– Все понятно, все понятно, – Олег поспешил закруглиться. Родственные чувства Круглякова интересовали его в самую последнюю очередь.
– Так мне Анька, дочура моя, в институте учится, говорит, что дядя Петя заходил, торт приносил, дрель спрашивал, – Кругляков продолжал сыпать ненужными подробностями. – Долго, говорит, искал. Она уж торт нарезала, чай вскипел, зовет-зовет его, а он все не идет…
Не в силах прервать разглагольствования Круглякова, Олег машинально кивал головой.
– Потом спрашивает его: "Дядь Петь, что как долго-то?" А он оказывается, не знал, где у меня дрель лежит. Я ведь ее в ларь на лоджию переложил. Ну, Анька-то ему подсказала, он и нашел…
– Ну ладно, Николай Иваныч, приятно было продолжить знакомство, – Олег поднялся со стула.
– А заказа не будете делать?
– Дайте мне прайс с собой, я дома изучу.
"Вот так дядя Петя, – думал Кудряшов, руля в спортзал. – Дрель ему, видите ли, понадобилась. Скажите тоже, хозяйственник какой. Вот бы ни за что не подумал. Весь дом на Полине Георгиевне держится – она и кексы печет, и компоты на зиму закатывает, и ремонтников нанимает, и сад под окнами обихаживает. Череп-то, как я понял, палец о палец не ударяет…
Треклятая дрель никак не шла у Кудряшова из головы. А почему – непонятно. Ну, дрель и дрель. Какое это отношение имеет к нему? А вот на тебе – прицепилась эта дрель и не давала покоя. Как вчера – фамилия Кругляков.
– Петр Данилыч, признавайся, что ты там сверлишь последнее время? – шутливо спросил Олег ответсека на следующее утро.
– Сверлю? В каком смысле, Олег Викторович?
– Дрель-то зачем у племянника брал?
– Я? У племянника? Ах, ты о Кольке… И когда он тебе успел все разболтать? Впрочем, секрета никакого нет. Чего, собственно, стесняться. У всех у нас есть родственники – более удачливые, менее удачливые…
– Так зачем дрель-то брал?
– А позвольте полюбопытствовать, почему это вас так интересует? – неожиданно перешел в наступление Череп. – Понадобилась мне дрель и все. Скажем, Поле захотелось новую полочку повесить.
– Хотел бы я, Данилыч, посмотреть на тебя с дрелью! – улыбнулся Олег. – Ты же ничего тяжелее строкомера в руках не держал!
– Откуда такая осведомленность, Олег Викторович? – надулся Череп. – И вообще, должен заметить, что мне не нравится тон нашей беседы. Я вам не ровесник, чтобы так со мной разговаривать. Приберегите ваши шутки для господ вроде Стражнецкого и Вопилова.
И разобиженный Черемшанов вышел из кудряшовского кабинета.
Олег с Алиной сидели за лучшим столиком буфета и через стеклянные стены любовались панорамой заснеженного города. Кудряшов давно хотел поговорить с Кориковой тет-а-тет, но не знал, под каким предлогом это сделать. Оказалось, что никаких предлогов искать не надо – Алина с готовностью откликнулась на его предложение после сдачи номера попить кофе с мороженым. Кроме сладкого, заказали еще и по бокалу пива.
Алина была заинтригована неожиданным проявлением интереса со стороны Кудряшова, поэтому выжидательно молчала. Зачем он пригласил ее в бар? По работе или как? Но ведь кажется, он увлекался Яблонской. Или это все-таки инсинуации Черепа, а между Яной и Олегом были сугубо деловые отношения? С полуулыбкой Алина смотрела в окно, слегка играя завитком своих волос и демонстрируя собеседнику стройную шею, которую еще более стройнили две расстегнутые пуговки.
– Алин, будь со мной откровенна, – Олег говорил, как всегда, размеренно, однако в его голосе угадывалось некоторое волнение.
– В смысле, Олег?
– Скажи, ты ведь недолюбливала Янку?
– Ты меня позвал, чтобы о ней поговорить? – Алина явно была разочарована. – Да успокойся, нормально я к ней относилась и отношусь. Только тебе-то это все зачем?
– Она ждала твоего звонка. После всех этих неприятностей. И очень удивилась, что ты так и не позвонила ей.
