Исследователи выделяют в проблематике интеграции два измерения: а) протекающий по большей части стихийно процесс включения новичка в общество (спонтанное освоение им практического знания, обеспечивающего решение повседневных проблем, будь то навыки оплаты проезда в городском транспорте или устройство детей в школу); б) политический проект, представляющий собой попытку сознательного и целенаправленного воздействия на (стихийный) процесс в определенном направлении. "Таким образом, выражение "интеграция мигрантов" обозначает, с одной стороны, определенную совокупность административных мероприятий, т. е. усилий государства и его аппарата по включению новоприбывшего населения в институты страны. С другой стороны, интеграция мигрантов – это объективно протекающий процесс интегрирования, т. е. нечто, происходящее независимо от чьих-либо субъективных усилий" [Малахов, 2014, с. 46]. Следует уточнить, что целенаправленное воздействие на процесс (разработка "совокупности мероприятий") – становится заботой не только государственных структур. В него активно включены как неформальные сетевые сообщества (объединяющие людей в сходной жизненной ситуации или интересами и т. д.), так и разнообразные НГО (правозащитные, этнокультурные, социальные, бизнес и т. п.). По мнению исследователей, особая роль в этом процессе принадлежит "диаспорам" [Berg-Nordlie, Tkach, 2016].
В отличие от интеграции как политики, интеграция как процесс, как правило, носит непреднамеренный характер. В этом случае она может быть рассмотрена как "результат цепочки выборов и решений, которые индивид совершил, не ставя перед собой цели "интегрироваться"" [Малахов, 2014, с. 8]. В ситуации миграции большинство измерений жизни человека (жилье, работа, сети знакомств, рутины повседневной жизни и т. п.) претерпевают изменения. Человек заново создает условия на новом месте или обустраивает жизнь в цикличном движении между двумя/несколькими местами (транснациональная миграция), стараясь минимизировать затраты на решение проблем. С начала 1990-х годов (еще до появления правовых норм, регулирующих положение иностранных граждан в РФ) стихийно складываются разнообразные неформальные сети, практики решения вопросов, сети посредников, обслуживающие процессы в контексте изменившегося режима миграции. С одной стороны, они помогают мигрантам освоиться в новом (зачастую недружественном) окружении, справиться с административными требованиями, предъявляемыми государством и "старожилами"; с другой – сами могут быть источником дополнительных рисков. (Вследствие неоправданного доверия "своим" или мошенническим фирмам-посредникам, выдающим поддельные документы и разрешения, не имеющие юридической силы, мигрант может попасть в условия рабского труда, потерять деньги и т. п.) В интересах как мигрантов, так и общества такие риски необходимо минимизировать. Очевидно, что силовые меры, ориентированные не на наращивание инфраструктуры поддержки, а на криминализацию создаваемых мигрантами неформальных инфраструктур и практик решения проблем, только увеличивают эти риски. Важнейшим (дефицитным) ресурсом, помогающим их (риски обеих сторон) снизить, является доверие. Как отмечают исследователи, необходимо понимать, что доверие нелегальным, посредническим фирмам является следствием недоверия государственным институтам, страха и непонимания правил взаимодействия с ними. Это недоверие распространяется не только на государственные структуры, занимающиеся легализацией и контролем мигрантов, но и на социальные учреждения, которые призваны им помогать:
"Введение в действие социальных программ, ориентированных на поддержку мигрантов, само по себе не решает проблемы и не означает, что мигранты будут автоматически обращаться за помощью. Этим программам следует завоевать доверие потенциальных клиентов. На настоящий момент…официальным институтам трудно конкурировать с институтом неформальных мигрантских сетей. Несмотря на их слабость и сомнительность гарантий, приезжие рассматривают эти сети как гораздо более эффективные и продолжают избегать официальных путей интеграции" [Трудовые мигранты в Санкт-Петербурге… 2011].
Вооруженная силовыми методами и установкой на массовое исключение провинившихся (депортация, "черные списки") политика обращения с мигрантами обречена на неуспех, если успехом считать решение демографических проблем, о которых речь шла выше.
Исследователи также выделяют структурную (или функциональную) и культурную интеграции. Первая означает включенность индивида или группы в базовые, основополагающие сферы жизни принимающего общества (доступ к жилью, инструментам социальной защиты, к работе на легальном рынке труда, к образованию и т. п.). "Интегрированность" в этом случае означает, что мигрант имеет официальное место работы, получает заработную плату (среднюю по отрасли), включен в общенациональную систему социальной поддержки, обеспечен жильем, детям мигрантов обеспечен равный доступ в детские образовательные учреждения и т. п. В данном случае эффективность интеграции оценивается по социально-экономическим показателям, соотносимым с теми же показателями для местного населения. Несмотря на отсутствие корректной статистики, можно предположить, что по некоторым структурным показателям мигранты оказываются вполне "интегрированными". Например, уровень теневой занятости в России (по официальным (по мнению экспертов, завышенным) оценкам – около 45 % трудоспособного населения) вполне соотносим с оценками "нелегальной миграции" (это понятие в российском контексте означает прежде всего неофициальное трудоустройство "безвизовиков"), но степень публичного беспокойства по поводу эффектов "нелегальной миграции" гораздо выше, чем теневой занятостью "местных". За разговорами о необходимости и практиками борьбы с "нелегальной миграцией" скрывается общая для населения РФ проблема легального трудоустройства, защиты трудовых прав. Очевидно, что по иностранным гражданам неурегулированность их правовой позиции бьет с большей силой.
