Он не испытывал жалости к врагу. Пустые слова об интернационализме, рабочем братстве, модные в начале войны, давно ушли в прошлое. У войны свои безжалостные законы. Здесь убивают не раздумывая, а раненый враг остается врагом, которого тоже не пощадят. Если его отпустишь, то завтра он будет стрелять в тебя.
И тем не менее это была очередная бойня. Взлетали и опускались приклады, лопатки, стучали выстрелы, слышались крики о пощаде и обозленная ругань в ответ.
Перехватив расширенные от возбуждения взгляды Швецова и Сорокина, Карелин коротко приказал:
– Навести порядок в рубке. Сорокин, доложи о количестве оставшихся снарядов.
Это была победа. Можно сказать, мелкая, батальонного масштаба. Но наступающая на Харьков колонна была практически уничтожена.
Главное – смят, раздавлен тяжелый артиллерийский дивизион, который понаделал бы делов, дойди он до места. Догорали два танка, тягачи, несколько грузовиков.
На поле насчитали около полусотни убитых, не меньше двух десятков остались в лесу. В качестве трофеев, кроме стрелкового оружия, достались два 80-миллиметровых миномета с запасом мин и легкий автомобиль-вездеход "Штейер" с побитыми стеклами, пробоинами в корпусе, но вполне исправный. Обнаружили довольно много продуктов, вина, сигарет.
Свои потери оказались меньше, чем немецкие (редкий случай за всю войну). Сгорел один Т-34 и самоходка. Несколько машин получили повреждения.
Оживленный гомон довольных победой и богатыми трофеями бойцов (многие хватили рома или вина) сбил лейтенант Александр Бобич:
– Глаза залили, ничего не видите? У меня в роте семнадцать убитых и три десятка раненых. Некоторые тяжело, один за другим умирают. Их спасать надо.
Имелись потери в экипажах танков и самоходных установок. Несколько человек пропали без вести. Где их найдешь в заснеженном лесу?
Из штаба торопили. Требовали, чтобы срочно двигались на соединение с главными силами. Двинулись к месту сбора. Несколько тел погибших не смогли достать из раскаленных, догорающих машин.
– Надо спешить, – озабоченно торопил командиров Тюльков.
Но пока плутали в темноте, перебирались через овраги и засыпанные мерзлым снегом низины, к месту сбора прибыли только перед рассветом.
Здесь тоже прошел бой. Танкисты, самоходчики и пехотный полк столкнулись с бронетанковой колонной, двигающейся по параллельной дороге к Харькову. Потери понесли куда больше. Поэтому доклад Тюлькова командир полка Цимбал выслушал почти равнодушно.
– Скоро вперед двигаем? – спросил возбужденный своей удачей майор Тюльков.
Зам директора машинно-тракторной станции, Борис Прокофьевич Тюльков был призван из запаса лет шесть назад. Закончил курсы повышения квалификации в танковом училище, краем участвовал в Финской войне.
Занимал разные должности: командовал танковой ротой, служил зампотехом батальона. Был добросовестным исполнительным командиром, но, по мнению начальства, ему не хватало военной жилки и требовательности к подчиненным.
Тогда еще капитан, Борис Тюльков участвовал в боях под Смоленском, а после тяжелого ранения работал военпредом на Горьковском автозаводе. Принимал и осваивал первые самоходно-артиллерийские установки, а затем был направлен на фронт в качестве заместителя командира полка.
Профессиональный военный, Петр Петрович Цимбал ценил своего добросовестного заместителя, хорошо разбиравшегося в технике и оружии. Но чаще использовал Тюлькова как зампотеха (штатный технарь был слабоват) и оружейника.
Самоходки, как и любые новые машины, да еще изготовленные в условиях войны, имели много недоделок, и работы Тюлькову хватало. Сейчас, после боя, который Борис Прокофьевич провел не хуже любого профессионала, он снова рвался вперед.
– Ну так что, когда наступаем? – повторил свой вопрос Тюльков.
– Угомонись, Борис, – с трудом сдерживая раздражение, отозвался Цимбал.
