Так они и сделали. Овчарка поднялась, чтобы идти, сделала два шага и шлепнулась, споткнувшись о какую-то ветошь. О песок, конечно, стукнулась небольно, но очень рассердилась и стала ругаться. Так хотела прочесать Большую губу, и вот теперь тащиться сюда еще и завтра!
- Какой урод это сюда кинул!
И с досады она ногой поддала мокрую и грязную ветошь. Васса уже ушла вперед, и Овчарка позвала ее.
- Погоди, подружка. Дай-ка зажигалку.
Когда Овчарка щелкнула газовой зажигалкой, она увидела, что перед ней грязный, мокрый, осклизлый, дырявый, пахнущий тухлой рыбой красный клетчатый плед.
- Господи, Васса, это ее плед. Она в нем сидела тогда на причале в Кеми. И на корабле тоже в нем была. Я его запомнила. Из дорогих, мохеровый, настоящий шотландский.
Овчарка прополоскала плед на мелководье и выжала его. Они шли от Большой губы по грунтовой дороге обратно. Овчарка говорила:
- Теперь мне все ясно. Мы не видели, как Шура Каретная сходит с корабля на Бабий остров. Потому что она вообще на него не сходила. Она сидела там на корме в этом самом пледе, и тот, кто ее убил, столкнул ее в воду. Проще простого. Ты ведь слышала - семь минут максимум, если даже плавать умеешь. А видеть этого никто не мог - погода была скверная, все сидели в каюте. Если она и кричала, опять-таки никто ее слышать не мог. Плед - вот чего не хватало в сумке.
- Но ведь она приходила за своей сумкой.
- Да это мог быть кто угодно. Убийца ее спихнул, а про сумку забыл. А там наверняка что-то было, что могло его выдать. Он переодевается в белое - тот матрос мне сказал, что к Аслану приходила женщина в белом. В лицо-то Шуру этот Аслан знать не мог. Ага, значит, убийца - женщина. Хотя убийца мог быть и мужчиной и нанять какую-нибудь женщину, чтобы сходила и забрала сумку. Теперь мне кажется, что и Аслана не случайно прирезали. Слышала ведь - тихий непьющий мужик, в драки никогда не лез, учебу сына оплачивал. Так что убийца вынул оттуда все для себя опасное, а сумку подбросил в столовую. В любом случае ее убил кто-то из тех, кто был на катере.
Всю дорогу они перебирали пассажиров "Святителя Николая" и строили догадки, кто же из них больше других годится в убийцы.
- Груша - так это сомнительно, правда?
- Да, - отозвалась Овчарка, - она, конечно, сенсации ради маму родную продаст, но убить… вряд ли. К тому же она наружу не выходила, я бы видела. Двое матросов - так у них никакого резона топить Шуру, они ее знать не могли. К тому же как только кораблик отошел, они пошли спать.
- Малолетки тоже не смогли бы. Да они и из каюты никуда не уходили тоже.
- Ты не помнишь, как только мы отошли из Кеми, кто выходил из каюты первым?
- Я выходила. За чехлом от бинокля.
- Ты вне подозрений, подруга.
- Когда в фильмах что-то расследуют, подозревают всех. Потом оказывается, что убил тот, на кого никто не думал.
- Не валяй дурака, - ответила Овчарка. - Тебя не было минут пять от силы.
- Так чтобы убить, и секунды хватит.
- Ладно, если тебе так больше нравится, буду и тебя подозревать. Кто за тобой выходил, не помнишь?
- Сперва та пятидесятилетняя женщина с обесцвеченными волосами покурить. Потом тощая девчонка с метровым золотым лабрисом. Она чем-то отравилась и пошла в сортир, - сказала Васса, - эта баба с испорченными волосами еще ей леденцы предлагала от укачивания.
- Между прочим, эта девчонка очень нервничала, я это еще в "Поплавке" заметила. Кто еще?
- Еще отец Панкратий с женщиной в платке пошли помолиться на поклонный крест на островке, когда плыли мимо него. Их минут пятнадцать не было. Но их, по-моему, стоит исключить.
- Почему это? Сама же сказала - подозревать, так всех. Кстати, отец-то он отец, а вполне мог ее спихнуть. Он ведь у них тут воинствующий гонитель лесбиянок. Он наверняка ее знал, она ведь настоящая икона всея Руси для всяких там извращенцев. Чего еще и ожидать от фанатика. А эта паломница ему из солидарности помогла.
