Кроме трех самоходок, в группу включили легкий плавающий танк Т-40 и два мотоцикла с пятью разведчиками. На броне находился десант из двадцати бойцов и нескольких саперов. Проверили рации, которые на близком расстоянии работали неплохо, и группа двинулась по одному из будущих маршрутов наступления.
Слово "лавина", которое часто употреблялось в газетах, обозначая продвижение наших войск после Курской битвы, не совсем отвечаю истине.
Днепр являлся серьезной преградой на пути Красной Армии. "Восточный вал" – так называлась система на возвышенном правом берегу широкой реки.
Бетонные доты и бункеры, многочисленные заграждения, минные поля, система траншей и отсечных ходов, бронеколпаки, дзоты, глубокие капониры для тяжелых орудий.
Немцы хорошо понимали, что этот рубеж имеет слишком важное значение. Укрепления срочно достраивались, подвозилась боевая техника. Гитлер объявил, что Восточный вал русские не прорвут. Будут либо уничтожены при переправе, либо застрянут на левом берегу Днепра. Для таких заявлений основания имелись.
Вермахт сосредоточил на Днепре более миллиона солдат и офицеров, 13 тысяч орудий и минометов, две тысячи танков и более двух тысяч самолетов. Основная часть немецких войск располагалась на хорошо укрепленных позициях Восточного вала, протянувшегося от реки Нарвы до побережья Азовского моря.
Чтобы дать время своим войскам организованно отойти за Днепр на заранее подготовленные позиции, немцы в удобных для них местах устраивали засады, наносили сильные контрудары с участием десятков танков и орудий. Это задерживало продвижение советских войск и давало дополнительное время для саперных частей еще больше укрепить Восточный вал.
Местность, по которой продвигались наши войска к Днепру, была в основном равнинной. Невысокие холмы, степь, мелкие реки, участки леса, сухая погода. Все это настраивало наших военачальников на быстрое продвижение вперед.
Конечно, там тоже имелись укрепления, минные поля. Немцы оказывали довольно ощутимое сопротивление, а в небе пока еще держала верх их авиация. Но наших генералов это не смущало, за людские потери с них не спрашивали.
Торопясь уничтожить, не дать вырваться отступавшим частям вермахта, войска Красной Армии наращивали удары. В верхних эшелонах командования, по словам очевидца, царила атмосфера победоносной эйфории.
Вермахт разгромили под Сталинградом, разбили на Курской дуге, пришло время наших побед – Красную Армию никто не остановит! Наряду с успешными операциями предпринимались торопливые, непродуманные удары. Натыкались на хорошо организованную оборону и в который раз несли большие потери.
Захлебнулось наступление частей Юго-Западного фронта, столкнувшись в лоб на реке Северский Донец с 8-й немецкой армией. В полосе действий Степного фронта в районе Харькова бои шли до начала сентября. Измотанные, понесшие большие потери части Красной Армии замедляли ход, ожидая подкрепления и надеясь хотя бы на небольшой отдых.
Подполковник Мельников, командир стрелкового полка, получил сутки отдыха и восемьсот человек пополнения. Обойдя строй едва державшихся на ногах парней 18–19 лет, он выяснил, что они шли без отдыха четверо суток. Приказал сесть на землю и снять ботинки.
То, что он увидел, подполковника не удивило. Растертые в кровь ноги, обрывки истлевших, влипших в кожу портянок. Когда их пытались отодрать, некоторых бойцы кричали от боли. Под сорванной кожей виднелись куски живого мяса.
– Надо немедленно мыть и обеззараживать, – сказала врач-капитан, начальник санчасти. – Иначе начнется заражение.
– Делайте что положено, – кивнул Мельников. – Как скоро они снова смогут идти?
– Точнее подсчитаем позже, – ответила начальник санчасти. – Но минимум человек сто пятьдесят нуждаются в лечении. А это три-четыре дня, не меньше. Некоторые и через неделю шагать не смогут. Головой думали, когда такую массу людей без отдыха в необмятых ботинках гнали?