Своего надежного заместителя, которого некем заменить, командир полка бросил в бой из-за крайней необходимости. Слава богу, что уцелел и есть на кого опереться. Но ни о каком наступлении сейчас и речи быть не могло.
Объяснил Тюлькову что на главном направлении удара дивизия понесла такие потери, что впору закапываться и вставать в оборону. Немного поколебавшись, добавил:
– Харьков в кольце, морду нам крепко набили. Наверху молчат, но сам увидишь, сколько войск отступает. Об этом молчи, ты человек простой, ляпнешь не подумав. Занимайся ремонтом поврежденных самоходок.
Вскоре и Тюльков, и Карелин, да и все остальные увидели, как откатываются сплошным потоком наши войска. Это не напоминало беспорядочное бегство сорок первого года, хотя паника наблюдалась то в одном, то в другом месте.
Немногие танки, отходящие на восток, имели многочисленные повреждения. На броне сидели раненые и обожженные танкисты. Пехота (тоже очень много раненых) шла в составе поредевших батальонов и рот.
Тянулась бесконечная вереница санитарных повозок. Между ними шагали те, кому не хватило места и кто еще мог двигаться. Несколько десятков раненых везли на крестьянских неуклюжих телегах, запряженных быками. Это вызывало у некоторых нервный смех:
– Где же машины санитарные? Фрицы на колесах, а мы снова пешком да на быках. Догонят ведь!
– Догонят и на гусеницы намотают, – поддакивал кто-то.
Свесившись с брони, Михаил Швецов выругался в адрес болтунов:
– А вы куда драпаете? Руки-ноги целы, винтовки за плечами. А ну лезьте к нам! Десантников не хватает.
Напуганная перспективой оказаться в десанте (там же гибель сплошная!), кучка болтливых красноармейцев шарахнулась прочь. Их догонял старшина из комендантского патруля, размахивая "наганом" на шнурке:
– А ну стой! Кто не ранен, собираться вон там. Батальон формируется.
Бойцы неохотно плелись к месту сбора. За спиной старшины стояли двое с автоматами. Прибьют и, как зовут, не спросят.
Остатки дивизии по приказу командования срочно занимали оборону. Приказ был короткий и ясный: обеспечить отход наших войск (а точнее, выход из окружения). Ни в коем случае не допустить прорыва танков Манштейна.
Пока главной опасностью оставалась вражеская авиация. Основные силы люфтваффе были задействованы на других участках боев. Хотя массовых налетов не было, но частые атаки мелких групп самолетов держали бойцов в постоянном напряжении. Обычно налетали по два-три самолета из резерва и второго эшелона. Пускали в ход старье вроде бипланов "Хеншель-123" времен войны в Испании, тихоходные бомбардировщики "Дорнье" ранних выпусков.
Но и эти машины, медленно плывущие на большой высоте, несли по полтонне бомб, а когда сбрасывали свою разнокалиберную начинку, к земле неслись пулеметные трассы. Без жертв такие налеты не обходились, а главное, они действовали на моральный дух бойцов.
Когда воздушные разведчики замечали крупную колонну, то прилетали знаменитые "Юнкерсы-87", с торчавшими, как лапы хищников, шасси, и с воем сирен шли в пике. Пилоты этих машин свое дело знали. Били прицельно, с малой высоты. Вслед за тяжелыми "стокилограммовками" летели контейнеры с осколочными гранатами. В небе словно работал пулемет гигантского калибра. Стоял сплошной треск разрывов, гранаты срабатывали над землей, выкашивая все живое.
Зенитная защита практически отсутствовала. Иногда с немцами схватывались такие же мелкие группы или отдельные пары наших истребителей. "Сталинские соколы" дрались активно, сбивали и разгоняли германские штурмовики. Уверенные в себе "Юнкерсы-87", когда в небе появлялись наши самолеты, торопились убраться. Слишком малой была их скорость и маневренность по сравнению с "яками" и "лаггами".
Но когда прилетали "мессершмиты", нашим приходилось туго. Верх чаще всего одерживали "мессеры" со своим мощным вооружением. Наши истребители дрались до конца, и тяжко было видеть, как падают подбитые и горящие "ястребки", порой прихватывая с собой и "мессера".
