– У тыловиков на трофейный пистолет поменял.
– Сколько дали? – поинтересовался Вася Сорокин.
– Две пачки.
– Вот жмоты.
– Ну как дела, Паша?
– Ничего хорошего. Три машины за два боя накрылись. Нам вот повезло: корму бронебойной "пятидесяткой" просадило, но из экипажа никого не задело. Был бы калибр побольше, так легко бы не отделались.
– Я гляжу, у вас четыре машины.
– Пополнение прислали.
– А у нас в батарее всего три остались. Одну миной накрыло. Влетела сверху, снаряды сдетонировали, весь экипаж на куски раскидало.
– А вторую?
Тимофей рассказал, что вторая самоходка сгорела в бою с танками.
– Шарахнули прямо в лоб. Механика наповал, и мотор сразу загорелся. Ребята спрыгнули, а командир замешкался. Фрицы второй снаряд добавили, рвануло так, что хоронили мы нашего лейтенанта без обеих ног. Хороший мужик был.
Подошел комбат Ивнев. Спросил:
– Чего, рыжий, без дела болтаешься?
– Друзей пришел проведать.
– А других дел нет?
– А это я перед своим комбатом отчитаюсь. Рыжий лейтенант Одинцов прошел войну с зимы сорок первого. После краткосрочных курсов командовал взводом трехдюймовых "полковушек". Попал в трагичный для нашей армии котел под Барвенковом. Батарея накрылась после короткого боя, танки ее просто смели.
– Повезло, что овраг поблизости был. Кто уцелел, там укрылись. Чего там батарея? От полка ничего не осталось. Постреляли да гусеницами подавили. Насмотрелся я там, в степи, подбитых машин, трупов целые поля.
Рассказал Павлу, как, отступая, прятались в раскаленные летние дни прямо под солнцем во ржи, однажды едва не сгорели, когда вспыхнуло огромное поле. В другой раз наткнулся на немцев, и Одинцов расстрелял патруль из трех человек.
– Остальные, молодняк, растерялись. А у меня ТТ с полной обоймой. Высадил в упор. Кого наповал, кого подранил. Ребята добили. Неделю почти без воды шагали, один умер. Когда к своим вышли, пытаемся из кружек напиться, а глотки высохли, вода не лезет. Оклемались кое-как.
После воевал в батарее ЗИС-3, подбил танк, что-то еще из немецкой техники. Обещали орден, но осенью снова угодил в окружение. Выбрался, и после проверки направили командиром самоходки.
Так что не простой парень был рыжий Тимофей Одинцов. И на капитана Ивнева смотрел с вызовом, даже свысока. Как и другие, много повидавшие солдаты, он терпеть не мог высокомерия. Ну и что, если Ивнев с командиром полка водку пил и на совещаниях сидит. В бой вместе идти. Не выдержав неприязненного взгляда, комбат буркнул что-то механику Хижняку насчет проверки двигателя и удалился.
– Во, полководец! – сплюнул Одинцов. – Наш комбат проще. Да и комполка Цимбал всегда по-человечески разговаривает.
– Чего из дома пишут? – сменил тему Карелин.
– Один братан в госпиталь угодил. Как бы ногу не отрезали. А мать плачет: пусть режут, лишь бы живой вернулся. Отец еще прошлой зимой пропал, второй брат в летное училище напросился. А долгая у них жизнь, у "сталинских соколов"? Сами видите, что в небе творится.
– Невеста пишет?
– Чего-то замолчала, – отмахнулся Тимофей. – Нашла, наверное, кого-то. Терпежу не хватило меня дождаться.
Поговорили, разошлись по своим местам. Начался обстрел. По склону бугра на скорости пронесся немецкий танк. Стрелять по нему не стали – далеко. А минометы сыпали мины то в одно, то в другое место. Снова уносили убитых и раненых.
Проинструктировав дивизион, спешил в лес капитан Раенко. Комбат Ивнев, хоть и вредноватый, но смелый мужик, подковырнул его:
– Чего, брюхо схватило от страха?
– В штаб надо срочно.
– Вот ты там нужен! Дивизионом, небось, лейтенанта сопливого командовать оставил?
