И вот Овчарка отправилась вслед за мужиком. Они прошли мимо центральных ворот монастыря, миновали бухту Благополучия. Мужик раз оглянулся - увидел Овчарку, второй. Овчарка ругалась про себя - ведь ни деревца нет, чтобы спрятаться. Ну и пошла внаглую, не прячась. Потом, когда дорога от турбюро пошла в гору, он не выдержал, обернулся и закричал:
- Ты что за мной ходишь?
- Я гуляю, - отозвалась Овчарка, встав в двадцати шагах от него и уперев кулаки в бока, - не хватало еще, чтоб всякие уроды мне указывали, где мне можно гулять, а где нельзя.
- Это кто здесь урод?!
- Ну не урод. Не урод, а убийца. Ты эту сумку похитил у трупа. То есть тогда она еще не была трупом.
Прохожие, кажется, находили сцену весьма интересной. Мужик ринулся дальше бегом. Он, отдуваясь, одолел гору. Овчарка даже не запыхалась.
- Даже не пытайся, - крикнула она мужику, - у меня дыхалка как у скакового жеребца, я могу трусцой хоть десять километров бежать. Эта сумка не твоя. Ты убил Шуру Каретную, утопил ее, самую лучшую ведущую на нашем ТВ, и я от тебя не отстану.
- Да что тебе надо? - заорал мужик в очередной раз.
- Где ты взял треклятую сумку? Почему ты ее утопил? Имей в виду, остров - это большая деревня. Тут на одном конце его кто чихнет - на другом уже знают, отчего чих случился. Вон нас сколько народу слушает…
- Я никого не топил! Отвянь от меня!
Он свернул в переулок, и Овчарка догадалась, куда он идет - в паломническую гостиницу.
- Врать нехорошо, - крикнула она, - а еще живешь в паломнической гостинице! Поскольку ты ворюга и убийца, стало быть, и письменное благословение от батюшки у тебя поддельное! Дешевого жилья захотелось. К тому же паломники не такие хамы. И они не жрут отбивные во время поста, а тем более в пятницу.
Мужик смекнул, что сейчас Овчарка устроит ор в гостинице и его выкинут на улицу. К тому же Овчарка набрала номер Вассы. Васса ответила, что ее выгнали из ментовки, когда она сказала, что кто-то носит с собой сумку трупа. Нет трупа, нет и сумки трупа - так они сказали, да еще и на смех ее подняли.
Овчарка выслушала и сказала так, чтобы мужик слышал:
- Ну, выезжайте. Я на улице Большой Морской, где паломническая гостиница, - и добавила, отключая мобильник: - Щас мой парень приедет с другом. Они в охране работают. Мой парень не любит, когда меня обижают.
- Да что тебе надо?! Я тебе денег дам, отвяжись только!
- Ты где взял сумку, козел? Отвечай конкретно, понял? А то останешься без жилья и с переломами всех конечностей!
- Да я ее впервые в столовой той увидел. Как ты мне ее показала. До этого я ее и в глаза не видел. Смотрю, вроде дорогая сумка. Ну и решил: возьму. Вот тебе крест, никого я не топил!
- Брехло и ворюга, а еще крестом клянется! Давай сумку. А если и тут сбрехал, то я тебя запомнила, усек?
Мужик поставил сумку на дорогу и припустился к гостинице. И все оглядывался, так что не заметил перед собой бродячего кота, который мирно переходил дорогу, и наступил на него. Кот гаркнул дурным голосом, мужик весь потом покрылся.
И все продолжал оглядываться. Овчарка захохотала, взяла сумку и пошла прочь, очень собой довольная.
Васса дожидалась ее дома, на крыльце. Они вошли в свою комнату, и Овчарка заперла дверь на крючок.
