Глаза Карла зажглись неистовым огнем. Он схватил меня за руку и несколько раз сильно сжал.
- Идет! - воскликнул он. - Идет! Ну, теперь говори, кто он, этот Стэнфилд, о котором я должен узнать?
- Сэмбридж, - поправила я. - Он живет в Торнфильд-Чейзе рядом с Ист-Финчингом. Он резчик по дереву.
- Лишняя информация, - сказал Карл. - Я попрошу моего друга Мордекая. Он работает в Интеллидженс. Например, ты хочешь узнать, что сегодня утром король ел на обед? Спроси Мордекая. Хочешь знать, сколько канцлер казначейства должен своему банкиру? Спроси Мордекая. На кого поставить на скачках?
- Спроси Мордекая, - ухмыльнулась я. - И раз уж ты все равно к нему обратишься, спроси, пожалуйста, кто выиграл в ирландскую лотерею в прошлом году?
- Лошадь или владелец билета?
- То и другое, - ответила я. - Если он сможет.
Карл фыркнул.
- Предоставь это мне. Посмотрим, что я смогу сделать.
Он поднес указательный палец к губам, сделал такой жест, словно поправлял воображаемую кобуру, и протяжно сказал:
- Окей, пожалуй, пришло время мне сматывать удочки.
Секунду спустя за окном хрустнули ветки под его весом.
Убедившись, что Карл ушел, я закрыла окно. Найдя карандаш и клочок бумаги, я нацарапала записку.
Дорогой Доггер,
Я уехала в Лондон к старому другу. Не беспокойся.
И подписалась:
С наилучшими пожеланиями,
Флавия де Люс
Я на цыпочках прошла по спящему дому и приколола записку к двери его спальни.
Он прочтет ее, когда я буду уже далеко.
Спустившись в библиотеку, я заглянула в "Справочник железных дорог от А до Я". Первый поезд отправляется из Доддингсли в 7:03. Если я поставлю рекорд скорости, то успею на него и вернусь домой к вечернему визиту в больницу.
Разумеется, я не приняла во внимание снег. К счастью, он был сухим и пушистым, поэтому переднее колесо "Глэдис" входило в него, словно нож в масло. Преимущество ранних путешествий заключается в том, что перед тобой открыты все пути.
Я глубоко вдыхала холодный воздух, мечтая, чтобы дорога скорее закончилась, и молясь, чтобы мы с "Глэдис" не разбились в конце какого-нибудь длинного спуска.
Хотя рассветет не раньше, чем через час, я задумалась о том, как я выгляжу в глазах потенциального наблюдателя. Гипотетические фермеры и их гипотетические жены встают очень рано, поэтому я представляла себе, как они выглядывают из окон своих гипотетических кухонь и видят призрачный силуэт девочки в черном пальто на черном велосипеде, несущийся по белому зимнему пейзажу. Картина, достойная холста Уистлера.
Этот холст назовут "Флавия-велосипедистка". Или "Скачки снежной королевы".
Интересно, они бы задумались о том, кто я и куда несусь? Было бы им любопытно?
На полпути к Доддингсли мы наткнулись на колею, проложенную каким-то ранним транспортом, и дальше поехали по ней. Следуя за ребристыми следами шин, мы вздрагивали и подпрыгивали всю дорогу до вокзала.
С верхушки последнего холма я увидела на перроне пыхтящий поезд. Клубы дыма закрывали первые вагоны. Начальник станции уже отходил в сторону переезда.
Послышался резкий свисток. Поезд отходит!
Я в ужасе наблюдала, как состав тронулся с места.
- Нет! Стойте! Подождите! - завопила я, но для слов было уже слишком поздно.
Я резко повернула руль "Глэдис" и направила ее в крутой узкий овраг, спускавшийся прямо к железнодорожным путям.
С треском мы неслись по снегу и грязи, жутко скользя и раскачиваясь из стороны в сторону. Мы спустились к обрыву, перескочили через канаву и резко остановились, оказавшись в конце платформы. Поезд, пыхтя, как дракон, набирал скорость. И двигался прямо на нас.