Раенко сделал вид, что не расслышал. Сыпались мины, и он торопился.
Последующие два дня стрелковый, самоходно-артиллерийский полк и небольшое количество танков топтались на месте. Вроде готовились к удару, чтобы вместе с другими частями не дать немцам окружить Харьков. Сталин сдачу этого города через месяц после освобождения не простит. Надо наступать!
Но сил мало. Авиация в небе в основном немецкая. Не сказать, чтобы сильно бомбили, но раза три налетали. Обрушили тяжелые "сотки", бомбы помельче и контейнеры с осколочными гранатами. Больше всех пострадал прибывший маршевый батальон пехоты.
Его настигли на подходе к месту сосредоточения пикирующие "Юнкерсы-87" в сопровождении "мессершмитов". Уничтожили, искалечили едва не половину молодых неопытных новобранцев. Зенитная артиллерия, как всегда, отсутствовала.
На перехват, хоть с опозданием, вынырнула четверка наших истребителей ЛаГГ-3. Они сбили одного "юнкерса", схватились с "мессерами", но силы были неравные, да и вооружение "мессершмитов" более сильное.
Два тяжелых ЛаГГа, с корпусом из прессованной древесины, угодили под пушечные трассы и развалились в воздухе кучей пылающих обломков. Два других продолжали бой с наседавшими "мессершмитами", сумели один сбить.
Получив многочисленные повреждения, ЛаГГи были вынуждены спешно уходить. Но момент упустили. Оба "ястребка" дымили, теряли скорость, их тоже расстреляли пушечными очередями.
Обозленные упрямством русских пилотов, "мессершмиты" набросились на единственного летчика, сумевшего выпрыгнуть с парашютом, и добили его в воздухе. Тысячи бойцов с земли наблюдали эту тягостную картину. Некоторые, не выдержав, открыли огонь из ручных пулеметов и винтовок, но "мессеров" не достали.
Разведчики доложили, что километрах в пяти южнее проследовала в сторону Харькова бронетанковая колонна, не менее полусотни машин. Командирам полков стало ясно, что немцы, следуя обычной тактике, обходят скопления наших войск, оставляя их в окружении и замыкая Харьков в кольцо. Обтекая наши полки, прошла еще одна колонна – северная. Примерно такое же количество танков, бронетранспортеров и грузовики с пехотой.
Но больше всего Мельникова и Цимбала поразило, что мимо проследовал наш танковый батальон: три десятка Т-34 и легкие Т-70. Командир батальона остановился на час. Устраняли мелкие неисправности, заправлялись горючим из запасных баков.
Происходила какая-то неразбериха. Танковый комбат на все вопросы лишь пожимал плечами и отвечал, что им приказано выйти к станции Люботин и перерезать пути наступления вражеских войск.
– Немцев за день не меньше сотни машин прошли, – воскликнул Цимбал. – И по другим дорогам двигаются. Вы же ничего не сделаете!
– У меня приказ, – ответил комбат. – Что, лучше вместе с вами отсиживаться?
Подполковник Мельников промолчал и сразу же связался со штабом дивизии. Ему приказали ждать подхода танкового полка и готовиться к наступлению.
– Пока этот полк подойдет, у меня авиация людей и технику повыбивает, – ответил Мельников. – Кроме стрелкового полка имеем в наличии полтора десятка самоходных установок СУ-76 и роту "тридцатьчеверток". Танковый батальон для заправки остановился. Дайте им приказ, и сил у нас хватит удар нанести. Горючее и снаряды пока имеются. Разбомбят ведь.
Из штаба дивизии ответили, что батальон им не подчиняется.
– Так подчините его! Чего он в одиночку сделает?
В общем, ничего не решили, и батальон ушел. Спустя какое-то время приказали выслать две группы самоходок и танков: проследить движение немецкой бронетехники на южном и северном фланге и провести разведку боем.
В эти же часы на восток проследовала длинная колонна повозок и машин с красными крестами. Эвакуировали полевой госпиталь. Бойцы смотрели на раненых и невольно поднимали глаза к небу. Налетит звено "мессершмитов" и перебьет беспомощных людей.
