Сильно изменился у Афанасия характер в последние дни. За командирские обязанности взялся энергично. Внимательно осмотрел машину, слазил в моторное отделение. Когда наводчик Болотов что-то съязвил, Афанасий по-простому, не повышая голоса, предложил:
– Если контузия сильная, не ной и шагай в санчасть. Болтуны мне не нужны.
Чумазый оборванный наводчик исподлобья глянул на младшего лейтенанта. Понял, что дразнить его опасно. Парень тоже побывал в бою и церемониться не станет.
– Полежу с часок и займусь делами, – подумав, ответил Антон Болотов.
В общем, Афанасий Солодков привел экипаж в порядок быстро. Снаряд, который вчера едва его не угробил, круто развернул характер смешливого добродушного Афони на сто восемьдесят градусов.
Видимо, готовилось наступление силами дивизии. Подтянулся весь самоходно-артиллерийский полк. Еще несколько дней назад он имел по штату 21 самоходку СУ-76 и несколько машин, выделенных из резерва. Сегодня осталось 15–16 самоходок. Люди долбили капониры, загружались снарядами, заливали в баки горючее.
В лесу располагались тылы: полковая санчасть, ремонтный взвод, хозяйственники и обязательный политотдел. Бряцая гусеницами, проследовали десятка два танков и тоже стали закапываться среди деревьев.
Артиллерийский дивизион штабного орденоносца Раенко расположился неподалеку. Позиции обходил полковник, командир дивизии, а с ним целая свита. В том числе командиры стрелкового и самоходно-артиллерийского полка, политработники. Остановились возле самоходок. Комдив осмотрел машины с пробоинами, следами свежей сварки. Оглядел младшего лейтенанта Солодкова. Афанасий, сменивший прожженный комбинезон, козырнул и представился:
– Младший лейтенант Солодков, командир артиллерийской установки первой батареи.
– Что с машиной случилось, товарищ Солодков? Афоня опасался ляпнуть лишнее. За сгоревшую самоходку Ивнев два дня шпынял, а тут командир дивизии. С ним лучше поосторожнее:
– Бронебойный снаряд насквозь прошел через правую сторону рубки. Командира и заряжающего убило. Механизмы тряхнуло крепко, но неполадки устранили силами ремонтников и экипажа.
– Ты же командир, – не понял полковник. – Говоришь, что убили, а сам живой-здоровый.
– На эту машину меня поставили, когда возле леса мою первую самоходку подбили. Сгорела, и механик погиб.
– Значит, пообтерся. В бою подбили?
– Так точно. Когда вел огонь по вражескому танку.
– Контузило, наверное?
– Немножко. Но к бою готов.
– Молодец лейтенант, – обратился полковник уже к командиру самоходного полка майору Цимбалу. – Сражался, подбили, контузили, а он уже новой машиной командует. Считаю, что награду заслужил.
– Представим к "Боевым заслугам", – козырнул Петр Цимбал – тридцатидвухлетний командир полка.
Мнение комбата Ивнева никто не спрашивал. Зато сразу влез замполит стрелкового полка.
– Наших орлов так просто не возьмешь. Дух боевой!
В отличие от Солодкова, майор так и остался в своих синих галифе, заляпанных кровью. Через плечо висел "маузер" – ни дать ни взять настоящий комиссар.
Карелин, видевший, как прыгал в окоп замполит и отсиживался там вместо того, что поднимать людей в атаку, едва сдержался. Командир дивизии заметил странно дернувшееся лицо лейтенанта.
– Вам тоже досталось?
– Кусок кормовой брони вырвало. По всему видно, снаряд-"пятидесятка" сработал. Экипаж не пострадал. Так, контузило слегка. Машины легкие, маневренные. Орудия сильные, но броню бы потолще.
– Воюем, чем дают, – коротко отозвался комдив. – К сожалению, и "тридцатьчетверки" не меньшие потери несут.
– Немцы все чаще подкалиберные снаряды используют и броню постоянно наращивают. Но метров за пятьсот мы ее прошибаем.