- Не знаю, что-то сомнительно, - отозвалась Васса.
- Ага! А ведь мой папаша-то тоже выходил. От такой твари, как он, всего ожидать можно.
- Кончай наезжать на своего папу.
- Хочу и наезжаю. Хочу - прирежу его. У меня что, по-твоему, права такого нет? Ты, Васса, очень добренькая. Если б он разорился, если б его хватил инфаркт и его бы парализовало или мошенники у него отняли квартиру, а его запихали в дом престарелых, я бы и тогда к нему не пришла. Хотя нет, пришла бы. Чтоб посмеяться.
- Ну и злющая же ты!
- Я не злющая, я справедливая.
- А по-моему, ты притворяешься. Послушай, Овчарка, это наш столб?
- Нет, наш был немного покосившийся. Наш дальше.
Они дошли до следующего верстового столба. Однако за ним не было никакого оврага.
- Черт знает что, - сказала Овчарка, - значит, тот был наш. В такой тьме не разберешь.
Они пошли обратно. Овчарка первой полезла в кусты и ощупью отыскала велики.
- Тут они. Вот твой, Васса, бери.
Овчарка оглянулась. Вассы не было. Овчарка думала, что Васса идет за ней, но подруга как испарилась.
- Васса! - позвала Овчарка, но никто ей не ответил. - Не смешно, Васса! - рассердилась Овчарка. - Я не собираюсь до утра торчать в лесу, комаров кормить!
И опять только Овчаркин голос прозвучал в тишине. Овчарке стало не по себе. Она сделала несколько шагов по дну овражка и снова позвала Вассу. Овчарке казалось, что кто-то, кого она не видит, смотрит на нее неотрывно и решает про себя, убить ее, Овчарку, или оставить жить дальше. Кто-то чужой и очень сильный разглядывал ее. Он не издавал ни звука, только звенели тысячи комариных голосов в кромешней тьме. Но Овчарка знала, что он здесь. Может быть, он уже убил Вассу! Овчарка перестала звать подругу и старалась как можно тише ступать по оврагу. Даже когда она наступила в ручей и студеная вода хлынула в ботинок, она и звука не издала. Она открыла свой складной ножик. Оружие никакое, но, если ткнуть в лицо, можно выиграть время. Тут прямо позади Овчарки что-то зашуршало, и Овчарка прыгнула вперед и сильно ударилась лбом о лоб Вассы.
- Бери велик, быстро, - зашипела Овчарка, - тут кто-то есть!
Они вывезли велосипеды на дорогу и дали такого деру, что несколько километров не разговаривали, а только отдувались. Овчарка оглядывалась назад. Велосипеды, которые они везли, дребезжали по каменистой дороге. Только когда показались огни поселка, Овчарка заговорила:
- Ты где была? Я тебя звала, ты что, не слышала?
- Я ничего не слышала. Ты в овраг полезла, а я решила пописать на обочине прямо. Ждала-ждала, а ты не идешь. Я за тобой и пошла. И тут ты как прыгнешь. На лбу теперь шишка будет.
Овчарка помолчала, а потом сказала:
- Там кто-то был.
- Кто?
- Откуда я знаю. По-твоему, мне надо было там остаться и его спросить?
- Может, это какой зверь был?
- Здесь диких зверей нет, ты же знаешь. Там был человек, это в сто раз хуже зверей.
- Ну, может, собака.
- Нет, не собака. Он на меня смотрел. И так смотрел, что… как бы тебе объяснить… Как будто мне уже и деваться некуда. Как будто я, даже если наизнанку вывернусь, уже никак не спасусь. Могу выпендриваться, но все равно все будет так, как он хочет. А он просто решает, как со мной поступить, как лучше убить… Правда, это было жутко. Ты знаешь, у меня вообще-то нервы крепче некуда, и это у меня не воображение разгулялось. Я и "Лорелею" видела, и мертвую Шуру, и мне это ничего…
Наутро они встали пораньше, чтобы вернуть велики в прокат. Мужик, любитель крачек, содрал с них тысячу за то, что не вернули велики вчера, и завозникал насчет соскочившей цепи. Овчарка живо поставила его на место:
- Эта цепь соскочила сразу после трех километров пути. Мы перлись пешком черт-те сколько времени. Наши ноги не казенные. Так что приткнись и будь доволен, что я ничего не требую за моральный ущерб.