Препятствием к осмыслению структурных проблем, как общих для "местных" и "приезжих", служит доминирующее в российском обществе понимание интеграции мигрантов, как прежде всего (этно) культурной проблемы. В рамках культурного подхода адаптация и интеграция рассматриваются как освоение мигрантом норм и правил российской культуры, которая, как мы видели выше, определяется через "культурные доминанты" ("этническую (русскую) и религиозную (православную)"). Такой подход находит воплощение в учебной литературе для мигрантов. Например, в официально одобренном, изданном за счет средств президентского гранта учебном пособии для трудовых мигрантов и преподавателей "Русский язык, история и основы законодательства России" [Русский… 2014], утверждается гегемония "русского народа", при этом "русское" отождествляется с "православным":
"Что такое "хорошо" и что такое "плохо" в России? Ответ на этот вопрос нам дает православное христианство" (раздел "Правила поведения и бытовая культура" [Русский язык, история… 2014, с. 167–168] и т. д.).
"Культура и история российского государства создавалась главным образом русским народом. В то же время мирное и плодотворное сосуществование разных народов всегда было предметом гордости в российской культуре. Россия прошла долгий путь к централизованному государству. Русский народ стал ядром, сформировавшим вокруг себя многообразное единство народов" [Там же, с. 164].
Несколько иначе та же проблема позиционирования "мигрантов" как культурно и классово отличных от "местных" появляется в различных локальных изданиях, призванных помочь адаптации и интеграции.
В августе 2012 г. на официальной странице петербургской городской программы "Толерантность", была размещена электронная версия "Справочника трудового мигранта" [Справочник трудового мигранта, 2011а]. В этом издании содержится информация о правилах въезда в Россию, профилактике ВИЧ-инфекции, правилах устройства на работу и "полезные советы" о нормах поведения в Петербурге. Буклет небольшого формата был издан "проектом социальной профилактики среди мигрантов "Восток-Запад"" общим тиражом 10 тыс. экземпляров на русском (5 тыс. экземпляров), таджикском, узбекском, киргизском языках и распространялся среди мигрантов.
В нем "полезная" информация, представленная в традиционном текстовом формате, была дополнена "веселыми" картинками, на которых роль "трудовых мигрантов" была возложена на шпатель, кисть, валик и метлу. Именно эта визуальная репрезентация позиции мигрантов стала основным упреком в адрес авторов брошюры (и сотрудников программы "Толерантность", разместивших буклет на своей странице в Интернете) в ходе развернувшегося в середине октября 2012 г. скандала.
Претензии к Справочнику, с которыми сложно не согласиться, можно свести к трем: дегуманизация трудовых мигрантов (изображение в виде хоть и улыбчивого, но строительного инвентаря); ассоциация их исключительно с рабочими специальностями и неквалифицированным трудом (уборка, ремонт, строительство); противопоставление "их образа жизни" тому, "как живут в культурной столице". Первые две претензии адресованы в основном визуальному ряду, сопровождающему текст, последняя – содержанию блока "Полезные советы".
Изображения и "Полезные советы", созданы из перспективы "местного населения", которому приписана позиция "культурных, гостеприимных хозяев", воспринимающих (трудовых) мигрантов как "своих помощников" (т. е. полезных, но не равных себе людей). Именно визуализация этого широко распространенного и популярного в обществе представления об иерархических властных отношениях, связывающих "местных" и "приезжих", вызвала шок. Ничего нового составители Справочника не сказали. Просто изображение более буквально и наглядно показало дискриминационную сущность популярной идеи.
Опыт многолетних исследований показывает, что позиционирование мигрантов как "наших гостей и помощников" воспринимается большинством россиян и, как правило, разработчиками программ "Толерантность" как невинное, не связанное с дискриминацией. Более того, такой подход увязывается с "толерантностью", ибо воспринимается как альтернатива описанию присутствия мигрантов в категориях угрозы. И действительно, в ситуации выбора между образом "злонамеренного чужака, создающего для нас исключительно проблемы" и образом "улыбчивого помощника", второй вариант приходится считать "более толерантным". Однако такая "толерантность" вовсе не предполагает отказа от восприятия "местного" (как предполагается, "русского", "петербуржца" и т. п.) как стоящего на более высокой ступеньке "цивилизационного/культурного развития". Именно такое (иерархическое, патерналистское) видение "толерантности" многие эксперты воспринимают как недопустимое.
Сложившееся в российском обществе отношение к присутствию ("иноэтничных") мигрантов, наиболее явно выражается в формуле "мигранты нам нужны, но они [нам] должны…":
"Иностранные граждане, которые приезжают, чтобы трудиться на неквалифицированных рабочих местах, нам нужны, но они должны быть приспособлены к жизни в России. Они должны говорить по-русски. Они должны соответствовать нашим традициям и не навязывать свои привычки местным жителям – сказал Медведев" (Курсив мой. – О. К.) [Премьер… 2014].
