Даже по мелочам было видно, с каким ожесточением немцы расстреливали и добивали пытавшихся спастись красноармейцев. Шинели были сплошь издырявлены. Было ясно: стреляли и по мертвым людям, чтобы сильнее исковеркать тела.
Густые заросли терновника, где надеялись спрятаться обреченные бойцы, были скошены, словно косой скорострельным пулеметом, скорее всего МГ-42.
Туда же швыряли гранаты. Некоторые тела были обезображены, лежали вырванные клочья, кисти рук. Молодой лейтенант, понимая безнадежность, открыл огонь из пистолета.
Наверное, он был совсем молодым, как и все лейтенанты Красной Армии. И может, в кого-то попал или по крайней мере испугал. В ответ ему разнесли пулями голову. Он так и остался сидеть, привалившись спиной к вытаявшему бугру.
– Василий, сбегай принеси документы и пистолет, – приказал ефрейтору Карелин.
– А вдруг там мины… пистолет у тебя же есть.
– Быстрее. Некогда им было мины ставить.
Через несколько минут заряжающий принес новенький ТТ с клеймом "1942 год". В другой руке Василий держал кучку окровавленных бумажек.
– Ничего не разберешь. В него с полсотни пуль всадили, не меньше. Разрывными башку на части разнесли.
И позже, когда отъехали с километр, увидели на обочине несколько десятков расстрелянных пленных. Это можно было угадать по отсутствию поясов и оружия. Немцы какое-то время конвоировали их, затем надоело. Отвели в сторону, построили и расстреляли. Так и остались лежать бойцы на узком пятачке.
Через час встретили несколько красноармейцев во главе с сержантом. Некоторые были ранены, но винтовки имелись у всех.
– Прут фрицы, – рассказывал сержант, затягиваясь махоркой, которой их всех угостили. – По всему видно, окружают Харьков и дальше рвутся.
Не склонный к громким фразам, хорошо повоевавший капитан Ивнев выругался:
– Здесь сволочи и останутся! Быстро про Сталинград забыли.
– Увлеклись наши генералы, – негромко проговорил сержант. – Гнали в наступление целые дивизии без оглядки. Вот Манштейн и врезал. У нас в батальоне ни харчей, ни патронов не осталось, а мы все наступали.
– Зато теперь бежите без оглядки. Забыли приказ товарища Сталина "Ни шагу назад"?
– А что нам еще делать? Из семи человек трое раненых. Батальон танками разогнали да подавили.
– Ладно, хватит лазаря петь. Немцы далеко?
– Километрах в трех отсюда батарея "семидесятипяток" стоит. Минометы пара-тройка штук и два бронетранспортера. Может, еще что-то прячут. А у вас, я гляжу, новые танки. Я таких раньше не видел. Мелкие, а пушки сильные.
Сержант подробно объяснил, где находится опорный немецкий узел, и, уводя свою группу, попросил:
– Дайте пару-тройку индивидуальных пакетов. Может, спирта чуток. Раны воспалились, рубахи на повязки рвем.
– Нам самим пакеты нужнее, – резко отозвался Ивнев. – Мы в бой идем, а вы драпаете.
– Ну как знаете, товарищ капитан, – пожал плечами сержант. – Спасибо хоть не постреляли за то, что отступаем. Добрый вы командир…
В глазах осунувшегося, бледного от потери крови красноармейца сквозила насмешка. Наверное, много чего пережил. Хижняк бросил сержанту свой индивидуальный пакет и пачку махорки. Когда тот расстегивал шинель, Ивнев разглядел медаль "За отвагу" на вытертой ленточке. И ранение наверняка не первое.
Капитану стало не по себе от ненужной в этой ситуации своей властности, дурацких угроз и высокомерия. К жестокости Ивнева приучали с первых дней войны, и она вошла в него незаметно, но проявлялась где надо и где не надо.
Ивнев собрал командиров машин. Стараясь сгладить высокомерие, сказал: обстановка в целом понятна. Впереди немецкие части, но километров на пяток надо продвинуться. Изучить путь возможного наступления дивизии.