Комдив заинтересовался разговором с лейтенантом, задал ему еще несколько вопросов. Если командир самоходного полка майор Цимбал тоже внимательно слушал и одобрительно кивал, то капитан Ивнев с трудом скрывал раздражение. Нашли незаменимого специалиста! Будто поопытнее самоходчиков нет.
– Пушка ЗИС-3 на километр немца в лоб берет, если не ошибаюсь, – сказал комдив.
– На километр вряд ли, – покачал головой Карелин. – Это на полигоне такие нормативы предусмотрены. А у Т-4 уже подушка семьдесят миллиметров, плюс гусеничные звенья подвешивают. Так что подпускать приходится ближе.
– Ну-ну – неопределенно протянул командир дивизии и пошел дальше.
Приостановился комиссар стрелкового полка:
– У немца снаряды сильные, а у нас душа в пятках. Смелости бы командирам побольше.
Майора подхватил под руку командир самоходно-артиллерийского полка Петр Петрович Цимбал и подтолкнул вперед. Он неплохо знал характер своих самоходчиков. Видел, какой бой пришлось им выдержать, и опасался, что Карелин не оставит без ответа пренебрежительную реплику замполита. Не успел. Павел уже ответил с усмешкой:
– Была бы душа в пятках, мы бы три машины не потеряли и остальные с дырками да вмятинами. Но и фрицам вломили.
– А ты кто, собственно, такой? – остановился замполит. – Реплики в спины старшим офицерам кидает. Главный герой в полку?
Небольшой скандал все же получился. Что-то резкое ответил Павел Карелин, на него закричал майор-замполит. Обернулся командир дивизии, который уже отошел шагов на десять. Прислушался и осадил Карелина:
– Смирно, лейтенант! Ну и дисциплина у вас, товарищ Цимбал. Кто это такой?
– Лейтенант Карелин, заместитель командира батареи. В бою проявил…
– Зато в строю держать себя не умеет. Он что, устав не знает? Мне такие заместители в батареях не нужны.
И зашагал дальше.
Спустя час комполка Цимбал, молодой, энергичный майор, ждавший со дня на день очередного звания "подполковник", вернулся. Закурил папиросу, угостил Ивнева, Чурюмова. Павлу Карелину не предложил:
– Ты почему язык держать не умеешь? Или решил меня специально со всем политотделом поссорить. Паникеры, болтуны в полку… В общем, хотели тебя до командира машины в должности понизить. Оставили, учитывая боевые заслуги. Но и повышения не жди.
Капитан Раенко, рассчитывавший, что его все же вернут на прежнюю должность заместителя начальника артиллерии дивизии, тоже подал голос:
– Много берешь на себя, Карелин. Потише, поскромнее надо. Жалобы эти на слабую броню…
Он направлялся в штаб решать вопрос о передаче артиллерийского дивизиона другому командиру. Нес как подарок своему начальству никелированный трофейный "браунинг" и небольшой термос из нержавейки, наполненный коньяком.
В качестве начальника артиллерии мог позволить себе осадить зарвавшегося самоходчика и поставить на место.
– Ты иди, Раенко, по своим делам, – не слишком дружелюбно послал его подальше Цимбал. – Лучше бы пушки получше замаскировал.
– Новый командир этим займется.
И зашагал дальше. Сильные и скорострельные пушки ЗИС-3 имели высокий лафет и щит. Немецкие "семидесятипятки" такой же мощности были гораздо компактнее.
Занятый своими карьерными делами, Раенко, по существу, дивизион бросил, оставив за себя молодого командира батареи. Тот был неплохим артиллеристом, но вырыть в мерзлой земле надежные укрепления не смог.
Расчеты кое-как выдолбили неглубокие капониры, мелкие траншеи для укрытия людей и боеприпасов. Погнули о лед лопаты, набили мозоли от ломов и кирок и легли отдохнуть в ожидании обеда. О маскировке тоже позаботились слабо: натянули остатки камуфляжных сетей, набросали немного веток и травы.
Командир самоходно-артиллерийского полка Петр Петрович Цимбал, в прошлом комбат танкового батальона, позаботился о маскировке своих машин куда основательнее. Он давно уже знал, чем может обернуться небрежность. Но артиллерийский дивизион ему не подчинялся, а Раенко проигнорировал дельный совет.