Как всегда, наших самолетов не хватало, и советские истребители дрались в меньшинстве.
Павел Карелин наблюдал в бинокль, как очередная тройка пикирующих "Юнкерсов-87" сбрасывала бомбы, а затем шла на второй заход, расстреливая по бегущим людям емкие контейнеры своих пулеметов.
Но люди приспосабливались. Уходили с открытых мест, шли лесом. Спасала и погода, когда из плотных облаков начинала сыпать снежная крупа или ледяной дождь.
Оставшиеся в полку одиннадцать самоходок находились в капонирах на склоне холма, маскируясь ветками и прошлогодней травой. "Тридцатьчетверки" в основном перебросили на другой участок.
Кроме СУ-76 немецкие танки готовился встретить артиллерийский дивизион капитана Раенко (с десяток орудий) и батарея легких полевых пушек. Десантную роту лейтенанта Бобича в который раз пополнили бойцами, вооружили противотанковыми ружьями, бутылками с горючей смесью и тяжелыми гранатами РПГ-40.
Все это вооружение было малоэффективно. Двухметровые ружья пробивали бортовую броню немецких танков на расстоянии полтораста метров, а от лобовой просто отскакивали. Противотанковые гранаты весом свыше килограмма можно было добросить до танка лишь за 10–15 шагов.
От бутылок с горючей смесью бойцы старались держаться подальше, а при случае – оставляли где-нибудь в кустах. Стекло раскалывалось от легкого удара, а липкая смесь, попавшая на кожу, давала при горении такую температуру, что человек сгорал заживо, не в силах потушить ее.
Главная надежда на танки, самоходные установки и пушки. Подошел зам командира полка Борис Тюльков.
Хотя был он гораздо старше Карелина и по должности, и по возрасту, отношения после боя сложились у них дружеские. Не так много людей осталось в полку, чтобы козырять друг другу да и последний приказ о прикрытии отступающих войск не обещал ничего веселого.
Держись и воюй до последнего. Снимешься раньше – шлепнут за трусость, ну а насчет позже… вряд ли выберешься живым. На кого надеяться – на Бога или судьбу? А лучше вообще не задумываться. Как получится, так и будет.
К ним присоединился командир роты Саша Бобич. Майор Тюльков, у которого старшему сыну исполнилось шестнадцать, видел, как быстро меняет война вчерашних мальчишек.
Считаные недели назад долговязый младший лейтенант Бобич изо всех сил старался показать свою решительность и подготовленность. Выглядел он не то что смешным, а каким-то нелепым и отчасти вызывал жалость.
Сейчас лейтенант сидел, уверенный в себе, с трофейным "люгером" в массивной кобуре. На коленях лежал тоже трофейный автомат МП-40, и рассуждал он не о предстоящем бое (Бобич уже знал, что это такое, и имел на счету несколько убитых врагов), а жаловался, что люди в его роте совсем оголодали и, кроме того, боятся бутылок с горючей смесью.
– Ведь эффективная штука, правда ведь, товарищ майор? Сам видел, как танк за полминуты вспыхнул.
– Кто же это у тебя так отличился? – насмешливо спросил Тюльков, догадываясь, что Саша Бобич привирает.
– Не у меня. В соседней роте.
– Бутылки в любом случае на броне возить не станем, слишком опасно. Но в обороне без них не обойдемся. Боятся те, кто не подготовлены. Отведи новичков в сторонку, хотя бы вон в тот овраг, и потренируйся. Израсходуй пяток бутылок.
– Они на артиллерию надеются.
– На бога надейся… В общем, объясни каждому, что бежать от танков бесполезно, а бутылки бросать надо на жалюзи. Впрочем, и в лобовину угодить, механик задергается, легче добить будет. Так что бутылками с горючкой не пренебрегайте.
– А "ворошиловские килограммы"? Тоже сильная штука.
– Они очень чуткие. Взвел взрыватель – бросай. А перед этим оглядись. Заденешь даже за мелкий куст – сам на воздух взлетишь. Но гусеницы рвут при удачном попадании даже у Т-4. Сам наблюдал.