Кроме того, после зрелища расстрелянных красноармейцев, расправы над пленными все были настроены отомстить врагу. Зря, что ли, усиленный боезапас и роту десанта с собой везут! Ударим как следует! Ивнева поддержали все остальные командиры.
Свернули с дороги и двинулись прямиком через холмистую равнину. Впереди шла установка Карелина. Отставая метров на двести, четыре остальных.
Путь преградил глубокий овраг. Решили снова вернуться к дороге и с маху ударить по опорному пункту. Если послали в разведку боем, то от боя не уклонятся.
На людей подействовало увиденное, сотни тел погибших, расстрелянные пленные. Как в сорок первом, немцы катили вперед, сминая все на пути. Самая подготовленная и опытная батарея полка была настроена решительно и не сомневалась, что раскатает закопавшийся на обочине дороги опорный пункт. Месть тоже значит очень многое, хоть в боевых уставах такого понятия нет.
– И обязательно взять двух-трех человек живыми, – напомнил Ивнев. – Иначе прогулка получится, а не разведка.
– Возьмем, – барабаня пальцами по пластиковому прикладу трофейного пулемета, кривился в непонятной усмешке Захар Чурюмов.
К опорному пункту вышли со стороны осиновой рощи, раскиданной в пологой низине. Имелся риск, что нарвутся на засаду, но другого пути не было. Двигались на малом ходу, обтекая низину с двух сторон.
Рассчитывали, что, расширяя прорыв, немцы не слишком будут обращать внимание на обледеневшие холмы, сугробы среди деревьев, пробивающиеся ручьи, которые скоро превратятся в мутные потоки. Главный объект для них – дороги, на которых могут появиться наступающие русские.
Даже на последнем отрезке пути скорость не увеличивали. Пять машин, негромко урча моторами, подходили осторожно, как небольшая стая хищников. Наводчики застыли у прицелов, заряжающие готовы выдернуть из гнезда очередной снаряд.
Расчет противотанковой "семидесятипятки" глубоко не зарывался. Покрашенная в серый со светлыми пятнами цвет приземистая пушка, способная пробить броню "тридцатьчетверки" за километр, была готова к бою. Мороз притупил бдительность артиллеристов, некоторые дремали.
Именно на нее шла самоходка Карелина. Но русскую машину заметили не артиллеристы, а расчет зенитного крупнокалиберного пулемета, более внимательно ведущий наблюдение.
Сигнал тревоги, отработанный на многочисленных учениях, сработал мгновенно. Ствол пулемета развернулся в течение считаных секунд. Ударила пристрелочная, затем длинная очередь.
В спешке зенитчики промахнулись. Пули прошли над броней. Карелин знал, что следующая очередь на расстоянии четырехсот метров ударит точно, кто-то из десантников будет убит. Но его цель была пушка, которая могла натворить куда больше дел. Выстрел встряхнул отдачей легкую машину. Осколочный снаряд взорвался с перелетом. И сразу гулко, как в пустую бочку, замолотил пулемет калибра 13 миллиметров.
По броне лязгали, взрывались мелкими вспышками, искрили тяжелые пули. Десантники уже прыгали с машины. Одного ударило, швырнуло на снег. Другой, шатаясь, брел прочь, прижимая к груди почти надвое перебитую руку. Остальные залегли и открыли огонь.
Артиллеристы спешно разворачивали пушку. Не успели. Карелин приказал остановить машину, выстрелили с короткой остановки. Осколочный снаряд разметал бруствер, хлестнул осколками и взрывной волной.
Орудие, хоть и не получившее крупных повреждений, застыло. Ворочались, расползались в разные стороны уцелевшие артиллеристы. Другая "семидесятипятка" почти закончила разворот, но ее опрокинула фугасным снарядом новая СУ-76 из пополнения.
Бой разворачивался стремительно. Самоходки сумели подобраться с тыла довольно близко и расстреливали цели с двухсот-трехсот метров. Загорелся бронетранспортер, отступавший к дороге. Второй вел огонь из двух пулеметов, уворачиваясь от снарядов.
Лейтенант Бобич со своими десантниками забросали гранатами крупнокалиберный пулемет. Но, пробегая мимо его обломков, бойцы угодили под пулеметную очередь из бронетранспортера. Один из бойцов свалился, получив несколько пуль в ноги.