Вокруг бойцов суетились медсестры и санитарки (вот они, "небоевые потери!"), а подполковник Мельников осматривал забитые пылью затворы винтовок и пулеметов. В довершение ко всему узнал, что на одну винтовку выдано всего по пять патронов.
– Поднимите руки, кто метал боевые гранаты? – спросил он.
Из восьмисот человек таких оказалось не более сотни.
– Славно повоюем…
– Что делать будем? – растерянно спрашивал начальник штаба.
– Срочно почистить оружие, людей помыть, накормить и дать отоспаться.
– А что с больными? Срок наступления нам никто не отменит.
– Погрузим на повозки и повезем. А затем прямо с колес в бой.
– Шутите, товарищ подполковник? – растерянно улыбался молодой начштаба.
– Мне только сейчас шутить, – усмехнулся подполковник. – Срочно выписывай дополнительный запас патронов на восемьсот человек. Повозки с гранатами разгрузи и проведи боевое метание гранат. Остальные гранаты должны висеть на поясе. Хватит лошадей надрывать. Им еще людей везти…
Разведывательно-штурмовая группа осторожно перевалила через цепь невысоких меловых холмов и шла на скорости по узкой пыльной дороге. Это место вполне могло быть использовано немцами для заслона. Поэтому двигались осторожно. Мотоциклы М-72 с пулеметами в колясках опережали небольшую колонну, захватывая фланги.
Здесь не было сильных боев. Но война напоминала о себе постоянно. В одном месте неровной цепочкой шли полузасыпанные окопы. В 41 году еще не было принято возводить сплошные линии траншей. Стоял сожженный и проржавевший до основания танк БТ-5 с сорванной башней. Еще один легкий танк, видимо, укрывался от бомбежки и сгорел в узкой промоине.
Талая вода занесла его наполовину землей, башенный люк откинут. Тягостное впечатление произвела братская могила. Когда-то на вершине холма стоял деревянный памятник – пирамида с жестяной звездой.
Он был раздавлен танковыми гусеницами. Могилу в спешке выкопали неглубокую. Под тяжестью немецких танков она осела. Ямы, вырытые гусеницами, углубили хищники, разорвав мертвые тела. Павел проводил взглядом пожелтевшие кости и черепа, обрывки военной формы.
Десантники на броне – молодые ребята с автоматами, что-то оживленно обсуждавшие, замолчали, провожая глазами останки бойцов сорок первого года.
– Похоронили бы, что ли, – сказал кто-то. Остальные промолчали. С правого фланга, минуя промоины и бугры, примчался мотоцикл. Сержант-разведчик доложил, что километрах в трех впереди речка.
– Неширокая, метров в пятнадцать. Два хутора на той стороне.
– Мосты имеются?
– Напротив одного дощатый мосток, телегу только выдержит. Другой хутор за поворотом. Туда второй мотоцикл поехал. Немцев не видно.
Шли по высохшей за жаркое южное лето степи. Речка оказалась илистая, глубиной метра полтора.
– Пройдешь? – спросил Мищенко у старшины, командира плавающего танка.
Тот спрыгнул вниз, осмотрел берег, шагнул в ил, и, кое-как вытянув сапоги, покачал головой:
– Не пройдем, товарищ старший лейтенант.
– Что, плавать разучился?
– Ил глубокий. Завязнем.
– Эх, моряки!
– Надо галечную отмель искать или песок.
– Спасибо, что просветил.
Двинулись вдоль извилистой речушки под прикрытием редких тополей и кустов ивняка. Вскоре увидели поднимавшийся над хутором дым, а следом появился второй мотоцикл. Разведчики доложили, что немцы жгут дома. Стучали редкие выстрелы, короткие очереди.
– Жителей выгнали, по дороге уходят. А стреляют в сараи да по чердакам. На всякий случай.
Действительно, за хутором тянулась на запад кучка жителей с узлами, ручными тележками. Одну телегу, наполненную барахлом, тянула корова. Видимо, лошадей забрали завоеватели.
– Сколько там немцев?
– Два мотоцикла и грузовик. Скорее всего, отделение.
– Брод не видели?