Я закрыла глаза и ждала конца.
Удивительно, как замедляется время в ожидании неминуемой гибели и какие мысли приходят на ум в столь прискорбных обстоятельствах.
Не далее чем прошлым летом в Доддингсли я стала свидетельницей гибели незнакомца под колесами поезда. И именно здесь много лет назад нашла свой трагический конец маленькая дочь Ричардсонов. А сейчас, кажется, у Синтии появится новый повод для траура.
Послышались леденящий душу скрип стали о стали и оглушающий выхлоп пара. Мое лицо внезапно стало горячим и влажным.
Я не осмеливалась пошевелить ни единым мускулом.
А потом звуки голосов: громких сердитых человеческих голосов. До моих невинных ушей донеслись кое-какие неподобающие слова.
Я жива!
Открыла глаза.
Я стояла в клубящемся дыме, так близко к локомотиву, что могла бы дотронуться до него. Но не стала.
Инстинкт уберег меня.
Я подняла "Глэдис" и прошагала мимо машиниста и кочегара, выбравшихся из кабины и подошедших ко мне, сжимая кулаки. Их лица покраснели от гнева.
Я затащила "Глэдис" на платформу, прислонила ее к кирпичной стене, успокаивающе похлопала по сиденью и прогулочным шагом направилась к поезду. Сторож и начальник станции стояли плечом к плечу с открытыми ртами. Я продефилировала мимо них, представляя, что я - тетушка Миллисент.
- Поехали, - сказала я, войдя в ближайший вагон и заняв место.
7
Когда мы прибыли в Лондон, занимался серый хмурый рассвет. На вокзале было шумнее обычного. Я медленно, стараясь не привлекать внимания, внедрилась в группу толкающихся школьников. Хо-хо! Притворюсь чьей-то сестрой, как будто я пришла встретить неряшливого братца, приехавшего на каникулы.
Медузообразной массой мы поползли к выходу.
На улице у тротуара стояло черное такси.
- Куда? - спросил водитель и жутко поморщился, затягиваясь сигаретой. - В Букингемский дворец?
Я деловито уселась на заднее сиденье.
- Бедфорд-сквер, - был мой ответ.
- Дом?
- Семь, - сказала я, поскольку это была первая пришедшая мне на ум цифра и поскольку я предположила, что на любой площади в Лондоне наверняка должен быть дом номер семь. Намного большее число может выдать мое относительное незнание географии Лондона.
- Хорошо. - И такси тронулось.
Я не одобряю утреннюю болтовню даже в тех, кого знаю и люблю. Обычно это признак небрежного ума, которому не следует потакать.
Не успела я опомниться, как мы достигли места назначения. Я расплатилась с таксистом, отвернулась и быстро направилась к дому семь, делая вид, что копаюсь в кармане в поисках ключей. Судя по именам на табличках, тут живут сплошные архитекторы.
Дождавшись, когда такси отъедет, я направилась на поиски нужного мне адреса. Нумерация начиналась на восточной стороне площади и продолжалась на север, а затем на запад.
А потом посреди георгианских дверей солиситоров, землемеров и разнообразных обществ внезапно возникла она: вывеска "Ланселот Гэт, издатель".
Я потянула за холодную медную ручку, но дверь была заперта. Я немного подергала, но ничего не изменилось. Света в окнах не было.
Я осмотрелась по сторонам. Если не считать моих собственных отпечатков на свежем, неубранном снегу, других следов почти не было. Рабочий день еще не начался. Придется подождать.
Я подула на сложенные лодочкой ладони, издав глухой звук, напоминающий уханье совы. Я уехала из дому без перчаток и уже начала жалеть об этом.
Такое впечатление, что температура стремительно снижается. Сейчас явно холоднее, чем было на вокзале.
Я пребывала в раздумьях о моих дальнейших действиях, когда из-за угла появился мужчина в пальто с пелериной. Несмотря на снегопад, он нес сложенный зонтик. В его руках также была свернутая в трубочку газета.