Афоня Солодков, сам наводя орудие, разбил последнюю, четвертую "семидесятипятку". Наводчик Антон Болотов стрелял из ППШ по разбегавшимся артиллеристам. Двое упали на снег, остальные скрылись в кустах.
Сапер в пятнистом маскхалате бросил из-за дерева противотанковую гранату. Она взорвалась, не долетев. Видя, что немец приготовил вторую, Болотов высунулся из-за брони, чтобы дать точную очередь и спасти экипаж. Гранаты были нового образца и прожигали броню.
Сумел ранить сапера и отогнать его прочь. Но из траншеи ударил автомат, пуля пробила Болотову горло. Чудом уцелев после недавнего прямого попадания в самоходку, наводчик хрипел, зажимая простреленную гортань. Заряжающий кинулся было на помощь, но Афанасий, видя, что рана смертельная, рванул его за плечо:
– Подавай снаряд!
Он пытался достать бронетранспортер, который вел огонь из скорострельных пулеметов МГ-42, убив и ранив несколько десантников. Но механик "Ганомага", почуяв опасность, нырнул в низину. Снаряд рванул на краю, разбросав пучки кустарника.
Комбат Ивнев, по-прежнему уверенный в себе и своей батарее, с маху уничтожившей четыре пушки и опорный узел, кричал:
– Пленных берите!
– Плен… плен… – с ненавистью пробормотал рослый обер-ефрейтор, немного понимавший по-русски. – Сдохни сам!
В руках он держал самозарядное противотанковое ружье. Короткое, немногим длиннее метра, эта штуковина, сработанная чешскими инженерами, пробивала специальными усиленными пулями на таком расстоянии тридцать миллиметров брони.
У обер-ефрейтора были сильные руки и точный глаз забойщика скота на ферме. Он целился в моторную часть и всадил в нее три искрящиеся бронебойно-зажигательные пули. Калибр ружья был всего 7,9 миллиметра, но ударяли они с силой отбойного молотка.
Ивнев, обернувшись, встретился глазами с ефрейтором, расстояние до которого составляло не более двадцати шагов. Давать какую-либо команду было поздно. Четвертая пуля из удлиненного, на десять зарядов магазина пробила боковую броню и тело капитана.
– Фриц… справа.
Григорий Ивнев все же сумел достать пистолет, но очередная пуля, снова пробив броню, угодила в снарядную гильзу. Вспыхнул пороховой заряд, вышибло головку фугаса. Немец продолжал стрелять так же умело, как резал свиней и бычков на своей ферме. Механик, развернув машину, пытался подмять опасного стрелка корпусом. Не теряя хладнокровия, ефрейтор выпустил оставшиеся пули в лобовую броню, целясь в то место, где сидел механик.
Он не промахнулся. Разворотил механику плечо и угодил в двигатель, который задымил и вспыхнул. Огонь пробивался снизу вверх в боевую рубку, лизал снаряды в боеукладке.
Ефрейтор исчез, захватив с собой ружье с расстрелянной обоймой. Заряжающий пытался вытащить смертельно раненного командира. Языки огня плеснули в сержанта, сжигая пальцы, он невольно отшатнулся.
– Прыгай, – крикнул Ивнев, – я выберусь. – Господи, как печет…
В голове мелькнуло короткое воспоминание о Халхин-Голе, где его так же лизал огонь горящего БТ-7. Тогда он тоже был ранен, но сумел отползти.
Рванул еще один пороховой заряд, бронебойная болванка с воем ушла вверх. Заряжающий, понимая, что сейчас взорвутся остальные снаряды, в том числе фугасные, выпрыгнул через заднюю дверцу. Со своими обожженными руками он уже ничем не мог помочь капитану.
Он успел отбежать, прыгнуть в траншею. Пламя добралось до снарядов, и самоходку развалило на части сильным взрывом. Остальной экипаж разделил судьбу машины, оставшись среди обломков. Десантники, срывая клочья сгоревшего комбинезона, перевязали руки заряжающему, кто-то дал глотнуть спирта из фляжки.