Этот экипаж оказался более шустрым. Проверили в нескольких местах берег и, кажется, нашли подходящее место.
– Галька, мелкие камни, следы от колес. Хуторские там переправляются. Глубину измерить не успели, фрицы из пулемета огонь открыли. Вот, коляску в двух местах продырявили.
Долго не раздумывали. Велико было желание спасти хутор. И хотя в бой без необходимости вступать не разрешали (главное – разведка), но здесь проходила единственная дорога.
– Двинем, Паша?
Впервые обратился широколицый, губастый старший лейтенант Мищенко к Карелину по имени.
– Двинем, – коротко кивнул Павел.
Быстро обсудили план действий. Мотоциклы не пройдут, будут прикрывать переправу, а затем их перекатят на руках. Первым пойдет плавающий танк Т-40. За ним все три самоходки. Если какая из "сушек" застрянет, то танк вытянет ее на буксире.
– Сил хватит?
– Хватит, – кивнул старшина. – Мотор новый, восемьдесят пять лошадей.
При этих словах Хижняк неопределенно покачал головой.
– Сомневаешься? – спросил Мищенко.
– Может не вытянуть. У Т-40 вес всего пять тонн, а у нас вместе со снарядами и запасными баками не меньше одиннадцати наберется. Ладно, попробуем на среднем ходу, без рывков. Должны пройти.
Брод перемахнули в общем успешно. Но гул моторов в хуторе уже услышали. Ударил один, за ним второй пулемет. Но это был скорее сигнал, чем реальная оборона.
Грузовик "Шкода" уже выскочил из-за домов. По нему ударили из орудий. Осколки изорвали в клочья тент, выбили щепки из дощатого кузова. Шофер, бывалый солдат, крутнулся, уходя от очередного снаряда, дал газ, увеличив скорость километров до шестидесяти.
Может быть, и ушел, нырнув за амбар из кирпича-сырца, а дальше нырнул бы в переулок, где скрылся бы за домами и деревьями. Но помешал танк Т-40, давно устаревший, скорее напоминавший танкетку. Броня с палец толщиной, даже пушки нет. Зато быстрый на ходу и вооружен крупнокалиберным пулеметом ДШК (способным вести огонь и по самолетам), а также обычным "Дегтяревым".
Старшина гнал свою машину наперерез и хотя по скорости уступал "Шкоде", врезал по задним колесам точно. От попаданий тяжелых пуль ДШК полетели дымящиеся клочки резины. Чешский добротный грузовик, осев на задний мост, вилял, выигрывая последние метры до переулка. Не успел. Очередь ударила по кабине. Загремела жесть, разлетались в разные стороны стекла вместе с брызгами крови из головы водителя.
Фельдфебель, сидевший рядом, выскочил, покатился по траве. Из кузова прыгали солдаты особой команды. Они принадлежали к войскам СС, хотя как и остальные солдаты вермахта, носили серо-голубую форму. Лишь "молнии" на петлицах определяли их принадлежность к ведомству Гиммлера.
Впрочем, не только это. Наиболее подготовленные, прошедшие в свое время особый отбор, они стали символом жестокости и хорошо помогли германской армии восстановить против себя население.
Украину немцы щадили. Не зря даже создали из украинцев эсэсовскую дивизию "Галичина" и батальон СС с поэтическим названием "Нахтигаль" ("Соловей"). К украинцам, как и прибалтам, отношение было особым, почти доверительным.
Не зря в моем родном городе Сталинграде, на оккупированной половине, поддерживал новый порядок батальон украинской полиции. На совесть, говорят, работали, азартнее, чем сами немцы. Вытаскивали по приказу из укрытий и подвалов спрятавшихся евреев, не успевших переправиться через Волгу. Тщательно обыскивали, вспарывая подкладки и швы. Найденные золотые вещички сдавали неохотно, но и присваивать боялись – надо сдавать в пользу Рейха.
Зато набивали чувалы барахлом, начиная от женских плюшевых жакетов и кончая детскими штанишками. Собирали посуду получше, тюфяки, зеркала и прочее, что подворачивалось под руку. Жены и снохи везли это богатство на Украину (не пропадать же!), специально повозки за добычей гнали.