– Удивилась? Но почему? – Алина опять перевела взгляд за окно и продолжила, как бы рассуждая сама с собой: – Мы что – подруги? Она была моей начальницей, потом перестала ею быть. С чего бы мне ей звонить? Да и некогда, честно говоря…
– Нет, она была тебе не просто начальницей. Ты всего год как пришла в журналистику, и все это время она носилась с тобой как с писаной торбой.
– Знаешь, Олег, ты целиком и полностью попал под ее влияние. Ты даже фразочками – и то ее говоришь. А еще она говорила, что я была полным нулем, да? И что я путала хеликобактер с хеликоптером? Говорила ведь? И что она тянула меня за уши, а я неблагодарная, не оценила этого…
Олег молчал. Права Алина, все это Яна ему не раз говорила, и примерно в таких же выражениях. Жаловалась на упрямство Кориковой, ее самомнение, проблемы с русским языком.
– А ты не задавал себе вопрос, – продолжила Алина, все больше заводясь. – Почему я вместо благодарности – такой естественной – испытываю совершенно противоположные чувства? Почему я совершенно не расстроена тем, что Яночка больше не главный редактор?
– Не собираюсь гадать.
– Знаешь, Олег, я со школы мечтала стать журналистом. Но сразу не сложилось. Выскочила замуж, родила, пришлось с дневного перевестись на заочное, потом муж был против, чтобы я работала, а я, дура, послушалась. Но вот мы развелись. Мне 27 лет, и больше ничто не мешает мне заняться любимым делом. Во мне кипит энергия, у меня здоровые амбиции. И вот я – великовозрастная дура – прихожу в "Эмские" и попадаю на стажировку к Яблонской. Я в восхищении: ей столько же, сколько и мне, а она уже зам главреда, редактор отдела новостей. Она в курсе всего, что происходит в городе, у нее куча прихватов, она всегда знает больше, чем конкуренты, и полгорода поздравляет ее с днем Печати и 8 Марта… Хотя, может, мне все это показалось – я ведь тогда ее просто боготворила.
– Как профессионал, она и правда достойна уважения, – промямлил Кудряшов, а Корикова увлеченно продолжала:
– И вот она – акула пера, а я – так, никто. Я не знаю, с чего начать заметку. Не представляю, кому позвонить, чтобы узнать, когда откроют фонтан у драмтеатра. Куда ни ткнусь, везде меня посылают. А что Яблонская? А у Яблонской появилось новое развлечение. Она читает ровно три предложения моего текста и демонстративно рвет листок в мелкие клочья. Кругом люди? Пофиг! А однажды она даже бросила обрывки мне в лицо!
– Значит, твоя заметка было полное… ты написала плохую заметку.
– Может, я бы так и подумала. Но видишь ли, в чем было дело. Это была моя первая журналистская удача – мне удалось найти того самого мальчика, который год назад задал на телемосте вопрос президенту. Помнишь Ваню Копылова с жалобами на поборы в школах? Тогда еще никто из журналистов не мог его найти, и мы даже думали, что этот Ваня – подсадная утка. А я его нашла! Чисто случайно, конечно, но тем не менее. Оказалось, что он не Копылов, а Копалов. И не Ваня, а Вася. И вот я бегу к Яне с радостной новостью. Но она, с неохотой оторвавшись от Интернета и пробежав первые два предложения, рвет текст и швыряет обрывки мне в лицо. Я рыдаю всю ночь, прихожу на работу, меняю в той же заметке первое предложение и опять подаю ее Яне. И ты не поверишь, но она говорит: уже заметно лучше, Алина, ты делаешь успехи. Что дальше? Заметка выходит на первой полосе, меня отмечают на оперативке, сама Карачарова интересуется способной внештатницей. И какой я делаю вывод? Моя начальница просто стерва. Истеричка.
– Не спорю, Яна человек настроения, – Кудряшову было нечем крыть. Он и сам не раз страдал от приступов гнева Яблонской. – Но ты же с этим смирилась. Наверно, ты поняла, что у Янки все это не со зла. Ты могла сто раз найти себе другого начальника, но почему-то не сделала этого…
– Да, могла бы! Меня, между прочим, звали в "Помело". И Карачарова очень жалела, когда я ушла вслед за Яблонской. Но я решила не распыляться. Раз я с Яблонской, значит, с ней. Тем более, она пошла на повышение.