Подводили итоги последних боев. В январе сорок третьего, когда первые самоходные полки поступили на вооружение, главную задачу им ставили поддерживать пехоту.
Но понятие это было слишком широкое, а применялись СУ-76 в самых различных ситуациях. Вчера одну батарею бросили на ликвидацию прорыва немецкой танковой группы. Сегодня "сушки" участвовали в наступлении, вели бой с немецкими танками.
Как и предполагали, сразу дало знать о себе слабое бронирование, хотя выражение "слабое" старались избегать. Зато самоходка со своим дальнобойным орудием показала себя как подвижная и эффективная огневая точка.
– Выстрел, максимум – два, и сразу меняйте позицию, – наставлял командиров Цимбал. – На ходу заранее намечайте место для временного укрытия. Это не "тридцатьчетверка", высота и остальные габариты небольшие, так что маскироваться легче.
– Сегодня "тридцатьчетверки" не меньшие потери, чем мы, понесли, – сказал Ивнев. – Снаряды у немецких пушек сильные, десяток миллиметров брони большой роли не играют.
– Зато в борт с двухсот метров нас любое противотанковое ружье возьмет, даже винтовочного калибра, особенно чешская самозарядка, – заметил Карелин. – Я к тому веду, что без десанта наступать нежелательно. Особенно когда линию траншей прорываешь.
– В траншеях нас обычной ручной гранатой могут прикончить, – согласился Захар Чурюмов. – Забросит фриц в отсек "колотушку" – и конец экипажу вместе с машиной. А брезент натягивать – видимости никакой.
– Немцы полевые укрепления основательно строят, – сказал Цимбал. – Порой сплошной лабиринт. Отсечные ходы, одиночные окопы для гранатометчиков. Потому берем за правило: командир машины и заряжающий всегда наготове с автоматом и ручными гранатами. Желательно в каждом экипаже по паре автоматов иметь.
Стали подсчитывать. Автоматов оказалось больше всего в батарее Ивнева. Набрали во время боев трофейных МП-40, не говоря уже о пулемете МГ. В остальных батареях с этим делом обстояло похуже.
– Наберем, товарищ майор, – уверенно заявил Захар Чурюмов. – У меня, кроме пулемета, три автомата имеются. Штатный ППШ и два трофейных. Один подарю нуждающимся.
– У меня тоже два автомата наготове, – заявил Афоня Солодков. – Один я сам у фрица захватил. Пристрелил гада и забрал.
– Ого, Афонька голосок подал, – засмеялся Чурюмов. – А как же! Сам комдив медаль обещал.
– Если обещал, представление сегодня же напишем. Заодно на Карелина. У него результаты неплохие, метко бьет, – подтвердил Цимбал.
Высказались, вроде легче стало. Что, командир полка броню дополнительную навесит? Десант – штука нужная, но, когда пулеметы в упор бьют, спрыгнут с брони – иначе смерть. И воспитывать их нечего, а гасить самим вовремя противотанковые расчеты и гранатометчиков.
Еще неделю назад все жаловались на недостаток стрелкового оружия. В некоторых экипажах по одному-два пистолета имелись и автоматы, в лучшем случае, один на две машины.
За это время разжились и трофейным, и нашим оружием. У Захара Чурюмова даже немецкий МГ-42 последней модели имеется.
– Помогает в бою? – спросил Цимбал.
– Если только с места. А на ходу его не удержишь, – ответил Чурюмов. – Отдача сильная. Автоматы эффективнее. Приспособились уже. Если десант спрыгнул, заряжающий из автомата огонь ведет.
Цимбал вскоре ушел. Привезли ужин, хоть и остывший, но получили и водку. Натянули на ночь брезент – хоть какое-то утепление. Землянки отрыть не успели. Спали, сбившись тесно в кучу, набросав на себя шинели, запасные телогрейки и все, что имелось из тряпья.
Ночь выдалась морозная, ярко мерцали крупные звезды. Вдалеке раздавалась стрельба, взлетали ракеты. Но поблизости было тихо. Не спалось. Немилосердно мучили вши, которые до этого вроде приутихли. Миша Швецов, несмотря на холод, разделся и с ожесточением чесал то в одном, то в другом месте.