– Экипаж там, – показывал заряжающий на горящую груду металла. – И комбат тоже. Гляньте, может, кто уцелел.
– Глянем, глянем, – с усилием удерживали контуженого бойца сразу трое десантников.
Карелин распорядился:
– Таскайте воду и снег ведрами. Комбата надо обязательно отыскать… хотя бы тело. И остальных тоже. Никаких без вести пропавших.
Все понимали, что без командира, даже мертвого, возвращаться нельзя. В мокрых дымящихся обломках отыскали останки, сгоревшее оружие, что-то еще по мелочам.
Захар Чурюмов тер тряпкой закопченную медаль капитана.
– Его медаль, точно, – подтвердил заряжающий. А Вася Сорокин заметил:
– На Халкин-Голе сражался, на этой войне полтора года отвоевал, а получил всего одну медаль. А ведь командир крепкий был, танки подбитые на счету имел.
– Ему теперь все равно, – отмахнулся Миша Швецов. – Давай в шинель останки заворачивать.
Через два часа лейтенант Карелин привел в расположение полка четыре самоходные установки. На каждой лежали тела погибших, раненых и три плотно увязанных шинельных тючка.
– Здесь сгоревшие ребята и в том числе капитан Ивнев, – докладывая Цимбалу о результатах разведки, сказал Карелин. – Капитана опознали по медали "За отвагу", все остальное сгорело.
Подвели двух пленных.
– Офицеров взять не смогли. Может, эти чего расскажут.
Кое-что рассказали. Что продолжается наступление немецких войск. Бои идут на подступах к Харькову, часть города, по слухам, уже занята передовыми частями.
Но их показания уже не имели значения. Был получен приказ наступать.
Глава 4
Наступление
Дивизия перешла в наступление ранним морозным утром. Двигались стрелковый, танковый, самоходно-артиллерийский полки, артиллерия, вспомогательные части. Где-то параллельно шел еще один стрелковый полк. Прорывом это назвать было нельзя. Сплошной линии фронта здесь не существовало. По слухам, дивизия вместе с другими частями должна была на одном из участков отбросить наступающие немецкие войска и во что бы то ни стало удержать Харьков.
Наступление было каким-то странным. Вроде шли в бой, а навстречу двигались отступающие войска, тылы, санитарные обозы. Заградотряды и комендантские роты поворачивали отступающих обратно, присоединяли к полкам и батальонам.
Раза три Карелин видел нашу авиацию. Высоко в небе плыл бомбардировочный полк, дважды проходили низко над колонной эскадрильи штурмовиков ИЛ-2 в сопровождении небольшого числа истребителей.
Где-то в небе разворачивались бои, но это было далеко. Танки и самоходки, двигавшиеся впереди, с ходу вступали в бой с отдельными немецкими частями. Несли потери, но врага теснили. Преимущество было пока на нашей стороне.
Перед станцией Люботин налетели не меньше двух десятков "Юнкерсов-87". Их сопровождали истребители. Главной целью была бронетехника, "Юнкерсы" сбрасывали в основном "стокилограммовки". Взрывы были мощные, буквально глушили людей. Но ни одного прямого попадания не добились. С расстояния пятисот-семисот метров в танк или самоходку попасть трудно.
Десант успел соскочить и в основном неподвижно лежал, пережидая бомбежку. Погибли несколько новичков, бежавших непонятно куда.
Осколками пробило броню легкого Т-70, порвало гусеницу одного из танков. Близким взрывом разнесло счетверенную установку "максимов", размещенную на полуторке, – единственную зенитную защиту бронетехники.
Уже давно стало ясно, что пулеметы винтовочного калибра неэффективны против немецких самолетов, но их продолжали использовать за неимением лучшего.
Зенитчики добросовестно вели огонь, пугнули пару "мессершмитов", пролетавших слишком низко и ведущих огонь почти в упор. "Мессеры" не рискнули связываться с зенитчиками, но "Юнкерс-87", не обращая внимания на пулеметные трассы, вложил бомбу, которая опрокинула и подожгла полуторку.