Он радушно кивнул, доставая ключи.
- Мистер Гэт? - предположила я.
Мужчина изумленно нахмурился, но потом медленно и широко улыбнулся.
- Господи, нет. Мистер Гэт, как и Джейкоб Марли, мертв уже семь лет. На самом деле шесть, но цифра семь арифметически куда приятнее, не так ли?
Должно быть, на моем лице отобразилось уныние.
- Неважно, - продолжил он. - Несмотря на безвременную кончину мистера Гэта, его безутешные наследники продолжают крутить ту же шарманку, тянуть ту же лямку. Чем я могу помочь? Хотя погоди-ка. Вместо того чтобы замерзнуть до смерти на крыльце, я предлагаю хлебнуть чайку у меня в кабинете. Тебе знакомо слово "хлебнуть"? Это американизм. В прошлом году я вычитал его в книге о рыбалке на мушку в Колорадо. Слишком хорошее словечко, чтобы не ввести его в обиход, как ты считаешь?
- Да, - выдавила я.
- Входи, входи, - пригласил он, толкая разбухшую от влаги дверь плечом.
Внутри мы отряхнули снег с ног на древнем джутовом коврике, и я пошла следом за мужчиной на второй этаж. Его офис напоминал пещеру, вырезанную в скале из книг. От пола до потолка, от стены к стене - повсюду были угрожающие обвалиться стопки книг. Любая доступная поверхность служила основанием для шаткого книжного сооружения, и эти горы напомнили мне Пизанскую башню или огромные термитники в Эфиопии, виденные на фотографиях.
- Присаживайся, - пригласил он, принимая мое пальто и убирая стопку книг с кресла, которое, судя по виду, было чиппендейловским. - Итак, меня зовут Фрэнк Борли. Чем могу быть полезен, мисс…?
- Де Люс, - представилась я, устроившись в кресле. - Флавия де Люс. Я провожу исследование о жизни одного из ваших покойных работодателей. - Поскольку я не знала фамилии, мне пришлось выкручиваться. Я подалась вперед, понизила голос и с заговорщицким видом добавила: - Несколько лет назад она утонула, ныряя в Средиземном море.
- Господи! - воскликнул он. - Луиза Конгрив?
Это был вопрос, но не вопросительный. Я выдержала паузу.
- Она была теткой моей подруги, - сказала я, и это была почти правда. - Семья хочет написать ее биографию.
А это совсем не правда.
- Я знаю, она жила увлекательной жизнью, - продолжила я. - Мне хотелось бы пообщаться с людьми, которые ее знали. И я подумала, почему бы не начать отсюда.
- И семья Луизы дала тебе разрешение?
- Ее племянница Карла Шеррингтон-Кэмерон. Да. Она практически умоляла меня.
Фрэнк Борли засунул мизинец в ухо и покрутил там, словно настраиваясь на правду.
- Да, - медленно произнес он. - Я помню, как однажды Луиза говорила, что собирается сводить племянницу в Лондонский зоопарк, и эту племянницу звали Карла. Да, похоже на правду.
Я бросила на него вкрадчивый взгляд, пытаясь внушить ему: прекрасно, продолжайте, не останавливайтесь.
- Значит, вы писательница?
Неожиданный вопрос.
- Я думаю об этом, - сказала я, - но только в качестве хобби.
Я знаю, это прозвучало несколько высокомерно, но временами, когда тебя ловят на горячем, лучше так, чем никак.
- И твоей специальностью будут биографии?
- Я очень люблю биографии. Особенно о жизни великих химиков, например Пристли и Лавуазье. Дома у меня есть экземпляр "Жизнеописаний ученых мужей" лорда Брума, хотя, конечно, эта книга несколько устарела в свете новейших научных открытий.
- А ты хочешь затащить их, отбивающихся и отбрыкивающихся, в двадцатый век, да?
Раньше я об этом не думала, но тут передо мной открылись потрясающие возможности.
"Жизни великих химиков" Флавии де Люс.