– Угомонись, Мишаня, – посоветовал Алесь Хижняк. – Я с этим делом хорошо знаком. Расчешешь, язвы пойдут, а баньки не предвидится.
– Сволочи, – яростно чухался наводчик. – Пойду выбью одежду. А тебя, Василий, не берут эти твари? Спишь, что ли?
– Привык, – равнодушно отозвался заряжающий Вася Сорокин. – Ты, Миша, к тому же психованный. Таких вши больше всего любят.
– Зато чурбанов стороной обходят.
Васю Сорокина, физически самого сильного парня в экипаже, а может, и во всей батарее, вывести из себя было трудно. Он зевнул, предположил, что мороз градусов восемь, не меньше. А насчет чурбанов и вшей, может, он для них и невкусный, но бабы ему не отказывают, даже сами лезут.
– С чего им к тебе лезть? – пыхтя, выколачивал гимнастерку о броню Михаил Швецов. – Веселый, остроумный, поговорить с тобой интересно? Ты кроме детских сказок чего-нибудь в жизни читал?
– Иногда газеты, – очень серьезно заметил Василий. – Про шпионов как-то книжку одолел. Только девки ко мне не газеты читать приходят.
– И много их у тебя? – стаскивая исподнее, спросил наводчик. – Небось очередь целая.
– Может, очереди и не наберется, но мне хватает. Я умею с женским полом разговаривать. Пожалеть, утешить, да и нравятся им такие большие мужики, видно, какой-то секрет есть. А у тебя одни мослы да подначки.
Миша Швецов, станочник из города Сызрани, снова оделся. Выколачивание одежды не помогло. Вши продолжали жрать его и бесить еще сильнее. Он ругался и ворочался, не давая спать другим.
– Ты и правда угомонись, – подал голос Паша Карелин. – Если завтра никуда не двинемся, бочку найдем и вошебойку соорудим.
– Я бы пожрал чего-нибудь, – зевнул Сорокин. – Разбудили, а на голодное брюхо сон не идет. Я дома перед сном литровую кружку молока выпивал, а к нему хлеба ржаного ломоть. Маманя у нас хлеб в печи на капустных листьях печет, корочка хрустящая. Лучше всяких городских булок.
– Поесть бы не худо, – согласился лейтенант. – Там у нас каши половина котелка вроде оставалась.
– Засохла, да и хлеба нет.
– Зато у меня спирт есть, – подал голос механик Хижняк.
– А чего молчал тогда?
Экипаж в предвкушении выпивки мгновенно объединился. Кроме каши отыскались несколько сухарей и плоская банка бычков в томате. Досталось граммов по семьдесят, но спирт был неразбавленный, и на экипаж хватило.
После этого еще час не спали, курили, вспоминали довоенную жизнь, которая, оказывается, была совсем неплохой и веселой. Куда-то подевались вши, и экипаж дружно захрапел.
День выдался солнечный. Пригорки на южных склонах подтаивали. Лед в речушке, проломленный снарядами и гусеницами танков, перехлестывало течением, вода бурлила, обегая валуны. Сплошной линии обороны с немецкой стороны заметно не было. С утра фрицы, как всегда, высыпали полсотни мин. Одного бойца убило, другого понесли в санбат – крепко осколками нашпиговало.
– Хорошо, Иван? – крикнули из укрытия. – Если нравится, еще добавим.
Ответа немец не получил. Высунувшись, продолжил:
– Почему хлеб с кашей не жрешь? Кончилась еда? Хрен погрызи. А это на закуску.
Пыхнули дымками сразу три миномета, успели сделать по паре выстрелов. Но их подстерегал по приказу Мельникова расчет тяжелого 120-миллиметрового миномета. Ахнул из глубокого окопа раз, второй. Поправил прицел, вложил еще две фугасные чушки весом по шестнадцать килограммов.
– Жрите, сволочи!
Сейчас не сорок первый год. Научились отвечать. Одна из тяжелых мин угодила в цель точно. Фонтаны взрывов видно издалека. Вместе с землей взлетел исковерканный ствол батальонного миномета, что-то похожее на обрубок тела, шипящие, смятые детонацией мины.