- Этот козел никакой не убийца, - сказала она, - просто привык тырить все, что плохо лежит. Сумка с самого начала в столовой была. Слушай, Аслан ей вернул сумку позавчера утром. Позавчера вечером Шура уже плавает у косы с красными валунами. Позавчера днем я ходила в магазин на площади. Искала чипсы и заходила в столовую. Тогда там еще не было никакой сумки. Да и официантки, которые закрывали в тот вечер столовую, не могли ее не заметить. Значит, тогда ее еще там не было. Весь вчерашний день столовая не работала, потому что свет отключили. Столовая открылась сегодня, да и то с опозданием, после одиннадцати, потому что у них во время урагана протекла крыша - видела, весь потолок в разводах? Получается, эту сумку могли там оставить только сегодня с утра. Вряд ли мы узнаем, кто это был - народ попер в столовую, так соскучился по горячей человеческой пище. Вот смотри. Допустим, убийца Каретной принес ее сюда. Спрашивается - зачем? Легче ее выбросить, чем переть в столовую. Я так думаю - он в нее что-нибудь такое сунул, чтобы тех, кто его ищет или будет искать, со следа сбить.
- В сумке, кстати, могло быть что-нибудь, что его обличает. Кто знает, вдруг Каретная вела два дневника и один носила с собой на цепочке, а другой в сумке? Вот он его изъял и уничтожил. Давай скорей, открывай, а то я умру от нетерпения! Слушай, а может, ее не открывать? Ведь полагается снять там отпечатки пальцев. Может, ее в ментовку?
> - Да откуда у них тут дактилоскопист в этой глуши? Вон я слышала тогда на причале, когда Аслана зарезали, что у них тут и морга-то нет. К тому же ты слышала: нет трупа - нет сумки. А кто докажет, что это сумка Каретной? Нас они крейзи считают - то нам трупы мерещатся, то сумки… Неохота висяк раскапывать.
С этими словами Овчарка расстегнула "молнию". Шура Каретная путешествовала налегке. Сумка была небольшая, и класть в нее следовало только самое необходимое. Лишь только сумку "Гуччи" открыли, из нее запахло какими-то сладкими духами.
- Вроде похоже на "Пуазон" диоровский, - сказала Овчарка, - но я, конечно, не спец. Стыдно, а еще в "Женском мире" работаю.
- Нет, это "Опиум", - отозвалась Васса, - я его не спутаю, я все время ими душусь.
Овчарка достала из сумки томик Кортасара, толстый роман Мураками, пакет с боди и тремя парами трусов, электрическую зубную щетку "Браун", пасту "Колгейт", духи "Опиум" (выяснилось, почему ими пахло так сильно - крышка соскочила с флакона, пару черных, прошитых белыми нитками мокасин, тоже "Гуччи", Шура явно питала слабость к кожаным изделиям этой фирмы. На дне сумки лежала пара бесплатных газет и распечатанный конверт. Овчарка разложила все на своей кровати. Еще была белая безрукавка из ангорки, очень красивая.
- Слушай, - сказала она, - по-моему, знаешь на что это похоже? Она, когда выходила из дома в Москве, проверила почтовый ящик. Я вот тоже так сделала - чего, думаю, это барахло рекламное здесь копиться будет, воров квартирных привлекать. Не глядя все сунула в сумку и пошла. И она так же - взяла это письмо и вместе с вот этими газетенками сунула в сумку не глядя. У нее времени не было это все сортировать на нужное и ненужное. Я тоже так часто - сгребаю все подряд, вдруг там счет за переговоры или нужное письмо. А по-твоему, если ты идешь с собранной сумкой, ты кладешь все это наверх, правда?
- Конечно. А здесь все бумажки из ящика оказались на дне. Хотя знаешь, дорога длинная, она могла сто раз залезть в сумку, и тогда почта очутилась бы на дне. Или это значит, что все прошерстил убийца.
Обе жадно смотрели на распечатанный конверт.
- Эта Шура все-таки странная, - заметила Овчарка, - спартанский наборчик! Ни одежды особо, ни обуви, ни еды. Зато тома модных писателей, которыми по башке если ударить, убить можно! Полное презрение к материальной стороне жизни. Одна пища для ума! Очень на нее похоже! Тащить за тыщи километров на северный остров Мураками, прихватив, по сути, одни только трусы!