Смятые "максимы" вместе с обрывками лент выбило из станка и разбросало рядом с телами зенитчиков. Двое отползали прочь, помогая друг другу. Водитель выбил стекло, но пламя из горящего двигателя обрушилось на него, как из огнемета. Он успел вскрикнуть и исчез в огне.
Если бронетехнику немецкие самолеты взять не сумели, то отыгрались на пехоте. Пушечные и пулеметные трассы косили людей десятками. Плохой защитой был и голый зимний лес. Люди метались между деревьями, ложились, снова вскакивали, не выдерживая воя сирен и плотного огня с воздуха. Командиры рот и взводов заставляли бойцов ложиться прямо в снег, в траву, прятаться в воронках. Неподвижные цели различались плохо, и это дало возможность многим спастись.
Находились смельчаки, которые вели ответный огонь с земли. Хижняк загнал самоходку под ветви огромного дуба, на котором еще с осени сохранилась часть сухих листьев. Взрыв авиабомбы поднял их цветастым облаком, посыпались ветки.
– Глянь, что делает, – толкнул Карелина наводчик Швецов.
Младший лейтенант, чем-то похожий на ротного Бобича, такой же высокий и по-мальчишески нескладный, умело примостил "Дегтярева" возле соседнего дуба и открыл огонь по "мессершмиту".
– Не возьмет…
Лейтенант перезарядил диск, словно знал, что "мессер" вернется. Обежал дуб и встретил немца новой очередью. Мелкие снаряды авиапушки перехлестнули дерево, разбрасывая щепки и крошево дубовой коры.
Но пробить дуб не смогли, а лейтенант высадил остаток диска в хвост "мессершмиту", заставив его резко набрать высоту. Подражая лейтенанту, ударил еще один пулемет, хлопнули винтовочные выстрелы.
Швецов потянул трофейный МГ-42 с болтающейся лентой и собрался спрыгнуть с машины.
– Куда! – схватил его за воротник Карелин. – В героя поиграть решил? А ну, на место. Кто орудие наводить будет?
У станции Люботин пришлось тяжко. Прорывали оборонительную полосу под сильным огнем немецких пушек и танков. Впереди наступали "тридцатьчетверки".
Впервые наблюдая массовую атаку наших танков, Карелин видел, что бесконечные утверждения о неуязвимости "тридцатьчетверок", которые усердно распространяли политработники и фронтовые газеты, не соответствуют истине.
Приземистые длинноствольные 75-миллиметровки, не производившие грозного впечатления, выбивали "тридцатьчетверки" одну за другой. В сорок первом их броню не могли взять легкие пушки калибра 37 или 50 миллиметров, но с тех пор многое изменилось.
Подкалиберные и кумулятивные снаряды поджигали танки за считаные минуты. Взрывался боезапас, сбрасывая тяжелые башни и разламывая корпуса. Надо отдать должное смелости экипажей – ни один танк не попятился или остановился. Несколько легких Т-70 шли, слегка отставая. Они были слишком уязвимы, чтобы лезть вперед, зато вели беглый огонь из своих "сорокапяток", хотя толку от них было мало.
От попаданий немецких снарядов танки Т-70 буквально разваливались. Бензиновые двигатели горели, выбрасывая скрученные языки пламени. А когда взрывался боезапас и баки с топливом, поднимался огромный огненный шар. Из экипажей этих легких танков – всего два человека, – как правило, никто не успевал спастись.
И тем не менее танковый полк упрямо шел вперед, потеряв уже десятка полтора сгоревших и подбитых машин. Наконец командир полка, не обращая внимания на понукания сверху, дал команду на отход.
Три-четыре машины, с разорванными гусеницами, выбитыми колесами, потеряв ход, вели огонь с места. Экипажи не имели права покидать танки, пока действовало вооружение и танки не охватил огонь. Смотреть на обреченные, доживающие последние минуты "тридцатьчетверки" было невыносимо тяжко. Помочь им, взять на буксир было некому. Слишком плотным был артиллерийский огонь.
– Сами бы, что ли, солярку зажгли и убегали, – в сердцах воскликнул наводчик Швецов, сделав очередной выстрел. – Не выжить им под таким огнем.