А евреев стреляли в песчаных оврагах, где легко засыпать трупы. Так же умело разыскивали окруженцев или раненых бойцов. Если немец мог отвести пленного на сборный пункт (для отправки в лагерь), то от украинских полицаев пощады не ждали.
Стреляли или резали широкими немецкими штыками. Смотря по настроению. Отрабатывали горох со свининой, кофе с сахаром, пайковую водку.
Но в сентябре сорок третьего, когда вермахт отступал, действовало железное правило: жечь и уничтожить все за собой. Создавались специальные команды эсэсовцев. И не принимались в зачет заслуги "щирых" дядек с белыми повязками.
Вот с такой командой столкнулась группа капитана Свирского. И эсэсовцы, кроме обычной жестокости, умели постоять за себя, зная, что пощады им не будет. Надежда только на свое оружие.
Т-40, вырвавшись вперед, гнал, чтобы добить грузовик, перехватить мотоциклы. Смахнул еще одной очередью бегущего эсэсовца. Но с тяжелого мотоцикла "цундапп" бил ему в борт пулемет МГ-42, выпуская два десятка пуль в секунду.
Большинство из них плющились, рикошетили, но несколько бронебойных просадили тонкую броню, что-то повредили в карбюраторном, легко воспламеняющемся двигателе. Оба танкиста были вынуждены прекратить огонь и срочно гасить дымившийся двигатель.
Фельдфебель и один из уцелевших солдат открыли огонь по десантникам. Заставили их залечь, кого-то убили, ранили и побежали к мотоциклу, который прикрывал их пулеметными очередями. Их догонял огнеметчик с массивным ранцем за спиной.
Десантники, прижимаясь к амбару, сумели подстрелить огнеметчика (бак не взорвался) и достать пулями еще одного эсэсовца, который свалился с коляски набирающего ход мотоцикла. "Шкоду" сгоряча забросали гранатами. Запоздало сообразив насчет трофеев, полезли в горящий кузов и, обжигаясь, стали выкидывать, что попалось под руки. Несколько мешков, солдатские ранцы, пару гусей со свернутыми шеями, что-то еще по мелочи.
Самоходки прочесывали хутор, настороженно ожидая засады. Возле одного из горящих домов увидели убитого мужчину лет пятидесяти, возле которого плакала жена. Двое подростков выгоняли из горящего двора овец и домашнюю птицу.
Хутор из семи-восьми домов и множества хозяйственных построек сжечь целиком немцы не успели. Горели всего два дома. Засады поблизости не обнаружили. Саня Зацепин, выскочив на окраину хутора, увидел два "цундаппа", уходящих по извилистой пыльной дороге. Отодвинув наводчика (в училище Зацепин считался хорошим стрелком), младший лейтенант выпустил вслед снаряд. Попасть в удаляющиеся на полном ходу мотоциклы было непросто.
Но второй снаряд вложил удачно. Он взорвался на твердом известняке немного левее. Сноп осколков ударил водителя. Мотоцикл перевернулся и, расплющив коляску с пулеметчиком, застыл на обочине.
– Ну, лейтенант, крепко врезал, – одобрил действия молодого командира экипаж.
Разведчики сгоняли на своем М-72 к искореженному "цундаппу". Водитель был убит наповал. Пулеметчик со сломанными ногами и раздавленной грудью тяжело и хрипло дышал.
Из оружия достался лишь автомат с запасными магазинами и несколько гранат. Пулемет МГ-34 согнуло, он никуда не годился. Сняли часы, вытащили из багажника плащ-палатки, консервные банки, набор блестящих гаечных ключей и хороший ножной насос.
– Во, сволочи, умеют же делать, – рассматривал инструменты и насос мотоциклист с М-72.
Выпили ром из найденной фляжки, загрызая его галетами. Собираясь обратно, поглядели на полураздавленное тело пулеметчика.
– Чего смотришь? – спросил сержант разведчика помоложе. – Поджигай. Не оставлять же вражескую технику.
И, отвернувшись, пошел к своему мотоциклу.