После они зашли в турбюро, чтобы заказать сегодня поездку на Маяковую гору. Внутри ровно гудели кондиционеры. За офисным столиком в кожаном с высокой спинкой кресле восседала женщина в бордовом полосатом брючном костюме и белоснежной блузке. Овчарке даже показалось, что, переступив порог турбюро, она вдруг на минуту вернулась в Москву. Иллюзия была бы полной, если бы в окно не был виден заглохший прудик, где плавали гуси, да не мычала корова у крыльца, выпрашивая у всех входящих какое-нибудь лакомство. Начальник местной администрации явно не бедствовал. В бюро оказалась та самая девчонка с катера с золотым лабрисом на шее. Она тоже хотела ехать на гору. Она расплатилась и вышла, расписавшись в ведомости. Следом за ней расплатились и подруги. Их предупредили, что сегодня в два часа надо прийти на площадь, оттуда поедет автобус. Овчарке сказали прописью проставить в ведомости сумму. Овчарка стала, закусив губу, тщательно выводить в самой нижней чистой графе "семьсот пятьдесят рублей". Тут она случайно поглядела на графу, которая была выше, где расписалась девушка с лабрисом, и пихнула незаметно Вассу.
- Гляди, гляди! - зашептала она. - Точь-в-точь как в письме. Почерк тот же, тютелька в тютельку!
Васса поглядела и шепнула в ответ:
- Он! Точно!
Овчарка все-таки уточнила у турбюровской женщины:
- Вот тут, это писала девушка, которая только ушла, да?
Женщина кивнула.
- Просто мне понравилась ее роспись, - объяснила Овчарка. - Мне с росписями никак не везет. Мне когда было шестнадцать лет, я получила паспорт в ментовке и так там расписалась, что потом ну никак не могла повторить. Все время расписываюсь по-разному, хоть бы два раза похоже вышло. А вот у девушки красивая и простая закорючка, пожалуй, это я смогу повторить.
- А вы пишите просто свою фамилию, да и все, - посоветовала турфирмовская баба.
- Пожалуй, идея! - согласилась Овчарка, и они с Вассой вышли.
- Между прочим, про подпись это правда, - говорила Овчарка по дороге к дому, - моя мама открыла магазинчик после перестройки, так там потребовалось кучу документов оформить. Ну и кое-что надо было подделать, ничего такого плохого, никто от этого не пострадал, так, формальность. А я всегда ведь по-разному расписываюсь. Ну и мама попросила меня расписываться за этих воображаемых людей. Как сейчас помню. Выберу любые две заглавные буквы и сочиняю. Все, я должна быть на этой горе. Раз это письмо из сумки она написала, я знаю, как ее прижать. Это даже хорошо, что тела нет, никто не знает, что Шура мертва, кроме нас и убийцы. Это нам на руку. Знаешь, ведь звездам часто угрожают в письмах всякие там маньяки. Ну, я и притворюсь, что я частный детектив и что меня наняла сама Шура. Покажу это письмецо, она и поплывет. Ого, смотри, лошадки!
Они проходили по улице Полярной.
В низине паслись три лошади, среди них та, белая. Она ходила свободно. Две другие, рыжие, черногривые и чернохвостые, были привязаны к колышкам. Овчарка сказала:
- Пошли купим вон в той палатке что-нибудь вкусное и покормим их.
- Там при них человек сидит, разве не видишь?
- Ну так что же. Я их ведь не травить собираюсь.
Овчарка купила в палатке две булочки с корицей, и они пошли за огороды. В низине было мокро, даже камыш рос. Приходилось прыгать с кочки на кочку. Человек, карауливший лошадей, сидел спиной к ним на складной брезентовой табуретке, так что видеть, как подруги подошли, он не мог. Он смотрел на море и курил беломорину.
- А можно нам их покормить? - спросила Овчарка.
Ответа не последовало.
- Наверное, он глухой или медитирует, - предположила Васса, - или играет в раз-два-три, замри. В любом случае сторож хоть куда.
- Извините, а можно нам коней покормить? - громко заорала Овчарка.
