– Да. Так что, я думаю, через два-три дня ты окажешься на свободе.
– А скорее нельзя? – помрачнела Ирина.
– Нет, скорее не получится. Это зависит не от меня. Ты пойми…
– Я понимаю. Я просто домой хочу.
Глаза Ирины наполнились слезами, нос раскраснелся, она обхватила голову руками и прижалась к Гордееву, горько плача.
– Ну, погоди, успокойся. Еще только один вопрос, – гладил ее по голове защитник. – Просто такой человеческий вопрос – как ты могла?
Ирина вдруг отшатнулась и серьезно сказала, словно это и было главным оправданием для нее:
– Довели!
Глава 28. ЕЩЕ ОДНО ИСПЫТАНИЕ.
Три дня прошло в полном безделье. Сынок смотрел телевизор, пил, загорал, спал от души, привык постепенно к заграничной еде. Даже разок от скуки позвонил… в "Скорую помощь", потрепался с телефонисткой.
Шок от страшной находки прошел. Да, теперь Сынок знал кое-какие тайны братства, но, честно сказать, разве он не догадывался об этом раньше?
"Крутая команда, – думал Сынок, – это то, что мне нужно. Я попал по адресу. Если они так запросто крошат людей, то какие же бабки крутятся у них? Не может быть, чтобы они зарабатывали на одних бомжах, лохотронщиках, цыганах и прочей муре. Нет, Константин Константинович пургу гонит – с улицы много не нагребешь. Да и потом – расходы какие! Чем больше народа, тем меньше кислорода. А тут тысячи людей должны крутиться. Тут только за одним порядком следить – упаришься. Нет, эти ребятки открыли где-то золотую жилу, а вся бомжатина только для прикрытия. С другой стороны, эта жила должна же быть как-то с бомжами связана. Если они хоть что-то кумекают, то не станут рисковать миллионами ради копеек".
Загадки так и не разрешались. Одно Сынок теперь знал наверное: он перешагнул ступеньку и теперь к этой самой золотой жиле куда ближе.
К вечеру третьего дня безделья, когда Сынок уснул на горячем солнышке, заглянул через забор сосед. Это был худосочный очкарик лет двадцати, Сынок видел, как он, словно сомнамбула, бродил по своему участку, чуть не натыкаясь на предметы.
"Ботаник, – решил про себя Сынок, – ученый, видать, сильно".
– Здравствуйте, давайте познакомимся, – сказал сосед без всяких подходов. – Меня зовут Чип.
– А где Дейл? – неумело схохмил Сынок.
Сосед шутку не понял, более того, тревожно оглянулся по сторонам и сказал:
– Не знаю. Вы его ждете?
– Та-ак, – вздохнул Сынок, поднимаясь, – ты, стало быть, в танке.
– Нет, вы меня с кем-то спутали, – снова не воспринял образности речи Сынка сосед.
– Извини, я так, пошутил. Давай знакомиться. Меня Сынок зовут.
– Очень приятно. Я вот по какому поводу к вам. Вы, наверное, скучаете один. А у нас по вечерам собирается милая компания. Почему бы вам?.. Вы извините, может быть, у вас другие планы, но если вдруг вам захотелось немного посидеть среди милых людей, то милости просим в девять вечера в девятый коттедж.
– Спасибо, конечно, только я не очень компанейский.
– Это ничего, мы там очень тихо…
Как только сосед скрылся, Сынок бросился в ванну скрести свою трехдневной небритости рожу, мыться, наглаживать брюки. Утюга не было, но для Сынка это не было неразрешимой проблемой. Он сбрызнул штаны, сложил их аккуратно по стрелкам и засунул под матрас. Конечно, какое-то время пришлось самому поработать утюгом, зато стрелки были остры и изящны.
К назначенному времени он уже маялся часа два, одетый, как в хороший ресторан, чистый до отвращения, выбритый и надушенный каким-то импортным одеколоном, который нашел на туалетном столике.