– Что, вместе с фрицем поджигать? – почему-то шепотом спросил молодой.
– Можешь вытащить его из-под железяк. Я тебе не помощник, – сказал другой разведчик. – Не тяни. "Молнии" на петлицах видишь? Он бы тебя живьем на куски порезал. Не видел такого?
Немец, догадываясь о своей участи, с трудом протянул руку пытаясь что-то сказать. Изо рта потекла кровь. Мотоцикл вспыхнул, заглушив слабый крик, затем рванул бензобак, превратив обломки в огненный комок.
Вернувшись, сержант протянул младшему лейтенанту трофейные часы.
– Поздравляю! Двоих наповал. А вторые часы мы себе забрали. За труды.
Бой с небольшой командой эсэсовцев не обошелся без потерь. Погибли двое десантников, третьему прострелили ногу выше колена. Мищенко, осмотрев туго перевязанную рану с расплывающимся пятном, приказал сержанту-разведчику:
– Доставишь парня срочно в санбат. Кровью изойдет. Доложишь, что видел. А мы еще километров на десяток продвинемся.
– Ясно, – кивнул сержант. – Доставим в целости.
Своим заданием он был доволен. Достаточно поколесив по военным дорогам и не раз попадая в переделки, сержант не ждал ничего хорошего от продолжения разведки. Погрузив раненого в коляску, осторожно перекатили мотоцикл через брод и, прибавив газу, на скорости рванули назад, докладывать о результатах и спасать раненого.
Одного из разведчиков оставили. Он вздохнул, и перебросив автомат с плеча на плечо, направился ко второму мотоциклу.
Больше всего Карелина поразила реакция жителей хутора. Они торопливо сгоняли скотину, грузили на тележки добро, которое им не дали забрать эсэсовцы. Все это делали торопливо, беспокойно оглядываясь по сторонам.
На вопросы, далеко ли немцы, лишь пожимали плечами. Ульян Осин, глядя, как грузят соленое сало, хлеб, еще что-то съестное, окликнул одного из мужиков:
– Оставьте чего-нибудь поесть, ребята голодные. И торопиться ни к чему, немцы уже не вернутся.
Жители пошептались, высыпали на землю полмешка мелкой картошки и поставили горшок молока.
– Больше ничего нет. Все немец забрал. Молоко быстрее пейте, нам горшок нужен.
Оглядев угощение, Ульян Осин только головой покачал.
– Знали бы, как вы нас ласково встретите, торопиться не стали.
– Премного благодарны, паны большевики, – поклонилась толстая бабища. – Угощать вас больше нечем. И оставаться мы здесь не будем. Когда немцы вернутся, они за своих убитых не только хутор, но и всех нас вместе с детьми спалят.
Мищенко, возмущенный такой неблагодарностью, показал на тела погибших десантников, молодых ребят лет восемнадцати.
– За вас полегли, чтобы от фашистов освободить и жилье спасти. Хотел попросить похоронить их в центре хутора, а вижу, вам наплевать.
– Не трать нервы, Валентин, – негромко проговорил Карелин. – Не так плохо им жилось. Ладно, двигаем дальше. Ребят на броню положим, после схороним.
Пока танкисты заканчивали ремонт своей машины, перекусили и двинулись дальше. Жители вместе с домашней скотиной уже исчезли в пойменном лесу.
– На запад не пошли, куда их гнали, – сплюнул наводчик Янков. – В лесу переждут, а потом вернутся.
Танк и три самоходки с мотоциклом разведки, набирая скорость, уходили из хутора. Чья-то машина, не церемонясь, спрямила путь, разнесла плетень и прошла через огород, подминая крупные помидоры, брызнувшие соком.
В душе Карелин понимал страх и раздражение местных жителей, натерпевшихся всего за два года войны. Но равнодушие к гибели парней, спасавших их жилье, болезненно кольнуло душу.
Но вскоре события закрутились как снежный ком, и стало не до обид на чье-то равнодушие. Быстро катили вперед машины, прокладывая путь своим частям. Немцы, получив приказ любыми способами замедлить этот рывок, не собирались так легко отступать.