– Ну как русский хрен? – кричали теперь наши бойцы. – Еще хотите?
С той стороны промолчали, лишь длинной злой очередью отмолотил пулемет, согнав с брустверов любопытных красноармейцев.
В общем, все шло как обычно. В небе медленно накручивал петли двухмоторный наблюдатель "Фокке-Вульф 189". Когда время его работы закончилось, воздушный разведчик пошел на снижение. Сбросил две "пятидесятикилограммовки" и, набирая скорость, пошел на свой аэродром.
Оптика у наблюдателя была точная, обе бомбы с воем обрушились на позиции артиллерийского дивизиона капитана Раенко. Разнести прямым попаданием орудие с такого расстояния почти невозможно. Но взрыв завалил землянку, в которой спали после ночного дежурства двое бойцов.
Их едва успели откопать, посиневших, едва не задохнувшихся. Кроме того, крупный осколок почти надвое рассек щит орудия, а другой пробил накатник. Вытекло масло, и пушка вышла из строя. Прибежал начальник арттехвооружения полка и обидно отчитал капитана Раенко, которому, несмотря на вчерашние подношения, так и не удалось вернуться на прежнюю должность в штаб дивизии.
– Слушай, ты, герой Раевский! – кричал маленький оружейник, со скрюченной, поврежденной прошлой осенью рукой. – Почему орудия не замаскированы? Они у тебя как сараи торчат. Щиты за три версты видны. Ты вредитель или дурак?
Маленький капитан-оружейник начинал службу еще в царской армии, прошел все ступени и, несмотря на невысокое звание, спуску раззявам не давал.
– Я доложу об оскорблении, – обещал Раенко. – Вы ведете себя по-хамски.
– Ох, работники, мать вашу, – расхаживал вокруг искалеченного орудия капитан. – А ты, лейтенант, почему капонир не углубил?
– Не было приказа, – козырнул в ответ командир взвода.
– Служить только начинаешь, а уже пример с бездельников берешь. Артмастерской у нас нет. Шагай, кланяйся самоходчикам. Впрочем, пусть Раенко идет. Орудие починить, иначе подготовлю рапорт о халатности. А капониры углубить! Немедленно.
Проходивший мимо Карелин удовлетворенно наблюдал, как распоряжается маленький капитан. Раенко догнал самоходчика. Прикуривая папиросу (Карелина не угостил), пожаловался, что оружейник ненормальный. Орет как резаный, будто самый большой начальник.
– Это вы у нас самым большим начальником были, – съязвил лейтенант. – На "виллисе" раскатывали да стволы у пушек белой тряпочкой проверяли.
– Ладно, чего теперь. У вас ведь зампотех есть и мастерская?
– Есть. Только у них работы невпроворот, часть машин повреждены. Ребята всю ночь работали.
– Договоримся, – уверенно отозвался Раенко. – Свои люди.
Он уже забыл, как выстраивал в шеренгу "своих людей": артиллеристов, минометчиков, ремонтников. Учил уму-разуму как обращаться с вооружением, укрывать и маскировать его, не считаясь со временем. Хотя сам этому так и не научился. Но орден и две медали, находясь за три километра от передовой, заработал.
Обстановка в те мартовские дни менялась постоянно. Уже третью неделю наступали немцы. Но в других местах продолжали продвигаться вперед или наносить сильные контрудары наши войска. Победа под Сталинградом подняла моральный дух частей Красной Армии. Некоторые генералы, особенно из тех, кто держались подальше от передовой и принимали желаемое за действительное, недооценивали силы врага.
Старались показать свою уверенность в победе и непоколебимую веру в товарища Сталина. Вместо трезвой оценки обстановки вели пустые разговоры, подогретые водкой и полученными орденами:
– Забыл фашист, как мы всю степь под Сталинградом немецкими трупами завалили!
– А как гнали на запад без остановки! Погоним и дальше.
К Паше Карелину завернул в гости старый дружок по училищу лейтенант Тимофей Одинцов. Хотя и в одном полку служили, но в последние дни не виделись. Тимоха, рыжеволосый, с курносым, нашлепкой, носом, достал папиросы, угостил экипаж.
– Где разжился?