Действительно, Сынок никогда не был душой компании. Тусовщиком его не назовешь. Но, может быть потому, что после ампутации никто никогда его на вечеринки не звал. Слишком уж стремительно менялась его жизнь – не до тусовок было. А кому же не хочется просто посидеть в компании, поболтать о том о сем, слегка выпить…
Но Сынка еще распирало любопытство. Что за люди живут в этом поселке? Что за элита тут собралась, чем занимаются, что знают, откуда они здесь?..
К девяти часам он уже стоял возле коттеджа, волнуясь, как пацан, и все не решаясь позвонить.
Дверь открыла, Сынок чуть не отшатнулся, секретарша Людочка. Теперь она посмотрела на Сынка без ненависти и даже без снисходительности. Только вскинула удивленно брови.
– Не узнала, богатым будешь. Ну, заходи, – улыбнулась она.
– Мне тут Чип… Я сначала не хотел, а потом подумал… – начал лепетать Сынок, но Людочка его слушать не стала, повернулась и ушла в комнату.
Сынок косолапо двинулся следом и попал в небольшой кружок действительно милых людей, никто не был пьян, никто не шумел, все улыбались приветливо.
Сынок пожал всем протянутые руки. Узнал, что в компании есть кроме Чипа и Людочки Каэс, Зиг, Амос, Мата и Дон.
Было странно, что эти вполне интеллигентные с виду люди представлялись такими птичьими именами. Их, впрочем, это совсем не смущало.
Пили сухое вино. Сынок терпеть не мог этого кисляка, но крепился. Разговоры были самые отвлеченные – о политике, о кино, музыке, светские сплетни, почерпнутые из журналов и газет.
Сынок в разговоре участия не принимал. Политик из него был никудышный, кино он смотрел по телевизору, но никогда не досматривал до конца, а музыкальные познания ограничивались Пугачевой и Розенбаумом. Пестрых журналов не читал, да и вообще не помнил, когда читал что-нибудь, кроме названия магазинов.
Каэс начал рассказывать какую-то увлекательную историю о клакерах. Так, оказывается, называли театральных жучков, которые обсели все самые видные московские театры. Помимо того, что они спекулируют билетами, они еще дерут плату с артистов. Если артист отказывается платить, клакеры устраивают ему театральный провал. Засвистывают спектакль, устраивают скандал, а если артист щедро платит хотя бы теми же билетами, то клакеры устраивают ему овацию с криками "браво!", "бис!", "гений!".
"Каэс, каэс… – соображал Сынок. – Что такое это "каэс"? Чего-то с театром, наверное, связано".
Зиг начал усыпляющий рассказ о смутном понятии – психология. Сыпал такими терминами, что у Сынка ум за разум заходил – всякие "либидо", "супер эго", "подсознание"…
"А этот доктор психических наук! – догадался Сынок. – Или сам в психушке бывал".
Оказалось, что Амос неплохо разбирается в хирургии, Дон рассказывал о разных экзотических способах умерщвления человека: от банального отравления до воздействия микроволнами.
Чип начал было что-то про компьютеры, но Людочка вдруг откровенно зевнула.
"Что они тут делают? – все не мог сообразить Сынок. – Какой-то академгородок".
– Ладно, ребята, пора баиньки, – сказала она решительно. – Кто мне поможет убрать?
– Я могу, – сказал Чип, поправив очки.
– Нет, ты мне в прошлый раз половину стаканов перебил. – Вот Сынок у нас еще не дежурил.
"Если мыть посуду, то я помощник еще тот, – ухмыльнулся Сынок, – я ей намою".
Гости попрощались и разошлись. Мыть посуду Людочка Сынка не заставила. Дала в руку веник и сказала:
– Подметешь, получишь награду.
Сынок принялся рьяно мести пол. Но не успел сделать и половины работы, когда секретарша заглянула в комнату и сказала:
– Все, заслужил.
И распахнула полы халатика, который уже был на ней. Под халатом Людочка была голой.
"Так не бывает!" – последнее, что подумал Сынок перед тем как вообще забыть о мыслях.
Людочка в постели была умелой и, что не очень понравилось Сынку, веселой. Она высмеяла Сынка за семейные трусы, похихикала над его поспешностью, а культя и вовсе вызвала в ней приступ хохота.
– Первый раз трахаюсь с одноруким.
