***
Владимир замолчал. Алексей молча протянул ему сигарету и даже поднес зажженную им зажигалку. Какое-то время оба, думая каждый о своем, молчали. Затушив сигарету, Владимир продолжил:
– Эту историю я не случайно рассказал Вам, Алексей. Я тоже все прекрасно понимаю, но не имею возможности, в отличие от Вас, по понятным нам причинам, опровергать то, что Вы, мягко говоря, нарисовали. Уверен, что когда-нибудь Вы вспомните эту драматическую историю. А выводы делать Вам. Учат ли мертвые живых? Ну, а сейчас, повторюсь: я не признавался в том, что деньги, изъятые в моей квартире, мои. Мне не в чем признаваться. Я пояснил, понимаете? Пояснил, а не признавался, что деньги, изъятые Вами, принадлежат мне. Не знаю, как для Вас, но для меня это два разных понятия! Признаваться, как Вы понимаете, можно только в случае, если ты в чем-то виноват. А в том, в чем Вы меня обвиняете, простите, оговорился, подозреваете, так как мне еще не предъявляли обвинительный вердикт, моей вины нет. До сих пор мне…
Не договорив последней фразы, Владимир замолчал. Он знал, что эта придуманная вдруг им история, которую он только что рассказал Алексею, не что иное, как попытка заставить того задуматься.
Причем именно сейчас он вспомнил про ту самую невидимую нить в своей защите, но, боясь ее вновь потерять, сидел, словно каменный. Он вспомнил, как вчера вечером тот пожилой следователь, просмотрев дело, выбросил какие-то бумаги в корзину. Ну, конечно, это были списки купюр, и Владимир даже заметил на одном из них столбики каких-то цифр. Но тогда он не придал этому никакого значения.
"Тогда что? – продолжал анализировать Владимир. – Может, этих бумаг у них сейчас нет? Но что это меняет? Абсолютно ничего". Внезапно вспыхнувшая какая-то призрачная надежда на чудо тут же потухла. Чего проще достать их оттуда или изготовить новые.
Алексей молчал. О чем он думал в свою очередь? Этого никто не может знать. Он так же внимательно смотрел на Владимира, всем своим видом показывая даже какое-то понимание и сочувствие. Что, мол, поделаешь? Такова "селя-ви". Потому, совсем неожиданно, прозвучал для Алексея вопрос Владимира:
Почему Вы до сих пор не произвели, как это правильно у Вас называется, опознание? Где протокол этих процессуальных действий? Если он, как Вы сказали, есть, то почему я не присутствовал при его составлении? Или Вы считаете, что суд признает Ваши предвзятые и ничем не доказанные действия правомерными? Или Вы считаете, что суд примет Ваши пояснения, которые Вы называете доказательствами, к сведению? Я в этом сомневаюсь. В отличие от Вас, у меня сейчас пока, я не оговорился, пока, связаны руки, т. е., находясь в изоляции, я не могу доказать иное…
Владимир, видя на лице Алексея недоумение, продолжил:
Меня подозревают в совершении преступления по факту вымогательства денежных средств, даже в составе преступной группировки, руководителем и организатором которой я являюсь. Это очень серьезное обвинение. И как я понимаю, доказательств тому никаких нет, за исключением заявления Николая Николаевича. Я уже пояснял, что никакого вымогательства с моей стороны не было. У меня был с ним только предварительный разговор по факту его задолженности перед Петром Павловичем. Более того, на эту встречу я был приглашен самим Николаем Николаевичем, и вчера, когда я выходил из его кабинета, Вы меня задержали. Я не исключаю, что у Вас на то были свои собственные основания. Но повторяю, деньги у него я не брал. Да, Николай Николаевич готов был произвести частичный расчет с Петром Павловичем, и даже предложил мне передать часть его долга Петру Павловичу через меня. Но я отказался от этого, так как полномочий на то не имел. А Вы не исключаете того, что Николай Николаевич вводит Вас в заблуждение? Но это не все…
Вчера я был ознакомлен с постановлением о применении меры пресечения, в соответствии с которым дал подписку о невыезде. Полагая, что Вы правильно во всем разберетесь, даже не обжаловал Ваши действия. А сегодня, не предъявляя мне ничего, кроме постановления о производстве обыска, и изъяв у меня деньги, Вы вновь заставляете меня признаться в том, в чем моей вины нет.
Повторю так же свой вопрос, где доказательства того факта, что это те самые купюры, которые я, якобы угрожая жизни и здоровью Николаю Николаевичу, заставил его передать мне? Или Вы вновь найдете тех самых понятых, которые были во время обыска в моей квартире и заставите их подписать нужный Вам протокол, которого, как я уже понимаю, сегодня Вы мне предъявить не можете? Или Вы, сегодня утром изъяв у меня мои деньги, в последующем переписав номера купюр, заявите, что это именно те деньги, которые мною якобы получены от Вашего друга, Николая Николаевича? Может, Вы и меня заставите подписать этот протокол опознания? Поэтому мне не понятно, за что я арестован сегодня.
