это стихотворение рассказывает об одиночестве. Лирический герой выражает желание вернуться в утробу матери, создать убежище и разделить его с другом. Ты согласна со мной?
Концепция возвращения в материнскую утробу была изложена во всех подробностях одной опытной девочкой в женской академии мисс Бодикот, но сомневаюсь, все ли я поняла.
Карла слабо кивнула. Дельце будет не таким легким, как я думала.
- Может, тебе стоит положить эти слова на музыку, - предложила я. - С твоим великим талантом…
Но не успела я договорить, как Карла запела - сначала ее голос дрожал. Она сочиняла жутковатую мелодию на ходу, и у меня мурашки бежали по коже.
Поселимся в нем мы с тобою вдвоем,
Нам будет с тобою не тесно!
И так далее.
На словах "с тобою вдвоем" Карла вскочила на ноги и обняла меня так, что кости затрещали.
Я перестаралась.
- Бедняжка, - сказала я почти искренне и добавила: - Все читали "Лошадкин домик".
Я подождала, пока она перестанет хлюпать носом.
- Или им читали. Думаю, тебе тоже.
Она просияла. Утерла глаза кружевными рукавами.
- На самом деле моя тетя Луиза была знакома с Оливером Инчболдом. Представляешь? Он был по уши в нее влюблен. По крайней мере так она рассказывала.
- Оливер Инчболд? Должно быть, они были совсем юными.
Насколько я помнила по старым пыльным выпускам "Книгочея" и "Иллюстрированных лондонских новостей", заполонивших буфеты и щели Букшоу, Инчболд всю жизнь был счастливо женат на какой-то светловолосой леди, которая целыми днями вязала мешочки для моряков и митенки для бездомных.
- Это было не так давно, - ответила Карла. - Незадолго до его смерти. Тетя Луиза работала в издательстве, где он печатался, и…
- В "Ланселот Гэт" на Бедфорд-сквер в Лондоне? - выпалила я.
- Верно, - подтвердила Карла. - Откуда ты знаешь?
Я с умным видом постучала указательным пальцем по виску.
- Держу ушки на макушке, - сказала я. Хотя в моих словах не было ни капли смысла, я видела, что они произвели на нее впечатление. - Расскажи мне о тете Луизе. Должно быть, она была потрясающая. Работать в издательстве, надо же.
- О да. Несколько лет назад она погибла в Средиземном море. Поломка акваланга.
- Чего?
- Акваланг. Это такая штука, которая позволяет дышать под водой. Она ныряла вместе с Жаком Кусто, чтобы увидеть обломки римского корабля.
- Кошмар! - воскликнула я совершенно искренне. - Мои соболезнования.
- Все в порядке, - сказала Карла. - Она всегда говорила, что предпочтет умереть по пути на луну, а не попасть под автобус. Полагаю, так все и случилось. Тетушка Луиза всегда была искательницей приключений, как говорила мама.
От Даффи я знала, что это словосочетание имеет разные смыслы.
- Как-нибудь я покажу тебе фотографию, если захочешь. Она курит трубку Эйнштейна, а он в ее тапочках.
- Ничего себе! - сказала я.
- Она была такая. Сумасбродка, как говорила мама. Учила Черчилля танцевать румбу и обыгрывала автора "Дживса" в крокет.
- Вудхауса, - уточнила я. Даффи вечно о нем говорила и хихикала посреди ночи, когда предполагалось, что она спит.
- Да. Тетушка Лу - все звали ее Лу, даже мать - знала всех, кто представлял хоть какой-то интерес. Она была невероятно популярна в определенных кругах.
- Ясно. - Надо проконсультироваться с Даффи, обладательницей сверхъестественной способности читать между строк. Пусть даже придется заключить с ней мирный договор, оно того стоит.
- Знаешь, почему я тебе завидую? - спросила я.
Это один из тех хитрых вопросов, на которые еще никто никогда не ответил "Да". Если вам нужен ответ "Нет" для поддержания беседы - вот вам способ.
- Нет, - ответила Карла. - Скажи.
- Готова поспорить, она читала тебе вслух, твоя тетушка Лу. Оливера Инчболда и другие истории. Разве это не чудесно - думать о том, что она, наверное, собственными ушами слышала эти стихи от него самого? А теперь ты слушаешь ее. Должно быть, какое это удовольствие - знакомиться с его стихами практически из первых рук?
Изрядное преувеличение, но Карла значительно приободрилась.
