4
Чем ближе была публикация книги и чем восторженней к ней относились книготорговцы и критики, тем сильнее Дельфину одолевал страх. Впервые в жизни она испытывала такой стресс. Молодая издательница всегда тратила много сил и нервов на свои проекты, но история с романом Пика привела ее в непривычное возбуждение: ей казалось, что это поворотный момент ее жизни.
Каждый вечер Дельфина звонила Мадлен и спрашивала, что нового. Она всегда предпочитала личные контакты со своими авторами, но сейчас ей почему-то особенно хотелось быть рядом с вдовой писателя. Похоже, Дельфину одолевали недобрые предчувствия. Нужно было подготовить старую женщину к предстоящему "выходу на сцену", но вместе с тем девушка боялась внести в ее устоявшуюся жизнь хаос, какого она и предвидеть не могла. Иногда ей становилось совестно, и она начинала жалеть, что уговорила Мадлен согласиться на публикацию романа мужа. Вся история этого издания шла вразрез с привычными правилами работы, – за ней скорее стоял вызов судьбе, а может быть, даже неуважение к воле автора.
А Фредерик тем временем маялся со своим романом. В период надвигавшихся литературных бурь ему было трудно подыскивать нужные слова – и не только для работы: он не мог понять, какими словами успокоить Дельфину. Отсутствие вдохновения отравляло все вокруг них, ввергая молодую пару в полное расстройство чувств. Приключение в Крозоне, поначалу такое волнующее, даже веселое, мало-помалу оборачивалось чем-то гнетущим, если не сказать грозным. Теперь они реже занимались любовью, чаще ссорились. Фредерик был не в духе, целыми днями сидел дома, бесцельно кружа по квартире в ожидании своей подруги, словно ее приход мог подтвердить существование других людей в мире. С недавних пор ему ужасно хотелось стать центром всеобщего внимания – так ребенок пускается на глупые шалости, чтобы родители занялись им. Поэтому он холодно объявил Дельфине:
– Да, забыл тебе сказать, я тут встретил свою бывшую пассию.
– Вот как?
– Совершенно случайно, на улице. И мы зашли в кафе.
– …
Дельфина не нашлась с ответом. Не то чтобы она ревновала, но ее удивил откровенно злорадный тон, которым Фредерик сообщил эту новость, – он подчеркивал значимость события. А что же произошло на самом деле? Да собственно говоря, ничего. Когда Фредерик догнал Агату и предложил посидеть в кафе, она ответила, что ей некогда. Он расценил этот отказ как второе оскорбление. Что было глупо: она ведь вполне любезно разговаривала с ним. Но Фредерик все видел теперь в ложном свете и счел оба невинных ответа Агаты демонстрацией презрения. Хотя девушка вполне могла спешить на какую-нибудь встречу, и уж точно не была виновата, что роман ее бывшего любовника не наделал достаточно шума, чтобы она о нем узнала. Увы, Фредерик не желал принимать это спокойно: возможно, его ярость была первым предвестием паранойи.
– Ну и что, хорошо посидели? – спросила Дельфина.
– О да! Проговорили часа два, я и не заметил, как время пролетело.
– А почему ты мне это рассказал?
– Хотел, чтобы ты была в курсе, вот и все.
– Ну ладно, только у меня сейчас полно других забот, я сама не своя. И есть из-за чего, ты же знаешь. Так что мог бы и поберечь меня…
– А что я такого сказал?! Просто встретил бывшую подружку, я же не переспал с ней!
– Ну и ладно, а теперь я пойду, мне надо лечь.
– Как, уже?
– Да, я совсем вымоталась.
– Ну вот, я так и знал!
– Что ты знал?
– Что ты меня больше не любишь. Ведь ты меня больше не любишь, Дельфина?
– С чего ты взял?
– Ты даже не даешь себе труда обидеться!
– А ты считаешь, что это и называется любовью?
– Да, именно так! И на самом деле я все выдумал, чтобы проверить…
– Проверить – что?
– Я действительно встретил ее на улице. Но мы с ней не сидели в кафе.
– Ничего не понимаю. Где тут правда, а где вымысел?
– Я просто хочу, чтобы мы поссорились.
– Поссорились? Тебе нужно, чтобы я ради твоего удовольствия грохнула об пол вазу?
– Ну, хотя бы!..
