- Связь между цифрами и делом моей клиентки? Стало быть, мосье Донж, вы не знаете, что девять из десяти отравлений, девяносто пять случаев из ста, это преступления, совершенные в таких вот интересах. В остальных пяти случаях обычно речь идет о женщине, которая хочет избавиться от надоевшего мужа и выйти замуж за любовника. Чаще всего это относится к фермерским хозяйствам: крестьянка хочет выйти замуж за кого-то из своих работников и, чтобы стать вдовой, прибегает к отраве.
Опять был развернут носовой платок, прогудела труба, мосье Бонифас с удовлетворением вздохнул, на мгновение замолчал, взглянув на собеседника.
- Я хочу сразу сказать, что не считаю ваш случай аналогичным. Но поскольку мы не знаем, по какому пути пойдет прокуратура, мы должны все предусмотреть. Могу напомнить вам дело Мартино, защиту по которому тщательно готовил один из знаменитых парижских адвокатов. Но на процессе прокурор задал такой вопрос, что…
Франсуа вспотел. Даже, если бы его сейчас внезапно спросили, где находится, разве он смог ответить? Он чувствовал себя нигде, ни во времени, ни в пространстве. А немного грассирующий, безжалостный голос неряшливого, бородатого адвоката продолжал:
- Два миллиона - это сумма, мосье Донж. Не знаю, как среагируют на это присяжные. Ведь среди них есть и скромные рантье, и служащие, и мелкие лавочники. И когда назовут сумму в два миллиона… Есть и другая деталь, о которой вы, наверное, не подумали. Как можно доказать, что именно в воскресенье, 20 августа, вы впервые приняли с кофе мышьяк?
- Но…
- Позвольте мне сказать!
Он говорил и все лицо его двигалось, и зубы, и борода, и вся его масса, так, наверное, едят людоеды, аппетит которых приводит все это в движение.
- Моя клиентка подтвердила, что три месяца назад взяла мышьяк в вашем кабинете. Но ведь каждый знает из лекций или из газет, из криминальных отчетов, что с помощью мышьяка можно инсценировать естественную смерть, для этого только необходимо увеличивать дозы, незаметными сначала. И кто докажет, что вы уже не приняли эти дозы не зная об этом?
Франсуа открыл было рот, но не успел ничего сказать. Запрещающий жест руки с грязными ногтями, остановил его.
- Обдумаем все хладнокровно. Сейчас мы не занимаемся побудительными причинами. Но мы знаем, существовали эти причины и, какими бы они не были, три месяца назад, поскольку в тот момент моя клиентка, рискуя быть застигнутой врасплох, похитила из вашей лаборатории флакон с мышьяком. А все эти три месяца вы регулярно ездили в Шатеньрэ…
Это слово "Шатеньрэ" в устах мосье Бонифаса! Невозможно представить светлый и такой ухоженный дом!
… Вы там спали, ели, пили кофе. Вы часто собирались вместе с тещей, вашим братом и его женой, в том самом саду, где произошла драма… Значит, в течение этих трех месяцев были условия, которые мы называем благоприятными… Те же побудительные причины. Те же обстоятельства. Почему же моя клиентка так долго ждала? Позвольте мне сказать, мосье Донж! Мой долг рассмотреть все предположения и поверьте мне, если я говорю, что мосье Руа из всего делает свои выводы…
"У вашей жены при бракосочетании было приданое?"
- Нет. Это я, который…
- У вашей свояченицы, которая в то же время вышла замуж, было приданое?
- У моего брата такие же принципы.
- Нет, мосье Донж! Я прошу меня извинить, что должен с профессиональной точки зрения вмешаться в это, но здесь и не видно никаких чувств. Барышни д’Онневиль, ни одна, ни другая, не могли дать вам приданое по той причине, что их мать осталась почти без доходов. Если бы не некоторые политические события, у мадам д’Онневиль все было бы по-иному. Но, к ее несчастью, в Турции многое изменилось после ее возвращения во Францию. Акции, оставленные мужем, сегодня почти обесценились. До такой степени, что ей сразу же пришлось заложить свой дом в Мофране.