Она умело приостанавливала его страсть, брала инициативу в свои руки – если еще хоть какая-то инициатива была у Сынка – и, словно забыв о партнере, доводила себя до неистовства.
В какой-то момент Сынку захотелось схватить все свои вещи и удрать. Он чувствовал себя предметом, вроде вибратора. Но Людочка и это угадывала. Она становилась вдруг ласковой и внимательной. Словом, она довела Сынка до белого каления, а потом вдруг откинулась на подушку, потянулась за сигаретами и сказала:
– Скучно, правда?
– Чего? – не своим голосом спросил Сынок.
– Одно и то же. Надоело, – улыбнулась Людочка. – Какие вы все, мужики, однообразные. Заберется сверху и пошел, как колхозник, – гы-гы-гы… Я думала, с тобой будет необычно как-то. А ты – как все…
Сынок уже остыл и теперь начал закипать ненавистью. Но Людочка вдруг сказала:
– А ты с двумя пробовал?
– Чего? – снова опешил Сынок.
– Ну с двумя женщинами сразу. Да куда тебе! А хочешь попробовать?
Она не стала дожидаться ответа остолбеневшего Сынка, потянулась к телефону, быстро набрала номер и сказала:
– Мата! Беги к нам. Только одна. Все, ждем, ножки раскинули.
Сынок не успел и дух перевести, как в комнате появилась Мата. Когда она успела раздеться, Сынок так и не понял.
По сравнению с Людочкой Мата была не просто умелой, она была профессионалкой. Скоро уже и Людочка, и сам Сынок стонали от наслаждения. Сынок уже через минуту был готов. Но отвалиться и хотя бы отдышаться ему не дали. Еще через минуту он был снова в полной форме.
Потом Сынок сбился со счета, потом он просто вырубился.
А когда пришел в себя, то увидел, что Маты уже в спальне нет. Людочка подавала ему бокал с вином и сигарету.
– А ты – ничего, – похвалила она. – Наголодался, поди.
Сынок теперь с удовольствием выпил терпкого напитка и сладко затянулся сигаретой. Он действительно чувствовал себя героем.
– Ну, давай поговорим.
– Чего?
– Какой богатый лексикон. Ты еще какие-нибудь слова знаешь кроме "чего"? Я, например, много "чего" знаю. Тебе же интересно, куда ты попал? Что за люди, что делают. Хочешь расскажу? А?
Да, у Сынка было много вопросов. Но он вдруг почувствовал какой-то подвох. И вообще, вся эта сексуально-сказочная история показалась ему вдруг вовсе не его заслугой, а каким-то спланированным действием.
"Ах, вон что, – подумал Сынок, – она меня проверяет. Она с самого начала меня проверяла".
– Давай, – сказал он. – А правда, что Киркоров сын Пугачевой?
– Дурак, – зло сказала Людочка.
И Сынок понял, что выдержал какое-то испытание…
Глава 29. ЗЧМТ.
Танатологическое отделение второго медицинского института находилось вот уже сто двадцать пять лет на Малой Пироговской улице. Некогда Московские высшие женские курсы распались на три дружественных института, в студенческих кругах именуемые "медики, педики, тонкие химики", то есть на медицинский, педагогический институты и институт тонкой химической технологии. Медицинский корпус украшала со стародавних времен впечатляющая вывеска "Анатомическiй театръ". С утра до ночи заплаканные или рассеянные родственники незабвенных толпились с венками и цветами у подъезда, затрудняя студентам и педагогам подступы к альма-матер. Рыдали сироты и вдовицы, а бравые медики растворяли окна, выпуская на улицу запах тлена, бегали, не переменяя рабочей одежды, в пельменную на границе трех вузов – всюду была жизнь, всюду было отрицание смерти.
Гордеев оставил "СААБ" на улице, зашел со двора в административный отдел и, предъявив удостоверение, попросил встречи с заведующим кафедрой судебно-медицинской экспертизы, профессором Кормилиным. Профессор был на конференции, и Гордееву рекомендовали встретиться с заместителем по науке, доцентом Саввовым, молодым преуспевающим патологоанатомом. Саввов оказался дружелюбным нескладным здоровяком, на первый взгляд туповатым и косноязыким. Но вскоре, разговорившись, Гордеев понял, что с этим малым можно иметь дело – Саввов не имел желания что-либо скрыть в своей деятельности, а напротив того, радовался, что нашел наконец-то свежего собеседника, с которым можно было поговорить о работе.