Дельфина подошла к Фредерику со словами: "Ты с ума сошел!" И она действительно с каждым днем все больше убеждалась, что с ним творится неладное. Ей и раньше было известно, что жить с писателем нелегко; но она любила Фредерика, очень любила, она полюбила его с первого взгляда. И поэтому сказала:
– Значит, ты хочешь ссоры, любимый?
– Да!
– Ладно, только не сегодня, у меня совсем нет сил. Но это будет скоро, любимый. Очень скоро…
И оба знали, что она всегда держит свои обещания.
5
Молодая издательница уповала на триумф книги, желая его так страстно, что утратила сон и покой, но могла ли она предвидеть все последствия своего открытия?! Нет, это было просто невозможно. Даже ее пылкое воображение, открытое самым дерзновенным мечтам, никогда не смогло бы предугадать невероятные события, которые ждали их в ближайшем будущем.
Началось с шума, поднятого в средствах массовой информации. Все печатные издания смаковали эту историю, которую называли "выходящей за рамки возможного". Они, конечно, передергивали, но наше время склонно к раздуванию фактов. Не прошло и нескольких дней, как роман Пика занял центральное место в литературной жизни страны. Роман и, конечно, вся история его создания и публикации. Газеты и журналы жадно ухватились за этот богатый сюжет и выжимали из него все, что могли. Один из журналистов, приятель Дельфины, осмелился даже на такое странное сравнение:
– Это прямо как последний Уэльбек.
– Да неужели? А почему ты так думаешь? – спросила она.
– "Покорность" – самый громкий успех Мишеля. Она даже затмила его гонкуровский роман. Но это наименее удачная из его книг. Я просто не смог ее дочитать. Нет, в самом деле: все, кто любит Уэльбека, признали, что этот опус сильно уступает предыдущим. Ведь он обладает исключительным даром романиста, а тут… ну просто никакой истории. Даже несколько хороших страниц о сексуальности или одиночестве – это перепевы старого, только написано много хуже.
– Ты что-то очень уж придирчив, мне кажется.
– Вовсе нет; все сразу кинулись его читать, так как основная идея романа была просто блестящей. Уже через два дня после выхода книги о ней заговорила вся Франция. Даже у президента Республики спросили во время интервью: "Вы будете читать Уэльбека?" Ну а по размаху рекламной кампании издатели переплюнули самих себя. Рейтинг романа держится только на общественной полемике, просто потрясающе!
– Это случается всякий раз, как он выпускает новую книгу. И люди толкуют его произведения вкривь и вкось, но все равно он необычайно талантлив.
– Да не в том дело! Написав "Покорность", Уэльбек миновал стадию традиционного романа. Он опередил других писателей, создав новую литературную территорию, где текст уже не имеет значения: главное – раскрыть основную, самую яркую идею. Идею, которая заставит о себе говорить.
– И какое отношение это имеет к Пику?
– Его книга не так скандальна, не так блистательна и, в общем, написана далеко не литературным гением, но о ней все говорят, не придавая ни малейшего значения тексту. С таким же успехом ты могла бы опубликовать каталог "ИКЕА". Честно говоря, книжка-то не очень хороша. В ней есть длинноты, банальности. Единственная по-настоящему интересная часть – это агония Пушкина. В общем, это роман о бессмысленной гибели поэта.
Дельфина не разделяла мнения журналиста. Разумеется, сказочный коммерческий успех романа Пика был связан с привходящими обстоятельствами, но она не думала, что это все объясняет. К ней приходили отзывы читателей, которых книга по-настоящему растрогала. Да она и сама считала текст замечательным. Но в одном отношении ее знакомый был прав: люди говорили не столько о книге, сколько о тайне Анри Пика. Множество журналистов названивали Дельфине, пытаясь разузнать побольше о скромном хозяине пиццерии. Некоторые из них уже начали розыски с целью восстановить все этапы его жизни. Каким он был? В какой период своей жизни написал эту книгу? Отчего не пожелал опубликовать ее? Все эти вопросы требовали объяснения. И конечно, правда об авторе "Последних часов любовного романа" неизбежно должна была выйти наружу.