- О да! - выдохнула она. - Я умоляла ее снова и снова рассказывать о том, как они катались на лодке, пили чай в Кембридже, о джаз-банде "Диксиленд", выступавшей на Ипподроме. О часах, проведенных в клубе "Кубла Хан" в Сохо.
- А о Криспиане Крампете? - спросила я.
Карла закрыла глаза, откинула глаза и затянула речитатив:
Криспиан дал трехколесному другу
Имя, но эти крестины - секрет!
"Несравненный, бесценный, один во Вселенной,
Мой Вело-и-бело-и-дело-сипед!"
- Чепуха, да? - внезапно спросила Карла.
Я ничего не стала говорить, но на мой вкус это лучшее стихотворение, принадлежащее перу Оливера Инчболда. Поскольку я самолично провела ритуал крещения над своим велосипедом, эти строчки пробирали меня до глубины души.
- Некоторые люди мало нуждаются в обществе себе подобных, - произнесла я, словно в никуда, и Карла стиснула мою ладонь. - Тетушка Лу явно к ним не относилась.
- Да, - подтвердила Карла. - Ее все любили. Ее сравнивали с теплым летним ветерком. Когда она умерла, почтальон принес мне целый мешок соболезнований. Такая трагедия.
- Но Оливер Инчболд уже умер к тому времени? - спросила я.
- О да. Уже несколько лет как. На самом деле именно тетушку Лу пригласили на опознание.
- Неужели? - я не смогла сдержать любопытство. - Откуда ты знаешь?
- Она мне рассказывала. "Именно меня пригласили на опознание". Это точные ее слова. Я их запомнила.
Мои мысли завертелись вихрем.
- Почему ее позвали на опознание? Почему не членов его семьи?
- Ну, тетушка Лу сказала, что его жена к тому времени сошла с ума, а сын просто отказался.
- Господи, - произнесла я. - Почему же? Его смерть была необычной?
- Думаю, можно и так сказать. Его заклевали чайки, когда он охотился за птичьими гнездами. На острове Стип-Холм. В Бристольском заливе.
- В сезон гнездования? - уточнила я.
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться.
- Наверное, - ответила Карла. - Тетушка Лу сказала, что осталось от него немного: обрывки одежды, кошелек и трубка.
- Криспиан Крампет, то есть Криспиан Инчболд, наверняка был вне себя от отчаяния. Лишиться отца подобным образом!
- Думаю, да, - согласилась Карла. - Хотя он уже не был ребенком. Учился в Оксфорде в это время и подрабатывал в кино - занимался то ли освещением, то ли звуком. Не помню точно. У него были художественные таланты, как у отца.
- Он еще жив? - спросила я. - Криспиан, имею в виду?
- Насколько я знаю, да. Тетушка Лу каждый год посылала ему открытку на Рождество, но он никогда не отвечал. Он с прибабахом.
Криспиан Крампет? С прибабахом? Я не верила своим ушам. Что случилось со знаменитым маленьким мальчиком, давшим имя своему велосипеду, прокапывавшим туннель в Китай или Бенгалию, чудесным мальчиком, который хотел построить дом из песка только для двоих - для себя и отца?
Я с болью осознала, что сама хотела бы того же самого.
На миг я представила себе, как похищаю отца из больницы в Хинли и увожу на далекий тропический остров, где мы будем только вдвоем и где я построю хижину из земли и травы - новый Букшоу, где не будет ни забот, ни хлопот, вымотавших его. Конечно, я сделаю отдельную пристройку для его коллекции марок и еще одну для моей химической лаборатории.
Мы будем питаться черепашьими яйцами и кокосовым молоком, слушать Би-би-си, когда нам захочется насладиться Бахом или приключениями Филипа Оделла.
Настоящий рай на земле! Мы будем лежать в гамаках, отец и я, вести тихие беседы и наблюдать за закатом.
- У него возникли проблемы с законом, - сказала Карла. - Тетушка Лу не знала подробностей, но говорила, что это имеет какое-то отношение к скачкам.
- Игрок, да? - уточнила я.
Карла пожала плечами.
Именно в этот момент нам помешала Ундина. Она выкатилась из церкви, как шар для боулинга, размахивая руками и угрожающе покачиваясь из стороны в сторону.
- Флавия! Гравия! Квавия! Славия! - изо всех сил вопила она. Забралась на пошатывающийся могильный камень и попыталась сохранить равновесие. - Я владычица замка, а ты - подлая негодница!
- Тише! - сказала я. - В церкви концерт!