Франсуа вдруг подумал о мухе, сражавшейся на черной поверхности воды. Но теперь он сравнивал ее не с Бебе, а с собой. Он взмок и у него было одно желание, попросить, чтобы открыли окно. Ему хотелось вдохнуть настоящего воздуха, увидеть обычных людей, идущих по улице, услышать другие голоса, вместо этого самодовольного голоса адвоката.
- В действительности, это вы и ваш брат уже в течение десяти лет содержите мадам д’Онневиль.
Он хотел завопить.
- Оставьте меня в покое с вашими домыслами! Это не имеет никакого отношения ни к Бебе, ни к нам, ни к Шатеньрэ.
Его пальцы дрожали. В горле пересохло. И когда он заметил, что мосье Бонифас закладывает в ноздри очередную партию табака, ему стало тошно.
- Видите ли, неважно какое дело, маленькое или большое, важное или не очень, оно должно быть рассмотрено во всех аспектах.
- Моя жена в деньгах не нуждалась.
- Да, вы ей давали столько, сколько она хотела. Но уверены ли вы, что ваше присутствие и сам факт вашего существования мешали ей использовать эти деньги так, как она хотела? Уверены ли вы в том, что она жила так, как хотела?
Мосье Бонифас почти улыбался. Ему не было никакого дела до людей: он видел только действия и их побудительную причину.
- Мадам д’Онневиль всегда была очень светской. И дочерей воспитывала также. Нотариусу она жаловалась на затхлую атмосферу нашего города. Туалеты вашей жены, я не скажу, что вызывали скандалы, но удивляли, точно также как и ее безразличие к нашему маленькому обществу. Вы ведь деловой человек, мосье Донж.
- Я могу вам подтвердить…
- Та-та-та-та-та-та-та-та…
Франсуа был поражен, насколько неожиданными были для него эти слоги, вышедшие из такого рта.
- R подобных случаях учитесь ничего не утверждать. Я установил…
Ему хотелось закричать:
- Вы ничего не установили!
- Я установил, что преступление, совершенное в каких-либо интересах нельзя отрицать заранее. Мы изучили цифры. Вернемся к фактам, только к фактам. В это воскресенье не произошло ничего ненормального, экстраординарного. Ваша жена не получила анонимного письма. И накануне вечером между вами не было никаких разногласий.
- Откуда вы знаете? - осмелился заметить он.
Рука адвоката так легла на досье, будто хотела его приласкать.
- Это все записано здесь. У нас есть официальное заявление моей клиентки. Также известно, что в это утро она до завтрака вас не видела. Из чего я делаю вывод, что в это воскресенье у нее было не больше причин отравить вас, чем в любой другой день.
Пойдем дальше.
Франсуа не мог больше сдерживаться и встал, но мосье Бонифас решительным жестом опять усадил его.
- Я еще услышу ваши замечания. Идем дальше. В это воскресенье было по меньшей мере трое свидетелей. И среди этих свидетелей был тот, кого ваша жена должна была бояться больше всех - ваш брат. О его привязанности к вам знали все.
"Ваша жена знает, что вы - химик, мосье Донж. А ваш брат не имеет дипломов, но, как и вы привык к ядам, с которыми на заводе вы имеете дело каждый день…"
"Итак, сразу невозможно установить смертельную дозу мышьяка, не вызывая симптомов, о которых знают многие…"
Он не улыбался но, пощипывая бороду, смотрел на своего собеседника с удовлетворением.
- Почему ваша жена, женщина умная, в этот день, именно в этот день всыпал, вам такую дозу? Сейчас я скажу вам. Предположим, если хотите, что скажет прокурор. В это воскресенье ваша жена совершила ошибку. До этого она добавляла в кофе маленькие дозы, способные потихоньку убивать вас, так сказать готовила почву. В ярко освещенном саду, в окружении нескольких людей ее рука стали менее уверенной и…
- Но клянусь вам, что все это…
Мосье Бонифас вздохнул:
- Прошу вас, мосье Донж! Мы рассматриваем только факты, ничего кроме фактов. И я развиваю логическую цепь предположений. Ведь судить не мне. Присяжные, в большинстве своем простые люди, которые будут знать о вас и о моей клиентке только то, что будет сказано в зале суда.