– Понимаете, ото всех приходится скрывать, кто я, – доверительно сообщал он Гордееву, – а знаете, обидно. Ведь на самом деле патологоанатом – самый честный перед Богом человек. Вот клянусь вам, что за всю историю медицины из-за патологоанатомов никто не умер. А возьми любого участкового терапевтишку – так непременно десяток народу уморил. Как пить дать. У нас даже такое понятие существует – "кладбище". У всякого доктора есть свое "кладбище" – ведь пока не уморишь нескольких пациентов, приличным врачом не станешь. Это тайна профессиональная, об этом не принято говорить. Но ведь так и есть! Неправильно поставленный диагноз, неправильное лечение. Температура, озноб – грипп. Температура, озноб – грипп. Температура, озноб… малярия! И нет человека. А поди отличи малярию во время эпидемии гриппа. Только мы и отличаем.
Саввов достал нужное дело, порывшись в кафедральном архиве. Он надел очки и приобрел комически-серьезный вид. Проборматывая слова, он стал читать заключение, явно досадуя на необходимые длинные казенные формулировки, не имеющие прямого отношения к делу.
– Вот, – радостно огласил он находку, – слушайте, тут все понятно: "Вследствие удара острым тяжелым предметом подвержено тотальному разрушению левое глазное тело. Разорвана нижняя склера, меймбомиевая железа, имеется обширная гематома в районе нижней прямой и наружной прямой мышцы таких-то размеров… Обширная гематома в районе нижней косой мышцы… Разрушение большого крыла основной кости в районе foramen opticum, верхней глазничной щели. Прободение в область головного мозга составляет три и семь десятых сантиметра. Смерть наступила вследствие органического нарушения коры головного мозга, обширного кровоизлияния в мозг и выхода серозного вещества…
Саввов еще с упоением прочитал с полстраницы медицинских терминов, стараясь расширить кругозор Юрия Петровича.
– Разрушена основная кость, что это значит? – осведомился Юрий Петрович, стараясь скрыть невежество.
– Не основная кость, костная стенка глазницы. Да ничего, – сказал Саввов, пожав плечами, – ломом били, наверное.
– Как, то есть, ломом?
– Ну а чем еще? Острый тяжелый предмет. Лом. Что же еще?
– Скажите, а вы присутствовали при составлении акта?
– Нет. Юридически, конечно, присутствовал, но вскрытие производил профессор Кормилин со студентами. Не буду же я проверять деятельность такого светила, как Кормилин? Он был моим научным консультантом, он порядочный человек, что бы там про него ни говорили…
– А что про него говорят?
– За глаза и царя ругают, – сухо ответил Саввов.
– Скажите, а такую рану можно нанести каблуком? – спросил Гордеев, чувствуя неладное, какую-то ложь, затесавшуюся среди медицинских терминов в акте экспертизы.
– Конечно. Если двенадцать сантиметров каблук, наступить этим каблуком на глаз человеку, попрыгать, то можно. Но лучше приставить каблук к глазу, и жахнуть по нему пару раз молотком. Тогда точно.
– Спасибо, – произнес Гордеев, чувствуя, что получил неоценимые сведения. – А может получиться так, что упал человек, ударился затылком и умер?
– От ЗЧМТ? – удивился неосведомленности Гордеева врач. – Да сколько угодно.
– От чего?
– От ЗЧМТ – закрытая черепно-мозговая травма. Инсультик – и лежишь под образами. Но что вам закрытая, у вас тут открытая – у трупа глаза нет, а вы спрашиваете, не ударялся ли он затылком. Тут про затылок никто и не вспомнил.
– А если мне все-таки потребуется узнать, была ли получена жертвой еще и черепно-мозговая травма? Эксгумация может помочь установить этот диагноз?