Мужик будто "отмер" по команде. Не поворачиваясь, сдвинул кепку на затылок, процедил:
- Чего орешь как повешенная, слух у меня не отсутствует. Потчуй сколько хошь.
Овчарка скормила белой целую булку и хотела пройти к привязанным, но кобыла-нахалка отталкивала ее мордой и как шлагбаум вставала перед Овчаркой всякий раз, как она пыталась подойти к рыжим лошадкам. Овчарка шлепнула ее по губам, но кобыла не унялась. Овчарка тогда бросила по кусочку тем коням издалека, но их тут же слямзила белая.
- Ты не лошадь, а свинья и эгоистка, - рассердилась Овчарка.
Кобыла только шевелила ушами и не сводила глаз с оставшейся половины булки, мол, ругай, ругай, но вкусность давай сюда. Она наступила Вассе на ногу, а Овчарке зубами развязала шнурок на правом ботинке. Когда последний кусочек булки исчез у кобылы в пасти, Васса вызвалась сбегать к палатке и купить еще что-нибудь, например ванильных сухарей. Мужик заметил, что кормить ломовых коней ванильными сухарями - это курам на смех. Васса ушла. Мужик снова застыл, на море глядя.
Кобыла обнюхала Овчарку, поняла, что булок больше у нее нет, и сразу потеряла к ней интерес. Овчарка встала на сухую кочку и стала дожидаться Вассу. Мужик вдруг спросил:
- Тебе из коней моих какой больше по сердцу?
Овчарка задумалась.
- Наверное, вот эта белая, - сказала она.
- Белых коней нет, серые есть. Так на денниках и пишут: "серый жеребец" или "серая кобыла". А почему вот она тебе по сердцу?
- Не знаю. Красивая, - ответила Овчарка, чувствуя себя как на экзамене.
- Вот то-то и оно - красивая, - с досадой отозвался мужик, - кроме красоты, в ней и нет ничего. Все кони выдающиеся неказистые были - Крепыш там, Анилин тоже. У красивых что - вся сила в красоту уходит. И красивую лошадь, и красивую бабу полюбить - одна беда. И та и та давно в себя влюбились… Коли ты человек, так того и люби, кто тебя так же полюбить может. Вот ты любишь - так думаешь, мое это, а потом потеряешь и оказывается, что никакое это не твое и твоим и не было никогда, а только тебе это так казалось. Такая любовь верная, которая покой вселяет в душу твою. Такую вот любовь ни на золотую гору, ни на что променять нельзя. А вы откель сами?
- Московские, - сказала Овчарка.
- Бывал. Ох и беспокойный город.
- Точно.
- Сами что делаете?
- Я - редактор, а она - в рекламном бизнесе, - ответила Овчарка и сама поняла, какие неуместные слова она сказала.
Старик ни о том, кто такой редактор, ни о том, что такое реклама, понятия не имел, да ему это и не нужно было.
- Ученые, значит, - решил старик, - щас много женщин ученых, одеты хорошо, речь модная, пахнут, как вот букет. Только вот счастье у бабы всегда одно - дом хороший, теплый, муж с головой, дети - орава целая, которые потом своих ребят народят. Или, скажете, не так?
- Почему скажем? Все так, - ответила подошедшая Васса.
- Ну что ж, хотите, еще приходите, мне развлеченье и лошадкам радость. Не завтра только - завтра мне тройку закладывать, приезжает кто-то важный. Да докармливай уж, кобылу подержу, хватит с нее за глаза.
Овчарка с Вассой угостили ванильными сухарями двух рыжих пузатых черногривых лошадок, распрощались со стариком и пошли прочь, к дороге.
Почти до самого дома Овчарка шла молча и думала: "Зачем вообще расследуют преступления?"
- Чтобы преступника наказать, зачем же еще? Чтобы справедливость была, - ответила Васса.
Оказалось, что рассеянная Овчарка вслух произнесла то, о чем подумала.
- А толк какой? Шура Каретная от этого не оживет, если я ее убийцу найду.
- Ну, преступников наказывают, чтобы другим неповадно было.