Тогда Франсуа сделал то же, что та муха на поверхности воды. Он замер. У него больше не было сил бороться. Продолжал ли он слушать? Слова мосье Бонифаса доносились как бы издалека, но очень четко.
- Следствие закончилось вчера. Утром дело будет отослано в прокуратуру. Это досье, увы! Не я так постановил, так решила ваша жена. Она не желала слушать мои советы.
"Может быть есть возможность провести защиту этого дела не привлекая третьих лиц? Имеются явные моменты для того, чтобы передать его в высшие инстанции".
Эти слова были сказаны быстро. Очевидно, мосье Бонифас отвергал всякое покушение на моральный дух. Его хромая дочь… Его невозможная служанка… Его грязные ногти и его кабинет, такой же мрачный, как лавка фармацевта, книги без обложек на стеллажах такого же черного цвета…
- Мосье Жиффр, следователь, у которого в наших местах это первое такое серьезное дело, допросы провел осторожно и проницательно, что делает ему честь. Если позволите, я зачитаю несколько ответов моей клиентки…
Неужели наконец-то появится Бебе, пусть хоть искаженная этим адвокатом и следователем на велосипеде? Досье приоткрылось. Он вынул оттуда несколько листов.
Вопрос: Вчера вы заявили, что не ревновали мужа и, что через несколько недель после свадьбы предоставили ему полную свободу в отношениях с женщинами?
Ответ: При условии, что он ничего не будет от меня скрывать.
Франсуа на секунду закрыл глаза. Ему показалось, что Бебе заявила об этом чистым голосом, держась прямо, черты лица заострились. Мосье Бонифас, бросив на него короткий взгляд, продолжил чтение.
Вопрос: Этот договор соблюдался с одной и другой стороны?
Ответ: Всегда.
Вопрос: Вы любили своего мужа?
Ответ: Не знаю.
Вопрос: Иначе говоря, вы жили как муж с женой или же, исходя из ваших предыдущих заявлений, как товарищи?
Ответ: Как муж с женой.
Еще взгляд мосье Бонифаса, на сей раз более любопытный, на Франсуа, который по-прежнему оставался неподвижным. Очевидно мосье Бонифас не мог понять, как можно так жить?
Вопрос: Не кажутся ли вам такие отношения ненормальными?
Ответ: Я так не считала.
Вопрос: А теперь?
Ответ: Не знаю…
Вопрос: Вы утверждаете, что не из ревности пытались отравить мужа?
Ответ: Да.
- Это же очевидно…
На этот раз мосье Бонифас был удивлен до такой степени, что посмотрел на Франсуа с почти комическим изумлением. И поскольку тот не двигался, он начал в очередной раз набивать нос табаком, продолжая чтение:
Вопрос: Я задам вам более конкретный вопрос: если ревность не является побудительной причиной преступления, должен ли я сделать из этого заключение, что таковой причиной является ненависть или любовь?
Ответ: Ненависть.
Вопрос: Но раньше вы говорили, что любили своего мужа… В какой момент ненависть заменила любовь?
Ответ: Точно не могу сказать…
Вопрос: Несколько лет назад?
Ответ: Не думаю…
Вопрос: Год?
Это напомнило Франсуа детство, когда на исповеди священник настаивал, чтобы узнать совершил ли он грех преднамеренно: в мыслях, делах или взглядах…
Ответ: Не знаю.
Вопрос: Шесть месяцев?
Ответ: Возможно больше…
Вопрос: Но идея убийства пришла вам в голову только тогда, когда вы нашли в лаборатории яд?
Ответ: У меня тогда еще не было намерения убить его.
Вопрос: Какова же была ваша цель?
Ответ: Не знаю… Так больше продолжаться не могло. Нужно было сделать выбор: либо я, либо он… Мне еще не хватало смелости убить себя, возможно из-за Жака. Ребенку больше нужна мать, чем отец.