– Как у тебя все рассчитано! Не думал, что ты такая уж карьеристка, – и Кудряшов натянуто рассмеялся.
– Ну да, у меня есть некоторые цели. И во имя их я решила некоторое время потерпеть ее выходки. Но сейчас, когда Яблонская упала, и ей уже не подняться, зачем мне изображать преданность? Я не любила ее никогда, а сейчас она еще и перестала быть мне полезной. Она для меня никто. Пройденный этап.
– Как-то слишком цинично.
– Как есть, Олег, – и Алина отхлебнула растаявшее мороженое прямо через край креманки.
Наступила пятница 26 декабря – долгожданный день корпоратива. Даже сегодня в "Девиантных" было работы не меньше, чем всегда. И все же кое-кто изыскал возможность уже часа в три начать приятные хлопоты. На кухне Анна Петровна резала сыр и колбасу, а Анжелика Серафимовна – снежинки. Крикуненко по поводу праздника принарядилась в голубую блузку с пышными оборками на груди, на голове при каждом суетливом движении ее владелицы подрагивал пышный кок. Само собой, в ушах покачивались самоцветы – на этот раз, бирюза. На кухне уже тусовался фотокор Димка Филатов – дамы припахали его мыть фрукты и резать хлеб.
– Все хлопочете, хозяюшки? – на кухню заглянул Череп. – А не принять ли нам по пять капель для повышения настроения?
– Ну, как это – без всех, – занудила правильная Анна Петровна. Анжелика же Серафимовна глянула на Черепа так, что он сразу понял: она не против, но прямо ни за что этого не скажет.
Черемшанов достал бутылку водки, но Крикуненко замахала ручками:
– Петр Данилыч, я вас умоляю! В такой день – и столь неблагородный напиток?
– Для вас, Анжелочка, у меня в заначке есть чуть-чуть коньячку.
Чуть-чуть оказалось 250-граммовой фляжкой.
Анжелика пила манерно, долго катала кружку (бокалов не было) в ладонях, дабы согреть напиток. Потом сделала глоток и замерла, вознеся глаза горе.
– Ну что, клопами пахнет? – простодушно заметил Филатов. Они с Черепом только что опрокинули грамм по 70.
– Что бы ты понимал, сопляк! – прыснул Черемшанов. – Анжелика Серафимовна большой знаток вина. Она способна ощутить такие оттенки, которые ты, чурбан, не распознаешь ни при каких обстоятельствах.
– Проверьте меня, Петр Данилыч, – сделав еще глоток коньяка и прикрыв глаза, протянула Крикуненко. – Аромат чернослива, нагретого южным солнцем? Присутствуют сафьяновые ноты?
– Откуда ж мне знать, Анжелочка? – таких понтов не мог вынести даже Череп.
– Петр Данилыч, да читайте вы этикетку-то!
А в это время Корикова – как всегда, с минимумом макияжа, в джинсах и черной водолазке – сосредоточенно работала на компьютере. На ее лице читалась некоторая досада – ей бы тоже хотелось скорее переодеться в принесенную из дома розовую кофточку, подвести глаза и пойти что-нибудь резать на кухню, веселясь и хихикая с коллегами. Когда через полчаса Алина поставила последнюю точку, то ощутила резкое недовольство собой. Статья была вымучена. Если бы не цейтнот – она бы написала ее гораздо лучше. Так она думала.
А Ростунов и Филатов уже сдвигали в корреспондентской столы, Серега настраивал музыкальный центр, а Анжелика Серафимовна ляпала снежинки – признаться, вырезанные отнюдь не филигранно и кое-где заляпанные жирными пальцами – на все доступные поверхности.
– Ну как всегда, все в сборе, лишь один Олег Викторович всех задерживает, – по обыкновению затеял конттреволюцию Череп. – Пойду что ли, потороплю его. Оле-е-г! – и Черемшанов зашагал к кабинету главного редактора.
Кудряшов сосредоточенно всматривался в монитор, и по его лицу было видно, что он недоволен. Напротив сидела Корикова – тоже нахохленная. Она только-только собралась наводить марафет, как Олег вызвал ее к себе: к сданному тексту было много вопросов.
– Алин, что значит: "Виктора окружила толпа поклонников самых разных полов и возрастов?" – устало спросил он, не отрывая взгляд от монитора.