И Овчарка потянулась к конверту. Туда был вложен только один лист из тетради в клетку, на котором круглым широким почерком было написано следующее:
"Дорогая Шура, мы можем быть вместе. Я не одна из твоих сумасшедших поклонниц, не тусовщица. Я просто домашняя девочка, но ты свела меня с ума. Почему ты не захотела поговорить со мной вчера, когда выходила из телецентра? Наверное, просто меня не узнала, ведь ты не знаешь, как я выгляжу. Но твой охранник больно толкнул меня в плечо. Ничего, это не важно, я и не такое вынесу, лишь бы мы были вместе. У меня такие же голубые глаза, как у тебя. Если мы не будем вместе, мне и жить незачем. Да и тебе тоже, когда-нибудь ты это поймешь. Хочу отрастить волосы и сделать химию, чтоб они были как твои. Я могу вечность ждать нашей встречи, но все-таки мое терпение не беспредельно. Меня зовут Света, и ты мой единственный Свет. Свет в ночном мраке".
- Пишет, что не сумасшедшая поклонница. Но это типичное письмо сумасшедшей поклонницы.
- Факт, - отозвалась Овчарка, - так по-дурацки пишут только совсем спятившие фанатки лет четырнадцати - восемнадцати. Хотя… черт ее знает. По почерку не разберешь возраста. Есть и взрослые дауны или маньяки, которые тоже таким слогом разговаривают со своим кумиром. Или нас хотят провести. Подбросить фальшивку. Мол, грозилась, писала, ну и убила. Сплошь и рядом. Джона Леннона убили? Убили. Маньяк убил. Он сначала тоже ему такие вот письма писал, а потом вообразил, что Джон Леннон - это он, ну и убил того как самозванца. И тоже был совсем не подросток, если мне память не изменяет.
- Письмо липовое, вот что я тебе скажу, - ответила Васса после короткого раздумья, - очень уж все просто получается, ты что там роешься? Больше ведь ничего нет.
Овчарка перевернула сумку вверх дном, но оттуда ничего не вывалилось.
- Я думаю, тут еще должно быть что-то. Видишь, если все сложить, остается место. А мне, если опять-таки память не изменяет, кажется, что она садилась в поезд с сумкой набитой до отказа. Сумка и так небольшая. А дорога долгая. В таких случаях сумку полностью набивают необходимым, поверь мне. Хотя Шура и не была обыкновенным человеком, как мы с тобой, она все-таки женщина. А мы обычно так собираемся, что потом, когда надо сумку застегивать, приходится на нее сесть верхом. Что-то здесь еще было.
- Почерк, кстати, вроде твоего, - заметила Васса, продолжая рассматривать письмо, - ты тоже такими аршинными буквами пишешь.
- Ты гений, Васса! - завопила Овчарка. - Девчонка сильно близорукая, это ясно как день. Я когда очки не надеваю, так же катаю! Она, я уверена, плохо видит, но очков наверняка не носит, потому что думает, что они уродуют ее личико.
Они все сложили обратно в сумку.
- Завтра еще раз все пересмотрим, - сказала Овчарка, - может, что и придет в голову.
И Овчарка завалилась на кровать. А Васса вышла на крыльцо, прислонилась к косяку и стала глубоко дышать ртом. Овчарка вышла следом за ней.
- Ты чего? - спросила она.
- Все нормально. У меня первый день просто. Живот разламывается, и голова болит.
- Ну вот, а я хотела с тобой пойти монастырь посмотреть.
- Ничего, на это меня хватит. Погоди, возьму деньги. Я обещала Катьке привезти крестик.
В монастыре они сперва ходили по крепостным стенам, пристав к какой-то экскурсии. Были в маленькой часовенке, где верующие, встав в длинную очередь, целовали мощи трех святых стариц обители, которые лежали под стеклом, покрытые богато расшитыми черными покровами. Потом зашли в церковную лавку, где долго выбирали для Катьки серебряный крестик. В комнатке, что располагалась в угловой башне, купили расшитое красными конями белое полотенце у одетых в сарафаны девушек. Овчарке дали бесплатно длинную полоску из бересты, и она повязала ее себе на голову, как это делали они. В конце концов они зашли в храм на службу, но скоро ушли оттуда, потому что у Вассы от тамошней духоты опять голова закружилась. Тотчас вслед за ними из церкви за руки, за ноги вынесли эпилептика. Он не особенно дергался, только хрипел. Его положили на паперти. Какой-то русобородый парень, в котором Овчарка признала матроса со "Святителя Николая", умело согнул эпилептика и прижал его голову к коленям. Тот затих и только еще раз дернулся, когда ударили в колокола. Потом его куда-то унесли. Люди вокруг говорили, что это бес выходит. Васса и Овчарка смотрели во все глаза.