6
Один успех влечет за собой другой: когда цифра продаж романа превысила сто тысяч экземпляров, многие газеты вновь заговорили о нем, называя феноменом. И всем не терпелось взять интервью у "вдовы", обогнав коллег. До сих пор Дельфина благоразумно держала ее в тени, скупо отмеряя информацию и тем самым побуждая людей выдумывать всякие небылицы. Теперь же, когда книгу уже прочли, когда все о ней узнали, настало время подогреть интерес публики, направив его на ту, что была спутницей жизни Анри Пика.
Дельфина выбрала для этого передачу "Книжный мир". Ведущий программы Франсуа Бюнель добился у нее эксклюзива на следующем условии: это будет запись беседы с глазу на глаз, в Крозоне. Мадлен категорически отказалась ехать в Париж. Бюнелю, конечно, временами приходилось брать интервью вдали от своей студии, но тогда его собеседниками были Пол Остер или Филип Рот, ради которых не жаль слетать и в Соединенные Штаты. Однако сейчас он был в восторге оттого, что перехватил у других это сенсационное интервью: наконец-то можно рассчитывать на какие-нибудь новые откровения. В конце концов, почти за каждым писателем скрывается женщина.
Накануне отъезда в Бретань издательница почти не спала. Среди ночи она внезапно вздрогнула, как от толчка, села на кровати и спросила у Фредерика, что случилось. Он ответил: "Да ничего, любимая, ровно ничего". Но Дельфина так и не сомкнула глаз, просидев на диване в гостиной до рассвета.
7
Несколько часов спустя она, в сопровождении съемочной группы, позвонила в дверь Мадлен Пик. Старая женщина даже представить себе не могла, что столько людей предпримут такую дальнюю поездку ради ее скромной особы: в группе была даже гримерша. Мадлен сочла это полной глупостью, проворчав: "Я же не какая-нибудь Катрин Денев". Тщетно Дельфина объясняла ей, что перед телесъемкой всем положено гримироваться; старуха заупрямилась. Она хотела выглядеть естественно, и, вероятно, это было к лучшему. Гости поняли, что старая бретонка не позволит навязывать ей что бы то ни было. Франсуа Бюнель попытался умаслить ее, расточая комплименты убранству гостиной, для чего ему пришлось напрячь все свое воображение. В конечном счете он понял, что уместнее всего поговорить с ней о ее прекрасной родной Бретани. Попутно он упомянул о нескольких бретонских авторах, но выяснилось, что Мадлен никого из них не знает.
Началась запись. Бюнель сделал вступление, рассказав еще раз историю обнаружения романа. Он говорил с неподдельным энтузиазмом, но при этом тактично воздерживался от чрезмерных дифирамбов автору. Ведущие литературных передач должны находить золотую середину между восхвалением писателя, которого представляют с экрана, и тактом, импонирующим серьезной публике, которая предпочитает сдержанность дешевому фиглярству. Затем он обратился к Мадлен:
– Добрый день, мадам!
– Называйте меня просто Мадлен.
– Здравствуйте, Мадлен! Можно вас спросить: где мы находимся?
– Но… вам это хорошо известно. Какой странный вопрос!
– О, просто мне хотелось бы, чтобы вы представили эти места нашим телезрителям. Ведь обычно телепередачи снимаются в Париже.
– Ну конечно, у вас все самое интересное там, в Париже. То есть это парижанам так кажется.
– Значит, сейчас… мы находимся…
– У меня дома! В Бретани! В Крозоне!
Мадлен произнесла эти слова чуть громче предыдущих, словно гордость за родной край измерялась напряжением голосовых связок.
Сидя за спиной оператора, взволнованная Дельфина слушала начало беседы. Мадлен держалась на удивление спокойно, – вероятно, она даже не вполне осознавала, что на нее будут смотреть сотни тысяч телезрителей. Да и как вообразить столько народу за одним-единственным человеком, который вас расспрашивает?! Тем временем Бюнель решительно приступил к главной теме:
– Говорят, вы и понятия не имели, что ваш муж написал роман?
– Это правда.
– Вас это сильно удивило?
– Поначалу да, сильно. Я даже не сразу поверила. Но Анри был человеком особенным.
– В каком смысле?
– Не любил болтать попусту. Вот я и думаю: может, он берег слова для своей книги?
– Он ведь держал пиццерию, не так ли?
– Да. То есть мы держали.
– О, простите! Значит, у вас была пиццерия. И вы каждый день работали там вдвоем. Так в какое же время он мог писать?