- Хрень. За другого нельзя споткнуться. Только если сам нос разобьешь, научишься под ноги глядеть. Отсидишь там, где небо в клеточку, - лучше не станешь. Знаешь, я когда найду того, кто убил, я его сдавать не буду. Я сперва его к стенке прижму, так что он уже с жизнью простится да от страха опухнет, а потом пусть проваливает на все четыре стороны. Совесть и Бог ему судьи, вот я как думаю. Я найду его. Там в Кеми, на причале, Каретная так на меня посмотрела. Как будто знала, что ей жить осталось всего ничего. И знала, что я буду искать того, кто ее убил. Она так на меня смотрела…
- Как?
- Будто подбодрить хотела.
Когда они пришли домой, Васса совсем расклеилась. У нее еще со вчера ломило живот, а теперь голова адски заболела. Она сказала, что лучше останется. Тогда Овчарка решила перенести экскурсию на завтра.
- Нет уж, - сказала Васса, - и так уже переносили. Езжай. Кто гарантию даст, что я завтра в таком же виде разобранном не буду? Что ты, из-за моих месячных совсем острова не увидишь? Иди, тут и думать нечего. Катаклизмы эти и так у нас три дня отняли. Через три часика приедешь, а я тут поваляюсь с книжкой, мне и получшеет, тогда и поужинать сходим.
Васса осталась наедине с томиком Акунина, а Овчарка отправилась на площадь. Автобус уже был полон, оказалось, что Овчарка пришла последней. В автобусе среди прочих сидели те две дуры малолетки с катера. По автобусу пробежал шепоток. Овчарка краем уха уловила: "Та… с козой". Многие экскурсанты тихо прыснули, другие заржали, как идиоты, наблюдая, как коза проводила Овчарку до гармошек дверей, грустно взглянула ей в глаза и поцокала обратно. Овчарка рассердилась и громко сказала:
- Козы не видели, вот идиоты!
Овчарка не слишком любила выделяться, но что поделать, как тут не выделишься, если ты отличаешься от других людей. Она вспомнила, как однажды летом пришла в редакцию "Женского мира" с небритыми подмышками. Нет, особых зарослей там не было, так, пушок. Но все дамы вокруг так отреагировали на это, будто Овчарка вперлась к ним с этой самой козой. Они шептались, ахали, все время пялились, как дуры. Все кончилось тем, что Овчарка встала из-за компьютера и громогласно объявила, подняв руки вверх:
- Да, я пришла с небритыми подмышками! Они небритые и не намазаны антиперспирантом, потому что мне так нравится! Те, кому это не очень нравится, могут со мной не общаться или общаться со мной по имейлу.
Она назло не стала вообще брить подмышки этим летом. В тот день она поняла, что ей не место в "Женском мире" и она там - как вот эта коза на Тверской.
Девушку с лабрисом Овчарка сразу заметила. Она сегодня оделась во все черное, лесбис-символ был по-прежнему при ней. И по-прежнему нервно сучила пальцами.
"Девчонка хоть и выделывается, но придавить - и посыплется", - подумала Овчарка.
Их выгрузили за два километра до горы. По берегу пресного озера, которое называлось Кислым, они по деревянной тропке должны были идти к горе. Тропка из свежих досок сделана для того, чтобы не потоптать какие-то ценные мхи. С нее сходить не разрешалось. Конечно, Овчарка сразу спрыгнула с тропы и, подойдя к кромке озера, зачерпнула воды, чтобы проверить, вправду ли озеро пресное, а также не кислое ли оно. Вода оказалась и вправду несоленая, обычная и некислая. Все ушли вперед. Овчарка сплюнула, вернулась на тропу с мокрыми по колено джинсами. Скоро показалась девушка с лабрисом, которую и поджидала Овчарка. Овчарка сидела на деревянной тропе, свесив с нее ноги, и выжимала штанины.
- Ну и мокредь там, - сказала Овчарка, - знала б, не полезла.
Девушка ничего не ответила, поджала губы и двинулась мимо нее с видом английской королевы на приеме. Тут Овчарка вздохнула и сказала ей в спину задумчиво:
- Ах, ах, ах! Какие они гордые, эти фанатки-маньячки, которые пишут ВИП-лицам письма с угрозами. Напакостили и бродят по северным островам задрав нос как ни в чем не бывало. А сколько нервов попортили звезде - на это им плевать с высокой колокольни!
Девчонка остановилась и резко развернулась. Овчарка встала.