Во-первых, Владимир, Вы не арестованы, а задержаны. Но это пока. Мы имеем право задержать Вас до двух суток, но уже сегодня судьей будет рассмотрен вопрос о мере пресечения, и только от Вас зависит.
Не думаю, Алексей, что у Вас это получится. Слишком просто, и слишком рискованно. Цель этих действий? А это пусть решает тот же суд. Я так же не исключаю, что у меня не будет особой необходимости доказывать то, что я Вам сейчас пояснил, потому, что считаю Вас не глупым человеком. Более того, в данном случае я не обязан доказывать свою невиновность. Это Ваша задача доказать мою вину. Хотя, если вести речь об этом, Вы обязаны не только доказать мою вину, но если у Вас имеются какие-либо сомнения в моей вине, то доказать и мою невиновность. Но, как я понимаю, Вам это не нужно, т. к. Вы слишком много потратили своего драгоценного времени совсем не с целью найти правду… а историю о враче я Вам рассказал с тем, чтобы напомнить о мере той ответственности, которую мы несем, в первую очередь, перед Богом, перед своей собственной совестью, а уж потом – перед законом.
Владимир, конечно, блефовал. Он понимал, что ни один из оперативников никогда не будет доказывать его невиновность. Но что оставалось ему делать в этой ситуации? Это было то единственное, на чем он решил строить свою защиту. Сегодня утром, когда он открыл дверь и впустил в свою квартиру, как ему изначально показалось, целую кучу людей, среди которых он увидел двух уже знакомых ему оперов, ошарашенный Владимир не успел сообразить, какую линию защиты ему выбрать. Никак не думал, что всего через несколько часов эти опера вновь появятся, но уже в его квартире. Действительно, всегда предвидеть нужно именно невозможное.
Ширшин. "В нем скрыт негодяй"
Невинно преследуемый – это вопрос совести всех честных людей.
– Присаживайтесь. Я старший следователь по особо важным делам следственного управления Олег Кузьмич Ширшин, – представился молодой мужчина, как только за Владимиром, с которого конвоир предварительно снял наручники, с металлическим скрежетом закрылась дверь. – Насколько мне известно, Вы отказались от адвоката и будете сами вести свою защиту.
Владимир устало присел на табурет и внимательно посмотрел на следователя. За эти несколько дней, которые он провел в изоляторе, его только один раз вывезли в суд для объявления постановления о мере пресечения, после чего вновь привезли сюда. Затем про него словно забыли. Целых четыре дня не тревожили допросами. Бывалые воры, с которыми Владимиру пришлось познакомиться в камере ИВС, зная причины его задержания, пояснили, что это не просто так. Если несколько дней не вызывают на допрос, значит, опера готовят ему какую-то подлянку, не иначе. Выражаясь их словами, либо что-то копают, либо что-то замутили.
Потому Владимир даже не очень удивился тому, что перед ним не старый его знакомый Алексей и не тот пожилой следователь из прокуратуры, а уже другой, которому почему-то передали его дело. И не сразу сообразил, что тот ему сказал…
Словно очнувшись от спячки, Владимир уже более осознанно посмотрел на представившегося ему только что следователя по фамилии Ширшин. Правильно понимая, что он пропустил что-то важное, Владимир с немым вопросом вновь посмотрел на следователя, который ему только что о чем-то говорил.
В свою очередь, Ширшин, будучи не просто хорошим следователем, но и не плохим психологом, не мог не заметить, что Владимир его не слышал, а находился в это время где угодно, но только не здесь. Уже более внимательно посмотрев на Владимира, спросил, все ли у того нормально? При этом, как бы в шутку, как это делают иногда медики, приводя в чувство больных пациентов, щелкнул пальцами перед лицом Владимира. Правильно определив по реакции Владимира, что нет никакой необходимости в медицинском вмешательстве, старший следователь по особо важным делам Ширшин продолжил:
– … Мне вместе с материалами уголовного дела переданы деньги, номиналом по пять тысяч рублей, в общей сумме один миллион рублей, которые в ходе обыска были изъяты в Вашей квартире. Данный факт подтвержден материалами дела, с которыми Вы, Владимир, ознакомлены. Данный факт, надеюсь, Вами опровергаться не будет даже в суде.