Вопрос: Итак, вы размышляли над вопросом, кого из вас двоих следует уничтожить?
Ответ: Да.
Вопрос: Это длилось долго?
Ответ: Несколько месяцев.
Вопрос: Где в это время находился мышьяк?
Ответ: В моем туалетном столике. На дне коробочки с рисовой пудрой.
Вопрос: И каждый раз, когда ваш муж приезжал в Шатеньрэ, вы смотрели на него, вместе ели, спали в одной кровати, зная, что в один прекрасный день вы совершите покушение на его жизнь?
Ответ: Окончательного решения я не приняла, но думала над этим.
Вопрос: Ваши претензии были так серьезны?
Ответ: Я не могла больше жить рядом с этим человеком…
Вопрос: Вы могли бы подробнее остановиться на ваших претензиях?
Ответ: Нет.
Вопрос: Он отказывал вам в необходимом? По вашему мнению, был жесток? Он вас упрекал? Бил? Был ли ревнив, подозрителен?
Ответ: Он не беспокоился обо мне.
Вопрос: Кто-нибудь подстрекал вас к содеянному?
Ответ: Никто.
Вопрос: Какие были отношения между вашей матерью и вашим мужем?
Ответ: Отношения зятя и тещи, я полагаю. Франсуа её терпеливо переносил, давал деньги…
Вопрос: Они никогда не ссорились?
Ответ: Не часто.
Вопрос: Вы давали бы больше своей матери, если бы обладали состоянием?
Ответ: Может быть.
Вопрос: Следовательно, вы признаете, что покушались на жизнь вашего мужа из ненависти, но объяснить причину этой ненависти вы не можете?
Ответ: Я много страдала…
Вопрос: Американский суд допускает такой мотив для развода, который не признается нашими законами. Там это называют моральной жестокостью. Вы обвиняете мужа в моральной жестокости?
Ответ: О!
Вопрос: В воскресенье 20 августа, вы хладнокровно приготовили ему смерть… Вы спустились из своей комнаты с бумажкой, в которую был завернут мышьяк… Вы знали о том, как действует мышьяк?
Ответ: Я знала, что он убивает.
Вопрос: И вас не волновали последствия, которые последовали бы для вас за этим действием?
Ответ: Нет! С этим нужно было кончать.
Вопрос: Кончать, с чем?
Ответ: Не знаю… Это длилось слишком долго…
Вопрос: Попытайтесь объяснить.
Ответ: Вы не поймете.
Вопрос: Порошок находился в вашей руке, когда вы клали сахар в кофе?
Ответ: Он был у меня, когда я пришла на террасу.
Я положила его в носовой платок…
Вопрос: Вы не колебались, вас не мучали угрызения совести?
Ответ: Нет.
Вопрос: Когда вы приняли окончательное решение?
Ответ: Утром, когда встала. Мой муж в это время натягивал сетку для тенниса. Он был в пижаме и комнатных туфлях…
Вопрос: И одного этого вида оказалось достаточно, чтобы приговорить его к смерти?
Ответ: Да.
Вопрос: И вас не мучала совесть, когда вы видели, что он пьет отравленный кофе?
Ответ: Нет. Я только задавала себе вопрос, не заметит ли он этого.
Вопрос: Итак, он ничего не заметил?
Ответ: Кажется, он заметил его отвратительный вкус.
Франсуа не был…
Адвокат поднял голову. Его интересовало, почему собеседник не оживился. От этого неожиданного "Франсуа"…
- Продолжайте, - сказал Донж, нервы которого были напряжены.
- Вы уже поняли, что допрос проводил опытный следователь. Это далеко не первый допрос, с которым мне приходится знакомиться, и я могу вас заверить… Итак, где мы остановились?
- … Франсуа не был…
Вопрос: С этого момента вы ждали результата вашего поступка?
Ответ: Да.
Вопрос: О чем вы думали?
Ответ: Я не думала. Я сказала себе, что наконец-то с ним будет покончено.
Вопрос: Значит, вы почувствовали облегчение?
Ответ: Да.
Вопрос: А от чего вы чувствовали себя освобожденной?