- Как твоя голова? - спросила Овчарка.
- Ничего.
- Ох и бедные мы, женщины. Рожаем мы, семью тянем тоже мы, работаем, как мужики! Так еще и каждый месяц эта напасть! - возмущалась Овчарка.
- Похоже, ты скоро станешь мужененавистницей и перейдешь жить в "розовый" сектор.
- Ничего не стану. Я уже ненавистница этих мужиков. Вот ты мне скажи, за что мне их любить? Что я от них хорошего в жизни видела? Васса, погляди, что это там за сборище у крыльца?
Они пересекли монастырский двор. Оказалось, что перед высоким крыльцом собрались паломники из тех, что приехали специально к старцу. Подругам рассказали, что этот старец никого не принимает. И только раз в неделю верующие ему передают записочки и он отвечает на них через своих келейников.
- Очень святой старец. Одни сухари с водой ест, - сказала Овчарке женщина, которая приехала спросить, разводиться ли ей с пьяницей мужем или нет. Еще одна девушка из Владимира хотела, чтобы старец дал ей совет: уходить ей в монастырь или жить в миру. Надо заранее было приготовить конверт с вопросом и вложить туда пятьдесят рублей.
- И тут деньги, - сказала Овчарка.
- Конечно, надо же старцу на что-то покупать сухари, - отозвалась Васса.
- Это, наверное, тот старец, которого мы видели в подземелье во время бури. Не может тут быть двух святых старцев. Слушай, у меня мысль. Спрошу-ка я старца кое о чем. Чем я рискую? Только полтинником, не убудет же от меня.
Овчарка вынула из кожаной сумки-банана свой блокнот, куда она изредка записывала мысль, достойную героического журналиста, если та приходила ей в голову. Она так и называла этот блокнот - блокнот для умных мыслей. Она выдрала чистый листок и написала на нем крупно:
"Меня зовут Овчаркой. Когда была буря и я хотела выйти, вы сказали всем, кто не хотел, чтобы я шла: "Пусть идет". Убили человека, и я хочу знать, кто это сделал. Может, этот убитый человек и был грешником, все равно надо найти того, кто убил. Не знаю, как это сделать.
Помогите мне, подскажите что-нибудь. Вы, вероятно, решите, что я не очень-то верующая и мне помогать не стоит. Но я всегда жила по совести, если надо, помогала и не обижала никого попусту.
С уважением, Овчарка".
- Жаль, конверта нет. Но, может, возьмут и так.
Овчаркино послание взяли вместе с пятьюдесятью рублями. Прошло минут тридцать, и вышел на крыльцо монах. Он выкрикивал имена, и тот, чье имя он произносил, поднимался к нему, и монах тихо говорил ему то, что старец велел передать. Все уходили довольные. Жене алкоголика велели развестись, а девушке, которая собралась в монастырь, велели оставаться в миру и в нем помогать людям. Овчарку вызвали последней.
- Тебе велено сказать: большая губа не дура.
- И все? - разочарованно спросила Овчарка.
- Все. Иди.
Овчарка спустилась с крыльца к Вассе и сказала:
- Плакал мой полтинник. Ерунда какая-то. Большая губа не дура.
- Это так говорят: "У тебя губа не дура". Может быть, это что-то значит? Вроде шарады.
- Говорил бы ясно. За свои деньги еще шарады разгадывать, - ворчала Овчарка, - а может, он давно ума решился. Нельзя же все время в келье сидеть, есть сухари и молиться.
Они вышли из монастыря через центральные ворота и остановились возле стенда с картой Бабьего острова, чтобы полюбоваться, как солнце садится за бухту Благополучия. Каменные стены монастыря стали розово-оранжевыми.
- Давай я тебя щелкну, - предложила Васса, - очень уж небо красивое.
Но Овчарка ее не слушала. Она смотрела на карту.
- Васса, я сейчас умру. Видишь, написано - Щучья бухта?
- Ну?