Владимир, услышав последнюю фразу Ширшина, в которой он выражал надежду на то, что он, Владимир, не будет отрицать этот факт даже в суде, невольно улыбнулся. "Весьма старо, но методы те же", – вспомнил Владимир. Он знал, что при допросах, убеждая подследственного в том, что все улики против него и все доказательства о его причастности к вменяемому ему преступлению собраны в полном объеме, работники следствия нередко применяли эти трюки, ненароком вспоминая этот самый суд. Как будто и дел-то осталось… передать материалы в суд. А все доказательства – вот тут, в этой папочке.
Ширшин не мог не заметить ухмылки Владимира, но сделал вид, что ничего не понял, потому, немного помолчав, продолжил:
– Указанные денежные средства, изъятые в Вашей квартире, как выяснилось, фальшивые. Этот факт так же подтвержден, и доказательства этого Вам будут предъявлены. Вот, пожалуйста, начнем по порядку. С этими документами Вы уже ознакомлены. – при этом следователь, аккуратно перелистывая материалы дела, вслух дублировал: – Так, это постановление о возбуждении уголовного дела, о разрешении обыска, протокол обыска, протоколы допросов свидетелей. а вот и самое главное. – с этими словами следователь протянул Владимиру лист бумаги, – справка об исследовании поддельных банковских билетов и, пожалуйста, ознакомьтесь. А протокол, в котором зафиксировано, что эти купюры были изъяты в правом наружном кармане кожаного пальто, черного цвета, которое в момент проведения обыска находилось в прихожей Вашей квартиры. Здесь же отмечается, что с Ваших слов данное пальто принадлежит лично Вам.
Придя на какое-то время в себя, Владимир вновь не слушал, что дальше говорил следователь. Он словно окаменел. Как? Почему? Что за бред? Что это значит? Какие фальшивые купюры? Что он несет, этот следователь? Это что, фальсификация документов? Фабрикация нового уголовного дела? Зачем им это нужно? Ведь у них практически все было для того, чтобы довести дело до конца? Деньги, которые ранее не оказались у него в портфеле, позже нашли в его квартире. Это сильный прокол, который допустил Владимир. Никак Владимир не думал, что опера нагрянут к нему всего через несколько часов после того, как отпустят под подписку о невыезде. Но, как говорится, что произошло, того не исправить: "Не стоит пилит опилки". Даже боги не могут совладать с прошедшим. Ранее Владимир выстраивал свою защиту, исходя из сложившейся ситуации. Но сейчас…
Владимир уже не слушал, как следователь, продолжая перелистывать бумаги материалов уголовного дела, доставал новые и комментировал их назначение. Владимир, не веря собственным глазам, просмотрел документы, повествующие об обнаружении у него поддельных банковских билетов, рапорт следователя на имя начальника, в котором зафиксированы признаки преступления и принятие дела к своему производству, т. е. к производству старшего следователя по особо важным делам Ширшина. Как понимал Владимир, Ширшин приступил к расследованию, приобщив в качестве вещественного доказательства поддельные денежные купюры, которые были переданы ему для приобщения к материалам уже нового уголовного дела… В материалах находились постановления иного характера, касающиеся назначения технико-криминалистической экспертизы, само заключение эксперта, повествующее о том, что купюры, обнаруженные у Владимира, изготовлены не предприятием, осуществляющим производство государственных денежных знаков и ценных бумаг, а способом капельно-струйной печати.
Никаких документов, касающихся опознания купюр, в материалах дела не было. Впрочем, в материалах дела не было и того, что напоминало бы о более ранних событиях, касающихся подозрения в совершении преступления по организации Владимиром преступной группировки…
Владимир уже не слышал, как следователь его уведомил, что дело направлено прокурором области по подследственности, и, как он уже говорил, этим делом будет заниматься он, старший следователь по особо важным делам Ширшин.
На вопрос следователя, что может пояснить по вопросу Владимир, тот молчал, т. к. уже не исключал и того, что деньги, которые он взял у Николая Николаевича, заведомо были фальшивыми. И именно эти фальшивые купюры он принял от президента компании. Но не подменили же эти деньги цыгане? Зачем? Это исключено. Владимир настолько устал, что готов был увидеть в этом следователе своего союзника, рассказать ему все, с самого начала. Может, он поверит ему? И поможет? Но жизненный опыт и внутреннее чутье подсказывали: не торопись, Владимир. Рассказать об этом – значит создать преступную группу, в этом деле участвовали и иные лица. Нет. Этого делать ни в коем случае нельзя.
Даже если эти деньги действительно фальшивые, зачем операм вместе с Николаем Николаевичем передавать ему фальшивые купюры? Это не входило в их планы. Они даже не помечали их особыми надписями, которые читаются при помощи направленного под особым углом ультрафиолетового света, что подтверждало бы их преступное назначение. Жалко пачкать деньги. Да и времени у тех на это не было, все делали по ходу сложившейся ситуации. В этом Владимир был более чем уверен, как и в том, что осуществить операцию, подготовленную Николаем Николаевичем и его операми, помешали именно его, Владимира, противодействия, не исключено, конечно, что помог и его Величество случай. Тогда что получается? А получается то, что факт получения денег от Николая Николаевича ничем не подтвержден?