– Наверняка по утрам. Анри любил выйти из дома пораньше, чтобы все приготовить для полуденных посетителей, но у него могло оставаться немного свободного времени.
– На рукописи нет никакой даты. Нам известно только, в каком году она была передана в библиотеку. Так, может, он работал над книгой долгие годы?
– Может, и так. Тут я ничего не могу сказать.
– Ну а что вы думаете о самом романе?
– О, это прекрасная история.
– А вы не знаете, любил ли он каких-нибудь писателей?
– Да я никогда не видела его за чтением книг.
– Не может быть! Он что же – ничего не читал?
– Что значит "не может быть"? Не стану же я вам врать, в моем-то возрасте.
– А Пушкин? Правда ли, что у вас в доме была найдена книга этого поэта?
– Правда. На чердаке.
– Я должен напомнить, что в романе вашего мужа рассказывается о последней встрече влюбленных, которые решили расстаться, а параллельно – об агонии Пушкина. Агонии ужасной, которая обрекла поэта на адские муки.
– Это верно. Там, в романе, он все время стонет.
– Итак, действие происходит 27 января 1837 года, и раненому, осмелюсь сказать, не повезло умереть сразу. "Жизнь не хотела покидать поэта, она упорно держалась в его теле, причиняя невыразимые страдания" – это я цитирую вашего мужа. Он пишет о крови, струившейся из раны и застывавшей на простыне. И этот образ настойчиво повторяется, напоминая об умирающей любви, которая точно так же исходит кровью, застывающей черными каплями. Великолепно написано!
– Спасибо на добром слове.
– Значит, вы нашли книгу Пушкина?
– Да, как я и говорила. Наверху, на чердаке. В коробке.
– А вам доводилось видеть эту книгу в доме?
– Нет, Анри ведь ничего не читал. Даже газету и ту пролистает да отложит. Он говорил, что там одни только плохие новости.
– Так чем же он занимался в свободное время?
– Да не сказать, что у него было много досуга. В отпуск мы никуда не ездили. Правда, велосипед он очень любил, а особенно "Тур де Франс". Болел за наших, за бретонцев, всем сердцем. Однажды ему повезло увидеть самого Бернара Ино, он прямо в себя не мог прийти. Я его таким счастливым никогда не видала. Чтоб его чем-то поразить, нужно было очень постараться.
– М-да, представляю себе… но, если позволите, вернемся к "Евгению Онегину", роману Пушкина, найденному у вас в доме. Ваш муж подчеркнул там одно место. Разрешите, я вам его прочту?
– Ну давайте, – согласилась Мадлен.
Франсуа Бюнель раскрыл книгу и прочел несколько строк:
Celui qui vit, celui qui pense
En vient à mépriser les hommes.
Celui dont le coeur a battu
Songe aux jours qui se sont enfuis.
L’enchantement n’est plus possible.
Le souvenir et le remords
Deviennent autant de morsures.
Tout cela prête bien souvent
De la couleur aux discussions.
– Вам этот пассаж о чем-нибудь говорит? – спросил ведущий после долгой паузы, совсем непривычной для телепередачи.
– Нет, – решительно ответила Мадлен.
– В этом отрывке речь идет о презрении к людям. Ваш муж, если вдуматься, прожил очень скромную жизнь. Он даже не попытался опубликовать свою книгу. Чем это объясняется – может быть, нежеланием уподобляться окружающим?
– Да, он был человек скромный, что верно, то верно. И предпочитал сидеть дома, когда мы не работали. Но зря вы сказали, что он не любил людей. Он никогда никого не презирал.
– А эти слова Пушкина о раскаянии? Может, он сожалел о чем-то, что было в его жизни?
– …
До сих пор Мадлен отвечала на вопросы быстро и уверенно, но тут она заколебалась и промолчала. Пауза затягивалась, и Бюнелю опять пришлось заговорить самому:
– Вы раздумываете над каким-то эпизодом из его жизни или просто не хотите отвечать?
– Это очень личное. А вы задаете столько вопросов… Это что – передача или допрос?
– Ну конечно, всего лишь передача, уверяю вас. Мы просто хотим побольше узнать о вас и о вашем муже. Нам всегда интересно, что за человек скрывается за автором.
– Мне думается, он не хотел, чтобы кто-то это узнал.
– Вы считаете, что в этой книге есть что-то личное? Что она может быть отчасти автобиографической?