Пришел старшина, позвал всех троих перекусить. Еда в последние дни была одна и та же – вареная конина и немного крупы. Жилистое безвкусное мясо пережевывали с трудом – хоть какая-то, но пища.
Ночь прошла сравнительно спокойно, а на следующий день появились явные признаки продвижения противника. Ездовые нахлестывали лошадей. Повозки по-прежнему были заполнены ранеными, но их стало значительно меньше. Основная масса отступавших сумела опередить немецкие танки.
Быстрым шагом, почти бежали мелкие разрозненные группы.
– Фрицы близко? – спрашивали у них.
Люди, остановившиеся на пяток минут отдышаться и глотнуть воды, утвердительно кивали головой. Противотанковые батареи, еще одна линия прикрытия, вели огонь в нескольких километрах. Торопливые выстрелы слышались звонко и отчетливо.
– Боевая готовность, – коротко объявил Цимбал.
Мимо самоходок проследовала "тридцатьчетверка" с перекошенной башней и вмятинами на броне. Там тоже лежали раненые.
Обходя отступающих, пронеслись два немецких мотоцикла. Их обстреляли из пулеметов, орудиям было приказано огня не открывать. Пулеметные очереди из колясок косили бегущих, добивали раненых. Один мотоцикл подожгли огнем "максима", а второй, поврежденный, дымя, повернул назад.
– Во, сволочи, обнаглели, – выругался Захар Чурюмов. – Пока харю не начистишь, прут напропалую.
Свою задачу немецкая разведка не выполнила – артиллерийские точки русских себя не обнаружили. Пехотинцы поймали одного из мотоциклистов и вели, подталкивая прикладами – в штаб.
Впрочем, "подталкивали" – мягко сказано. Били от души. Мотоциклист, который вначале пытался изображать героя – за спиной целая армия, вот-вот сметут азиатов. Но, сообразив, что его проткнут штыками раньше, чем подойдут немецкие войска, что-то горячо и быстро объяснял. Доказывал, что может быть полезен.
Затем налетели две пары "мессершмитов". С высоты километра сбросили штук восемь бомб, немного спустились и сделали три захода подряд, обстреливая позиции из пушек и пулеметов.
– Какой толк с такой высоты палить? – задрав голову, рассуждал Афоня Солодков. – Сбили с фрицев гонор, побаиваются.
– Гонору у них хватает. И смелости тоже, – возразил его механик Иван Грач. – Разведка. Проверяют: вдруг зенитки подвезли. А зенитки против танков действуют получше, чем наши пушки. Прицельность и дальнобойность хорошая. Чего проверять – нет у нас зениток ни хрена.
– Танки слева!
Непонятно, кто выкрикнул это. Но под прикрытием истребителей, которые больше отвлекали и создавали шум, из-за осиновой рощи вынырнули и пошли через поле и мелкие пологие холмы немецкие танки.
Карелин разглядел несколько Т-3 и приземистые штурмовые орудия. Машин было около десятка, и шли они, намереваясь ударить с фланга. Холмы и промоины, забитые снегом, снижали скорость. По дороге они выскочили бы резвее. Зато, наступая с фланга, добились внезапности.
– Вот они, черти из табакерки, – накручивал рукоятки наводки Михаил Швецов. – Их не ждали, а они тут как тут.
Торопливо захлопали "трехдюймовки" капитана Раенко. Он явно спешил. Позиции заволокло дымом. Артиллеристы срывали маскировку, которую в спешке не успели убрать.
– Слишком торопятся, – с досадой проговорил Тюльков который стоял рядом с самоходкой Карелина. – Ближе надо было подпустить.
До наступающих машин оставалось метров шестьсот, когда ударили немецкие минометы, а танки, кажется, замедлили ход, некоторые спрятались за деревья и буграми. Зато бегло вела огонь батарея 80-миллиметровых "самоваров".