- Он закончился, - ответила Ундина. - Но имбирные пряники были лучше, чем музыка. Я опять проголодалась. Пойдем домой.
- Я должна извиниться за мою кузину Ундину, - сказала я. - Порой она бывает неотесанной.
- Вовсе нет, - возразила Карла. - Я восхищаюсь ее искренностью.
- Видишь? - Ундина закатила глаза и показала мне язык.
- Большое спасибо за беседу, - сказала Карла. - Надеюсь, при случае мы повторим.
- С удовольствием, - ответила я. - И кстати, мне интересно, ты до сих пор хранишь книги Оливера Инчболда? Я бы с удовольствием одолжила у тебя томик-другой. По старой памяти и потому что они вызывают у меня ассоциации с писателем. Обещаю, я сохраню их в целости и сохранности.
- Разумеется, - подтвердила Карла, блеснув глазами. - Я бы ни за что не рассталась с этими книгами.
- Ю-ху! - завопила Ундина. Я схватила ее за руку и потащила прочь, а она ругалась почем свет стоит.
Пока мы шли по полям, резко похолодало и начало темнеть. Начал падать снег. Там и сям в далеких домах загорались огни - крошечные точки во мраке. Иллюзия счастья, подумала я. Если пойти на свет, он не станет ближе. Они исчезнут, растворятся в воздухе, эти болотные огни.
- О чем ты думаешь? - требовательно спросила Ундина. - Когда ты молчишь, я нервничаю.
- О червях. Я думаю о червях.
- Ха! - воскликнула она. - Сосиски с вареньем! Маринованное песочное печенье! Леденцы из улиток!
Так она продолжала вопить, пока мы не добрались до Букшоу к вечернему чаю.
Препоручив Ундину заботам миссис Мюллет и сославшись на ужасную головную боль ("Ой, бедняжечка. Пойди приляг. Закутайся в одеяло и как следует вздремни"), я поднялась по темной лестнице, показавшейся мне более длинной и крутой, чем обычно.
6
Оказавшись в уединении химической лаборатории, я изо всех сил прижалась к двери спиной, как будто за мной гнались орды варваров с топорами наперевес.
Времени на раздумья совсем мало. Имею в виду, на то, чтобы хорошенько поразмыслить.
Надо усмирить мой мятущийся разум, вернуть его к нормальному состоянию.
Все идет наперекосяк, не только со мной нелады.
В Букшоу царят гнетущая атмосфера и предчувствие, что Рождество пройдет мимо. Воспоминания о прежних праздниках маячили на периферии сознания, мучая меня полузабытыми звуками и запахами: рождественские псалмы, клюква, рождественское печенье, шорох разворачиваемой бумаги и пухлые снежинки, падающие на наши лица, когда мы по сугробам бредем в церковь накануне Рождества.
Я сняла с полки стеклянный колпак и поставила его на скамейку.
Не устрашившись воображаемых варваров, притаившихся за дверью, я вышла наружу и отправилась совершить набег на кухню.
Одна из прелестей старого дома, коим является Букшоу, - это его постоянство. Скрипучие ступеньки продолжают скрипеть столетиями, а не скрипучие остаются таковыми. Отдельные доски, постанывающие под моими ногами, издавали те же звуки под сапогами, туфлями и тапочками моих предков. Никаких сюрпризов. Мы, де Люсы, с незапамятных времен умеем грабить кухню бесшумно. И можем сделать это даже во сне.
Я подождала, пока миссис Мюллет сосредоточится на готовке, потом скользнула внутрь и сделала то, за чем пришла.
Через две минуты я уже была снова в лаборатории, а в чулане стало на три веточки розмарина меньше. Я не удержалась, поднесла их к носу и вдохнула опьяняющий аромат.
Перевязав траву обрывком нитки, отложила в сторону.
Потом из нижнего ящика буфета достала круглую металлическую тарелку, которая когда-то служила подставкой для мензурок. Зажгла бунзеновскую горелку и установила тарелку над огнем - разумеется, воспользовавшись кухонными перчатками миссис Мюллет. Вряд ли она заметит их отсутствие.
Через минуту-другую комната наполнилась запахом горячего железа: острым, резким ароматом, которым, наверное, пахнут рельсы невероятно жарким австралийским летом.
В целях предосторожности я приоткрыла форточку. Нельзя, чтобы кто-то решил, что в доме пожар.
Когда тарелка нагрелась до красноты, я поставила ее на лист пирекса, посыпала порошком бензойной смолы, сверху положила веточки розмарина, накрыла стеклянным колпаком и уселась ждать.