Ответ: Не знаю.
Вопрос: Очевидно, вы чувствовали, что освободились от опеки, которая тяготила вас? И вы, наконец, смогли бы начать жизнь так, как вам хотелось?
Ответ: Дело совсем не в этом…
Вопрос: А когда он поднялся, почувствовав первые признаки недомогания и пошатываясь пошел к ванне?
Ответ: Я хотела одного, чтобы это все быстрее закончилось.
Вопрос: Вы не боялись, что ваше преступление будет раскрыто?
Ответ: Я не думала об этом…
Вопрос: Если бы он умер, что бы вы делали?
Ответ: Ничего. Продолжала бы жить с сыном.
Вопрос: В Шатеньрэ
Ответ: Нет. Не думаю… Не знаю… Я не задумывалась о деталях. Нужно было, чтобы оставался он, или я… Я не могла больше выносить это.
Мосье Бонифас очень удивился, когда, оторвав глаза от только что закрытого досье, увидел Франсуа, который смотрел на него с торжествующим видом. В свою очередь Франсуа как бы отрезвил строгий взгляд адвоката.
- Ну вот! - воскликнул Донж. - Вы видите!
- Что я вижу?
- Но… мне кажется…
- А мне кажется, мосье, что мы имеем дело с проявлением такого цинизма, с которым мне на протяжении долгих лет юридической практики, еще не приходилось встречаться. Я еще надеялся, что сумею зацепиться за статью о безответственности, но, к сожалению, мнение трех экспертов оказалось противоположным. Ваша жена полностью отвечает за свои действия. Смягчающим обстоятельством могло быть то, что в последние годы она страдала от одиночества…
"Если бы она выбрала револьвер…"
- Но вы не понимаете, что…
Перед таким непониманием он был готов от ярости заплакать. Он находился не в кабинете мосье Бонифаса, а в каком-то коридоре без выхода, где напрасно бился, натыкаясь только на голые стены. Зацепиться было не за что.
Ну разве они не чувствовали, все они, и следователь, со своими многочисленными детьми, и мосье Бонифас и прокурор, разве они не чувствовали по таким ясным, откровенным ответам Бебе…
Но ведь он чувствовал! Увы! Объяснить это было невозможно… Это ощущалось… Этот пульс, который бился, бился… Это изо всех сил пробивалась жизнь…
И встречала только пустой холод сине-зеленой воды, куда ее сейчас затягивало.
Сознание того, что только одно единственное существо, мужчина, который… В течение стольких лет он мог… В течение стольких лет, сто раз, тысячу раз ему представлялись случаи понять… И сделать только одно движение…
Она это знала. Она наблюдала за ним. Он приходил полный жизненных сил. Он переодевался. Он уходил. И на это раз, наконец…
Но нет! Он был счастлив от нескольких часов отдыха, он натягивал теннисную сетку в пижаме и домашних туфлях, со взъерошенными волосами. Он чинил кран на кухне. Ездил в город за шампиньонами. Он предавался одинокому удовольствию, не удостаивая…
И, когда, наконец, упал маленький лист, за который можно было зацепиться… Именно Мими Ламбер приносила в их дом иллюзию личной жизни. А он выставил её за дверь… Потому что он был у себя! Потому что он был хозяином! Потому что он был мужчиной!
Никого, кроме него, даже, если его там не было.
- Ах, ты хотела выйти замуж… Тем хуже для тебя, моя девочка… Только знай, что вышла замуж за Донжа, а Донжи…
Жанна строила свою жизнь по-другому. Она участвовала в работе различных комитетов, на которые уходили ее жизненные силы, и этого было достаточно, чтобы восстановить равновесие.
Все несчастье было от того, что Бебе любила его, любила до отчаяния, бесповоротно! А он ничего не замечал!
- Все, что я могу сказать вам, мосье Донж, поскольку вы простили свою жену и желали бы оправдательного приговора, то, как адвокат…
Потому что, как мужчина, он все еще судил строго и вряд ли кто-нибудь мог сделать иначе! Он испачкал себе нос табаком.