Кавендиш, Шефе, Пристли, Бойл, Гейлс, Хук - список бесконечный. Каждому из них я посвящу отдельную главу.
- И как в это вписывается мисс Конгрив?
Разумный вопрос для издателя; надо быстро придумать ответ.
- Она умерла в акваланге, - начала импровизировать я. - Это аппарат, работа которого была бы невозможна без экспериментов Блэка и Лавуазье с природой, химическими составами и эластичностью воздуха.
- Гм-м-м, - протянул он. - Новаторская идея, должен признать. Но вряд ли из этого получится сенсационный бестселлер, о котором будут все говорить. Это не то, о чем из номера в номер будут писать таблоиды.
- Разве что о ее дружбе с Оливером Инчболдом, - заметила я. - Насколько я поняла, они были довольно близки.
Мне показалось или Фрэнк Борли побледнел?
- Господи! - воскликнул он, вцепившись в край стола. - Это что, шантаж?
- Вовсе нет, - возразила я. - Просто веду небольшое расследование.
- Ты понимаешь, что случится, если это выплывет наружу? Книги Оливера Инчболда до сих пор продаются вагонами! Это классика! Мы не имеем права портить его репутацию. Подумай об этом! Мы повергнем в отчаяние не одно поколение читателей.
Он вскочил и заходил взад-вперед по полу - вернее, по той его части, что оставалась свободной от книг.
- Я никогда так не поступлю, мистер Борли. Я же сама выросла на Криспиане Крампете.
- Правда? И я тоже! Постой, я хочу кое-что показать тебе. Вернусь через несколько минут.
И с этими словами он ушел.
Я не стала терять ни секунды. Покопавшись в кармане, я выудила бланк, на котором были нацарапаны цифры: торопливым, но красивым почерком.
Я сняла трубку телефона Борли и набрала цифры, держа микрофон как можно ближе ко рту.
- Это я, - произнесла я в тишину. - Я в Лондоне.
- Флавия! Это ты?
- Да, - ответила я. - Не могу говорить.
- Понятно, - послышался голос миссис Баннерман. - Где ты?
Миссис Баннерман была моей учительницей химии в женской академии мисс Бодикот в Канаде и сопровождала меня в путешествии домой. Она попрощалась со мной за полчаса до причала, но сначала оставила мне свой лондонской телефон.
Однажды ее обвинили в убийстве, но после сенсационного суда оправдали, и она была решительно настроена вернуться в Англию незамеченной.
"Я стану женщиной-невидимкой, - сказала она мне. - Мы будем общаться кодами и шифрами с помощью устройств, известных только в тайных правительственных лабораториях".
Она шутила, но я понимала, что миссис Баннерман имеет в виду.
- На Бедфорд-сквер, - сказала я.
- Ясно. Я тебя практически вижу. На Нью-Оксфорд-стрит есть чайная "А.В.С.". В пяти минутах от того места, где ты сейчас. Не пропустишь. Встретимся там через полчаса?
- Прекрасно, - прошептала я и тихо положила трубку как раз перед тем, как Фрэнк Борли вернулся в кабинет.
- Я подумал, тебе это понравится, - сказал он, развязывая потрепанные ленточки бежевой папки. - Это рукопись "Лошадкиного домика".
И он почтительно положил папку на стол.
Честно говоря, смотреть особо было не на что: стопка покоробившейся, пахнущей плесенью бумаги, которая выглядела так, будто на нее стошнило кошку. Первые несколько страниц были покрыты небрежными каракулями, как будто писавшего настолько одолел зуд творчества, что он забыл о каллиграфии.
Перед моими глазами явились знаменитые первые строки, написанные рукой Оливера Инчболда.
Встал Криспиан рано, трубит неустанно
И не расстается с трубой.
"Рассыплются зданья, и до основанья!
Все скажут: "Вот это герой!""
Следующие страницы содержали отпечатанный на машинке текст и были аккуратнее первых, если не считать нескольких удивительных карандашных исправлений. Например, в заглавном стихотворении "Лошадка" слово "наездник" было написано без буквы "д", но потом перечеркнуто синим карандашом и исправлено.