Бензойная смола сразу же растаяла и испарилась, образовав под колпаком густой туман. На веточках розмарина начал нарастать слой шелковистых белых кристаллов - бензойная кислота.
Наконец зелень полностью скрылась под искусственным инеем: моя собственная рождественская елка, растущая в тайном заснеженном лесу.
Конечно, без подарков и украшений не так хорошо, как взаправду, но лучше, чем ничего.
Я опустила голову на руки и, облокотившись на стол, уснула прямо на табуретке.
Несколько часов спустя (не знаю, сколько) меня разбудил громкий стук. Первым делом я подумала, что это Санта-Клаус шумит на лужайке.
Без раздумий и еще толком не проснувшись, я бросилась к окну. Снег продолжал идти, и снаружи Висто целиком укрылся плотным белым одеялом.
Пока я моргала, что-то твердое снова стукнуло в стекло прямо передо мной: тот же самый звук.
Я открыла окно и всмотрелась в темноту.
- Кто здесь? - хриплым шепотом окликнула я.
- Это Карл, Флавия. Карл Пендрака. Помнишь меня?
Разумеется, я его помнила!
Хотя особых шансов на то, что он станет моим зятем, не было, я всегда питала слабость к Карлу Пендраке, очередному бывшему ухажеру Фели. В конце концов, именно Карл однажды рассказал мне, как во время плавания по Миссури он нырнул под заброшенный пирс и оказался лицом к лицу с раздувшимся утопленником. Как я могла его забыть?
"Забавно, я знал этого типа, - рассказывал мне Карл. - Его звали Бобби Райбек, и мы с ним ходили в одну школу. Он учился на год старше - в восьмом классе. Я его узнал, хотя он раздулся и посинел".
Именно во время обмена крохами такой бесценной информации и рождается настоящая дружба.
Тем временем Карл утомился ждать ответа. Через секунду он взобрался по стене наверх, цепляясь за сухие виноградные побеги.
- Ой, что это, док? - спросил он, сморщив нос и фыркая. Перебросил ноги через подоконник и оказался в комнате.
Карл был американцем, что было заметно по его манере общаться. Я ответила ему улыбкой.
В армейской шинели и огромных сапогах он напоминал мохнатую гусеницу из мультфильма.
- Как поживает твоя сестра… как бишь ее зовут?
- Офелия, - ответила я. - Фели. Как тебе известно, поживает она прекрасно. Помолвлена, благодарю за поздравления.
- Я слышал об этом, - заметил Карл. - И еще слышал, что она сказала своему немецкому пилоту "капут".
В сочетании с болтливыми сплетницами Бишоп-Лейси сарафанное радио военно-воздушной базы в Литкоте работало на ура - быстрее и точнее, чем высококвалифицированная разведка. По крайней мере, так говорил Альф, муж миссис Мюллет.
- Мне неизвестно. Я была в отъезде.
- Хо-хо, - сказал Карл. - Я в курсе. В Канаде. Стране гагар и сучковатых сосен.
Для предполагаемого потомка короля Артура Карл был на удивление туповат.
- Зачем ты бродишь здесь в неурочный час? Я же могла позвонить в полицию.
- В надежде хотя бы мельком узреть возлюбленную, - ответил Карл, и от его честности у меня сжалось сердце. - Я заметил, что у тебя горит свет, понял, что ты дома, и знал, что ты меня впустишь. Как думаешь, она согласится увидеться со мной?
- Сейчас глухая ночь, Карл, - сказала я. - Тебе нельзя здесь оставаться. Кроме того, твоя возлюбленная крепко спит в своей постели и храпит вовсю. Она намазала лицо черепаховым жиром, губы - вазелином и спрятала волосы под колпак. Сейчас она не первая красавица на деревне.
- Мне наплевать, - объявил Карл. - Если у меня есть хотя бы крошечный шанс, так только сейчас, пока они с "гансом"…
- Его зовут Дитер, - перебила я. - Дитер Шранц. Ты знаешь, он до неприличия хорош собою. - Не смогла удержаться, чтобы не подразнить его.
- Я знаю, - вздохнул Карл. - Как скандинавский бог.
- Вот что я тебе скажу, - продолжила я. - Давай заключим сделку. Ты узнаешь все, что сможешь, о человеке по фамилии Сэмбридж, а я устрою тебе рандеву.
- Что?
- Рандеву. Свидание. Знаешь, как у Джорджетт Хейер. Тайную встречу любовников.
Я сразу же поняла, что правильно выбрала слова.