Затем пошли отступающие. Остатки полков и батальонов, разбитых батарей, от которых остались лишь лошади, повозки да редкие поврежденные орудия. Многие бойцы были тоже ранены и тревожно вглядывались в небо.
Большинство красноармейцев были с винтовками, но тяжелое оружие или побросали, или потеряли в бою. Этой картины Мельников не выдержал:
– Сейчас что, сорок первый год? Останавливать и проверять людей. Есть приказ "Ни шагу назад", и я его не позволю…
Подполковник закашлялся. Кроме ранения в плечо, он получил несколько мелких осколков в лицо. Их наскоро удалили в санчасти и заклеили раны пластырем.
Пока собирали разведгруппы, начальник штаба сформировал из отступающих несколько стрелковых рот и приказал рыть окопы. Люди бурчали, жаловались, что немецкие танки прут колоннами и сметают все на пути.
– Зарывайтесь глубже, – коротко ответил нач-штаба. – Кончилось бегство. Старшинам получить противотанковые гранаты и бутылки с горючей смесью.
– Вот мы ими навоюем…
– Тогда все здесь останетесь! И пустую болтовню прекратить.
Голос начальника штаба к спору не располагал. Получали и аккуратно складывали тяжелые гранаты и черные бутылки с КС (коктейлем Молотова). Бронебойщики распаковывали коробки с массивными остроносыми патронами, оборудовали запасные позиции.
Разведка получилась не менее странная, чем вся обстановка вокруг. Судя по всему, готовился массированный контрудар. Разведка боем требовала в таких условиях применения более крупных сил. Группу под началом капитана Ивнева ограничили его собственной батареей из пяти машин (одну самоходку добавили), двумя мотоциклами и грузовиком ЗИС-5 с боеприпасами и санитарами для эвакуации раненых.
Вторая группа состояла из танкового взвода и ушла в другом направлении.
– Далеко мы уедем, – желчно размышлял лейтенант Чурюмов. – Брони сверху нет, под авианалет угодим – и мама не горюй!
Сильно поредевшая рота лейтенанта Бобича понимала это еще лучше. Но неприхотливая пехота, которую привыкли гнать в лобовые атаки, не заботясь о потерях, надеялась вовремя спрыгнуть. Все же лучше ехать на броне, чем бежать на пулеметы.
Вышли на южную дорогу. Возле деревни Новая Водолага, почти напрочь сгоревшей, встретили зарывшуюся в землю батарею легких полковых пушек. Вернее, ее остатки – две "полковушки", десятка полтора артиллеристов и пехотный взвод.
Старший лейтенант, командир батареи, оглядел самоходки, покачал головой и съязвил:
– Ну все, конец фрицам! Никак наступать собрались? А в грузовик немцев битых складывать.
– А ты хорошо в землю зарылся, сразу и не разглядишь, – отозвался Ивнев. – Встать, как положено!
Старший лейтенант хотел съязвить что-то еще, но заряжающий на самоходке Чурюмова уже разворачивал в их сторону трофейных пулемет МГ.
– У меня в батарее за последние дни три экипажа сгорели, а он дурочку валяет, – в сердцах матюкнулся Ивнев.
К старшему лейтенанту подошел замполит с тремя кубарями и звездами на рукавах шинели. Козырнул, назвал свою должность и фамилию.
– Нам тут тоже несладко пришлось. Вон, целое кладбище. Так что извините за горячность, но стоим мы здесь, и сами не знаем, что завтра будет. Снаряды…
– Немцы далеко? – перебил его Ивнев.
– Стреляли вчера у станции Мерефа. Это километров пятнадцать от нас. Сегодня, вроде тихо.
Карелин увидел поодаль сгоревший танк Т-3. В соседнем капонире завалилась набок искореженная "полковушка", грудой лежали отстрелянные гильзы. Другое орудие разнесло на части прямым попаданием.
– Мы еще один танк подбили, – продолжал докладывать политрук. – Но немцы его на буксире уволокли. Пехота их тоже наступала, но у нас два "максима" было. Отогнали и человек двенадцать постреляли.
– Много у них танков было? – спросил комбат.
– Три штуки и бронетранспортеры.