За два неполных года войны немцы преуспели в использовании минометов и почти всегда добивались нужного эффекта. Мины летели, застывая в верхней точке, а затем с воем обрушивались вниз. Не слишком высокая точность навесного огня минометов компенсировалась скорострельностью. Четыре ствола, укрытые за бугром, посылали в минуту штук восемьдесят мин весом три с половиной килограмма. Батареи Раенко исчезли среди столбов земли и дыма.
Прыгающие мины (хотя их было немного), подброшенные с места падения вышибным зарядом, взрывались в воздухе, скашивая осколками сверху расчеты орудий. Артиллерийский огонь ослаб, некоторые орудия замолкли.
Немецкие Т-3 снова двинулись вперед. По команде Цимбала повел на сближение с немцами две неполных батареи самоходок майор Тюльков.
Если танки прорвут орудийные позиции, их уже не остановят несколько легких полевых пушек и бронебойщики со своими несуразными ружьями и бутылками с КС.
Стрельба велась на ходу. Одна из самоходок остановилась на считаные секунды для более точного прицела. Выстрелить успела. Угодила в цель или нет, непонятно, но снаряд Т-3 прошил лобовую броню и убил механика. Экипаж в боевой рубке раскидало сильным ударом, встряхнувшим машину.
– К орудию, – кричал командир самоходки. Контуженый лейтенант не видел пробивающийся сквозь щели дым и взвившийся язык огня, узкий, извилистый, как штопор.
– Надо прыгать, – кричал заряжающий. – Взорвемся.
Но лейтенант, оттолкнув его, сам схватил снаряд и забросил в казенник. Наводчик, который тоже считал, что машина обречена и надо быстрее покидать ее, был вынужден снова ловить в прицел немецкий танк.
Второй выстрел ударил сквозь завесу пламени. Заряжающий уже спрыгнул через задний борт. Лейтенант и наводчик тоже сумели добраться до борта, но промасленные комбинезоны и телогрейки горели на них факелом. Заряжающий успел сдернуть сержанта-наводчика. Лейтенант, крича от боли, исчез в ревущем столбе огня. Боезапас рванул, когда два уцелевших самоходчика отбежали шагов на двадцать. Сорвали горящую одежду. Наводчик щупал багровыми распухшими пальцами лицо и повторял:
– Ослеп… ослеп я… дай "наган". К чему без глаз жить.
Все это промелькнуло перед взглядом Карелина, когда его машина на скорости шла мимо. Чурюмов, вырвавшийся вперед, ударил в Т-3. Снаряд, высекая сноп искр, прошел рикошетом вдоль башни. Отлетела, кувыркаясь, половинка бокового люка.
– Добивай!
Т-3 нырнул в низину, уходя из-под выстрела. Еще один танк налетел на орудие из дивизиона Раенко, смял его и раненых артиллеристов. Выбираясь из груды искореженного металла и смятой человеческой плоти, забившей плотной окровавленной массой просветы между колесами и гусеницей, забуксовал.
Швецов всадил снаряд в нижнюю часть корпуса, проделав дыру и остановив танк. Хотел выстрелить еще, но подбежали двое гранатометчиков и швырнули свои "ворошиловские килограммы".
Тяжелые гранаты порвали гусеницу, окончательно обездвижив Т-3. Из люков посыпался экипаж с укороченными, уже знакомыми Карелину автоматами. Под торопливые очереди угодил один из гранатометчиков, второй успел скрыться. Самоходка Карелина всадила в Т-3 еще один снаряд, машина задымилась.
Уцелевшие танкисты метнулись в одну, другую сторону. Павел стрелял в них из ППШ, свалил одного, но едва успел уклониться от ответной очереди. Когда снова вскинул автомат, танкисты исчезли.
Немецкие танки и штурмовые орудия упорно пытались смять оборону. С не меньшим упорством ее удерживали. Деревья подламывались от ударов машин, маневрирующих, бегло посылающих друг в друга раскаленные трассы бронебойных снарядов.
"Не суетись, не суетись", – бормотал Карелин, выцеливая хрустящий в валежнике немецкий танк. Он вынырнул на полном ходу, словно выпрыгнул.
Снаряд СУ-76 отскочил рикошетом от корпуса – все же немец обманул Карелина, выскочив правее.