Но почему об этом нет и речи? Если изменили вид преступления, в совершении которого, выражаясь юридическим языком, его ранее не только подозревали, но и провоцировали на его законченность, то почему они, уже по понятным причинам изменив его, фабрикуют новое? Значит, прав был Сергей, вор в законе, что не случайно Владимира не тревожат несколько дней. Ничего хорошего в этом нет, готовят какую-то пакость…
Владимир, действительно, ничего не понимая, только пожал плечами и, глядя на следователя, произнес:
– Я ничего не понимаю. Деньги, которые были у меня изъяты в ходе обыска, принадлежали мне. Это мои деньги. Смею заверить, они не фальшивые. Никогда не скупал и не продавал фальшивок. Это не мое ремесло. Ничего по этому вопросу пояснить не могу, доказывайте мою вину сами. Повторюсь, это не что иное, как фальсификация документов и фабрикация нового дела. Вы спросите, кому это надо? Не знаю. Значит, это кому-то очень надо. Вот в этом и разбирайтесь сами.
***
Вдруг Владимир побледнел. В одно мгновение он все понял. Пытаясь вернуть свои деньги, они просто их подменили! Забрали, как они считали, свои кровные, а фальшивые вложили. И не просто вложили. А сделали это очень красиво, убив сразу двух зайцев. А кто им мог в этом помешать? И деньги вернули, и статейку сварганили. Это как дважды два – четыре. Для них разницы нет, что именно предъявить Владимиру. Задача перед ними прежняя. Любой ценой посадить его, а по какой статье, это не важно. Лишь бы эта статеечка была посерьезней и тянула лет так на несколько.
Тогда что получается: если ему сейчас предъявляют уже новый, иной состав преступления, тогда получается, что подозрения в отношении преступления в организации преступной группировки, связанного с вымогательством, должны с него снять? Или их уже сняли? Но ему сейчас об этом ничего не говорят. Впрочем, ничего, что бы касалось этого, в материалах дела, как понял Владимир, не было. Почему? Ему до сих пор не предъявляли и самого постановления по этому поводу? Владимир помнил, как тот следователь прокуратуры, беря с него подписку о невыезде, сказал, что с него пока… пока не снимаются подозрения по организации преступной группировки, имеющей целью вымогательство денежных средств путем шантажа, угроз и тому подобного… Но с самим постановлением, как того требуют определенные нормы закона, его не ознакомили, почему? Значит, были на то основания. Какие?
Владимир вновь вспомнил, как его допрашивал Алексей, который, прощаясь, так же ушел от ответа, даже не пояснив, почему Владимира не ознакомили с протоколом опознания купюр? А сегодня появился этот, уже новый, который только что.
Владимир, уйдя на какое-то время в свои мысли, снова вернулся в реальность. Ему нужно было понять, о чем же ему только что говорил этот следователь.
К удивлению Владимира, следователь казался не только несколько мягким, но в чем-то и сочувствующим ему. Но только на минуту. Не более. Владимир уже давно никому из них не верил. Он вспомнил слова Сергея, вора в законе, как тот, однажды затронув вопрос о существующей оперативно-следственной системе, сказал, что ворон ворону глаз не выклюет. Все они повязаны друг с другом. Все они из гнездовья одного: система, круговая защита порока. Хуже было то, что сегодня Владимир не мог даже догадываться, что за всем этим стоит и как ему дальше с этим бороться.
Он даже не пытался как-то убедить следователя в том, что в инкриминируемом ему преступлении вины его никакой нет. И это было правдой. Но правдой для него одного. От него старались услышать другое – признание! Но уже иного характера. А может быть, и того, и этого состава преступления?
Молчание Владимира Ширшин понял по-своему, потому совсем неожиданно добавил:
– Это Вы сейчас, Владимир, такой несговорчивый. Переведем в другое место, расскажете даже то, чего не было.
Это, "пресс-хата", что ли? – продолжая думать о своем, тихо проговорил Владимир.
Откуда такие познания? – вопросом на вопрос ответил Ширшин.
Да слышал. И не только об этом.
Да ты понимаешь, что тебя просто раздавят и не заметят? Ты понимаешь, куда ты влез? Это, повторяю, ты сейчас такой неразговорчивый. И знаешь, почему? Да потому, что с тобой еще по-настоящему не работали! Не таких умников, как ты… ломали, и не таких, как ты, суками на зоне делали. А на зоне ты будешь! Будешь, это я тебе говорю!