– Эксгумация? Ну, это уж слишком… На эксгумацию решаются в крайних случаях, по особому распоряжению прокуратуры. Да нет, вам лучше поговорить с профессором Кормилиным. Хотя, я думаю, он скажет вам то же, что и я. Ну вот, глядите, он же вам все подробно описал, даже гиперподробно. Он такой педант…
Гордеев покинул оптимистичного патологоанатома с чувством сорвавшейся надежды. С одной стороны, значимо было то, что каблуком невозможно было нанести описанного в деле увечья, с другой – не была зафиксирована закрытая черепно-мозговая травма, вероятный инсульт, от которого, видимо, а вовсе не от каблука Ирины, наступила смерть. Было ли это упущение профессора Кормилина, или на составление акта судмедэкспертизы повлияли иные обстоятельства, но Гордеев покинул морг в убеждении, что с сегодняшнего дня патологоанатомия уже не так чиста нравственно перед человечеством, как описывал доктор Саввов.
Глава 30. РОТА.
Голова с самого утра болела просто невыносимо. И ведь не пил особенно…
Завтрак в горло не полез. Только бутылка пива кое-как втиснулась в изнасилованный желудок. Стало немного легче. Пошатавшись немного по двору, повалился на неизвестно как тут оказавшуюся визгливую раскладушку, Сынок закрыл глаза и тут же задремал.
Проснулся он от того, что кто-то поливает его водой. Противной холодной водой. И еще хихикает при этом.
Сынок дернулся, чтобы схватить обидчика, но тот резко отскочил в сторону, громко рассмеявшись.
Это была Людочка.
– Что, головка бо-бо? – спросила она, снова наклонив чайник.
– Кончай. – Сынок с трудом сел. – Чего надо?
Странно, но Людочка, хоть и пила вчера не меньше, чем Сынок, сегодня выглядела как огурчик.
– Мне ничего от тебя не надо. Константин Константинович к себе зовет.
Сынок закурил сигарету, от чего во рту стало еще противнее, поднялся на ноги и побрел за Людочкой.
Но пришли они не в главное здание монастыря, а в огромное помещение, похожее на спортзал.
– Я на тебя поставила, – загадочно сказала Людочка и исчезла.
В спортзале кроме Константина Константиновича были еще люди. Восемь человек качались на тренажерах. Всех их Сынок изредка видел в монастыре, но никого из них не знал лично. Они держались как-то особняком, даже бугры старались обходить их стороной. В "академгородке" эти ребята тоже не жили.
Когда Сынок вошел, все прекратили занятия и замерли, пристально рассматривая его.
– Вот, ребятки, прошу любить, натурально, и жаловать! – Константин Константинович легкой пружинистой походкой подбежал к Сынку. – Как звать?
– Сынок, – немного растерялся тот.
– Нет, раньше как звали? – засмеялся старик. – Мама тебя как называла?
– Так и называла, сынок. – Сынок пожал плечами.
– Слышали?! – хохотнул старик.
Зал грохнул.
Константин Константинович отшагнул в сторону, а из-за его спины вдруг кто-то резко подпрыгнул и ногой ударил Сынка в грудь.
Зал замер. Любой другой от этого удара отлетел бы метров на пять. Но Сынок только отступил немного в сторону.
– Ни хрена себе, – удивленно произнес бивший.
– Молчи, жопе слова не давали! – на мгновение лицо Константина Константиновича превратилось из добродушного в злое и безжалостное – таким уже Сынок его однажды видел. Но он тут же опять повернулся к Сынку, и на его лице опять появилась улыбка.– Скажи, Сынок, а правду люди говорят, что ты на Курском бану менту горло выдрал?
– Не знаю, я не слышал. – Сынок пожал плечами.
– Правильно, – старик кивнул. – Врут, наверное. Ну а теперь так, есть у меня одно вакантное местечко. И два кандидата. Даже не знаю, кого из вас взять.
Сынок обернулся – в другом конце зала стоял Исмаил.
– Этот чурка тоже вроде ничего. Что посоветуешь? – спросил Константин Константинович Сынка.
Сынок пожал плечами:
– Его бери. Мне и так хорошо.