- А ниже написано - Большая губа.
Воцарилось молчание.
- Как ты думаешь, сколько отсюда до нее? - наконец спросила Овчарка.
- Километров восемь, не больше.
- Тогда пошли.
- Все равно до темноты не успеем.
- Возьмем велосипеды. Там, возле турбюро, прокат. Побежали.
В прокате они заплатили за три часа и узнали, что Большая губа - пустынный пляж, который тянется целых пять километров.
- Там гнездятся полярные крачки, - добавил мужик, который выдавал им велосипеды.
- Ничего, мы их не обидим, - отозвалась Овчарка, пробуя большим и указательным пальцами, хорошо ли накачаны шины.
- Да я знаю, что не обидите. Но остров ведь заповедный. Нужно купить разрешение в лесхозе для того, чтобы ездить по острову, иначе оштрафуют.
- У нас времени нет еще переться в лесхоз.
- Да он уже и закрыт.
- Значит, заплатим штраф, если нас застукают. Покатили, Васса.
Сумасшедшие девчонки расплатились тысячерублевой бумажкой и умчались, даже не дождавшись сдачи, будто за ними дьявол гнался по пятам.
Коза пробовала бежать вровень, но стала отставать и в конце концов, поняв, что за подругами ей не угнаться, встала на дороге и жалобно заблеяла, глядя в их сторону.
- Может, подождем ее? - спросила Васса, которой стало жаль козу.
- Еще чего. Мне надо узнать, кто Каретную замочил, а не с козлами возиться.
Овчарка выдохлась после трех километров пути. Они сели у дороги в траве. Но даже и пяти минут не просидели - на них, потных, слетелось целое облако комаров. Они вились над головами, жужжали и кусались.
- Черт, ну и зверье! - сказала Овчарка, размахивая веткой.
- Это называется гнус, - отозвалась Васса.
- Да, подходящее для них названьице!
Как только они тронулись, у Вассиного велика соскочила цепь.
- Ничего, - сказала Овчарка, - в детстве я ее натягивала сто раз. И сейчас смогу.
И Овчарка полезла в суму для инструментов. Она перевернула Вассин велик и поставила, оперев его на руль и сиденье. Она развинтила все педали. Темнело. Васса с беспокойством глядела на детали, которые Овчарка одну за другой складывала на большой лист лопуха.
- Ты уверена, что сможешь?
- Не волнуйся. Ты только комаров от меня отгоняй. Вот козел, дал неисправный велосипед. Великий защитник крачек, черт бы его побрал!
Наконец она свинтила все как было. Но только Васса села на велик и надавила на педаль, как цепь опять соскочила. Так что оставшиеся пять километров придется пройти пешком, везя велики, грустно подумала Овчарка.
- Слушай, а что, если спрятать велосипеды где-нибудь в кустах, а на обратном пути забрать, - предложила Овчарка, - чего их переть туда-сюда?
- А если мы не найдем, где их спрятали? Или их возьмет кто-нибудь?
- Не волнуйся. Выберем какой-нибудь ориентир.
Ориентиром стал древний полосатый верстовой столб. За ним был овражек, по нему тек ручеек. Там они и спрятали велики.
Когда они добрались до Большой губы, было почти темно. Только узкая розово-желтая полоска на горизонте - все, что осталось от заката, - давала пока кое-какой свет.
- Дохлое дело, - грустно сказала Овчарка, - надо прочесать весь пляж. А через полчаса совсем стемнеет, что тут найдешь в тьме кромешной.
- Давай пройдем хоть немного, - предложила Васса.
Идти по песку после такого марш-броска от поселка было трудновато. Полоска на горизонте гасла.
- Ну и где здесь крачки? Наврал небось этот велосипедных дел мастер, - проворчала Овчарка.
- Все крачки спят давно. Как и все нормальные люди. Кроме тех психов, которые ночью таскаются по непонятно какому пляжу непонятно зачем.
- Твоя правда, - откликнулась Овчарка, прыгая с камня на камень, - надо было завтра ехать с утра. Чего мне не терпелось, не пойму. Ладно, по-моему, хватит. Совсем темно стало. Давай посидим отдохнем, благо тут у моря комаров меньше, и будем домой двигать.