Сегодня большинство выступлений государственных чиновников различных уровней не обходится без констатации: "российская экономика не выживет без привлечения труда мигрантов". При этом конкретные цифры, доказывающие факт экономической необходимости и выгод от присутствия (трудовых) мигрантов, озвучиваются крайне редко. Не многим становятся известны данные из отчетов экспертов, подчеркивающих, например, что мигранты производят в России не менее 8-10 % ВВП [Тюрюканова, 2008]. Позитивные экономические и демографические эффекты от присутствия мигрантов для большинства постоянного населения не очевидны, зато разговоры об "ущербе", якобы наносимом ими, постоянно ведутся. В формуле "они нам нужны, но они [нам] должны.", акцент, как правило, делается на второй части [Карпенко, 2013].
"Адаптация и интеграция" осмысливаются как исполнение мигрантом долга перед принимающим обществом. Именно на них (мигрантов, "гостей") возложена обязанность проявлять изобретательность и усердие в идентификации и освоении "местных правил жизни", а "местные" (в том числе официальные власти) наделяются правом "контролировать" поведение "гостей", но снимают с себя ответственность за развитие инфраструктуры поддержки. Как в одном из интервью говорит О.Ю. Козлова (начальник отдела трудовой миграции и сотрудничества с работодателями Комитета по труду и занятости населения Санкт-Петербурга):
":… Иностранные рабочие, к сожалению, имеют низкий уровень профессиональной подготовки и плохо владеют русским языком. Решением этих проблем также займется программа "Миграция", однако – ни в коем случае не за счет средств федерального или городского бюджета, наших налогоплательщиков. Подготовкой своих рабочих должны заняться государства, из которых они приезжают, так называемые страны исхода…В Петербург должны приезжать люди, которые здесь нужны, еще у себя дома будущий мигрант должен знать, на какое предприятие он едет, и владеть языком хотя бы в той степени, какой требует отрасль, в которой он будет работать".
Привычка мыслить в категориях "хозяев", чьи претензии на полноценную реализацию трудовых, социальных и т. д. прав законны и справедливы, и "гостей", кто эти права "должен заслужить", и соответствующая нормативная установка озвучивается как высшими государственными чиновниками и многими экспертами, так и обычными гражданами. Одобрение большинством населения административных и иных мер, препятствующих интеграции "гастарбайтеров", оборачивается дискриминацией на рынке труда и жилья, а ответственность за ее (дискриминации) эффекты ("резиновые квартиры", "самоизоляция", относительно низкие зарплаты и т. п.) возлагается на жертв.
Традиционно социальная позиция мигранта ассоциируется с потребностью в ресоциализации ("ассимиляции", "адаптации", "интеграции"), с необходимостью вживания в "новые условия". При этом зачастую сами эти условия рассматриваются как некая историко-культурная константа (уникальный "русский/петербургский/московский образ жизни", особый "цивилизационный код"), образующая общезначимую, непроблематичную основу жизни "местных". Такой подход, фокусирующий внимание на "(этно)культурных" различиях, якобы определяющих поведение и характер взаимодействия "местных" и "мигрантов", заслоняет социальные различия (классовые, образовательные, стилевые, профессиональные и т. п.), солидарности и конфликты, существующие как между людьми, отнесенными к категории "мигранты", так и к категории "местные". Вместе с тем социальная ситуация и способность любого человека адаптироваться к меняющимся условиям определяется не столько его "этнической культурой", сколько условиями труда/жилья, уровнем доходов, системой социальных гарантий, инфраструктурой поддержки и т. п. Если эти проблемы не решены (индивид работает по 12 часов в сутки без выходных, живет в унижающих человеческое достоинство условиях, лишен правовой и другой социальной поддержки и т. п.), ожидать полноценного включения в общество не приходится. Никакие административные усилия в (этно)культурной сфере без изменений на рынке труда, жилья инфраструктуре поддержки не принесут желаемого результата.
§ 3. "Русский язык" в контексте "адаптации и интеграции"
Последним примером правовых инноваций в области "интеграции", стали законы, предписывающие с 2012 г. трудовым мигрантам, планирующим работать в сфере ЖКХ, розничной торговли или бытового обслуживания, демонстрировать знание русского языка (Федеральный закон от 12 ноября 2012 г. № 185-ФЗ), а с 2015 г. большинству трудовых мигрантов сдавать комплексные тесты по русскому языку, истории и основам законодательства (Федеральный закон от 20 апреля 2014 г. № 74-ФЗ).
Если до 2012 г. обращенные к мигрантам требования формулировались в довольно абстрактных формулах "пользы и удобства для нас [местных]", упреки в недостаточно хорошем знании русского языка, "местного образа жизни и традиций" звучали как популярные, но неофициальные (бытовые) претензии "хозяев" к "гостям", то с 2012 г. они (требования к "культуре гостей") оформляются в президентские указы и федеральные законы.