– Отбились, значит?
– Так точно.
Ивнев и остальные самоходчики хорошо знали, как непросто вести бой с танками этим короткоствольным пушкам, предназначенными для прикрытия пехоты. Броню, в лучшем случае, метров за триста, берут. А до подбитого Т-3 и того не будет. Считай, в упор стреляли.
Комбат невольно смягчил тон. Спросил, где убитые немцы.
– Ночью под прикрытием минометов уволокли, – сказал командир батареи. – Что, не верите.
– Нормально. Угощайтесь. Протянул портсигар с папиросами.
– Ребятам курево не найдется? Уши опухли, дня три подвоза нет.
Ивнев приказал поделиться махоркой и поинтересовался:
– Где боеприпасы и харчи берете? Оказалось, неподалеку немецкие танки разбили несколько полуторок. Разжились немного едой, патронами, а снарядов почти не осталось.
– Если на вас танки попрут, что делать будете? – спросил Ивнев.
– Не попрут, – хитро усмехнулся старший лейтенант. – Мы табличек понатыкали, что дорога и поле заминированы.
– А если проверят?
– Снаряды еще остались, бутылки с бензином, гранаты. Вы помощь окажете.
– У нас своя задача, – отрезал Ивнев, которому командир батареи нравился своей смелостью. – Бензин – это неплохо. Да и наши скоро подойдут. От Мерефы до Харькова далеко?
– Если напрямую, то километров с полета. Только напрямую сейчас никто не ходит.
Уточнив еще кое-какие мелочи, двинулись дальше. Наводчик Миша Швецов рассуждал:
– Километров на восемьдесят нас фрицы отбросили. А в армейской газете все о каких-то могучих ударах пишут. Бьем немца, аж перья летят!
Оба мотоцикла разведки умчались вперед. Самоходки замедлили ход, двигаясь цепочкой, – Ивнев опасался мин или налета с воздуха. Но опасность пришла с другой стороны.
Впереди застучал пулемет, по звуку немецкий. Ему ответил наш "Дегтярев" и автоматы ППШ. Затем выстрелила несколько раз подряд пушка, судя по калибру – 75-миллиметровка.
Через десяток минут, рывками и дымя пробитым мотором, появился М-72. Сидевший в коляске пулеметчик придерживал за плечи сползающего с заднего сиденья товарища.
Было удивительно, что мотоцикл еще движется. Коляска со спущенным колесом завалила мотоцикл набок, руль был погнут, сорвано переднее крыло и выбита часть спиц.
Торопливо вытащили тяжело раненного в голову и плечо разведчика с заднего сиденья. Он истекал кровью и, судя по всему, был безнадежен. Сержант, старший разведгруппы, зажимал пробитую руку. Щегольская шапка-кубанка была порвана осколком. Водитель тоже был ранен – получил несколько осколков в ногу и лицо.
Пока разведчиков перевязывали, сержант рассказал, что на полпути к станции мотоциклы налетели на засаду. Сначала открыл огонь пулемет, ответили оба "Дегтярева". Вывели из строя расчет МГ, но один мотоцикл был поврежден, а затем пальнула пушка.
Осколочный снаряд разнес вдребезги мотоцикл и убил обоих разведчиков. Сержант, несмотря на сильный огонь, пытался взобраться на высотку, где они снова угодили под пулеметные очереди.
– Пришлось срочно сматываться. Наш мотоцикл тоже на ладан дышит. Кое-что разглядели: два танка, минометы ну и пулеметные гнезда. Но это небольшой заслон, а главные силы сосредоточены ближе к станции Мере фа.
Раненых погрузили на ЗИС-5. Совещались недолго. В любой момент могли появиться самолеты. Несмотря на многочисленные сообщения о славных победах нашей авиации, помощи от нее не ждали.
Ранней весной сорок третьего года в небе хозяйничало люфтваффе.
– С заслоном связываться не будем, – решил Ивнев. – Обойдем, если удастся. Попробуем добраться до станции и посмотреть, что там творится.
Повернули в сторону перелеска, куда вела слабо наезженная колея. Война прокатилась в здешних местах несколько раз. В мае сорок второго маршал Тимошенко в компании с Никитой Хрущевым пытался силами Юго-Западного фронта окружить и уничтожить крупную немецкую группировку, освободить Харьков.