– Что непонятного, Олег? Среди поклонников были мужчины и женщины, старые и молодые, подростки и малышня…
– Ты правда не чувствуешь, что фраза корявая? Или притворяешься?
– Да все наскоро, Олег, постоянно спешка какая-то. Нет времени перечитать, что написала. Все скорей, скорей…
– Такие вещи должны быть доведены до автоматизма. Если ты работаешь с языком, чувствуешь его, ты даже в самой большой запарке не напишешь такого. Теперь-то я хорошо понимаю… – и резко остановился.
– Что хорошо понимаешь? – взвилась Алина. – Яблонскую?
Олег молча стучал по клавиатуре, энергично редактируя.
– Я спрашиваю, Олег Викторович, что ты хорошо понимаешь? Яблонскую?
– Да, Яблонскую! Если уж у меня не хватает терпения все это читать. Алин, ты же способная девушка. Любой эксклюзив раскопаешь, комментарии из-под земли достанешь… Но твой русский язык! Так нельзя, Алин. Нельзя писать "скурпулезный". Нет такого понятия "колония поселений".
– Это описки! Не надо придираться!
– Я тебе скажу совершенно точно: если ты не будешь работать над своим языком, ты не сделаешь карьеры. Я так понял, что твои планы именно таковы? Но при всех твоих достоинствах – ответственности, работоспособности – я бы не взял тебя в замы. Ну не взял бы! Как бы я мог тебе доверить чей-то текст, если с твоим приходится столько ковыряться?
В этот момент в кабинет вошел Черемшанов.
– Олег Викторович, ну сколько еще ждать? Народ для разврата собрался! Алиночка, звезда моих очей, почему такая грустная? А я вам тут кое-что принес, – и он достал из кармана пиджака остатки коньяка. – Для настроения, а? Пять капель?
Олег молча протянул ему свой граненый стаканчик, а Алине предложил гостевую кофейную чашечку.
– Нет, – обиженно ответила она. – Мне еще над текстом работать.
– Ладно, все, какая сейчас работа. Доделаешь завтра. Еще раз обдумаешь все, перечитаешь, – и Кудряшов закрыл файл.
– Я могу идти? – поднялась Корикова.
– Ты куда, красавица? – не унимался Череп. – Обижаешь, не хочешь уважить старика.
– Петр Данилыч, простите, но мне еще нужно успеть привести себя в порядок. Все уже такие нарядные и беззаботные, лишь одна я как чума… Знаете, хочется иногда вспомнить, что ты женщина. А то постоянно этот конвейер: одно закончила – тут же другое, никакого продыха.
– Иди, Алин, и не обижайся на меня, – и Кудряшов опрокинул свою стопку.
Череп проводил Корикову долгим взглядом, и, когда она скрылась, заговорщически обратился к Олегу:
– Что, хороша? Вот тут я тебя, Викторыч, очень хорошо понимаю…
– Ты все время что-то не то понимаешь, Петр Данилыч.
– Жениться не советую, – продолжал гнуть свою линию Череп. – Разведенка, да еще с ребенком… Незачем, полно свободных баб и помоложе. Выберешь. Да-да, а что ты так на меня посмотрел? Ну, при мне-то ты можешь не корчить из себя джентльмена. Ты и сам в глубине души понимаешь, что после 25-ти баба – это уже устаревший экземпляр.
– Да ты, я гляжу, педофил, – мрачно пошутил Кудряшов. Он не любил откровенничать на личные темы.
– Но для всего прочего Алиночка, бесспорно, хороша, – продолжал Череп. – Бери, не пожалеешь. Готов спорить, что долго уговаривать не придется. А прощелкаешь клювом – Вопилов подхватит или Стражнецкий. У них не заржавеет, – и Череп захихикал.
В корреспондентской уже гремела музыка, на стенах мигали гирлянды, а на стол водружались последние из блюд. Появилась Корикова – с тронутого легким макияжем лица сошло выражение сосредоточенности, розовая кофточка подчеркнула женственные формы, а узкие джинсы – стройные бедра. Олег поймал себя на том, что посмотрел на Алину чуть дольше, чем обычно. Она мило улыбнулась, как будто четверть часа назад у них не было неприятного разговора. Корикова умела брать себя в руки.