- Одно из наших величайших сокровищ, - объявил Фрэнк Борли. - Наверное, оно бесценно. Эти книги были проданы миллионными тиражами. Постоянно в наличии в магазинах.
Я изобразила подобающее восхищение.
- И я подумал, что тебе будет любопытно взглянуть на это, - добавил он, кладя передо мной книгу. - Это первое издание.
Это оказался такой же томик, как тот, что я видела в спальне мистера Сэмбриджа. Я открыла его и взглянула на задний клапан суперобложки.
- Это он? - спросила я, указывая на фотографию автора.
И снова это необъяснимое покалывание в мозгу.
- Да, это Оливер Инчболд.
- С виду приятный человек, - заметила я. - Он и правда таким был?
Мой вопрос застал Борли врасплох.
- Ну, скажем так, он знал, чего хочет и как это получить.
- Его любили? - уточнила я.
Иногда приходится проявлять настойчивость.
- Пожалуй, нет, - ответил Борли. - Уважали… да. Любили… нет.
- А его сын? - продолжила я. - Что о нем думал Криспиан Крампет?
Мне только что пришло в голову, что Криспиан Крампет до сих пор, наверное, получает гонорар за публикацию книг отца.
- Хилари? - произнес Борли, снова засунув палец в ухо. - Трудно сказать. Хилари никогда не мог позволить себе роскошь быть обыкновенным человеком.
Могу себе представить. По своему опыту я знала, что расти знаменитостью - не самая приятная вещь на свете.
- Хилари Инчболд? - уточнила я. - Так его зовут?
Борли кивнул.
- Он держится как можно дальше от публики, - объяснил он. - На самом деле он болезненно, наверное, даже патологически застенчив.
- Полагаю, он может себе это позволить, - заметила я. - Ему не надо работать.
- О, я бы так не сказал, - возразил Борли. - Он посвящает свое время кошачьему приюту в Глостершире, построенному на собственные деньги.
- Я бы с удовольствием с ним познакомилась, - честно сказала я.
- К сожалению, не могу в этом помочь, - сказал Борли. - Конфиденциальность и все такое.
Я не смогла скрыть разочарование.
- Хотя у меня есть кое-что другое, - добавил он. - Вдруг вам пригодится. Я обнаружил это в ящике стола Луизы, когда мы делали уборку.
Он покопался в папке и извлек испачканную бумажную вырезку.
КРИСПИАН КРАМПЕТ ПРИВЕЧАЕТ КОТОВ! - гласил заголовок.
- Не самый изысканный заголовок, - сказал Борли, - но чего ждать в наше время?
На фотографии был сухощавый мужчина с преждевременно поседевшими волосами и в очках с очень толстыми стеклами. На руках он держал упитанную пеструю кошку. Он так ссутулился, что напоминал комичный зонтик.
Вся статья была посвящена тому, что Хилари Инчболд ("бывший Криспиан Крампет") отказался отвечать на любые вопросы, не имеющие отношения к его кошачьему приюту.
Я уже видела это лицо. Любопытно, дело в том, что он очень похож на своего знаменитого отца? Может быть, но, с другой стороны, этот робкий парень на фотографии совершенно не выглядел человеком, знающим, что он хочет и как этого добиться, в отличие от отца. Скорее он выглядел так, будто уже давно болен.
- Луиза Конгрив была знакома с мистером Инчболдом? Имею в виду, с Хилари Инчболдом.
- Да, конечно. Луиза до самой своей смерти была связующим звеном между нами и поместьем Инчболдов. Как я уже упоминал, Хилари крайне необщителен.
- А кто теперь ваше связующее звено? - откровенно спросила я. Но Фрэнк Борли, кажется, не возражал.
- Теперь это я. - Он засмеялся. - Но, как я уже сказал, а точнее, как сказал сэр Джон Фальстаф, скромность - главное достоинство, хотя сейчас мы так не считаем, верно?