Планы были далеко идущие, чуть ли не поворот в войне. Но, как всегда, силы не рассчитали, много чего не учли, и едва начавшееся мощное наступление обернулось чуть ли не самым крупным в войну разгромом. Потери Красной Армии составили тогда 240 тысяч человек и 1200 танков.
В исторических документах с сочувствием отмечались переживания маршала Тимошенко, которые не прибавили ему опыта и позже обернулись бездействием в августе сорок второго, когда немцы окружали Сталинград. Трагедию разгромленного под Харьковом Юго-Западного фронта много лет замалчивали.
На пути самоходной батареи Ивнева изредка попадались остовы сгоревших еще в сорок втором году машин. Те, что годились на переплавку, немцы давно вывезли. В разных местах темнели свежие воронки и стояли сгоревшие танки, смятые орудия и разбитые в щепки повозки – следы недавних боев.
Тела погибших красноармейцев и командиров лежали повсюду – вдоль дороги, изрытой гусеницами танков, в степи среди подтаявшего серого снега, в спутанной прошлогодней траве.
Кое-где виднелись следы недавних боев. В одном месте среди редких берез наткнулись на орудийные капониры, избитые снарядами и перепаханные гусеницами. От шести легких "сорокапяток" остались вмятые в лед сплющенные обломки металла и человеческие тела. Видимо, батарея все же успела развернуться и дать бой. Виднелось множество стреляных гильз.
Останки наших бойцов лежали как попало. С вывернутыми карманами, некоторые без шинелей и ботинок. Своих убитых немцы похоронили. Торчали аккуратные кресты, таблички с именами, армейские каски. Кто-то не поленился посчитать:
– Восемнадцать могил. Что-то маловато. Наших вон сколько разбросано.
– Чего удивляться? – свернул цигарку Алесь Хижняк. – Налетели с ходу. Ребята даже капониры толком не успели вырыть. Да и когда мы малой кровью воевали?
– Прорыв, – отрывисто объяснял неизвестно кому Захар Чурюмов. – Судя по следам, здесь целая танковая рота прошла и пехота на транспортерах. Батарея неплохо оборонялась, но ее снарядами засыпали и танками раздавили.
Лейтенант Бобич попросил у Ивнева разрешения снять с нескольких погибших сапоги и ботинки покрепче.
– У меня половина людей разутые. Вон, гляньте, товарищ капитан.
Он показал на бойца в ботинках, замотанных телефонным проводом. У некоторых были порванные, кое-как заштопанные шинели.
– Пять минут. Заодно соберите документы, которые сохранились.
С трудом стаскивали шинели, но найти более-менее годных для носки удалось всего штуки три. Зато лежало много патронов, россыпью и в обоймах. Из подсумков вытаскивали гранаты, которыми красноармейцы не успели воспользоваться.
Но погибшая батарея оказалась мелочью по сравнению с разбитой вдрызг колонной повозок и пехоты, которую накрыли вражеские танки. Здесь было настоящее месиво. Бойцы помоложе с ужасом смотрели на расплющенные тела, взлетавших с карканьем ворон.
– С тылу ударили, – размышлял механик Хижняк. – У немецких "панцеров" ход тихий. Пока наши расчухались, они уже здесь.
Батарея легких полковых пушек была сброшена на обочину. Аккуратные немцы не стали рисковать и рвать гусеницы о металл. Зато не поленились и перебили бойцов. На подтаявшем в момент нападения снегу виднелись многочисленные следы убегавших к лесу и оврагу людей. Стреляли с азартом. Дорога была усыпана свежими блестящими гильзами.
Каждая пара следов заканчивалась лежавшим телом. Многие добежали до оврага. Но к оврагу тянулась гусеничная колея легкого бронетранспортера.
– Павел, проверь, – хмуро приказал Ивнев. Карелин его понял. Комбат не рассчитывал найти там живых, у него была другая цель. Хижняк подвел самоходку к краю оврага. На дне его, среди кустов и снега, лежали еще десятка четыре мертвых тел.