Тут в коридоре раздались веселые голоса, и в редакцию ввалились Стражнецкий, Вопилов и Кузьмин – похоже, уже чуть подшофе. Алина сразу не сориентировалась, на кого смотреть: высокий шатен Костик и высокий же смуглый Влад оба были просто загляденье. А вот Кузьмин ее не впечатлил: Антону только-только исполнилось 22 года, он был невысок, а для Кориковой это был "не формат".
– Ну, все в сборе? – Вопилов сразу же повел себя, как главный. – Предлагаю хлопнуть по стакашку шампусика и открыть банкет, – и он потянулся за бутылкой водки.
Застучали вилки, кружки, засновали руки, на клеенчатую скатерть шмякнулись первые ляпушки салатов. Потянувшись за селедкой под шубой, Олег столкнулся с рукой Кориковой. Алина рассмеялась. Олег же смутился, наскоро пробубнил какой-то невыразительный тост, и передал бразды правления Вопилову.
– Давайте выпьем за наш фантастический коллектив! – провозгласил Влад.
– Наш? – ворчливо шепнула Крикуненко Черепу. – Вот оно, молодое поколение – и жить торопится, и чувствовать спешит…
– Анжелочка, вы знаете, как я уважаю нашего Олега Викторовича. Но, между нами говоря, именно этого человека, – Черемшанов указал глазами на Вопилова, – я хотел бы видеть главным редактором "Девиантных". Это полководец! За ним любой пойдет на край света! А наш Олежек-то, вы и сами понимаете, тютя.
– Для вас, Петр Данилыч, любой воспитанный человек будет тютей, – насмешливо бросила ему Корикова.
– А мы кажется, не с вами разговариваем, – высокомерно заметила ей Крикуненко.
– Потише надо сплетничать, Анжелика Серафимовна, – отвечала Корикова.
– Алиночка, что вы, какие сплетни! – заюлил Череп. – Надо различать, когда человек сплетничает, а когда высказывает свою точку зрения. Вот и я хотел сказать Анжелике Серафимовне, как глубоко я восхищаюсь выдержкой и хладнокровием нашего Олега Викторовича. Это же Штирлиц! Это же… это же… Муций Сцевола, не побоюсь этого слова!
– Ну вы сказанули! – засмеялась Алина.
– Сами вы Муции! – заорал порядочно уже поддатый Ростунов. – Эй, вы, давайте выпьем! Ты, Муций, иди сюда. И ты тоже, – позвал он Вопилова и Стражнецкого. Те о чем-то эмоционально, но тихо спорили поодаль. Наконец, Костик опрокинул еще рюмку и поискал глазами Алину. Но та уже разговаривала с Филатовым. Стражнецкий терпеть не мог фотокора. А уж после недавней стычки в "Стельке" у него просто руки чесались отомстить ему.
– Ну что, Костик, дубль два? Наш ответ Филатычу? – подначивал его Влад. – Смотри, сейчас он твою Алину в два счета уведет из стойла…
Тут Серега сделал музыку громче и раскоординированно задергал нескладными конечностями. На пятачок потянулись и другие. Воспользовавшись моментом, Костик подскочил к Алине. Танец был его козырем – не зря родители с третьего по восьмой класс таскали его в бальную студию. В одном кружке с ними жеманно покачивала сухощавыми бедрами Анжелика Серафимовна и перетаптывался на толстых ногах-ластах Ростунов.
Филатову не понравились происки Стражнецкого. Нет, он не имел на Корикову никаких видов – за долгие месяцы работы бок о бок она стала для него своим парнем. Но чтобы вот так нагло у него из-под носа уводили бабу, и кто? Этот нагламуренный Костик? Этот самовлюбленный красавчик, который то и дело смотрится в зеркальце, которое у него всегда лежит в кармане пиджака? Все это Филатова – гордого южного человека, в чьих жилах текла гремучая помесь русской и чеченской кровей – взбесило до невозможности.
– Эй, Кость, – подвалил он к Стражнецкому. – Ты свежий номерок-то захватил?
– Да, Димон, возьми, у меня в куртке торчит, – чистосердечно ответил чуть запыхавшийся Стражнецкий, продолжая свои па.
– А то у нас туалетная бумага в сортире закончилась, – уж если Филатов наезжал, то делал это прямолинейно и незатейливо. – А меня как раз приперло.
– Ну так и возьми "Девиантные", раз приперло. Вон сколько валяется. Плохи дела, не берут вас?